Полный ответ придется давать на протяжении двух глав, но прежде всего необходимо отметить чрезвычайно высокую зависимость всего происшедшего от субъективного фактора в лице верховного командования Красной Армии. Официально во главе ее стоял достаточно опытный, целеустремленный нарком по военным делам С.К. Тимошенко. Генеральный штаб возглавлял талантливый военачальник с развитым стратегическим мышлением Г.К. Жуков. Казалось бы, все в порядке. Но фактически главой страны и ее вооруженных сил был, конечно, И.В. Сталин, скромно именовавший себя секретарем ЦК. От него зависело утверждение всех стратегических и даже оперативных мероприятий и всех сколь-нибудь значимых кадровых перемещений. Пагубность диктаторского всевластия, когда с мнением одного человека ничего не могли поделать знающие, профессионально подготовленные люди, особенно значимо проявилась в ходе событий 1941 г.
Финал политики мира как пролога к войне
Вечером 21 июня Г. К. Жукову позвонил начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев и доложил о немецком перебежчике - фельдфебеле, сообщившем, что утром 22 июня начнется вторжение. Тянуть дальше и надеяться на "авось" больше было нельзя. В кабинете Сталина собрались члены Политбюро.
- Что будем делать? - спросил Сталин, у которого в подобные щекотливые моменты всегда прорезался вкус к коллективному принятию решений.
Еще можно было объявить тревогу в частях прикрытия, привести ПВО в боевую готовность... С.К. Тимошенко повторил просьбу о приведении войск приграничных округов в боевую готовность, предложив соответствующий проект директивы.
- Читайте! - приказал Сталин. Жуков прочитал проект директивы.
Сталин возразил: мол, такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений (с. 243){25}.
Для государственного деятеля, имевшего репутацию гениального, это было непростительным промахом, ведь Гитлер к тому времени атаковал уже семь государств (Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, Люксембург, Югославию), не отягощая себя долгими поисками повода для вторжения. Более того, по введенным самим Сталиным законам, действия, направленные на срыв мероприятий по отпору врагу, даже в силу каких-то объективных и психологических причин, должны были квалифицироваться как деяния "врага народа". Так был замучен в тюрьме В.К. Блюхер, расстреляны позже Д.Г. Павлов, П.В. Рычагов, Я.В. Смушкевич, Г.М. Штерн... Но сам Сталин в их число так и не попал.
Новая директива, составленная Г.К. Жуковым и Н.Ф. Ватутиным, предупреждала командование приграничных округов, что в течение 22-23 июня возможно нападение Германии. Ставилась задача, не поддаваясь ни на какие провокационные действия (что подразумевалось под словами "ни на какие", не обговаривалось), встретить в боевой готовности возможный внезапный удар немцев и их союзников. Для этого приказывалось в течение ночи 22 июня скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить и замаскировать авиацию и войска, привести в боевую готовность средства ПВО. И далее Сталин приписал: "Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить".
Оказалось, что можно без лишнего шума принять меры, повышающие боеготовность войск, но к вечеру 21 июня они уже безнадежно запоздали.
Около полуночи М.П. Кирпонос доложил о новом перебежчике - немецком солдате 74-й пехотной дивизии, переплывшем реку с сообщением уже о часе нападения - 4 утра.
Директива из Москвы была передана в половине первого ночи 22 июня и дошла до штабов округа лишь перед самым вторжением. Войска же оставались в неведении до самого начала боевых действий.
В 3 часа 17 минут из штаба Черноморского флота поступило первое сообщение о начале войны - неизвестные самолеты пытались атаковать корабли. Потом посыпались донесения из приграничных округов об ударах вражеской авиации. В половине пятого утра вновь собирается заседание Политбюро с участием военных, В описании последовавших далее событий слово передаем Г.К. Жукову. "В кабинет быстро вошел В.М. Молотов:
- Германское правительство объявило нам войну.
И.В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
- Не задержать, а уничтожить, - уточнил С. К. Тимошенко.
- Давайте директиву, - сказал И.В. Сталин".
Вот так просто, с ходу, была определена стратегия всего приграничного сражения. Один военачальник, не выдержав паузы, предложил быстрое "удобное" решение, другой, не имея никакой информации о масштабах сражения, но дабы не отставать от подчиненного, добавил "решительности". Фактический главнокомандующий, подавленный своим грубейшим политическим просчетом, хватаясь за приятное ему "уничтожить", немедля утвердил предложение. Какую большую роль в исторических событиях порой играет психология момента! Так, без анализа, в условиях дефицита времени было принято первое пришедшее на ум решение, тотчас оформленное директивой, которая, по признанию самого автора, "по соотношению сил и сложившейся обстановке... оказалась явно нереальной, а потому и не была проведена в жизнь" (с. 248){25}.
Однако эпопея с директивами в этот день не закончилась. После полудня Сталин ощутил такой прилив решимости, что на свет родилась директива No 3, отличавшаяся от предыдущей еще большей большевистской боевитостью. Если директива No 2 требовала лишь отбросить врага за государственную границу, то директива No 3 настаивала на разгроме в двухдневный срок основных сил агрессора и переносе военных действий на территорию противника. Столь абсурдное требование в условиях неотмобилизованности советских войск можно объяснить только шоковым состоянием верхов в этот день. Мнение о возможности подобных мероприятий не спросили не только у фронтовых штабов, но даже у начальника Генштаба.
Г.К. Жуков только в Киеве, куда он выехал днем как представитель Ставки, узнал о новой директиве из разговора по ВЧ (высокочастотная связь) с Н.Ф. Ватутиным. Сначала Ватутин доложил, что, "несмотря на предпринятые энергичные меры, Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике". После чего он сообщил, что Сталин все же одобрил проект директивы, предусматривающий переход наших войск в контрнаступление с задачей разгрома противника на главнейших направлениях с выходом на территорию противника. Жуков позволил себе высказать недоумение таким приказом. Ватутин, согласившись с ним, заявил, что это дело решенное. Начальник Генштаба не посмел противиться воле секретаря ЦК и завизировал директиву.
Она пошла в войска в 21 час 15 минут 22 июня. Эта директива стала новой ошибкой в цепи-удавке, скованной Сталиным накануне войны. Нет нужды доказывать, что преступно планировать столь крупномасштабные операции, не имея ни устойчивой связи с фронтами, ни сведений о противнике, короче, ничего не зная по существу дела. Обычный здравый смысл требует от человека оглядеться, оценить ситуацию, прежде чем броситься в гущу драки. Директива No 3 была броском в драку с криком "ура", но с накрепко закрытыми глазами. Расплачиваться за эмоции вождей пришлось войскам. Руководство страны и Вооруженных Сил явно оказалось не на высоте, не сумев в экстремальной ситуации найти верное решение.
Перед войной на экраны страны вышел кинофильм "Если завтра война". Эта картина интересна тем, что в ней на фоне плакатных представлений о войне есть удивительные предвосхищения будущих событий, в том числе с точностью до наоборот. Фильм начинается с показа праздничного вечера. Люди отдыхают. Играют оркестры. Воскресенье! А в это время враг по ту сторону границы готовится к удару. В рецензии на фильм А. Морев писал: "Он (враг) рассчитывал неожиданным нападением смять Красную Армию, посеять панику среди войск и населения... Страна социализма начеку! Ее невозможно застать врасплох... Фашисты просчитались. Наша страна прекрасно подготовлена к тому, чтобы защитить свой мирный труд. Фильм хорошо показывает нашу готовность... Танки рвут проволочные заграждения противника, давят его орудия, его людей"{26}.
И вот давно ожидаемая война грянула. Как посевная или уборка урожая совершенно неожиданно.
Глава 2. Время шока. Первые выводы
Предвоенный период оставил много загадок, но и первые недели войны не менее загадочны своей алогичностью. По всем военным уставам наступающая сторона обречена на неудачу, имея перед собой противника с 2- 3-кратно большими силами. Но германские дивизии не просто выигрывали сражения, но и побеждали с удивительной легкостью. Советская историография, скрывая истинное соотношение противоборствующих сил, при этом вынуждена была как-то объяснять стремительное продвижение немецких войск. Формулу оправдания дал сам И. В. Сталин, связав неудачи Красной Армии в начальный период войны с фактором внезапности нападения Германии. Получалось, что командование и войска были в шоке, и множество фактов свидетельствует именно об этом. Составим своеобразную сводку событий первых недель войны по фронтам.
Северо-Западный фронт (22 июня -19 июля)
В состав Прибалтийского ОБО, переименованного в Северо-Западный фронт, входили две армии - 8-я и 11-я.
Главные ударные силы составляли 12-й и 3-й механизированные корпуса. Части прикрытия оказались застигнутыми врасплох, вступали в бой 22 июня, как правило, небольшими группами и не могли оказать организованного сопротивления. Все пограничные мосты попали в руки противника в полной сохранности. Поэтому к вечеру соединения 4-й танковой группы под командованием Гёпнера продвинулись на 60-70 км от границы.
11-я армия, прикрывавшая Каунас и Вильнюс, была рассечена моторизованными войсками противника, что привело к потере управления и связи между частями, уничтожению большого количества запасов боеприпасов, горючего, техники из-за невозможности их вывезти. Положение могло измениться на следующий день, так как противник достиг дислокации войск второго эшелона и прежде всего сил двух механизированных корпусов - 12-го и 3-го, которые совокупно имели 1393 танка (из них 109 Т-34 и KB), что почти вдвое превышало количество танков в группе Гёпнера. Но контратаки успеха не имели. По мнению советских историков, причиной тому было недостаточное артиллерийское прикрытие (хотя танки имели свои пушки), слабое снабжение (вечная российская проблема) и плохая разведка. Зато воздушная разведка противника заблаговременно доносила о выдвижении наших танков и противник успевал развертывать противотанковую оборону.
День 24 июня характеризовался все большим ухудшением обстановки. 3-й мехкорпус, которому ставилась задача выйти в тыл наступающему противнику, не смог этого сделать, ибо входившей в его состав 5-й танковой дивизии уже фактически не существовало, а 2-я танковая дивизия оказалась без горючего. Попытка организовать снабжение по воздуху не удалась.
В штабе фронта решили прекратить дальнейшие попытки к наступлению ив ночь на 25 июня начать организованный отход. Остатки разбитых механизированных корпусов выводились в резерв. Плохо обстояло дело и с авиацией. За три дня ВВС фронта потеряли 921 самолет.
У соседней 8-й армии день 25 июня был отмечен управленческой неразберихой. В то время когда ее стрелковые части отходили на указанные в приказе рубежи, 12-й мехкорпус, не имея связи со штабом армии и фронта, начал очередную атаку. Лишь во второй половине дня танковые дивизии получили приказ на отход, после чего командир корпуса потерял с ними связь до 27 июня. Отход армий фронта превратился в повсеместное отступление, если не бегство.
26 июня авангард 56-го моторизованного корпуса под командованием Э. Манштейна захватил Даугавпилс и переправы через Двину. Назревал глубокий оперативный прорыв. Но на место разбитой 11-й армии выдвигалась 27-я армия генерала Н.Э. Берзарина, охранявшая до того побережье Прибалтики. Кроме того, к Двине из резерва Ставки перебрасывался 5-й воздушно-десантный корпус и 21-й механизированный корпус (98 танков и 129 орудий). Десантники в тот же день начали бой за Даугавпилс. С подходом частей 21-го мехкорпуса бой за город продолжался до 28 июня, но отбить его не удалось.
Задачей немецкого 56-го корпуса был захват и удержание до подхода основных сил переправ через Двину, причем отрыв от пехотных дивизий порой достигал 100 км. Однако риск оправдался, задача была выполнена, что обеспечило дальнейшее быстрое продвижение главных сил группы армий "Север".
В это время соседний 41-й моторизованный корпус генерала Рейнгардта в ночь на 29 июня форсировал Двину примерно в 150 км от Риги у Екабпилса. Учитывая тяжелое состояние 8-й армии, Ставка разрешила рассматривать рубеж реки как временный, а основную линию обороны развернуть в укрепленных районах по старой границе. Командующий фронтом неправильно понял приказ и отдал распоряжение о немедленном отходе (в действительности он лишь констатировал существующее положение дел). Вечером 30 июня, узнав о предполагаемом отступлении, Г. К. Жуков поспешил разъяснить смысл указания Ставки - задержать противника на 3-4 дня, а затем уже отступать. Командующий 8-й армией из-за плохой связи смог распорядиться о прекращении отхода и восстановлении утраченного положения лишь вечером 1 июля. Но выполнить приказ войска были не в состоянии. Отступление продолжалось безостановочно. На 2 июля фронт располагал всего лишь 154 самолетами и 150 танками.
9 июля немецкие авангарды заняли Псков и 12-14 июля вышли на реку Луга в 150 км от Ленинграда. Пока у противника все шло по плану: дивизии вермахта должны были выйти к Ленинграду 21 июля. Казалось, оставались считанные дни до появления у города вражеских танков. К счастью, у противника для этого физически не хватало сил. После 600-километрового марша и боев к реке Луге вышли только авангарды танковых дивизий, пехота же сильно отстала. К тому же фронт в полосе группы армий "Север" возрос до 500 км вместо первоначальных 250.
В это время на Лужский рубеж из Ленинграда было брошено все, что возможно: отряды моряков, курсанты военных училищ и (впервые) дивизии ополчения, сформированные из гражданских лиц старших возрастов и специалистов, освобожденных от службы в армии. Потери ополченцев были особенно велики из-за их необученности и плохой вооруженности.
Большую помощь обороняющимся оказал контрудар 11-й армии в районе Сольцы у озера Ильмень. Здесь советским войскам впервые удалось наказать 56-й моторизованный корпус, который постоянно отрывался от основных сил немцев, оголяя фланги. Немцы двигались вдоль дороги и потому могли быть легко обойдены с флангов. Но советские части на такое долго не отваживались. Однако шло время, шок проходил. Новые и достаточно обильные резервы вдохновляли на смелые решения. 14 июля части 11-й армии ударили с двух сторон по флангам 56-го моторизованного корпуса и окружили одну из его дивизий (8-ю танковую). Бои продолжались до 18 июля, и лишь опыт и выучка немецких частей позволили им избежать поражения. Вызволив окруженную дивизию и нейтрализовав дальнейшие удары советских войск, Э. Манштейну пришлось оттянуть корпус назад километров на сорок.
Бои на Лужском рубеже и у озера Ильмень показали, что столь малыми силами преодолеть новый оборонительный рубеж с ходу немецким авангардам не удастся, и 19 июля фон Лееб отдал приказ о прекращении атак до подхода основных сил группы армий "Север". Северо-Западный фронт получил передышку.
Западный фронт (22 июня - 16 июля)
Как вспоминал И.В. Болдин, занимавший в то время пост заместителя командующего Западным округом, в субботний вечер 21 июня на сцене минского Дворца офицеров шла "Свадьба в Малиновке". На спектакле присутствовало почти все руководство округа, с интересом наблюдая, как красные партизаны ловко обводят вокруг пальца недалеких бандитов. "Неожиданно в нашей ложе показался начальник разведотдела штаба Западного Особого военного округа полковник С.В. Бляхин. Наклонившись к Д.Г. Павлову, он что-то тихо прошептал.
- Этого не может быть, - послышалось в ответ.
- Чепуха какая-то, - вполголоса обратился ко мне Павлов. - Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска якобы приведены в полную боевую готовность" (с. 81){1}.
Несносная разведка в течение дня прислала много сведений, противоречащих доктрине Центра о невозможности войны. Командующий 3-й армией генерал В. И. Кузнецов сообщал из Гродно, что вдоль границы вечером сняты проволочные заграждения, а в лесу слышен гул многочисленных моторов. Сообщения с этими сведениями за подписью начштаба округа В.Е. Климовских было передано в Генштаб. Но все напрасно. Никаких мер предосторожности принимать было не велено. Как от камня, брошенного в воду, так от одного человека - Сталина исходили волны, создающие атмосферу пассивного выжидания, парализующие весь военный организм Красной Армии.
В 20 часов того же дня командующий и начальник штаба 4-й армии тоже пошли в театр. Но, по свидетельству Л.М. Сандалова (начальник штаба), командарм А.А. Коробков нервничал и даже спрашивал у него: "А не пойти ли нам в штаб?" (с. 70){2}. Около 23 часов их вызвал по телефону начальник штаба округа и предупредил, чтобы они были наготове. Коробков вызвал ответственных работников штаба, и последние часы перед войной они провели в помещении штаба армии. Коробков не имел права поднять тревогу, хотя еще 5 июня в информации из штаба округа сообщалось, что на Брестском направлении, т.е. в полосе 4-й армии, находятся 15 пехотных и 2 моторизованные дивизии (с. 73){2}. Но вечером 21 июня Г. Гудериан, командующий 2-й танковой группой, мог наблюдать в бинокль, как под звуки оркестра производится развод караула. Приведя эту выдержку из мемуаров Гудериана, Л.М. Сандалов заметил: "Гудериан явно не понимает, что здесь он выглядит как главарь банды, нетерпеливо ожидающий наступления темноты, чтобы напасть на ничего не подозревающую жертву" (с. 90){2}. Можно было бы понять чувства автора, если бы "жертва" тоже не была вооружена танками и орудиями... В том, что 4-я армия оказалась "жертвой", а не защитницей страны, виноват, конечно, был не Гудериан.
Примерно в половине четвертого ночи Павлов, связавшись с Коробковым, сообщил ему, что ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. На провокацию не поддаваться, лишь пленить их, но границу не переходить. Для этого необходимо привести части в боевую готовность, скрытно заняв доты Брестского укрепрайона и перебазировать полки авиадивизии, приданные 4-й армии, на полевые аэродромы (с. 92){2}. Коробков уже начал было отдавать приказания, когда обрушился шквал огня. Армейская авиация, за исключением двух десятков самолетов, была уничтожена. В это время в штаб армии поступила директива No 1, предупреждавшая о возможности провокационного нападения немцев. А в половине шестого утра пришел приказ-телефонограмма из штаба округа: "Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых действий приказываю поднять войска и действовать по-боевому" (с. 96){2}. Черный юмор войны.
Теперь все приказы либо запаздывали, либо опережали события. Характерны дальнейшие события в 4-й армии, которые с разными вариациями, но с одним результатом повторялись и в других частях прикрытия Западного фронта.
В полосе 4-й армии имелось шесть мостов через Буг: два железнодорожных и четыре автомобильно-гужевых. За 5-10 минут до начала артналета немцы захватили их. Железнодорожный мост у Бреста был захвачен десантом, высаженным с бронепоезда.
В результате артиллерийского и авиационного налета была уничтожена вся материальная часть артиллерии и почти все лошади артчастей 6-й и 42-й дивизий, призванных оборонять Брестский район.