ВЕДУЩИЙ: Господа. Я хочу представиться. Я — генеральный директор «Российского ПЕН-клуба», Ткаченко Александр Петрович. Я очень рад приветствовать сегодня в нашем ПЕН-клубе, членом которого уже стал Андрей Бабицкий, как почетный член ПЕН-клуба. Я буду собственно вести пресс-конференцию. Поэтому прошу называть фирму, которую вы представляете. Но вы понимаете, что мы собрались для того, чтобы все больше и больше узнать об этом деле. Но хочется сказать только одно, что дело Бабицкого — это лакмусовая бумажка, по которой мы сейчас можем судить о том, что происходит в нашем обществе и что с этим обществом будет в будущем. Поэтому, значит, я предоставлю слово Бабицкому. Затем у нас присутствует его защитник, один из защитников, адвокатов, это Александр Зозуля. И дальше будем вести разговор. Пожалуйста, Андрей.
БАБИЦКИЙ: Да. Если можно, несколько слов сначала, не имеющих отношения к тем уголовным делам, которые сейчас ведутся, а о ситуации в Чечне. Я хотел бы сказать о том, что, по моим точным данным, и я готов назвать источники, если дело дойдет до судебного следствия, я готов назвать источники, это источники Главного разведывательного управления, не мои источники, поэтому я сейчас не хотел бы указывать на человека, который передал мне эти сведения. В боях в Аргунском ущелье пропало без вести, или погибло, или ранено, ну, по крайней мере, о судьбе этих десантников ничего не известно, 82 человека из 90. Значит 82 псковских десантника. Об их судьбе сейчас неизвестно ничего.
Далее. То, что сейчас по телевизору представляется как окончательный разгром бандформирований в Аргунском ущелье, на самом деле это ситуация, ситуация там складывается не совсем таким образом. Это запланированная операция вооруженных чеченцев, которые пытаются продемонстрировать, что они еще способны воевать, пытаются продемонстрировать, что они готовы продолжать войну. И я понимаю, что сегодня и средствам массовой информации, поддерживающим нынешнюю власть, и нынешней власти необходимо представить дело таким образом, что война завершена, идет уничтожение остатков бандформирований.
На мой взгляд, это абсолютно не так. На мой взгляд, война в Чечне, боевые действия в Чечне продолжаются с той или иной степенью интенсивности, и, по всей вероятности, они будут продолжаться таким образом и далее. Ну и, по-видимому, российские матери вправе спросить Путина, почему умирают их дети. Сейчас ведутся постоянные разговоры о том несоответствии по количеству погибших в каждом конкретном случае. А мне кажется, что надо выяснить порядок. Комитет солдатских матерей ведет постоянный учет, и они уже сумели установить, что официальные цифры погибших никоим образом не соответствуют тем реальным сведениям, которые поступают по их частным каналам в Комитет солдатских матерей. Эта ситуация одинакова с начала этих боевых действий и по сегодняшний день.
Я думаю, что и российская общественность, и западная общественность вправе спросить у Путина, почему продолжается уничтожение гражданского населения в Чечне, стоит ли президентское кресло тех жертв, которые сегодня несет мирное население Чеченской Республики. На все эти вопросы до сих пор нет ответа, и, к сожалению, есть ощущение, что мы этого ответа не получим.
Что касается моего дела. Я приглашен на сессию Парламента Европы, в рабочую группу, на 14 марта. Сегодня следователь Данилкин (к сожалению, не мне лично) заявил, что он отказывает мне в возможности участия в этой сессии, поскольку опасается того, что я не вернусь в Россию. В правовом отношении — ну, я, правда, не юрист, я думаю, эту ситуацию лучше разъяснит мой адвокат, Александр Яковлевич Зозуля—в правовом отношении это все выглядит довольно странно, потому что следователь обязан доказать, что сессия Парламента Европы при-частна к изготовлению фальшивых документов. Я напомню, что это статья, по которой меня обвиняют, которую мне инкриминируют, преступление, которое мне инкриминируют. Оно не является общественно опасным, поэтому я могу быть лишь ограниченно стеснен в передвижениях как внутри России, так и за ее пределами.
Он должен доказать, что сессия Европейского Парламента поможет мне скрыть следы совершенного преступления. Только после этого следователь может вынести решение о запрете, о запрете выезда за рубеж.
Далее. Мы уже в течение всего сегодняшнего дня пытаемся с нашим адвокатом, несмотря на то, что не готово заключение медицинской комиссии, но я себя чувствую вполне здоровым и хотел бы форсировать участие в следственных действиях для того, чтобы истина по моему делу была наконец установлена. Мы пытаемся склонить следователя к тому, чтобы наконец следственные действия начинались.
Я готов участвовать в допросах, тем не менее, по всей вероятности, у следователя Данилкина есть более существенные дела, я это безо всякой иронии, так сказать, как бы говорю, поскольку понимаю, что мое дело не стоит… яйца выеденного не стоит. И сейчас все, все дальнейшие контакты со следствием отложены на послепраздничный период.
Есть, значит, другие обстоятельства. Выяснилось, мои коллеги провели как бы ряд действий, которые помогли, помогли нам выяснить некоторые обстоятельства моего дела. Адам Дениев, человек, о котором я говорил, человек довольно странный, со странной репутацией, но подозреваемый многими со связями с российскими спецслужбами, фактически в интервью с Александром Евтушенко, корреспондентом «Комсомольской правды» — я надеюсь, что он здесь присутствует, он должен был…
ТКАЧЕНКО: Не доехали еще.
БАБИЦКИЙ: Не доехали еще… Но если будут вопросы, это детективная история. Он сумел, значит, как бы добиться у Дениева признания в том, что действительно я содержался в его родовом доме, где проживает его родная сестра, беженка из Грозного, со своей девочкой. Этот дом сфотографировала, она сумела его найти, рискуя жизнью, поскольку ситуация вокруг этого села после того, как я его назвал — Автуры, складывалась довольно не простая, Петра Прохазкова, корреспондент чешского агентства, «Эпицентрум», она привезла фотографии, эти фотографии мы готовы предоставить следствию, они есть у моего адвоката.
Я узнал этот дом по плану, который сначала, прежде, чем предъявить мне фотографии, мы сверили, мы нарисовали два фактически одинаковых плана с Петрой Прохазковой. У нас есть почти точные доказательства, что человек, который, собственно, осуществлял мое удержание в этом доме, незаконное удержание, это младший брат Дениева, который сейчас в активном сотрудничестве с Шалинским ФСБ организует сдачу оружия в селах, значит, расположенных вокруг Шали. Автуры находится в непосредственной близости от Шали.
И вот еще одно очень забавное обстоятельство. Значит, вчера… это совсем другая… Значит, вчера Александру Евтушенко некий человек принес в редакцию письмо, отпечатанное на компьютере. Я надеюсь, что Саша сейчас здесь появится и продемонстрирует это письмо, о том, что мое дело с самого начала вели два генерала ФСБ, там указаны их фамилии, и что один из них передавал кассету, записанную в Чечне, в Москву в бюро радиостанции «Свобода». Но мне кажется, что это та же самая проблема, что и с попыткой убедить меня, когда я находился, когда я удерживался в Чечне, в том, что я нахожусь в Дуба-Юрте. То есть меня таким образом пытались ввести в заблуждение. Кажется нас, журналистов, считают людьми, которые готовы, готовы, не проверив сведения, сразу доводить их до общественности.
Сегодня я связался с Данилой Гальперовичем, который видел этих людей, им он заявил, что ни о каких генералах ФСБ там речи идти не может, поскольку два чеченца, которые, с которыми он добрался до офиса Радио «Свобода», говорили между собой на чеченском языке, а генерал Марков, это один из генералов, указанных в письме, даже если он и выучил чеченский язык, но не может быть там молодым человеком 30летили35. Это вот два, два молодых чеченца, которые везли. То есть проблема даже не в деталях, а проблема в том, что, по всей вероятности, я должен был сообщить вам о том, что два генерала ФСБ, значит, вели мое дело; завтра последовало бы опровержение и было бы сказано, что таких генералов в ФСБ не существует, ну, и в общем, я бы оказался в положении человека, распространяющего заведомо ложные сведения. Так вот, я их распространять не хочу.
Есть еще одна, значит, ситуация, о которой я хотел бы сказать. В 1991 году… Значит, по сведениям одного из народных депутатов, значит, сейчас должен начаться новый период в моих взаимоотношениях с властями. Они намерены как бы поднять все как бы данные обо мне и попытаться представить меня человеком нечистоплотным, моральный облик которого вызывает серьезные сомнения.
Я хочу предупредить этот шаг и объяснить, что в 1991 году против меня было заведено уголовное дело по факту… Ну, сюжет этого уголовного дела, если вам интересно, он хорошо известен по фильму «Ирония судьбы, или С легким паром!». Я, находясь в нетрезвом состоянии, перепутал свою квартиру, значит, с другой и попытался туда вломиться. Значит, хозяева этой квартиры меня выгнали. Вот после чего я оказался в милиции, ну, ситуация развивалась таким образом, что у меня был какой-то условный срок, сейчас эта судимость считается погашенной.
Но вот по сведениям этого народного депутата, эта история должна всплыть в самое ближайшее время, плюс какие-то еще другие истории. Я не знаю, какие, потому что больше у меня конфликтных отношений с властями не было, но, по всей вероятности, у них, так сказать, могут оказаться самые разнообразные сведения, уже, может быть, имеющие гораздо меньшее, меньшее отношение к реальности.
Ну, вот, собственно, так вкратце, что я могу сказать. Я хотел бы передать слово своему адвокату. У нас вызывают некоторое недоумение публичные заявления министра юстиции, человека, который обязан наблюдать за исполнением законности в этой стране. У Александра Яковлевича, как у правоведа, значит, достаточно серьезное к этому отношение, а я считаю, что это просто хулиганство, это уровень людей, которые сейчас управляют страной и которые как бы, ну, вот разработали весь вот этот сюжет, всю мою историю, которая мне представляется скверным анекдотом, которая разваливается просто как тухлая капуста при, так сказать, при первом пристальном взгляде на обстоятельства этого дела.
ЗОЗУЛЯ: Уважаемые господа, недавно я прочитал в «Новых известиях» выдержки из выступления министра юстиции Юрия Чайки, который заявил, что мой подзащитный, Андрей Бабицкий, совершил преступление и престанет перед судом и понесет наказание.
Я был удивлен заявлением государственного деятеля высокого ранга, министра юстиции Юрия Чайки. Юрий Чайка, находясь… вернее, исполняя обязанности Генерального прокурора, да и министра юстиции, неоднократно призывал граждан строго соблюдать законы и Конституцию Российской Федерации. В Конституции Российской Федерации, которая действует у нас с 1993 г., в статье 49 записано — я буду ближе к тексту и оглашу ее полностью вам — каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
Дело находится на стадии предварительного следствия. Да, действительно моему подзащитному предъявлено обвинение в подделке паспорта. Но Андрей Бабицкий даже не давал по этому обвинению никаких показаний, и делать вывод, что мой подзащитный виновен и что он понесет наказание по суду, я полагаю, что это противоречит — это высказывание министра юстиции Чайки — статье 49 Конституции Российской Федерации.
Юрий Чайка ранее заявлял о том, что мой подзащитный законно и обоснованно был арестован и содержался законно и обоснованно в следственном изоляторе в Чернокозово. Но мне, как адвокату, непонятно, где мой подзащитный находился в период с 16 января по 27 января, до момента, когда ему была применена мера пресечения в виде заключения под стражу.
У нас есть сведения, что Андрей Бабицкий некоторое время без санкции прокурора находился в следственном изоляторе Чернокозово. Вот мне бы и хотелось услышать мнение по этому поводу министра юстиции Юрия Чайки. И хотел бы вам сообщить, прошу вас мне вопросы по данному делу не задавать, поскольку мной дана подписка органам предварительного следствия о неразглашении сведений предварительного следствия, хотя материалов каких-либо там, нет но, тем не менее. Я дал подписку. Я послушный гражданин.
ВОПРОС: Не могли бы вы еще раз процитировать слова Чайки, которые в «Новых известиях» были?..
ТКАЧЕНКО: Одну секундочку. Я просто хочу зачитать заявление, кусочек из него. Там как раз статья фигурирует. Но дело в том, как вы знаете, что Чайка назвал Андрея преступником. Так вот. Кому, как не министру юстиции (это заявление русского ПЕН-центра!)… кому, как не министру юстиции необходимо помнить о важнейшем сейчас для России, презумпции, принципе презумпции невиновности, но, очевидно, эмоции бывшего прокурора захлестывают его и он, забывая декларируемую в настоящее время диктатуру закона, подразумевает в своем высказывании только одну диктатуру: диктатуру облеченного властью чиновника, который так бесцеремонно подменяет порой у нас закон.
Именно поэтому у нас, в России, до сих пор начальник ФСБ на Тихоокеанском флоте называет японским шпионом Григория Пасько. Хотя судом это обвинение с него снято. Вопреки конституционным нормам, все той же презумпции невиновности, и он, и полностью оправданный «норвежский шпион» в кавычках Александр Никитин, до сих пор не могут получить паспорта для поездок в заграничные командировки.
Если бы эти грозные директивы исходили от юриспрудентов более низшего ранга, то это еще куда ни шло. Но вот если преступником еще до суда называет Андрея Бабицкого министр юстиции, то вы сами понимаете. Ну дальше идет протест по этому поводу.
Кстати, на этом же основании, на этом же основании, я думаю, ему, Андрею Бабицкому, не позволяют выехать в Европу для того, чтобы участвовать в заседании. Это, я считаю, нарушение Конституции, и мы будем также требовать, чтобы Андрею дали возможность поехать на этот, на эти парламентские слушания.
Вот. Теперь, господа, я прошу вас, поскольку адвокат не будет отвечать на вопросы, задавать вопросы Андрею. Желательно, конечно, называясь, какую представляете газету либо станцию. Пожалуйста.
БАБИЦКИЙ: Я хотел бы… вот девушка спросила… министр юстиции сказал, значит, сказал следующее: что Бабицкий преступник и понесет наказание, а меру ответственности определит суд.
ВОПРОС: Спасибо большое.
БАБИЦКИЙ: И я хотел бы, если эта история, так сказать, кого-то интересует, если будут вопросы, то присутствующая здесь Петра Прохазкова, она могла бы рассказать о том, как она нашла дом, в котором я содержался. Я повторяю, если обстоятельства этой истории действительно продолжают вызывать интерес. А Александр Евтушенко, который тоже, я вижу, здесь появился, может рассказать о своем разговоре с Адамом Дениевым, который, впрочем, изложен довольно подробно в сегодняшнем номере «Комсомольской правды».
ЕВТУШЕНКО: Ну, не совсем подробно…
БАБИЦКИЙ: Да, я готов отвечать на вопросы.
ТКАЧЕНКО: Да, пожалуйста, господа, пожалуйста.
ВОПРОС: Агентство «Интерфакс», Овсиенко. Андрей, какое участие ваше возможно в парламентских слушаниях, что, вы будете выступать или давать какие-то показания?
БАБИЦКИЙ: Значит, я уже получил отказ. Сегодня я обращался к начальнику паспортного стола по месту жительства с просьбой, с просьбой в связи со сложившейся ситуацией помочь мне в ускоренном порядке восстановить общегражданский паспорт. У него моя ситуация вызвала недоумение, поскольку она действительно не имеет прецедентов, как и вся та история, которая со мной произошла, она, как минимум, мне кажется беспрецедентной по, с одной стороны, своему идиотизму, с другой стороны, по драматичности, поскольку она стоила много крови моей семье, моей жене, да и в общем и мне пришлось не сладко.
Я почти уверен в том, что я буду встречаться с депутатами Парламента Европы, которые прибывают 9-го, значит, 9-го числа сюда — в Москву. Я намерен продемонстрировать им фильм. Дело в том, что у меня сохранилось 6,5 часа съемки Грозного, в котором я был в ноябре. И большая часть этих съемок не использована. Я, кстати, передавал агентству «Рейтер» часть этих съемок, и был агентством «Рейтер» обманут — пусть это останется на их совести.
Значит, что касается этих съемок, то я постараюсь смонтировать небольшой фильм о судьбе гражданского населения; об истинных потерях, которые несут федеральные подразделения в этой безумной войне, которая должна обеспечить Владимиру Путину кресло президента; я хочу продемонстрировать десятки и сотни мирных жителей, которых я снимал, пускай ответят… да, я снимал их на окраинах Грозного, именно на тех окраинах, которые подверглись наибольшим разрушениям при штурме чеченской столицы.
Мне кажется, что парламентарии, европейские парламентарии вправе задать российской власти вопрос: что стало с каждым конкретным человеком, с каждым конкретным ребенком, с каждой конкретной женщиной, мужчиной и стариком, которые изображены и есть в этих фото- и видеодокументах.
Я хочу, чтобы был задан вопрос по каждому убитому военнослужащему, которые также есть на этих фотодокументах. Они находятся сейчас не у меня дома. Дело в том, что власти… Я не знаю, так сказать, паранойя это или нет, но в моей, мне кажется, ситуации это простительно—я стараюсь какие-то материалы держать не дома. Я надеюсь, что в ближайшие дни я смонтирую небольшой фильм, на основании которого, мне кажется, у западной общественности, у европейских парламентариев, с которыми я обязательно буду встречаться, появится возможность задавать вопросы российской власти о тех преступлениях, которые продолжают совершаться в Чечне.
ТКАЧЕНКО: Так, пожалуйста, кто следующий? Пожалуйста.
ВОПРОС: Немецкое телевидение АРД. Господин Бабицкий, если посмотреть все то, что произошло с вами, с вашим обменом, до этого момента, когда вы вылетели из Махачкалы, вы можете сказать, что все было вот той, вот российской спец… русской, например, ФСБ?
БАБИЦКИЙ: Я не знаю, какая спецслужба принимала в этом участие. Я долго гадал, так сказать… Ну, скажем, замминистра внутренних дел Голубев взял полностью ответственность на себя за имитацию этого обмена — это была имитация обмена, для нас это очевидно.
Я думаю, что, возможно, здесь была какая-то комбинация спецслужб, возможно — нет. Мне представляется, что существенную роль сыграл в этом деле министр внутренних дел Рушайло, но это все предположения. Меня это не очень волнует. Я знаю, что это — действия российских властей, и это действия, направленные против журналиста, который, на их взгляд, зарвался. У них нет представления о том, что журналист все-таки вправе получать информацию, вправе распространять информацию. Им кажется, что журналист — это досадная помеха.
И мне не кажется, что это направлено против меня. Просто, по всей вероятности, меня выбрали такой разменной пешкой, так, чтобы другим было неповадно вести себя подобным образом на чеченской войне, которую, как мы знаем, сейчас взяли под очень серьезную цензуру российские власти.
ТКАЧЕНКО: Господа, кто следующий? Пожалуйста.
ВОПРОС: Можно? «Московская правда». Скажите, ведь ваша жена подавала в милицию заявление о вашей пропаже. Каков был ответ? Почему не подали встречный иск? Правда, не понятно на кого, но, в общем, хотелось бы, чтобы все-таки был какой ответ?
ЗОЗУЛЯ: Ответа нет. Я здесь могу ответить официально.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Хорошо. Вы не сможете ответить.
БАБИЦКИЙ: Я могу ответить. Значит…
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Мне бы хотелось, чтобы про этот дом все-таки тоже рассказали.
ЗОЗУЛЯ: Про какой дом?
БАБИЦКИЙ: А, про дом расскажет Петра Прохазкова, она расскажет о том, как все это происходило. А что касается, что касается… ответ пришел сегодня. Да, ответ пришел сегодня. Моя супруга находится здесь, просто там мой ребенок захотел есть, и вот где-то их там в соседних комнатах, так сказать, кормят. Вот.
Значит, пришел ответ, ну, стандартный ответ о том, что ваш супруг был задержан в Махачкале, против него возбуждено уголовное дело. Вот в данный момент следствие ведет Следственный комитет МВД. Вот, а что касается дома, ну, я хотел бы, Петра, если тебе вернуться обратно, да…
ЗОЗУЛЯ: Подходите сюда.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Андрей, почему встречный иск?
БАБИЦКИЙ: Встречный, да, встречный иск я намерен подать на… пока у меня есть совершенно точная уверенность, поскольку Голубев, да?..
ЗОЗУЛЯ: Да, Иван Голубев.
БАБИЦКИЙ: Иван Голубев публично признал, что он, что его ведомство берет на себя ответственность за имитацию обмена. Ну, он не сказал «имитацию обмена», за обмен, но, по крайней мере, за вот все это безобразное противозаконное мероприятие. Я намерен подать в суд иск именно на Голубева, потому что у меня были изъяты паспорта, я был незаконно похищен и удерживаем, по крайней мере, пока не закончено следствие, я могу говорить: неизвестными лицами.
Я считаю, что это преступление против личности, за которое эти люди должны, в частности Голубев, нести самую серьезную ответственность. Поэтому, я думаю, до иска дело дойдет очень скоро. Но вот как следователь Данилкин отложил, значит, все следственные мероприятия на период после праздников, так, наверное, и я буду разбираться с иском после праздников, поскольку сейчас это сделать в ближайшие дни довольно сложно.
ЗОЗУЛЯ: Послушаем сейчас, пожалуйста…
БАБИЦКИЙ: Петра.
ЗОЗУЛЯ: Может быть, вы хотите сюда, подходите ближе к микрофону, пожалуйста.
ПРОХАЗКОВА: Спасибо. Так, про дом. Этот дом я посетила в четверг на прошлой неделе и нашли мы его так, что, между прочим, здесь, по-моему, и фотография этого дома присутствует (…), Саша посмотрит. Нашли мы его так. Что когда Андрей появился в Махачкале, и получили от него такую очень простую схему, то, что он помнил, где находился, и с этой схемой я вернулась в Чечню и искала этот дом. Конечно, мы видели много домов и ни один не подходил, но потом, в четверг…
БАБИЦКИЙ: Потому что вы не знали, что я в Автурах.
ПЕТРА: Мы не знали, конечно, что он в Автурах, мы предполагали сначала, что находился где-то в Гудермесском районе, потому что такая информация у нас была. Стоит сказать, что у нас…
БАБИЦКИЙ: Оставленная ФСБ.
ПРОХАЗКОВА: Да, я хочу сказать, что у нас было очень много информации, в том числе информации, которую нам предоставляла ФСБ, и все эти информации от ФСБ оказались ложными. Между прочим, там один интересный момент, что, еще когда Андрей был задержан, нам сказали, что он находится в Дуба-Юрте. И интересно то, что в то же самое время, поскольку я помню, что… и Андрея утверждали те, которые его держали, что он находится Дуба-Юрте.
Так что с этой схемой я вернулась. Я вернулась в Шали, потому что все крутилось все время около Шали, и во время, когда мы с Сашей Евтушенко искали Андрея, казалось, что в Шали есть какой-то центр, где можно какую-то информацию узнать.
И в четверг или в среду вечером, по-моему, пошел слух по Шали, потому что все основано там на слухах, что, может быть, Андрей находился в Автурах.
БАБИЦКИЙ: Я поясню. Просто в это время по радио как раз в среду в эфире звучала моя пресс-конференция, где я заявил о том, что я находился, по всей вероятности, в Автурах, но Петра просто не знала об этом.
ПРОХАЗКОВА: Да, у меня не было никакой связи и не было у меня даже радиоприемника. Так что я не знала. Но, может быть, этот слух был вызван тем, что Андрей это здесь, в Москве сказал.
Мы в четверг утром поехали в Автуры и, честно сказать, конечно, сложно было по этой схеме ходить по всем домам в Автурах. Но как известно, самые влиятельные такие люди в Автурах — это братья Дениевы, и мы решили поехать в один из домов Дениевых. Первый дом оказался, что не подходит к этой схеме, а второй дом, который нам показали, что это дом Дениевых, когда мы вошли во двор, мне было ясно, что это на 85, на 95 процентов тот дом, потому что те детали, которые Андрей нарисовал, они подходили.
Я говорила с хозяйкой. Она мне представилась как сестра Дениева, сказала, что ни Адама Дениева, ни младшего его брата нет дома. Она мне ясно сказала, что это отцовский дом Дениевых, что она там живет со своей дочкой, о которой я тоже знала от Андрея, что она существует. И она нас внутрь дома не пустила. Мы, конечно, ей не сказали, что мы ищем дом, где находился Бабицкий, мы там придумали какую-то историю другую, в которую она совершенно не поверила. Она была сильно напугана и вообще не понимала, зачем мы пришли, и не впустила нас вовнутрь, конечно.
Тогда пришлось попросить… Единственное, что мне пришло в голову, куда я знала, что Андрей должен был ходить обязательно, я попросила в туалет, поскольку я понимала, что он там некоторое время должен был находиться. Может быть, запомнил какие-то детали. К сожалению, этот туалет совершенно простой, там абсолютно ничего не было.
РЕПЛИКА: Два нуля, да?
ПРОХАЗКОВА: Единственная деталь, единственная деталь — это дырка. И потом одна полочка. И все, что мы могли, мы смотрели, но, конечно, ей было очень подозрительно, почему мы там так долго находимся, везде смотрим там, почти рисуем себе, как этот дом выглядит. И решили мы, конечно, уйти. И когда мы уезжали из Автуров, нас в то время… случайно мы взяли там от наших друзей радиоприемник и решили послушать новости Радио «Свобода». Может быть, я думала, нам что-то поможет то, что Андрей здесь говорит в Москве. И в тот момент, когда мы выезжали с Автуров, мы услышали, что Андрей из Москвы говорит, что он находился, может быть, в Автурах — удивились. Так что, представьте себе, что как бы, как мы были напуганы. Потому что, если бы мы знали, что он это уже сказал, мы никогда в этот дом не пошли конечно.
Так что мы очень быстро уехали из Ингушетии. А, да, когда еще мы уезжали из дома, нам удалось сделать через окно автомобиля фотографии, где-то две-три фотографии. К сожалению, там высокие ворота, так что видно часть дома, видно верхнюю часть дома. И я понимала, что с этой стороны Андрей этот дом не видел, потому что, как мы знали, он никогда, сидел в багажнике вроде. Но я думаю, что, может быть, он эти верхние части дома запомнит.
РЕПЛИКА: Тем более, это нетипичное.
ПРОХАЗКОВА: Но он чуть-чуть нетипичный, этот дом. Да, да, да. Он чуть-чуть нетипичный. И в Назрани мы проявили фотографии, в субботу я вернулась в Москву. Сразу мы встретились с Андреем, и сначала я ему фотографии не показала, потому что я боялась, что как бы желание слишком большое узнать этот дом, оно нас может обмануть. И, но когда он мне нарисовал этот туалет и эту полку в этом туалете, когда ясно было, что это тот. И на фотографиях, по-моему, он сразу узнал, что это тот дом. Так что сейчас совершенно ясно, что этот дом Дениевых, что он находился там. И ясно еще одно: ясно то, что Дениевы имеют, как имеют какую-то связь, какое-то отношение с ФСБ в Шали. Потому что еще во время, когда мы находились с Александром Евтушенко в Шали, мы общались с ФСБ достаточно часто и совершенно случайно, еще когда мы вообще не думали, что Андрей находится в Автурах у Дениевых, нам была показана пленка, видеопленка, на которой была сдача оружия в Автурах.
На этой сдаче оружия, на этой пленке видно было — люди ФСБ и одного чеченца. И когда мы спросили, кто этот чеченец, нам было сказано, что это младший брат Адама Дениева, который очень хорошо сотрудничает с ФСБ при сдаче оружия, и вообще с ним очень хорошая связь и все там получается. Так что это потом все связалось, и, кажется, Дениевы и ФСБ не в плохих отношениях. Это все, что узнала.
БАБИЦКИЙ: И, Саша, может быть, ты два слова добавишь по поводу своей беседы с Дениевым? Только давай недолго, чтобы не путать этой историей народ, она и так слишком запутанна, эта история, если излагать слишком много деталей, то вообще никто не разберется в том, что происходит.
ЕВТУШЕНКО: Конечно, действительно, вот мы с Петрой, будучи в Шали, узнали о том, что Дениевы непосредственно связаны с похищением Андрея. Когда Андрей сказал об Автурах, мы в этом убедились еще раз. И вчера вечером я позвонил Адаму Дениеву, мы с ним давно знакомы, поэтому беседа была довольно доверительной.
На мое удивление… Я сказал: «Адам, насколько я знаю, а сведения у меня действительно вполне достоверные, Андрей Бабицкий содержался в одном из твоих домовладений в селении Автуры. Можешь ты это подтвердить либо опровергнуть?» Я ожидал, конечно, что сейчас будет полный отказ: нет, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Но на мое удивление, Адам Дениев согласился с этим. Он говорит: «Вполне возможно». Когда я описал ему дом, мозаичный навес, дорожку, выщербленную, к туалету и т. д. — все, что я знал со слов Петры и Андрея, он сказал, что да, скорее всего, это тот дом, о котором ты говоришь, — это мой дом.
Я цитирую Дениева: «Я не был там уже пять лет и не знаю, кто там может быть». Единственное, что знал Дениев, его сестра с дочкой — они беженцы из Грозного — они действительно в это время находились в доме по улице Шалинская, 56 — это тот дом, о котором идет речь.
И в итоге оказалось, что Дениев подтвердил, у него две версии: что там в разное время были разные беженцы и под видом этих беженцев могли быть люди, которые удерживали Андрея Бабицкого. Вторая версия, что это его враги специально привезли Бабицкого в его дом, чтобы дискредитировать его, Адама Дениева, как лидера движения «Адамала». Вот. То есть, в общем-то подтверждение от Дениева было, хотя он не утверждал, что да, действительно, это так, но он допускал это в очень большой степени.
ТКАЧЕНКО: Так, господа, пожалуйста, еще вопросы к Андрею Бабицкому.
БАБИЦКИЙ: Все, вопросов нет больше.
ТКАЧЕНКО: У кого есть еще вопросы, пожалуйста.
ВОПРОС: Андрей, один вопрос. Видишь ли ты связь между надвигающимися выборами и усиливающейся активностью боевиков в Аргунском и Веденском ущельях?
БАБИЦКИЙ: Конечно, эта связь очевидна, как я уже сказал, боевики, они пытаются сейчас… Масхадов предложил мирные переговоры, как вы знаете, несколько дней назад.
У них там несколько смещены представления о реальности, они считают, что все, вся международная общественность и журналисты наблюдают за положением дел в Чечне и адекватно его, так сказать, как бы в состоянии отразить. Но это не совсем так. Они просто пытаются таким, пытаются таким образом сейчас вот доказать, что они готовы вести войну, что они все еще живы; вот, что утверждение российских властей и многих отечественных СМИ о том, что война закончена и надо выводить войска, значит, уничтожением остатков бандформирований займутся полицейские силы, не соответствует действительности.
Они пытаются это доказать, но вы видите, вот в ситуации такого жесткого информационного прессинга, такой чудовищной цензуры, которую, ну, наверное, за последний десятилетний период впервые создал Владимир Путин и его окружение, в этой ситуации вот эта вот попытка, попытка продемонстрировать свою боеспособность у вооруженных чеченцев, как бы эта попытка, скажем, не очень эффективна.
ТКАЧЕНКО: Следующий вопрос. Господа, какие вопросы еще? Да, пожалуйста, короткий.
ВОПРОС: Судя по пресс-конференции Дениева, обе эти версии не проходят. Какая может быть третья, и насколько Дениев реален, вернее (…) вопрос, реален в качестве будущего главы Чечни, наследника Масхадова?
БАБИЦКИЙ: Он абсолютно нереален, он человек несерьезный. Дело в том, что в Чечне у него достаточно скверная репутация. Ходят усиленные слухи — я не могу тоже это ни подтвердить, ни опровергнуть, — что он имеет самое непосредственное отношение к убийству сотрудников Красного Креста, значит, в 1997 году в Чечне. Его сторонники, несколько десятков человек, проживают в селении Автуры.
Дениев — фигура почти анекдотическая. И вы знаете, вот то, что нынешние власти, но не только нынешние, а и предыдущие тоже, имеют такую опору в Чечне, как Адам Дениев, говорит о том, насколько их социальная база в Чечне зыбка и неосновательна. Дениев не фигура, Дениев — это анекдот. И мне очень жалко, что я стал героем скверного анекдота. Качество исполнения этой истории, я уже много раз говорил, крайне низкое. Качество людей, задействованных в этой истории, как профессионалов, тоже никуда не годится. Так что… Ну, Бог его знает. Дениев это вообще не тот человек, о котором имеет смысл говорить. Он, я думаю, крайне доволен, что его имя всплыло в связи со скандалом вокруг всей этой истории.
ВОПРОС: Он пользуется поддержкой федерального центра какой-то?
БАБИЦКИЙ: Да, я думаю, несомненно. Несомненно. У него целый этаж в центре Москвы. У него колоссальные средства. Он издает газету огромными тиражами, которые рассылаются по Чечне. Он присылает в Чечню видеокассеты, тоже имеющие тысячные тиражи с собственными проповедями. Он присылает гуманитарную помощь. Он, несомненно, человек с большими средствами. И опять-таки, по слухам, с хорошими связями не только с властями, но и с криминальным миром.
ВЕДУЩИЙ: Господа, насколько я понял, вопросы иссякли? Я не ошибаюсь?
ВОПРОС: У меня есть еще…
ВЕДУЩИЙ: Да, пожалуйста.
ВОПРОС: Телекомпания АР Д. Есть какая-нибудь реакция от федеральных властей на тот факт, что, видимо, найден дом? Вот они, кто-нибудь этим интересуется, вот?
БАБИЦКИЙ: Нет абсолютно никакой реакции. Более того, видите, мы как бы постоянно, я постоянно предоставляю новые доказательства того, что мои коллеги, мои коллеги находят все новые и новые как бы улики по этому делу. А следователь переносит, следователь переносит следственные действия на период после праздников. Мне это странно, поскольку вот все-таки интерес международный к этому делу не вполне еще угас. Все-таки такая представительная и уважаемая, значит, организация, как Европейский Парламент, приглашает меня как человека, который действительно видел происходящее в Чечне и может что-то об этом рассказывать. Ну, наверное, все-таки, это, может быть, не компетенция следователя, может быть, Данилкин, так сказать, — он как бы не следит за тем, что происходит в прессе, и, наверное, у его начальства нет такой информации? Бог его знает?!
ТКАЧЕНКО: Вы знаете, вот как раз в связи с тем, что вы спросили сейчас, я хочу предоставить слово члену исполкома Русского ПЕН-клуба, писателю-публицисту Льву Тимофееву. Он как раз выскажется вот в этом смысле. Лев, пожалуйста.
ТИМОФЕЕВ: Господа, то, что произошло с Бабицким, нам в ПЕН-центре русском кажется весьма симптоматичным. Я не поддерживаю точку зрения Андрея Бабицкого на военные действия в Чечне, но тем не менее то, что произошло с ним, вызывает не только тревогу, а просто прямо говорит о той опасности, которая грозит прежде всего нам, людям пишущим, людям говорящим, людям доносящим информацию, а вслед за этим — и всему российскому обществу.
Произвол чиновников спецслужб в конечном счете может иметь непредсказуемые последствия для общей политической ситуации.
Поэтому русский ПЕН-центр не только поддерживает иск Андрея к тем, кто его задержал, мы считаем, что эти люди должны понести публичное… должны публично отвечать за то, что произошло с Бабицким. И мы будем поддерживать общественную защиту Бабицкого, если дело дойдет до суда.
И мы, конечно же, выступим в ближайшее время с заявлением, с требованием привлечь к ответственности людей, виновных… провести полное расследование того, что произошло с Бабицким и привлечь к ответственности людей, которые виноваты в этом беспрецедентном нарушении прав человека вообще и, в частности, прав пишущего, прав журналиста. Вот что в ближайшее время предпримет Русский ПЕН-центр.
БАБИЦКИЙ: И последние два слова, которые я хотел бы сказать. Значит, я, по всей вероятности, в ближайшей перспективе уже воздержусь от каких-то публичных заявлений, поскольку я намерен, значит, в течение двух… две недели посвятить полностью написанию книги. У меня заключен, уже фактически заключен договор об этом. Там, я думаю, я смогу дать более полное доказательство того, что со мной происходило в Чернокозово. Я смогу доказать ту квалификацию, которую я дал этому учреждению, назвав его «концлагерем», с именами, с фамилиями, с адресами. Есть как бы достаточно свидетелей, которые могут рассказать не менее подробно о том, что с ними происходило; о том, каким пыткам и истязаниям они подвергались в этом следственном изоляторе.
Ну, и кроме того, я хотел бы рассказать в этой книге, на мой взгляд, о чудовищных преступлениях власти в отношении мирного населения, в отношении военнослужащих в Чечне, власти, которая пытается таким образом добраться снова до власти. Все. Наверное, на этом я…
ВОПРОС: Андрей, дайте я задам последний вопрос. Олег Панфилов. Вопрос необычный. На самом деле я мог бы тебе его лично задать, потому что это меня в последнее время…
БАБИЦКИЙ: Давай, я думаю, если он ко мне лично…
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Вот именно я хочу сейчас задать это публично. Скажи, пожалуйста, как ты думаешь, это была первая такая акция против журналиста, вообще, против гражданского лица или все-таки предпринимались и раньше такие… такая имитация похищения чеченцами, бандитами журналистов и других гражданских лиц для того, чтобы…
БАБИЦКИЙ: Я понял, да.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Понятно?
БАБИЦКИЙ: Вы знаете, я думаю, что такая акция была первая, поскольку речь идет об экзотических, необычных обстоятельствах — обстоятельствах форсмажорных, обстоятельствах войны. Но что касается журналистов в России, то в провинции, я считаю, их судьба складывается гораздо хуже. Если здесь мы имеем возможность рассчитывать на какую-то защиту, то провинциальные журналисты, как бы его, как бы над ним ни издевались власти, с очень большим трудом способен достучаться до общественного мнения и способен найти достаточно широкую поддержку и защиту даже не на международном уровне, а на уровне всероссийском. Ситуация с прессой, со свободой слова очень скверная и с каждым днем становится все хуже. Спасибо, всем, кто пришел.
ВЕДУЩИЙ:… 2 октября состоится суд над Андреем Бабицким в Советском районном суде г. Махачкалы. Присутствуют Андрей Бабицкий, обвиняемый, и его адвокаты Генри Маркович Резник и Александр Яковлевич Зозуля.
РЕПЛИКИ: Погромче, пожалуйста.
ВЕДУЩИЙ: Еще надо повторить? 2 числа, октября, в Махачкале состоится суд над Андреем Бабицким. Это будет происходить в Советском районном суде города. Присутствуют Андрей Бабицкий, Генри Маркович Резник и Александр Яковлевич Зозуля — его адвокаты. Я говорю, так как мы в тесноте, я сейчас уйду, и это все начнется, то после пресс-конференции, если нужны индивидуальные интервью, все люди готовы к этому. Хорошо, я понимаю, что мы в тесноте, но не в обиде. Все, давайте начинайте, только меня пропустите.
РЕЗНИК: Да, пропустим. Скажите, меня слышно?
РЕПЛИКИ: Да, да.
РЕЗНИК: Андрей… Да, сейчас… Да, сейчас руководство нас покинет. Добрый день, господа. Я признателен Садику, что он сообщил, что будет суд над Андреем, и я сижу в центре не потому, что суд будет надо мной, а потому, что я просто провожу эту пресс-конференцию.
Итак, почему мы решили вас созвать, чем вызвана необходимость общения с прессой? Дело в том, что суд состоится спустя значительный отрезок времени после того, как Андрей был задержан на территории Чечни, а затем происходили все события, которые привели в конце концов его на скамью подсудимых.
Есть эффект забывания. В данном случае это не было, вот этот значительный отрезок времени, это не было, вы знаете, результатом каких-то злоупотреблений, как по делу Никитина. Вы помните, дело Никитина продолжалось на протяжении 4 лет. И вот эти огромные окна, полгода которые возникали, они возникали по злонамеренному умыслу наших славных органов — хотели, чтобы об этом деле забыли и легче было бы осуществить произвол в отношении невиновного человека. Вы знаете, что мы делали все возможное для того, чтобы интерес к этому делу не потух.
И вот сейчас я провожу аналогию между делом Александра Никитина и делом Андрея Бабицкого при всей несоизмеримости обвинений, которые выдвинуты были против Саши и сейчас — против Андрея.
Дело в том, что само обвинение Бабицкого, который явился жертвой произвола, перманентного произвола, и превращения его искусственно в подсудимого — такое обвинение неправедно.
С самого начала я хочу всех предупредить: мы не намерены устраивать из пресс-конференции судебное заседание. Защита полностью готова к процессу — к опровержению неправомерного обвинения Андрея Бабицкого. Но прошло время, интерес к этому делу немножко угас, потому что мы сталкивались с другими фактами произвола, да и вообще полгода — очень большой срок. Процесс будет в Махачкале. В одном из районных судов города. Поэтому, абсолютно не оперируя никакими фактами, защита понимает, под каким, даже внутренним, психологическим давлением будет суд, сколь нелегко будет в этой ситуации выносить законный, обоснованный приговор.
Поэтому первая просьба, с которой защита обращается к представителям средств массовой информации: пожалуйста, кто может и даже кто на данный момент считает, что не может, мы просим вас прибыть ко 2 октября в Махачкалу для того, чтобы правосудие не вершилось в тесном и, видимо, обшарпанном зале районного суда, который расположен на окраине России, мы хотим только одного, чтобы была обеспечена гласность и широкая информированность, чтобы все участники процесса и суд понимали, что они находятся в пересечении вот этих лучей — лучей гласности, лучей правды.
Теперь — немножко об обвинении.
Дело направлено в суд по обвинению в использовании Андреем Бабицким заведомо поддельного документа. Причем в следствии, к которому, в общем, у нас нет претензий… я имею в виду к самим работникам Следственного комитета МВД, которые проводили расследование под делу. Почему у нас претензии не к ним? Потому что все расследование проводилось под жестким контролем Генеральной прокуратуры. Свидетельство чему указание, подписанное заместителем Генерального прокурора г-ном Колмогоровым, которое имеется в этом деле.
Так вот, предприняты были все усилия для того, чтобы отрезать буквально все события, которые предшествовали появлению Андрея Бабицкого в Махачкале. Я хочу напомнить вам эти события.
Андрей подвергся перманентному произволу со стороны наших силовиков. Незаконное задержание, которое сейчас уже никак не объясняется, но было вброшено в то время начальником управления, сейчас первым заместителем Генерального прокурора г-н Бирюковым, о том, что задержан он был по президентскому указу 1993 года о борьбе с бродяжничеством и попрошайничеством.
Сейчас уже ссылки на этот указ нет. А на наши запросы прокуратура не отвечает. Все-таки на каком основании был задержан журналист, при котором было два или даже три документа? Был паспорт внутренний, был паспорт международный и журналистское удостоверение.
Десять дней незаконного ареста. Вы помните, я обратился тогда к Президенту России Владимиру Владимировичу Путину с просьбой вмешаться в дело, потому что понимал и никогда не обращался с просьбами к властям предержащим, но здесь из своего опыта я понимал просто, что если не вмешается президент, Верховный Главнокомандующий, то просто жизнь журналиста Бабицкого в опасности. Путин вмешался.
Я прямо могу вам сказать, я так считаю, что, если бы не вмешательство и сейчас президента, возможно вполне, Андрея просто бы не было с нами.
Затем происходят просто чудеса. Начинается выгораживание своих человечков. Якобы выдвигается подозрение в причастности Бабицкого к деятельности вооруженных бандформирований. Мы понимаем, что его несостоятельность была ясна с самого начала.
И после этого — освобождение на бумаге, а в действительности тут же, под конвоем, перевозка Бабицкого в Гудермес, и вот этот вот средневековый обмен, в результате которого Бабицкий оказывается в распоряжении, безусловно (и в деле масса указаний есть на это), ну, скажем, людей, близких к нашим органам, а скорее всего, и включающих просто-напросто в свое число этой группы людей, которая является сотрудниками органов безопасности.
Затем отбираются у журналиста его действительные документы, насильно вручается поддельный документ, с которым его пытаются перебросить в Азербайджан. Ну, это понятно — для того, чтобы легализовать его за рубежами России и, соответственно, скомпрометировать.
Колоссальными усилиями Бабицкому удается вырваться, и он оказывается в Махачкале. Там, в Махачкале, при нем единственный документ, которым как-то при столкновении с власть предержащими, преследованию которых он подвергается, можно удостоверить свою личность. Этот документ показывается вначале в гостинице, куда измученный Бабицкий вселяется, дабы дух перевести. А на вечер он вызвал уже представителя Радио «Свобода» для встречи. И затем, когда к нему предъявляют претензии сотрудники милиции, т. е. когда они подходят к нему и просят предъявить документ, он показывает этот документ. Вот весь состав преступления.
Еще раз повторяю, такое обвинение — абсолютно незаконно. Но еще раз говорю, все аргументы защиты в полном объеме выслушает суд. Вот на суде мы все предъявим. Мы дали шанс Генеральной прокуратуре сохранить лицо и заявили ходатайство. Ходатайство, которое было отклонено — формально. А нашу жалобу Генпрокуратура просто отказалась рассматривать.
Запрос, который в соответствии с положением об адвокатуре мы послали в Генеральную прокуратуру, тоже остался без ответа. Причем ответ, правда, есть. Написано, что нет такой формы получения информации, как адвокатский запрос. Это ложь. В положении об адвокатуре России, которое действует с 1970 года, записано, что все государственные и общественные органы обязаны отвечать на запросы адвокатов.
Сейчас еще один штрих. Всячески постарались оградить тех лиц, которые непосредственно причастны к изготовлению вот этого подложного документа. Напоминаю, вначале Бабицкий был задержан по обвинению в подделке документа, а затем выявилось, что никакого отношения к подделка документа журналист Бабицкий не имеет; что карточка была переснята с его подлинного паспорта и вклеена и что абсолютно никаких следов его руки, в том числе и, скажем, подписи, которая в подписи фигурирует.
Далее усилиями одного из журналистов «Московского комсомольца» выяснилось, каким образом был получен подлинный бланк этого паспорта. Он был получен по указанию милицейского начальства и пребывал у ответственного работника паспортного отдела Министерства внутренних дел.
Через неделю после того, как этот паспорт оказался у этого сотрудника, он исчезает и всплывает как раз вот в этом родовом имении Дениева, где удерживался Андрей Бабицкий.
Очень интересно, что в этом паспорте указаны фамилии действительных работников милиции — начальника паспортного стола Курска и паспортистки, но, соответственно, фамилии-то действительны, а подписи их подделаны.
По объяснениям, когда вся эта история гнусная всплыла, по объяснению вот этого сотрудника паспортного стола, он говорит, что в приемной, когда он вошел в свой кабинет, находились какие-то лица кавказской национальности в кепках.
Затем его вызвал начальник, он побежал быстро к начальнику на две минуты. Когда он вернулся, а вот по ошибке он кабинет не закрыл, не было уже «аэродромов», не было бланка паспорта. Но вообще я человек доверчивый. Я хочу верить в то, что за неделю до того, как этот паспорт, уже поддельный бланк был вручен Бабицкому, действительно, могло так случиться, что в приемной вот этого работника паспортного стола действительно оказались два лица кавказской национальности, которые прекрасно знали о том, что будет бланк, соответственно, перемещен в кабинет этого начальника, и самое главное, они были знакомы с действительными работниками паспортного отдела г. Курска десятилетней давности.
Но вот я хочу в это верить. Поверите ли вы, не знаю. Журналисты — народ более недоверчивый, чем адвокаты. Вот вся эта история — она отсечена. И в нарушение закона материалы выделены, а лица, которые подделывали документы, и расследование приняла Генеральная прокуратура к своему производству. Тогда, как это подследственность, между прочим, милицейская.
Кроме того, вот отсечено все. Вот тот произвол, которому подвергся Андрей Бабицкий, фактически нам предлагается забыть. Мы вели себя в высшей степени деликатно. Мы вообще не давали никаких интервью, что расследование… Мы, в известной степени, давали понять Генеральной прокуратуре и всем силовикам, что можно, во всяком случае, даем им шанс сохранить лицо, что пора прекратить преследование невиновного человека.
Но, увы, вот эти сигналы доброй воли, которые мы подавали, услышаны не были. И последнее. Господа, Андрею Бабицкому не грозит никакое наказание. Дело в том, что давным-давно его деяния, за которые вообще не предусмотрено лишение свободы в качестве меры наказания, уже подпали под амнистию. И вот было предложено Бабицкому согласиться на применение амнистии. Что, естественно, невиновным подзащитным нашим было отвергнуто.
И вот сейчас задача такая, чтобы Бабицкого хотя бы на мгновение, на 10 секунд, когда будет произнесен приговор, назвали преступником — человеком, который нарушил уголовный закон. А дальше, через 10 секунд, судья произнесет: «но освобождается от наказания в силу амнистии». Так вот этого произвола мы постараемся не допустить. Но мы осознаем, правосудие будет вершиться, повторяю, на окраине России. Я не знаю, но мне кажется, по статистике, вообще, у нас 0,4 процента подсудимых только оправдывается.
То есть, знаете ли, предварительного следствия такой эффективности история не знала. Можете себе представить, как здорово у нас расследуют дела наши следователи и прокуроры, что 99,6 обвиняемых оказываются виновными в совершении преступления.
Ну, человечество просто не знало никогда вот такой устойчивости, такой надежности нашей следственной системы. Я, вообще, не знаю, выносились ли на территории Дагестана когда-либо оправдательные приговоры. Шутка, конечно. Но у меня такие данные будут. Я уже их заказал.
По этой причине вот вся эта ситуация — она как бы толкает самый объективный суд на компромисс. Ну, чего там… ну, что же, наказание никакое назначено не будет, да? Ну, что уж так, понимаете, ссориться со всемогущей прокуратурой и с другими нашими славными силовиками.
Поэтому я еще раз обращаюсь к вам с просьбой, под лучами гласности, когда реально совершенно будет обеспечено присутствие представителей общества в процессе, вероятность произвола резко уменьшится. Спасибо.
БАБИЦКИЙ: Я думаю, что мы просто ответим на вопросы.
РЕЗНИК: Видимо, наверное, да. Целесообразно, наверное, а может быть, может быть мы переместимся? Давайте, да, Андрей. Потому что у меня голос зычный, я и отсюда смогу, да. Блуждать будем, да. Пожалуйста, я прошу, задавайте вопросы.
ВОПРОС: Вам стало больше известно о том, как вы оказались (…) (…) и какие у него связи с письмом(?).
БАБИЦКИЙ: Ну, я могу сказать, что его младший брат, который, собственно, видимо, и отвечал за мое удержание в селении Новые Атаги, он является сотрудником ФСБ. Он командир батальона ФСБ по Чеченской Республике. Ну, вот это вот единственное, что, естественно, что он отрицает свое участие в деле.
Ну, на мой взгляд, не были проведены необходимые следственные действия — не была организована очная ставка, я не имел возможности, фактически, выехать на место вместе со следователем, где меня держали. Поэтому в деле, так сказать, вот мое заявление о том, что меня удерживали, и отказные показания людей, на которых я указал.
РЕЗНИК: Обстоятельства перевозки вот эти вот в багажнике, может быть, тоже, вот эти пропускные пункты.
БАБИЦКИЙ: Да, обстоятельства перевозки…
РЕЗНИК: Неважно, да.
БАБИЦКИЙ: Да, тут есть как бы прямое указание на то, что эти люди имеют самое непосредственное отношение к силовым структурам. Меня вывозили из Чеченской Республики в багажнике автомобиля. Передвижение по дорогам Чечни и в то время, и сейчас, как вы знаете, крайне ограниченно для любого автотранспорта. Фактически через все блокпосты машина, в которой меня везли, проехала беспрепятственно. Так же точно она беспрепятственно пересекла границу Чечни и Дагестана, что вообще могут сделать только люди, обладающие специальными пропусками.
РЕЗНИК: Еще вопросы? Пожалуйста, называйте.
ВОПРОС: Би-би-си, московский (…). Андрей, адвокат Резник сказал, что (…) если бы не вмешательство президента Путина, вас могло бы и не стать. На ваш взгляд, чем может быть мотивировано вмешательство Путина? Означает ли это, что он в чем-то испытывает дружеские отношения к свободной прессе?
БАБИЦКИЙ: Нет, вы знаете, у меня несколько иное отношение к роли тогда исполнявшего обязанности президента в моей истории. Насколько я понимаю, он санкционировал мою депортацию за пределы России. Он был детально посвящен во все обстоятельства происходящего со мной и фактически завизировал и так называемый обмен, который был на самом деле имитацией обмена, и последующую попытку депортировать меня за пределы Дагестана.
РЕЗНИК: Это было после, а вот в тот момент, когда…
БАБИЦКИЙ: В тот момент вот здесь, к сожалению, у меня сведений нет, но я знаю о том, что вот уже на стадии депортации Путин был посвящен во все обстоятельства этой истории и давал прямые указания. Я знаю о том, что его администрация также была хорошо информирована о происходящем.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Тогда почему он оказал такое вмешательство, чтобы как-то остановили?
БАБИЦКИЙ: А это вопрос к Генри Марковичу, я, к сожалению, не информирован.
РЕЗНИК: Да, я могу ответить. Ведь тогда Андрей был в Чернокозово. Просто поднялся шум. Вот если бы не поднялся шум, если бы не радиостанция «Свобода», если бы не глас народа, если бы не то внимание, которое тут же ситуация с Бабицким не привлекла у той же самой прессы, естественно вполне, что, я полагаю, могло произойти самое страшное.
Исполняющий обязанности Президента не мог не откликнуться на это — у меня было прямое обращение, вот на тот… А вот дальше, дальше возникла такая ситуация: что надо было защищать, соответственно, тех людей, а среди них такие, знаете, очень простецкие есть люди, которые…
Удивительно, на «Гласе народа» мы видели заместителя министра внутренних дел, который прямо, так сказать, сказал, что он участвовал во всей этой операции. В таком случае, надо было спасать сановников… И вот в этой ситуации конфликта уже, полагая, что будут добиваться расследования всего этого произвола, я полагаю, что здесь уже г-н президент оказался в очень сложном положении.
БАБИЦКИЙ: Я добавлю. Я думаю, что, естественно, если бы я пропал окончательно после так называемого обмена, то эта ситуация нанесла бы очень серьезный ущерб репутации президента. Тем более, что он напрямую, как вы знаете, обвинил меня в предательстве в средствах массовой информации. По его мнению, моя деятельность противоречит интересам государства, точно так же, как и деятельность радио, корреспондентом которого я являюсь.
Я не думаю, что г-н Путин изменил свое отношение ко мне, к журналистике в целом, к Радио «Свобода». В свое время, как вы помните, он пообещал взять всю ситуацию под свой личный контроль. Ну, судя по тому, как она развивается, я думаю, что он выполняет свое обещание.
РЕЗНИК: Я хотел бы внести вот какой… Вот поймите, я действовал как адвокат. Вот когда ко мне обратились, я просто-напросто понимал: жизнь человека в опасности. Для меня было важно на тот момент одно — просто спасти жизнь человека, вот поэтому я обратился к президенту, ну, исполняющему обязанности президента и Главнокомандующему. Все остальное перед угрозой жизни непосредственно человека…
Поскольку абсолютно никаких данных не было об Андрее — он просто сгинул, просто пропал. И я понимал, что эта ситуация, когда его удерживают силовики, когда его удерживают представители армии, МВД, органов безопасности, когда крутится прокуратура, разрешить ее может только один человек. Вот чем было вызвано мое обращение — только заботой непосредственно о жизни живого человека.
БАБИЦКИЙ: Одна деталь, буквально, на минуту, на которую мало обращали внимания. В Москву была передана кассета в бюро Радио «Свобода», где я давал, ну, не давал интервью, как это сказать? Где я был запечатлен в Чечне, если вы помните, это известная кассета. И эта кассете была передана якобы представителями тех вооруженных чеченцев, которые меня удерживали.
Владимир Путин еще до того, как эта кассета попала в московское бюро, когда о ней никто не знал, на встрече в Кремле с журналистами он упомянул о том, что такая кассета имеется. Я думаю, что это вот прекрасно свидетельствует об уровне его информированности. Здесь, по всей вероятности, произошла какая-то техническая оплошность, его не информировали о том, что эта кассета еще не передана по назначению.
ВОПРОС: Ну, Андрей, это первая или вторая кассета?
БАБИЦКИЙ: Первая. А, нет, это вторая кассета. Это не момент обмена, это мое заявление о том, что вот я нахожусь в Чечне и, по всей вероятности, не скоро смогу обрести свободу.
ВОПРОС: Андрей, вы можете сказать, что вы лично ожидаете от процесса?
БАБИЦКИЙ: Ну, лично я ожидаю обвинительного приговора. Поскольку я, в общем, знаком с правовой практикой, судебной практикой в России. Ну, собственно, что еще? Моя защита, защита предполагает, что исход может быть иным.
РЕЗНИК: Я вынужден с прискорбием констатировать, что все мои подзащитные, ну, многие из них все-таки находили справедливость, — черные пессимисты. Не верят они в возможности защиты.
Наверное, правы.
ВОПРОС: Андрей, телевидение Германии, вы могли бы, пожалуйста, объяснить в трех-четырех фразах так, чтобы было понятно иностранным зрителям тоже: кому и для чего понадобилось вот таким образом заткнуть вам рот?
БАБИЦКИЙ: Ну, вы знаете, я думаю, что сегодня, уже когда фактически чеченская тема, вернее, большинство ее аспектов изъяты из внутреннего информационного обращения, становятся понятны цели организаторов всех этих мероприятий.
Я думаю, что свободный журналист в Чечне с самого начала был неприемлем для властей. И любые попытки корреспондентов действовать в соответствии с законами, с российскими законами, с законами о средствах массовой информации, а не в соответствии с подзаконными актами, которые носят неправовой характер (я имею в виду многочисленные условия, которыми окружена работа журналистов в Чечне), — все эти попытки вызывали яростное сопротивление властей. И я думаю, что моя ситуация в этом смысле не исключение, а наоборот — замечательный, характерный пример.
РЕЗНИК: Еще вопросы?
ВОПРОС: «Голос Америки». Андрей, скажите, пожалуйста, вы собираетесь продолжать работать в этой стране после суда, не страшно ли?
БАБИЦКИЙ: Да нет, в общем. Сейчас, как вы знаете, времена вегетарианские, как в свое время сказала Анна Андреевна Ахматова. Людей все-таки пока не сажают, журналистов… Хотя, как я уже сказал, просто изымаются целые темы из обращения, те темы, которые власти считают неудобными для широкого освещения.
Я думаю, что задача журналиста — работать, так сказать, невзирая на давление властей.
РЕЗНИК: Если позволите, я просто добавлю. Перефразируя Михаила Михайловича Зощенко, журналист (как и адвокат) с перепуганной душой — это уже потеря квалификации. Какие вопросы еще будут, господа?
Спасибо вам. Спасибо вам за то, что вы все пришли. Еще раз я очень прошу — я очень прошу! — всех по возможности прибыть на процесс. Это будет главная гарантия все-таки правосудности окончательного решения. Но окончательного только на уровне районного суда.
Я просто напоминаю вам: было дело Вадима Поэгли, по которому мы получили в суде первой инстанции обвинительный приговор, а затем этот приговор был отменен в надзорной инстанции. Поэтому могу вам сказать — защита будет сражаться за справедливость во всех инстанциях. Если будет необходимо и если мы не найдем справедливости в нашем отечественном правосудии, у нас сейчас есть возможность обращения в Международный страсбургский суд по правам человека.
Спасибо вам большое.
ВОПРОС: А заседание открытое будет?
РЕЗНИК: Разумеется, заседание открытое.
ВОПРОС: Скажите, как по-вашему, после вчерашнего заявления Путина Горбачеву…
РЕПЛИКА: А можно сесть? Сидя вы можете задать вопрос?
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Ну, это уже не по пресс-конференции.
РЕЗНИК: А, не по пресс-конференции потом, мы выйдем. Всем спасибо.
ВЕДУЩИЙ (ПАНФИЛОВ): Добрый день, дорогие друзья. Пресс-конференция, как уже понимаете, посвящена итогам судебного процесса. Пять дней в Махачкале шел суд. Результаты вы знаете. И я хотел бы вам представить участников пресс-конференции. Андрей Бабицкий, Павел Гутионтов, секретарь Союза журналистов, и общественный защитник Генри Маркович Резник, Александр Яковлевич Зозуля — это адвокаты Андрея, Вячеслав Измайлов был одним из главных свидетелей на этом процессе. Я рад представить вам Томаса Дайна, президента радиостанции.
И мы начнем, пожалуй, с того, что г-н Дайн сделает заявление по поводу этого процесса.
ДАЙН: Я хочу поблагодарить г-на Резника и г-на Зозулю за отличную профессиональную работу и юридическую помощь, оказанную Андрею Бабицкому.
Вы знаете, Андрей Бабицкий — один из сильнейших журналистов Радио «Свобода». Его репортерский талант признан как в России, так теперь и во всем мире.
Я сегодня здесь для того, что радио «Свободная Европа»-«Радио Свобода» поддерживает Андрея Бабицкого в этом деле на 100 процентов. Мы уверены, он не сделал ничего плохого. Мы также уверены, что другие поступили плохо в отношении его. Радио «Свободная Европа»-«Радио Свобода» придерживается позиции поддержки свободы прессы.
И хотя мы разочарованы решением суда в пятницу. Мы, мы, то есть Андрей Бабицкий, его адвокаты и вся наша организация, будем продолжать заниматься этим делом в соответствии с законами Российской Федерации в целях достижения справедливости для Андрея Бабицкого и ради принципов свободы и независимой журналистики.
ПАНФИЛОВ: И я хотел бы следующим предоставить возможность выступить Павлу Гутионтову — общественный защитник, секретарь Союза журналистов России.
ГУТИОНТОВ: Дорогие коллеги. Я попытаюсь рассказать вам вкратце о том процессе, участником которого мне довелось быть, с точки зрения не юриста, что, наверное, сделают мои прославленные коллеги-адвокаты, а с точки зрения журналиста, который впервые оказался наблюдателем с такой непопулярной точки зрения.
Я вот сразу хочу сказать, чем поразил процесс — невероятной его открытостью. За свою жизнь, за профессиональную деятельность я еще ни разу не был участником, свидетелем процесса, в котором бы так много позволялось журналистам. Никаких ограничений на работу для работы радио-, теле- и пишущих журналистов в зале не было. Мне показалось, и здесь, наверное, опять-таки Генри Маркович скажет об этом подробнее и более квалифицированно, что судья предоставил защите все возможности высказаться, все возможности довести до суда, до себя то, что защита считала нужным. Я думаю, что, невзирая на то же огорчение, которое испытываю, вполне понятно, испытываю я результатом процесса, мы должны это ценить, ибо мы получили редкую возможность, наверное, впервые за весь этот год получить общую картину того безмерного произвола, которому подвергся наш коллега Андрей Бабицкий.
Мы получили сказочную возможность увидеть, что из себя представляют те люди, которые утверждают, будто единственной их целью является соблюдение законов, действующих на территории Федерации. Суд естественным образом попытался в своем приговоре отсечь все до последней буквы, что предшествовало появлению Андрея на территории г. Махачкалы. Такое было ощущение, будто корреспондент Радио «Свобода» 24–25 февраля оказался высажен непосредственно с летающей тарелки с неустановленными документами и только после этого он начал творить все те преступления, страшные преступления, в которых его в результате обвинили.
Что же было до этого и что показал суд? До этого практически все это наши коллеги, мы говорили, писали, показывали в течение долгого времени. Было совершенно ясно, что против Бабицкого действует система, что Бабицкого преследуют специальные службы Российской Федерации, что они при этом нарушают всячески все действующие в стране законы или бездействующие, скажем так, но в таком концентрированном виде получить эту информацию непосредственно в зале суда, на это я скажу, даже не надеялся.
Что же установил суд? Я в своем слове во время прений позволил себе нарисовать вкратце картину того, что выяснилось, наконец, в суде, что суд все-таки выяснил. Выяснил суд следующее, я повторю этот текст, это один-единственный абзац. Суд выяснил, что 16 января 2000 года неустановленными лицами на неустановленных правовых основаниях при выходе из Грозного был задержан корреспондент радиостанции «Свобода».
На неустановленных правовых основаниях он был помещен в следственный изолятор. Неустановленные лица его допрашивали, не имея на это никаких санкций, не имея установленных санкций прокуратурой России.
БАБИЦКИЙ: И неустановленных тоже не имели.
ГУТИОНТОВ: И неустановленных не имели. После того невероятного скандала, который разгорелся вокруг истории с Бабицким, на этот раз вполне установленные официальные лица заявили о том, что корреспондент Бабицкий освобождается под подписку о невыезде. Кто предлагал ему эту подписку о невыезде, была ли эта подписка вообще, следствием так установлено и не было. Зато неустановленные же лица перевели якобы освобожденного журналиста в другой следственный изолятор, на этот раз в Гудермесе, после чего неустановленными лицами на неустановленных правовых основаниях журналист Бабицкий был обменян на неустановленное число неустановленных российских военнослужащих у неустановленных полевых командиров.
Следующие 20 дней он находился в неустановленном следствием месте, после чего, получив на руки неустановленным образом изготовленные документы поддельные, был переправлен к азербайджанской границе на территории Дагестана. Хочу заметить, что все это происходило 23 февраля во время усиленной охраны дорог на территории Чечни, в воюющей Чечне. При этом неустановленное количество блокпостов по неустановленным причинам ни разу не остановило машину, в которой г-на Бабицкого везли, естественно, в багажнике — как он, очевидно, любит. И только после этого начинаются вещи установленные. После этого Бабицкий начинает совершать преступления, как сказано, не имея никаких оснований полагать, будто в его жизни и свободе имеется хоть какая-то опасность.
Он совершает… как написано в обвинительном заключении на 26 страницах, продолжая преступную деятельность, он предъявлял паспорт на имя Али Иса-оглы Мусаева, который ему дали, — это был единственный документ, который он имел на этот момент в руках. Он предъявил этот документ водителю машины, который его довез до Махачкалы, предъявил администратору гостиницы, в которой он поселился. И наконец, самое страшное его преступление — он предъявил постовым милиционерам, которые его опознали в кафе. Преступление ужасно. Несоизмеримое с тем, что делали с ним, с Бабицким, власти.
Уже само это показывает, насколько презирают люди, совершившие то, что совершали, законы страны, в которой… которой им довелось руководить.
Я бы хотел остановиться на одной вещи: откуда появился бланк паспорта, с которым был задержан г-н Бабицкий? Я думаю, что среди вас нет профессиональных следователей (в зале). И уверен, с чего бы каждый из нас, непрофессионалов, начал работу по этому чудовищно тяжелому делу, если нам бы его кому-нибудь взбрело в голову доверить.
Каждый из нас, получив в руки поддельный паспорт на подлинном бланке, обратил бы внимание, очевидно, на серию и номер этого паспорта. И уже к концу первого же дня каждый бы из нас со 100-процентной вероятностью установил бы, откуда взялся этот бланк паспорта, где этот бланк был утрачен.
Этого не делалось в течение двух месяцев. Два месяца следствию не было известно, откуда взялся паспорт, находящийся в кармане у Бабицкого в Махачкале.
Выяснилось это достаточно случайным образом, ибо Александр Хинштейн в «Московском комсомольце» напечатал заметку, в которой говорилось, что бланк этого паспорта был выписан для оперативных целей в МВД Российской Федерации, и в книге записей выдачи этих бланков он сфотографировал каким-то образом, получил ксерокопию этой страницы, и было известно, кто из чинов Министерства внутренних дел в какое время получил в свои руки этот паспорт. Этот паспорт был в Министерстве внутренних дел России 17 февраля 2000 года, то есть за пять дней до того, как он оказался в Чечне.
Защита и Союз журналистов, независимо друг от друга после публикации Хинштейна, направили соответствующее обращение Генеральному прокурору России. 11 апреля этого же года я получил письмо от начальника отдела по надзору за расследованиями особо важных дел, обратите внимание, особо важных дел, г-на Шинакова, который очень вежливо поблагодарил меня за интерес к этому делу, пообещал, что мое обращение будет рассмотрено в ходе расследования, а также сообщил, что заместителем Генерального прокурора Российской Федерации Колмогоровым органам следствия даны конкретные указания по определению истории этого паспорта.
Представьте себе, необходимо было письмо секретаря Союза журналистов России в Генеральную прокуратуру, чтобы следствие, наконец, заинтересовалось документом, по поводу которого идет сыр-бор. Через два месяца было установлено, что этот бланк паспорта, чистый бланк паспорта был утрачен в кабинете руководителя одного из подразделений МВД, который оставил этот бланк у себя на столе и на минутку вышел в другое помещение.
Неустановленные лица, которых пруд пруди в Министерстве внутренних дел и сидевшие в это время в коридоре напротив его кабинета, воспользовавшиеся его отсутствием, ворвались в его кабинет, похитили паспорт и немедленно переправили его на территорию воюющей Чечни. Нам предлагают этому поверить, равно как и тому, что неустановленные лица за это же время успели, в полном соответствии с нормативными документами МВД России, заполнить этот паспорт.
Более того, они даже узнали, кто 15 лет назад работал начальником паспортного стола одного из отделений милиции в г. Курске и кто был паспортисткой в соответствующем ЖЭКе. Подписи их, во всяком случае, походили на настоящие. Это что-то запредельное. Но запредельная добросовестность нашего следствия, которое не интересовалось этим паспортом все это время, она вылилась в то, что приглашены были в качестве свидетелей в Махачкалу и этот самый начальник паспортного стола, и паспортистка из ЖЭКа — в качестве свидетелей, — чтобы они сказали, что они этого паспорта 15 лет назад не выписывали. Будто это никто без них не знает. Это к вопросу об экономии копейки государственной.
При этом есть еще более забавная вещь. Бабицкому неустановленные лица дали два фальшивых паспорта: один — общегражданский на имя Мусаева, а другой — заграничный на имя Кирилла Зиновьевича Бурова. По странному совпадению, начальник, утративший паспорт в своем кабинете, тоже был Буровым…
РЕЗНИК: Нет, начальник…
ГУТИОНТОВ: Начальник начальника… Начальником, которого был утрачен паспорт.
Но этим паспортом Бабицкий воспользоваться… благами, которые предназначались обладателю этого паспорта, воспользоваться не сумел, т. е. он успел только заполнить таможенную декларацию на погранпосту, а потом этот паспорт выбросил. Поэтому, несмотря на то, что номер этого паспорта следствию был прекрасно известен, его происхождение следствие не заинтересовало. Удалось узнать единственное, что бланк этого паспорта был утрачен неизвестно когда, при неизвестных обстоятельствах аж в городе Красноярске, с тем, чтобы воссоединиться с г-ном Бабицким на Северном Кавказе. Это все очень грустно… Это все очень грустно.
А еще грустнее то, что, оказывается, об операции по перемещению Андрея Бабицкого на территорию сопредельного Азербайджана, оказывается, кое-кто в Москве все-таки знал. Во всяком случае, 22 февраля — я прошу вас обратить внимание на эту дату — «Интерфаксом» была распространена информация о пресс-конференции Специального представителя президента России на Северном Кавказе по правам человека г-на Каламанова, который заявил о том, что федеральные органы завершают работу по освобождению Бабицкого из рук чеченских формирований и в ближайшее время г-н Бабицкий будет доставлен в Москву.
На следующий день Бабицкого погрузили в багажник автомобиля и повезли не в сторону Москвы, а в сторону азербайджанской границы. Очевидно, это чистое совпадение.
Я это долго вам рассказываю, все эти нелепости, все это безумие, которое нам предлагалось во время судебных заседаний, когда было стыдно за тех людей, которые тратили бумагу, государственные деньги только для того, чтобы опрокинуть у всех свидетелей происходящего всякие понятия о здравом смысле, и говорили о порядочности и о нормальном исполнении собственных обязанностей. Это только часть всего того безумия, которое нам пришлось выслушать.
И именно это не заинтересовало никоим образом ни суд, ни государственное обвинение. В своем приговоре все, о чем я говорю, суд не сказал и не написал ни буквы. Суд интересовало только, в какое время и когда г-н Бабицкий предъявлял и кому свои документы, а также размышлял на тему, имел ли право г-н Бабицкий подозревать, что его жизни, его свободе, его правам угрожает хоть какая-либо опасность.
Во всяком случае, к сожалению, кроме Бабицкого, убежден, что, был убежден, что его жизни угрожает опасность, достаточно осведомленный человек — это министр внутренних дел Дагестана, министр внутренних дел Дагестана, когда Бабицкого постовые милиционеры, до этого узнавшие его в кафе и до этого вместе с ним пообедавшие, доставили опасного преступника непосредственно в кабинет министра, тот едва, как говорилось об этом в суде свидетелями, свидетелями обвинения, представленными обвинением, тот был невероятно счастлив этой находке, он поздравил милиционеров с тем, что они спасли человека, и в дальнейшем они получили по премии в 500 рублей. Он обласкал Андрея, как опять же сообщили свидетели-милиционеры, и сказал ему, что, «конечно, сейчас мы утрясем последние формальности и тут же отправляем, наконец, тебя в Москву, наконец, у тебя все кончилось».
К сожалению, этим только началось, потому что через день он был отправлен, Андрей был отправлен в следственный изолятор. Вот что не заинтересовало суд, вот что не заинтересовало суд, что не нашло отражения в приговоре. Вот то, что продолжает интересовать нас, хотя уже после всего того, что я сказал, я думаю, это ясно уже чисто в теоретическом плане. Мне кажется, все то, что было выяснено в результате в суде, не дает никому оснований, как многим из наших коллег, говорить о том, что с Бабицким поступали верно в условиях военного времени, в выполнении контртеррористических операций поступать по-другому нельзя, что Бабицкий виноват сам и так далее, так далее.
Я вот с большим интересом выслушал бы сейчас своих коллег — Виталия Третьякова, Максима Соколова, Михаила Леонтьева, которым, очевидно, известно о задержании Бабицкого нечто большее, нежели это стало известно следствию и суду.
Мне кажется, было бы интересно послушать их, что они скажут сейчас, что именно происходило с Бабицким вот в эти полтора месяца. Все это очень грустно и, конечно, очень грустно, что суд так замечательно, так весело проходивший в течение недели, поставил такую точку, которую поставил.
Но я повторю уже совершенно, уже лежащую на поверхности метафору, все-таки не случайно это был Советский районный суд г. Махачкалы. Он уже, конечно, был не совсем советским, что вызывает некоторые надежды на будущее. Но результат остался прежним. Спасибо.
ПАНФИЛОВ: Спасибо. На судебном процессе, я полагаю, как наблюдавший за этим процессом в Махачкале, эффектом разорвавшейся бомбы стало выступление свидетеля Вячеслава Яковлевича Измайлова, и я хочу ему предоставить сейчас возможность объяснить вам его позицию. Вячеслав Измайлов — военный обозреватель «Новой газеты».
ИЗМАЙЛОВ: В настоящее время я работаю военным обозревателем «Новой газеты», но до 1998 года я носил погоны, и в 1996 году приказом командующего группировкой российских войск в Чечне генерала Тихомирова я был прикомандирован к Комиссии, которая занималась розыском без вести пропавших, комиссии президентской, и мне было поставлено тогда две задачи: нахождение мест захоронения российских военнослужащих и обмен военнопленными.
С тех пор я фактически и по сей день занимаюсь этими проблемами, потому что в государстве не было структур до 1998 года, пока при Главном управлении по борьбе с оргпреступностью в июле 1998 года не создали этнический отдел, а затем и Северо-Кавказское управление по борьбе с похищениями людей и подобные управления в каждой из северокавказских республик.
Собственно говоря, с этими структурами после 1989 г. я этими проблемами занимался. И когда было объявлено о том, что Андрей… Андрея Бабицкого обменяли на группу военнослужащих — солдат и офицеров. Я знал, собственно говоря, и сам работал по Андрею Астранице, это капитан третьего ранга, похищенный из Махачкалы, и было объявлено, что Андрея Бабицкого обменяли в том числе и на Астраницу.
Но я знал, я сам занимался им, знал, у кого он находится, — он находился у братьев Ахмадовых, Рамхана Абдурахмана, Увайса (с Урус-Мартана), которые держали целую группу заложников. В том числе они в свое время держали и четверку англичан (убитую), и польских ученых, и детей, и в том числе там находился Андрей Астраница. И я знал, как его освобождали, — его освобождали — реально за деньги. Поэтому как бы никакого отношения… Знал, кто этим занимался непосредственно. Поэтому как бы никакого отношения к Андрею, к обмену на Андрея Бабицкого Андрей Астраница, заложник, не имел.
И в феврале месяце я встретился с людьми, которые обменивали, которые вытаскивали Андрея Астраницу, они мне подтвердили, что они на Андрея Бабицкого никого не обменивали.
Я вышел на руководство Комиссии при президенте России. А если вы помните, в тот момент, в момент обмена, 3 июля, по телевизору промелькнула без… фамилия там не была написана, а промелькнуло лицо человека в шапочке черной, который заявил, что Андрея Бабицкого обменяли на законных основаниях. Этого человека я узнал — он действительно член рабочей группы, не член комиссии, а член рабочей группы Комиссии при президенте России по военнопленным и интернированным и пропавшим без вести. Зовут его Игорь Петелин. Он — сотрудник спецслужб.
И Андрей тоже впоследствии подтвердил, что Игорь Петелин был в тот момент там, и именно он снимал этот момент обмена — он — сотрудник Федеральной службы безопасности — момент обмена. Я обратился к руководству комиссии и сказал: имеет ли она какое-то отношение к обмену Андрея Бабицкого? Мне заявили и председатель комиссии, и зам. председателя комиссии Константин Голумбовский, что никакого отношения президентская комиссия к обмену Андрея Бабицкого не имеет, что она этим вопросом не занималась, но официально было сказано, что это было сделано именно с помощью президентской… обмен осуществлялся через президентскую комиссию, и что комиссия имела право этот обмен осуществить, подтвердил заместитель Генерального прокурора Юрий Бирюков опять-таки в прессу, опять-таки в телеэфир.
А руководство комиссии заявляет, что обмена не было. Это легко было проверить, потому что комиссия каждое свое действие, каждый обмен протоколирует. И в состав комиссии, кроме сотрудников администрации президента, входят и 10 депутатов Государственной Думы, в том числе Юлий Рыбаков, бывших и настоящих депутатов Государственной Думы, Юлий Рыбаков, Элла Памфилова и другие.
Протокола комиссии по обмену Андрея Бабицкого не существует в природе. И любой вот из названных мною лиц, я думаю, что защита Андрея Бабицкого сделает официальный запрос в комиссию, они это не отрицают. Я спросил у них, имею ли я право от их имени сказать, что комиссия никакого отношения к обмену Андрея Бабицкого не имела. Они мне подтвердили — Константин Голумбовский, Владимир Золотарев, председатель комиссии, что «нет, не имеет комиссия никакого отношения к обмену». И повторяю, протокола комиссии не существует.
Комиссия в течение полугода с декабря, с 13 декабря 1999 года по 13 июня 2000 года, вот в эти полгода имела право осуществлять обмен и освобождение наших военнослужащих, и обмен их на тех людей, которые содержатся под стражей, обвиняются за какие-то уголовные преступления или под следствием находятся, или за судом, или осуждены. Вот такое право комиссия реализовала всего лишь два раза, 6 и 13 июня, причем 13 июня — это был последний день полномочий комиссии по обмену.
И повторяю, вот протоколов обмена Андрея Бабицкого на российских военнослужащих не существует, то есть это был обман, это была фикция, никакого обмена реально не было. У кого находился Андрей Бабицкий, есть все основания полагать, что он находился у чеченцев, связанных со спецслужбами России; есть все основания полагать, я думаю, он тоже об этом скажет, потому что он узнал этого человека, что он находился в Автурах в доме Гази Дениева, брат которого, Адам Дениев, известный вот здесь, в Москве, и сам, они работали на спецслужбы России.
По удивительному стечению обстоятельств, за день до окончания процесса, судебного процесса над Андреем Бабицким, в прессе появилась информация о том, что Гази Дениев был убит, предположительно, в результате криминальных разборок здесь, в Москве, буквально несколько дней назад. Вот та информация, которой я обладаю, та информация, которую я представил суду, но суд не удосужился проверить мою информацию за неделю.
Я 2 октября выступал на суде, суд закончился 6 октября. За это время я дал телефон комиссии на суде и могу дать его и вам. Даю телефон зампредседателя комиссии Константина Викторовича Голумбовского: 206-38-09, можете позвонить и узнать, обменивала ли комиссия Андрея Бабицкого на кого-либо, я уверен, вы получите ответ, что нет.
Но судья этого не сделал. И вполне понятно почему. Вот Генри Маркович Резник, он сказал, ведь фактически и судья, и прокурор, вот здесь было сказано, особенно судья, он как бы сочувствовал нам, но пойти против власти не мог, как и прокурор. Наверное, тогда пришлось бы защищать Генри Резнику уже судью. И вот я согласен со словами Генри Марковича, что мы не вправе требовать от районного судьи героизма. Спасибо.
ПАНФИЛОВ: Генри Маркович Резник.
РЕЗНИК: Немножко отмотаю пленку назад и напомню, что после того, как Андрея Бабицкого заключил в объятия министр внутренних дел и в полном восторге оттого, что он обнаружился именно в Махачкале, поблагодарил и наградил милиционеров, которым посчастливилось встретиться с Андреем в кафе, о чем они очень живо и весьма с большим удовольствием изложили суду в своих показаниях, вот после этого, когда вмешалась Генеральная прокуратура, и все буквально в несколько часов поменялось, я напоминаю вам, что Бабицкий был арестован первоначально по обвинению в подделке документов. И затем в Москве следствие велось именно по вот этому обвинению, которое Андрею было предъявлено.
Но очевидно, то, что Андрей не имеет никакого отношения к подделке, не было известно следователю Данилкину, но хорошо было известно его начальству. Во всяком случае, следствие было проведено вот в этом направлении весьма и весьма всесторонне, и выявилось, что буквально никаких абсолютно следов, которые бы указывали на то, что Андрей принимал участие в изготовлении этого поддельного документа, не нашлось.
И дальше, дальше, дальше перед следствием, а в сущности перед Генеральной прокуратурой, потому что в деле аж три указания Генеральной прокуратуры о том, как вести следствие, встала очень тяжелая задача. Дело надо было прекращать, поскольку обвинение не подтвердилось, но имеется такая статья, часть 3 статьи 327, которая предусматривает ответственность за использование заведомо подложного документа.
Дальше у меня будет немножко по юридической части, я вам скажу, что это за норма, это норма, которая не содержит вообще лишение свободы в качестве меры наказания, и там и с правом работы, и штраф, и Андрею было предложено согласиться на амнистию. Это было отвергнуто.
Затем нам предложили прекращение дела, есть такое, норма такая, за изменение обстановки. Изменилась обстановка — вот тогда было совершено преступление, но сейчас вроде бы как все изменилось, поэтому можно дело прекратить. На это тоже Бабицкий не пошел. И вот тогда ситуация поменялась. Дело в том, что это только процессуально как бы обвинение на процессе было в нападении, а мы в защите. На самом деле защита уже оказалась в нападении, а обвинение в защите. Почему? Потому что надо было спасать всех тех неустановленных или частично даже проявившихся лиц, которые имели отношение вот к этому беззаконию, которое творилось на протяжении полутора месяцев в отношении журналиста. Их надо было спасать.
Что делает Генеральная прокуратура? Она дает указание: выделить все материалы, которые касаются изготовления вот этого поддельного документа. Андрей не причастен. Но ведь дело в том, что преступление-то было. Действительно был изготовлен подложный паспорт. И это должно было бы стать предметом расследования. Но все материалы выделяются в отдельное дело… Я обращаюсь к вам с просьбой, если это представляет для вас интерес, пожалуйста, вот как-то проследите путем запросов, а что с этим делом-то, которое выделено? Причем не просто выделяется, а принимается к производству Генеральной прокуратурой. Хотя это — подследственность МВД.
А вот по этому обвинению, которое, в общем-то, конечно, не стоит выеденного яйца, дело направляется в Махачкалу. Для чего? Не может власть допустить, чтобы было произнесено слово «оправдан», «реабилитирован». Журналиста надо дискредитировать, ну хотя бы на, вот я говорил, десять секунд, пока будет произнесено «признан виновным», «осужден», а дальше, дальше… ну, что ж, действует амнистия, которая, фактически заклиная Андрея, чтобы он согласился на ее применение на предварительном следствии…
И второе. Второе — конечно, надо защитить вот этих людей, которые творили весь этот произвол. Мы оказались в Махачкале, и здесь я хочу обратить внимание на следующее обстоятельство. Может быть, многие из вас заметили, что я по некоторым делам весьма резко обрушиваюсь на Генпрокуратуру, на спецслужбы. В общем, никогда, практически никогда не переношу огонь критики на суд и вот почему. Единственная надежда наша, что наконец-то реально будет осуществлена судебная реформа и мы получим действительно независимый, не оглядывающийся на интересы исполнительный власти суд, где мы можем получать справедливость.
Я вот сейчас напомню про дело Вадима Поэгли, дальше я проведу некоторую параллель с делом Андрея Бабицкого. Вы помните, что в первой инстанции был вынесен, как сейчас уже признано Верховным судом незаконный, необоснованный приговор, но и не подвергал критике судью Говорову. Я прекрасно понимал, в каком положении находится районный судья в Москве. Здесь же, в Махачкале, мы имели практически идеальное проведение процесса судьей, который, по-моему, по своей квалификации, по, я бы сказал, воспитанию и по уму мог бы вообще украсить любой суд здесь, в Москве.
И фактически, фактически мы в результате этого процесса получили расходящееся с тем, что написано в приговоре, решение, которое стало всем присутствующим в деле, то есть все фактически маски были сорваны.
Дальше. Вот я по делу Вадима Поэгли сделал неутешительное такое заключение, что журналистский цех не выдержал испытания на сплоченность. Вот как я считаю, кто-то, может быть, со мной поспорить может, но вот есть профессия адвоката и журналиста, где мы можем расходиться, спорить, но тогда, когда идет атака на основы нашей профессии, у нас это — независимость и профессиональная тайна, у вас это — свобода слова и информации, должно быть единство… И вот я помню, как по делу Вадима Поэгли были публикации до суда, после суда — не могу сказать, что их было много, но, в общем, не единичные, — которые осуждали журналиста. Такие же были по делу Леры Новодворской, по которой тоже дело было прекращено. Я его вел. И вот сейчас мы столкнулись с тем же, что фактически… фактически люди, мной и уважаемые, и, безусловно, и знающие, и образованные, руководствуясь неизвестно чем — а может быть, и известно чем, фактически некими политическими пристрастиями, некоторыми установками, которые движут теми людьми, той рукой, которая их кормит — осуждали… осуждали человека, который выполнял свой профессиональный долг.
И вот мы получили приговор, который сейчас обжалуем. К чему я это говорю? Могут появится такие, знаете ли, вот, ну, публикации, выступления о том, ну, что такое, ну, что тут движет? Амбиции, что ли какие-то, понимаете… Ну, все вроде как успокоилось, проехали, прошло. Я на процессе говорил и сейчас говорю — не в Бабицком дело. Вот тогда, когда такая атака идет фронтальная, повторяю, на основы профессии журналиста — центральной фигуры, действительно, четвертой власти, этого нельзя вот так сносить. Мы, в общем, не жаждем никакой крови. Но сейчас возникает очень интересная ситуация — параллель с делом Вадима Поэгли. И я, как профессиональный юрист, вообще благодарен судьбе, чисто профессионально, что у меня оказалось это дело — Андрея.
Ведь что получилось по делу Вадима Поэгли. В результате мы в Верховном суде получили два прецедента, важнейших прецедента. Этого не было до дела журналиста, потому что у нас, к великому сожалению, за вот это вот послевоенное сорокалетие появлялись такие комментарии в нашей науке, в постановлениях там пленумов верховных судов, решениях, которые выносились по конкретным делам, которые исходили из принципа взвинчивания уголовной репрессии. Это когда выносился обвинительный приговор, например, по Вадиму Поэгли именно на вот этих устаревших, устаревших толкованиях закона и был вынесен обвинительный приговор.
А вот в Верховном суде, по протесту заместителя председателя, мы получили, знаете, какие два прецедента? Вот первое — оскорбление возможно только с прямым умыслом. А раньше вообще на минуточку можно было привлечь любого журналиста вообще, но даже когда у меня прямого умысла не было, ну, произнес какую-то фразу там неосторожную, да, и все, и можно было тянуть в суд журналиста, а также других лиц.
И второе, что общественное значение дел о посягательствах на честь и достоинство нельзя отождествлять с общественным положением заявителя. Тогда совершенно незаконно было дело возбуждено Генеральной прокуратурой, несчастным Ильюшенко, вот. Он увидел общественное значение дела в должностном положении министра. Это абсолютно не верно, потому что все граждане равны перед законом. Вот мы получили два прецедента.
Вот что сейчас? Посмотрите, мы получили обвинительный приговор и преступление Бабицкого заключается в том, что он, вы посмотрите, по паспорту, который был ему вручен взамен отобранных, на сутки поселился в гостинице. Вот вы понимаете вообще вот весь абсурд вот этого обвинения. Но оно, как бы сказать, подкреплено вот этими устаревшими 30-летней давности толкованиями, которые сейчас уже отвергнуты.
Поэтому нам, если повезет, в кассационном и надзорном порядке удастся фактически создать прецедент, который должен на путь истинный наставить практику судебную, потому что десятки людей у нас осуждаются по этой статье тогда, когда их действия, они не представляют никакой общественной опасности. Ну, прежде всего, речь идет о том все-таки, что предоставляет человеку право, если у него есть деньги, если у них есть свободные номера, поселиться в гостинице. Вы знаете, за рубежом вообще не спрашивают никакие документы при поселении в гостинице. Спрашивают их тогда, когда просто есть сомнение в платежеспособности человека, человеку почему-либо может не захотеться фигурировать под своим собственным именем — прецедент, который надо создавать.
Второе. Не само по себе предъявление документа вот кому-то и с утверждениями о том, что я — Вася, а на самом деле вот я не Вася, а Петя, не может представлять никакого преступления просто-напросто — это вызов, ну, просто-напросто азбуки уголовного права. А вот тогда, когда путем представления подложного документа человек получает неположенные ему права или освобождается от обязанности, ну, скажем, подделка диплома для того, чтобы поступить в вуз; подделка удостоверения студенческого, да, действительно, для того, чтобы, так сказать, получить там право на бесплатный проезд и так далее; подделка метрики для того, чтобы уклониться от службы в армии. В данном случае мы имеем абсолютную нелепость, и это понимало, конечно, обвинение, в общем, это понимал и суд.
И вот сейчас по этому делу фактически у нас есть возможность оказать действительное благо, благо судебной практики по данным делам и благо тем людям, которые у нас совершенно неосновательно осуждаются по статье, в действительности имеющей совершенно другое содержание. Поэтому мы будем продолжать по этому делу обжалование.
Кроме того, я хочу вам еще сообщить вот о чем. Значит, 4 дня ушло на то, чтобы изготовить вот этот поддельный паспорт для Андрея Бабицкого и четыре месяца ушло для того, чтобы ему получить его действительный паспорт внутренний. А сейчас в нарушение закона Андрею уже пятый месяц не выдается паспорт зарубежный, не выдается и все, отказываются. Только твердая позиция в отстаивании прав человека может воздействовать на наш чиновный люд, который отнюдь не стремится наши права соблюдать и исполнять. Вот вкратце о том, что я хотел вам сказать.
ПАНФИЛОВ: На судебном процессе прокурор так аргументировал свои обвинения…
РЕЗНИК: Да, потрясающе.
ПАНФИЛОВ:…он говорил о том, что Андрей Бабицкий воспользовался благами, поселившись в двухзвездочной гостинице в Махачкале.
РЕЗНИК: И еще, секундочку… Вы знаете, что говорил прокурор в реплике, раздраженный, ну, вот защитительной речью? Он говорил: «Ну, как же так, ведь много же людей осуждаются по этой статье. — Буквально я прилагаю. — И у них нет такой защиты, как вот сейчас у Андрея Бабицкого. Да как же так?! Должно же быть равенство!». Там такие, бесхитростные люди такие, знаете, вот простые, да. Но я в реплике-ответе сказал, что это — довольно странное понимание равенства граждан перед законом. Если подвергаются произволу другие, то в таком случае и Андрей Бабицкий должен быть, соответственно…
ПАНФИЛОВ: В общем, одно радует — Советский районный суд был отремонтирован к этому процессу. Александр Яковлевич Зозуля может ответить на ваши вопросы после того, как последнее слово скажет Андрей Бабицкий.
БАБИЦКИЙ: Ну, я хотел бы сказать о том — я буду краток, — я хотел бы сказать несколько слов о том, что удалось мне и моим коллегам по этому делу. В частности, некоторые фигуранты этой истории были или опознаны, или нам удалось их так или иначе выявить.
Я действительно был передан, это не было обменом, я был передан Гази Дениеву, младшему брату известного чеченского политика Адама Дениева, и содержался в течение — уже после того, как был отпущен под подписку о невыезде из Чернокозово, — содержался в течение трех недель в селении Автуры Шалинского района. Я много… Я об этом уже говорил.
Гази Дениев — командир батальона ФСБ по Чеченской Республике. Указание его должности есть в моем уголовном деле.
Далее. Человек, который встречал группу лиц, перевозивших меня в багажнике автомашины из Чечни в Дагестан, был опознан мною по фотографии в газете «Сегодня». Уже сейчас, на процессе, я разговаривал с махачкалинскими журналистами, еще тогда, после того, как мне удалось его узнать, они выяснили, что это сотрудник местного ФСБ по имени Камиль. Сейчас эта информация подтвердилась, он переведен к себе, это стандартная процедура для тех сотрудников, которые…
РЕЗНИК: Засветились.
БАБИЦКИЙ:…засветились. Так что причастность для меня, причастность спецслужб к этой истории как бы… я думаю, что это для очень многих и в зале суда, и за его пределами абсурдность и следствия, и обвинения, и судебного процесса была очевидна. Однако единственная возможность как-то противостоять вот этой абсурдности была только у суда. Суд этой возможностью не воспользовался и поэтому все элементы правовой системы выстроились в такой репрессивный инструментарий, использующийся властью.
Когда-то Глеб Павловский не так давно сказал, что власть не может и не должна уважать журналистов. Я думаю, что моим делом вот эта сентенция, предложенная, вот эта линия поведения, предложенная Павловскому власти, она была продемонстрирована блистательно. Никаких аргументов в пользу тех обвинений, серьезных обвинений, которые мне предъявлялись еще в начале всей этой истории, властью приведено не было.
Более того, когда сейчас ясно, что в отношении меня осуществлялся произвол, эта часть истории просто вынесена за скобки. По сути дела суд проштамповал решение обвинения. Я в своем последнем слове на суде сказал об общественной значимости этого процесса, я указал на то, что журналисты вправе ожидать от суда аргументированного решения, потому что, в общем, сегодня журналистика в России ощущает, я думаю, очень серьезный нажим со стороны власти. И обвинительное заключение, на мой взгляд, абсолютно несправедливое, должно было подтвердить правоту всего комплекса обвинений, предъявленных мне различными чиновниками и должностными лицами. Ну, так и произошло. И в общем, к моему великому сожалению, в общем, сегодня у журналиста в России появилась возможность оказаться на скамье подсудимых за свою профессиональную деятельность по любому уголовному обвинению — тяжкому или абсурдному, в том случае, как это было в моей ситуации. Вот, собственно, что я хотел…
ПАНФИЛОВ: Я бы хотел добавить еще то, что, ну, ненароком пропустили мои коллеги. На суде были несколько раз произнесены цитаты из выступлений различных российских чиновников, которые назвали Андрея «предателем», заканчивая исполняющим обязанности министра юстиции Юрием Чайка, который назвал, до суда, Андрея «преступником». Но, к сожалению, вот эта часть свидетельств, зафиксированных на бумаге — это сообщения различных агентств — не вызвала никакого интереса ни у государственного обвинителя, ни, к сожалению, у суда, который просто добавил эти материалы в папку с другими документами. Я предлагаю вам задавать вопросы, и, пожалуйста, представляйтесь.
ВОПРОС: Программа «Вести». Как бы многие годы работы научили быть и осторожными, и вести себя (…) в ситуациях, которыми мы не вправе руководить сами. Андрей, вопрос, который волнует всех, — всех, кто работал в Чечне, всех, кто работал в Махачкале, и на который можешь дать ответ, наверное, сегодня только ты. Ты еще поедешь в Чечню, закончилась эта работа или нет?
БАБИЦКИЙ: Дело в том, что я вообще фактически лишен возможности нормально работать, потому что я не могу уже в течение длительного времени получить аккредитацию Министерства иностранных дел — это для корреспондентов иностранных средств массовой информации единственный документ, удостоверяющий их право на профессиональную деятельность.
Поэтому говорить сейчас о возобновлении какой-либо работы рано, я не могу понять, как вообще сейчас будут строиться мои отношения со специальными российскими организациями. Без всяких аргументов, как и в очень многих случаях, когда мы обращались и к органам прокуратуры, к органам следствия с просьбой выяснить, что же, собственно, со мной происходило, никаких ответов не получали оттуда, не получил я его и здесь. Пожалуйста.
ВОПРОС: Виталий Челышев, журнал «Журналист». Меня интересует вот какой вопрос. Почему вы, Андрей, ваши адвокаты не сделали искового заявления по поводу неправовых действий в отношении вас, то есть встречного процесса? Было ли это предметом какого-то предварительного торга, когда вы еще находились в заключении, или на это были какие-то другие причины?
БАБИЦКИЙ: Да, дело в том, что фактически сразу после того, как я оказался в Москве, после ареста в Махачкале мы, я и моя защита, мы подали исковое заявление в отношении должностных лиц в Генеральную прокуратуру. И уже фактически на протяжении полугода мы не знаем, что происходит в Генеральной прокуратуре: возбуждено ли уголовное дело, ведется ли следствие? Абсолютный ноль.
РЕЗНИК: Я уточню немножко. Было подано заявление о возбуждении дела. Исковые заявления подаются в суд по гражданским процессам. И подать исковое заявление в уголовном процессе встречное нельзя. И вот как раз для того, чтобы исковое заявление подать о компенсации вреда, который был причинен явно незаконными действиями, нам невозможно по той причине, что никакие абсолютно официально ответы нам не даются. Вот на суд был представлен ответ, который был направлен г-ном Бирюковым депутату Государственной Думы Ковалеву. Вот таким образом мы, мы сообщение «Интерфакса» просили приобщить к делу, — надо сказать, судья приобщал, потому что абсолютно ни на какие наши запросы не отвечает Прокуратура.
Больше того, мы получили удивительный ответ из Генеральной прокуратуры вот на наш запрос с Александром Яковлевичем Зозулей. Нам было сказано, что в природе вообще правовой нет такого, как адвокатский запрос. Вы понимаете, что закон об адвокатуре, ну, 80 года — он действует. Положение об адвокатуре. Там написано, что все государственные и общественные организации обязаны отвечать на запросы адвокатов. Ну, и прокуратура всегда отвечала. Другой вопрос — что отвечала?. Но прямо так вот написать, что нет такого, как адвокатский запрос, — отвечать не будем.
Вот поэтому я сказал, что мы в нападении здесь — они в защите, они защищаются. И я могу их понять, как адвокат: ну, что ж, они защищаются теми средствами, которые у них в распоряжении. А эти средства, увы, достаточно велики.
ПАНФИЛОВ: Есть еще вопросы?
ВОПРОС: Генри Маркович, и вопрос к вам. Вот на протяжении достаточно длительного времени вы наблюдаете за теми тенденциями, которые проявляются сейчас в общении с журналистами, между журналистами и властью. Можно ли сейчас уже сформулировать какие-то определенные конкретные тенденции, которые прослеживаются по отношению к прессе, к телевидению, к электронным средствам массовой информации, с вашей точки зрения, с точки зрения адвоката? Спасибо.
РЕЗНИК: Вот мне кажется, вопрос этот все-таки не ко мне, потому что я не прослеживаю эти тенденции, я все-таки защищаю конкретных людей. Вот прямо по обязанностям — это, по-моему, Павлу Гутионтову, как секретарю Союза журналистов, или к вот президенту Центра экстремальной журналистики Панфилову. Еще раз вам говорю, я не прослеживаю это, потому что это не входит в мои как бы обязанности. Это, видимо, наверное, просто…
ГУТИОНТОВ: Я вам могу назвать только одну цифру. В течение этого года Союз журналистов России обратился к органам власти — президенту, правительству, министрам, — к обществу с 38 заявлениями по случаям, когда, как нам казалось, права журналистов, права общества на получение информации грубо попирались.
Мы не получили ни одного не то что внятного, ни одного ответа на одно из этих 38 обращений. Вот тенденция обращения власти с журналистами. Вот тенденция обращения власти с общественным мнением, вот тенденция обращения власти с правом общества знать, что с ним происходит.
ПАНФИЛОВ: Я могу только добавить, что ситуация ухудшается, и в первую очередь в провинции. Если в Москве какие-то скандалы с журналистами могут разрастись до каких-то невероятных размеров ввиду того, что в Москве есть посольства, в Москве есть представительства международных организаций. К сожалению, самые незащищенные сейчас журналисты в провинции.
Мы периодически проводим пресс-конференции, я был бы рад, если бы на такой пресс-конференции было и государственное телевидение. К сожалению, проблемы свободы слова не всегда волнуют государственное телевидение. Пожалуйста, вопросы. Представляйтесь.
ВОПРОС: Агентство «Франс Пресс». Вы только что говорили об обжаловании…
РЕЗНИК: Погромче немножко.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Простите, вы говорили только что об обжаловании. Если можно, поподробнее об этой процедуре, в какой стадии это сейчас находится, когда можно ожидать первые результаты, как вообще все это будет проходить? Спасибо.
РЕЗНИК: Вы знаете, у нас эта процедура, она так убыстрена по сравнению с судопроизводством западных стран. Значит, в течение недели мы подаем жалобу, то есть определяемся: обжалуем или не обжалуем, ну, и соответствующая сторона обвинения: опротестовывать, не опротестовывать. Понятно, я опротестовывать не буду. Значит, мы сейчас направляем такую короткую жалобу, потому что предстоит еще изучение протокола судебного заседания и получение приговора, у нас нет приговора еще официально нам переданного, поскольку все это было зачитано судьей.
Дальше, ну, примерно я думаю, в течение двух-трех месяцев процедура кассационного рассмотрения, она будет завершена. Значит, кассационное рассмотрение предстоит в Верховном суде Дагестана. Откровенно говоря, надежд здесь немного, потому что вот такую ответственность на себя взвалить Верховный суд дотационной республики просто-напросто, видимо, смелость на себя на возьмет.
И дальше, так как по делу вот Поэгли, дальше открывается процедура надзорного опротестования. Она несколько иная, нам нужно обращаться к тем лицам, которые по нашим жалобам могут принести протесты, могут. Ну, в начале обращаться надо — нельзя перепрыгивать через инстанции — к председателю Верховного суда Дагестана, полагаю, что им протест не будет внесен. А вот дальше уже открывается нам путь в Верховный суд уже России, где я рассчитываю, так же, как и по делу Поэгли, как по делу Новодворской, найти понимание. Тем более, что я не случайно вот говорил о правовой стороне, это представляет очень большой интерес для Верховного суда, который дает разъяснения по применению законодательства. А вот эти дела последний раз докатывались до Верховного суда аж в 1964 г. Понимаете, что эти дела, они — это обвинения небольшой тяжести. Поэтому вот это очень важно будет. И я надеюсь, что в результате все-таки этих процедур большое спасибо Андрею Бабицкому скажут очень многие, ну не установленные нами лица, которые привлекаются в связи с совершенно порочной практикой применения этой статьи. Вот видите как, в каждой ситуации есть положительные стороны, я их старался акцентировать…
На все, я думаю, вообще уйдет где-то около полугода.
ПАНФИЛОВ: Есть ли еще вопросы? Дорогие коллеги, я хотел бы поблагодарить от себя Андрея, всех, кто участвовал в этом судебном процессе, за ваш интерес в этой пресс-конференции. Спасибо.