Памятник погибшим разведчикам на территории штаб-квартиры отечественной внешней разведки в Ясеневе
Это выражалось в том, что ряды профессионалов периодически «укреплялись» партийными кадрами. В результате ключевые посты в главке занимали бывшие комсомольские и партийные функционеры, а кадровые офицеры отодвигались на второй план. Разве не обидно было рядовому оперу, когда какой-нибудь комсомольский вожак в одночасье получал майорское звание и должность помощника начальника отдела, а ему самому удавалось добиться этого статуса только после 15–18 лет тяжелой службы? Всякого рода поблажками пользовались во внешней разведке и протеже партийных толкачей».[158]
К сожалению, среди них не было новых Павлов Фитиных (руководил внешней разведкой на протяжении всей Великой Отечественной войны, занял этот пост почти сразу же после прихода на Лубянку) и Юриев Андроповых. Большинство лишь исполняли указания вышестоящего начальства и пресекали всякую инициативу подчиненных.
В качестве примера можно вспомнить такой эпизод. В середине восьмидесятых годов прошлого века в конференц-зале на восемьсот мест штаб-квартиры советской внешней разведки прошла очередная партийная конференция. В президиуме сидели руководители разведки и курировавший ее представитель ЦК КПСС. Энергичный в «показухе», очередной начальник Управления «Т» (научно-техническая разведка), но не ее истинный руководитель, бодро докладывал о достижениях. Отчитываться было о чем. Но почему-то он особо выделил работу над спецзаданием ЦК партии по добыванию технологии производства высококачественного мороженного.
Подуставшие от пустых речей разведчики дремали или негромко обсуждали свои дела. После сообщения об успешном выполнении «спецзадания по мороженному» зал разразился неистовыми аплодисментами…[159]
Несмотря на «застой» в центральном аппарате, органы госбезопасности продолжали активно действовать и в последние годы существования Советского Союза. Например, директор ЦРУ У. Уэбстер заявил в феврале 1990 года, что КГБ продолжает расширять свою разведывательную деятельность, «особенно в Соединенных Штатах, где возросло число попыток вербовок людей, обладающих техническими знаниями или допущенных к технической информации».
В Западной Европе Управлению «Т» удалось получить данные из Италии по системам тактической радиоэлектронной связи «Катрин», разработанной для НАТО в начале девяностых годов, а также использовать группу западногерманских хакеров для проникновения в базу данных Пентагона и других научно-исследовательских и военно-промышленных компьютерных систем.
В начале девяностых годов сотрудники советской научно-технической разведки упорно пыталась проникнуть в Японию и Южную Корею, сосредоточив все усилия на этом регионе.[160]
Нужно также отметить и другой важный аспект. Несмотря на все катаклизмы в стране сотрудники внешней разведки сохранили доверительный стиль взаимоотношений со своими агентами. В качестве примера можно привести фрагмент перевода опубликованной в газете «Лос-Анджелес тайме» статьи, посвященной разоблаченному советскому агенту — сотруднику ФБР Роберту Хансену.
«ФБР приводит многочисленные письма КГБ и СВР своему агенту. Эти письма демонстрируют психологическую тонкость и удачно симулированное «человеческое участие», которое побуждало Ханссена работать даже тогда, когда он потерял интерес к деньгам. Его кураторы все время говорили, как сильно они от него зависят, и тем самым заставляли Ханссена чувствовать психологическую зависимость от них — весьма изящный ход.
Все это контрастирует с тем, как, судя по множеству опубликованных мемуаров, обращались в ЦРУ с перевербованными агентами КГБ: в лучшем случае — холодно, корректно и бюрократически, в худшем — небрежно до такой степени, что это граничило с безответственностью. Создается впечатление, что у кураторов из ЦРУ очень напряженная частная жизнь и им некогда проводить вечера с эмигрантами; к тому же они полностью сосредоточены на служебных интригах. Ограниченный ханжеский провинциализм кураторов из ЦРУ сделал напряженными отношения с завербованными русскими, которые не могли удержаться от выпивки».[161]
По утверждению журналиста Андрея Угланова, внешняя разведка в сентябре 1991 года получила смертельную рану. Сразу же после путча по указанию Михаила Горбачева была создана «закрытая» комиссия по расследованию деятельности КГБ под председательством Сергея Степашина. Ее основная задача — опрос руководителей подразделений центрального аппарата Лубянки.
«В комиссию начали поступать такие сведения: из секретных НИИ сразу уволились более 400 крупнейших специалистов, работающих на разведку и оборону. За рубежом началось массовое бегство нашей агентуры.
Резидентура западных стран в СССР начала почти открытые попытки вербовки ведущих специалистов разведки и контрразведки.
До 20 % личного состава нашей агентуры за рубежом стали перебежчиками в течение нескольких дней. Работа для них нашлась…»[162]
Следом за агентурой на Запад стали уходить и кадровые разведчики. По утверждению журналиста Александра Хинштейна, только в 1991 году в страну не вернулась шесть «рыцарей плаща и кинжала». На следующий год список перебежчиков увеличился еще на пять фамилий. Потом наступило некое затишье, а затем последовала очередная серия ЧП, связанных с уходом на Запад «коллег» Штирлица. К середине 2002 года число тех, кто перебрался за рубеж на постоянное место жительство, достигло двадцати человек. Среди них десять офицеров, работавших по американской линии в СВР. Это не только действующие офицеры внешней разведки, но и отставники. Последние чуть меньше информированы о текущих делах своего ведомства, зато знают множество старых секретов.
Один из ветеранов КГБ, проработавший много лет в Ясенево, писал: «Отставной сотрудник разведки, приехавший жить в страну оппонента, все равно обречен на сотрудничество с местной спецслужбой. Даже ушедших на покой людей американцы рассматривают как возможные источники информации.
Волей-неволей, их по-любому выпотрошат или создадут такие условия, при которых не останется иного выхода. Единственный капитал бывшего сотрудника спецслужбы — это его память. Он знает имена агентов, он участвовал в разных операциях, хвосты которых могут тянуться до сих пор…».
Могло ли такое произойти в годы существования Советского Союза? Если только в кошмарном сне чекиста. Любая попытка остаться на Западе после окончания срока командировки однозначно расценивалась как измена Родине со всеми вытекающими отсюда последствиями. А после 1991 года к этому стали относиться снисходительно. Захотел чекист пожить за рубежом в качестве частного лица — не проблема. У нас ведь демократия.
Результат такой либеральности Москва ощутила очень скоро, Например, в 1996 году ФБР арестовало своего же сотрудника — специального агента Эрла Питтса, который проработал в этом ведомстве 13 лет. В 1985 году его перевели из отделения бюро в Миссури в нью-йоркское отделение ФБР, но направили не в отдел по борьбе с наркомафией, куда он стремился попасть, а в «группу 19», которая занималась выявлением сотрудников КГБ и ГРУ среди работников консульства СССР в Нью-Йорке и советской миссии при ООН. В июне 1987 года он предложил свои услуги нашей разведке, написав письмо советскому дипломату Роллану Джейкия, которого ФБР считало кадровым сотрудником КГБ. На встречу с «инициативником» он пришел вместе с сотрудником нью-йоркской резидентуры КГБ Александром Карповым. Представив сотруднику ФБР чекиста, «ми-довец» удалился. Тогда никто не знал, что эта встреча станет роковой для «тайного информатора Москвы». Летом 1992 года бывший советник российского постпредства при ООН Роллан Джейкия стал невозвращенцем. В обмен на хорошее отношение к себе со стороны американских властей он «сдал» Эрла Питтса и выступил главным свидетелем в суде.[163] В июне 1997 года Эрла Питтса приговорили к 27 годам тюремного заключения. А Роллан Джейкия получил крупную сумму денег, сменил имя и навечно поселился в США.
Хотя такая ситуация, когда дипломаты и сотрудники СВР могли безнаказанно уходить на Запад, продлилась недолго. К 2000 году российская разведка почти оправилась от нанесенной ей раны. Былая слава медленно, но возвращается к отечественной внешней разведке.
В апреле 1985 года свои услуги КГБ предложил сотрудник советского отдела ЦРУ Олдрич Эймс. По роду своей деятельности он занимался вопросами контрразведки и поэтому имел доступ ко всем наиболее охраняемым тайнам агентства касательно его операций против Москвы, включая список имен агентов, которые работали на ЦРУ в Советском Союзе. Через несколько лет после этого события американцы вынуждены будут признать, что предатель «нанес самый существенный ущерб за всю историю существования разведывательного ведомства США»1. Заместитель резидента вашингтонской резидентуры советской внешней разведки Виктор Черкашин, не без основания опасаясь предателей из числа сотрудников резидентуры или центрального аппарата, лично вылетел в Москву и доложил о новом агенте начальнику внешней разведки Владимиру Крючкову.
По утверждению Виктора Черкашина, последний решил сразу же использовать полученные от агента данные в своих личных интересах. После смерти его покровителя Юрия Андропова и множества внутриполитических проблем, положение Владимира Крючкова на посту начальника Первого Главного Управления было не очень устойчивым. А тут Олдрич Эймс со списком агентов ЦРУ. В течение одного года советская контрразведка арестовала свыше десяти агентов американской разведки. Еще нескольким предателям удалось уйти на Запад и спастись от возмездия. По утверждению беседовавших с Виктором Черкашеным журналистов, он «…с горечью вспоминает, что именно Крючков решил быстро арестовать и казнить двойных агентов, выданных Эймсом и работавших внутри КГБ на ЦРУ Эти поспешные действия, в конечном счете, видимо, натолкнули ЦРУ на подозрение, что произошло нечто неладное. Как бывшие сотрудники ЦРУ, так и офицеры КГБ сейчас убеждены, что если бы КГБ действовал более постепенно и хитроумно против «кротов», скажем, в течение нескольких лет кормил их дезинформацией или превратил в «тройных» агентов против США, ЦРУ никогда не смогло бы вычислить, что пострадало от внезапной измены.
До сего времени западные аналитики считали, что именно давление со стороны советского Политбюро заставило руководство КГБ действовать поспешно с арестом «кротов» и казнью, по крайней мере, 10 человек, подставив таким образом Эймса. По утверждению Черкашина, это был Крючков, и только он. После всех неприятностей теперь он мог показать Политбюро, что действует решительно, «чистит дом». Он не думал об Эймсе или о Черкашине, или о чем-нибудь другом. Он думал только о себе».[164]
Можно обвинить в предвзятом отношении Виктора Черкашина к своему начальнику. Вот только факты косвенно подтверждают высказанную ветераном внешней разведки версию. Согласно публикациям в «открытой» печати, не только отечественной, но и зарубежной, несколько агентов из списка Олдрича Эймса во время нахождения на территории Советского Союза не поддерживали связь со своими американскими хозяевами. В течение нескольких месяцев чекисты вели за ними круглосуточное наблюдение, проводили мониторинг радиоэфира, возможно даже производи-
Арест Олдрича Эймса
ли негласные обыски в их квартирах в надежде обнаружить тайники, но все бесполезно. Прямых доказательств их шпионской деятельности обнаружить не удалось. Как в такой ситуации поступали чекисты при Юрии Андропове? Терпеливо ждали, пока агент «проснется» или американцы проявят к нему интерес, либо под благовидным предлогом переводили на работу, где подозреваемый уже не имел доступа к государственной тайне. А при Владимире Крючкове арестовывали, даже, несмотря на то что было сложно придумать убедительную причину «провала» агента и обвинить во всем сотрудников московской резидентуры ЦРУ. В результате Олдрич Эймс был арестован в феврале 1994 года и сейчас отбывает пожизненное заключение в американской тюрьме.
В 1985 году арестовали не только гражданских специалистов и «кротов» из КГБ — агентов американской разведки, но и кадровых сотрудников ГРУ. И все это благодаря данным, которые сообщил Москве Олдрич Эймс. Также согласно отчету КГБ в 1985 году в Советской армии разоблачено двое агентов ЦРУ США.
Среди разоблаченных агентов были супруги Сметанины. Полковник Геннадий Александрович Сметанин («Миллион») служил в лиссабонской резидентуре ГРУ под прикрытием должности сотрудника аппарата военного атташе, а его супруга Светлана трудилась машинисткой в посольстве и имела доступ к секретным документам.
В конце 1983 году он сам обратился к военному атташе США полковнику Джону Нортону и предложил свои услуги, потребовав за это миллион долларов. Изумленные сто жадностью американцы решительно отказались платить такие деньги, и он умерил свой аппетит до 360 тысяч долларов, заявив, что именно такую сумму растратил из казенных денег. Требуемую сумму ему выплатили, не забыв взять с него расписку: «Я, Сметанин Геннадий Александрович, получил от американского правительства 365 тысяч долларов, в чем и расписываюсь и обещаю ему помогать».
С января 1984 по август 1985 года «Миллион» провел 30 встреч с сотрудниками ЦРУ, на которых передавал разведывательную информацию и ксерокопии секретных документов, к которым имел доступ. Более того, с помощью Сметанина американцы 4 марта 1984 года завербовали его жену Светлану.
Под подозрения Сметанины попали в конце весны 1985 года, когда Светлана надела на официальный прием в посольстве шикарное платье и драгоценности. О незаконном источнике доходов простого сотрудника аппарата атташе узнали на Лубянке, но активных мер предпринимать не стали, решив дождаться приезда супругов в Москву. А летом того же года о существование «Миллиона» доложил Ольдрич Эймс. Все шпионы были обречены на «провал». Если до этого момента в качестве дополнительного источника дохода рассматривалась банальная спекуляция и, может быть, незаконные операции с валютой, то теперь все выглядело значительно серьезнее. Супругов арестовали в начале сентября 1985 года, когда они приехали в Советский Союз в отпуск.
В ходе следствия вина Сметанина и его жены была полностью доказана и дело было передано в суд. На суде Сметанин заявил, что к советскому общественному и государственному строю вражды не испытывал, а на измену Родине пошел на почве недовольства оценкой его как разведчика. 1 июля 1986 года Военная коллегия Верховного суда СССР признала Сметаниных виновными в измене Родине в форме шпионажа. Геннадий Сметанин был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества, а Светлана Сметанина — к 5 годам лишения свободы.
Полковник Владимир Васильев («Аккорд»). Находясь в служебной командировке в Венгрии, сам предложил свои услуги офицеру американской военной разведки — военному атташе полковнику Ричарду Бакнеру. В сентябре 1985 года «Аккорд» вернулся в Советский Союз и получил должность в отделе нелегальной разведки ГРУ По заранее разработанному плану на связь с американцами он должен был выйти только в конце лега 1986 года, но «Аккорд» спешил, и уже в октябре 1985 года он передал сигнал «ЯСНО», который свидетельствовал о готовности начать передавать секретные данные. В силу ряда причин американцы смогли получить от него первую порцию данных только в декабре 1985 года. А в это время «Аккорд» уже находился под «колпаком» военных чекистов. Владимира Васильева арестовали в мае 1986 года — во время закладки очередного шпионского донесения в тайник. Затем был суд и суровый, но справедливый приговор — расстрел.
О событиях августа 1991 года написаны десятки книг и сотни статей. Любой желающий на основе этих публикаций может восстановить поминутную хронику тех дней. Единственная тема, оставшаяся без внимания большинства авторов, — деятельность военной контрразведки. Ведь среди ее задач, кроме выявления иностранных шпионов, было и наблюдение за лояльностью командиров войсковых частей к существующей власти. Этим занимались не только советские военные чекисты, но и их коллеги во всем мире. Почему «особисты», зная о готовящемся государственном перевороте, не смогли предотвратить его? Ответ прост. Военные чекисты не воспринимали происходящие события как реальную угрозу обороноспособности и территориальной целостности страны.
В конце восьмидесятых годов прошлого века КГБ продолжал оставаться деполитизированным ведомством. Более того, большинство чекистов равнодушно отнеслись к «мышиной» возне группы высокопоставленных советско-партийных деятелей.
Почему так произошло? Возможно, они воспринимали подготовку «переворота» как борьбу за власть в высших эшелонах. Достаточно вспомнить арест Лаврентия Берии, отстранение от власти Никиты Хрущева, интриги Юрия Андропова…
Кто же знал, что все так закончиться.
Мы не будем анализировать деятельность различных подразделений Лубянки в 1990–1991 годах, а остановимся лишь на «особистах». И начнем с событий осени 1990 года. По утверждению генерал-полковника Евгения Подколозина, возглавлявшего в августе 1991 года Штаб ВДВ: «В начале сентября 1990 г. президент СССР Горбачев планировал отправиться в Финляндию на встречу с президентом США Дж. Бушем. Но еще за месяц до отъезда он поставил перед министром обороны Язовым задачу устранить от власти Верховный Совет СССР и ввести в столице военное положение. По тревоге были подняты три десантные дивизии, две из которых в бронежилетах при полном боекомплекте были высажены на подмосковные военные базы в Кубинке и на Чкаловской, а третья, Тульская, была переброшена прямо в Москву, в Тушино. Белгородская и Псковская дивизии маршем прошли до МКАД и уже готовились войти в Москву, когда разразился скандал.
В Верховном Совете СССР обвинили Горбачева в том, что он готовит заговор. На заседание ВС был приглашен министр обороны Язов, который заявил, что десантные войска стянуты под Москву для сельхозработ и учений».
Тогда скандал утих быстро. А будущие члены ГКЧП начали готовить военный «переворот», назначенный на август 1991 года. Только теперь руководитель СССР планировал во время событий находиться не в Финляндии, а на отдыхе в Крыму. На возможное косвенное участие Михаила Горбачева в подготовке путча указывают и другие участники событий августа 1991 года.[165]
В качестве еще одного факта, подтверждающего эту версию, процитируем Геннадия Янаева: «Идея введения ЧП возникла не у нас, а у Горбачева. Еще в конце 90-го — начале 91-го он официально дал команду силовым министрам: подготовить меры по введению ЧП. Подготовили несколько вариантов: или ЧП только в Москве, или по всей стране, или в регионах, или прямое президентское правление в Москве, или по всей стране — все эти документы были доложены Горбачеву. Тот: да, хорошо, но давайте повременим…
У меня до сих пор твердое убеждение, что Горбачев подталкивал нас к введению чрезвычайного положения. Хотел нашими руками решить эту щекотливую проблему… Накануне президентского отпуска, 3 августа, собралось заседание кабинета министров. Горбачев — председатель. И Павлов, и министры нарисовали очень жесткую картину в стране. Горбачев подрастерялся немножко и говорит: «Товарищи, давайте не паниковать, мы не позволим разрушить никому страну, введем ЧП»…
16 августа Крючков, Язов и другие собрались на объекте «АВС» — это объект КГБ на Ленинском проспекте. Настроение было в пользу того, что надо что-то делать, Горбачева как-то заряжать на немедленное осуществление чрезвычайных мер…»[166]
Возможно, именно тогда окончательно сформировалась идея ГКЧП. Косвенно это подтверждает один из участников путча экс-премьер Советского Союза Валентин Павлов. В 2001 году он дал интервью руководителю отдела спецпроектов телекомпании «Первый канал» Павлу Шеремету. Вот фрагмент их беседы:
«— А когда создавалась группа единомышленников, которая потом получила название ГКЧП?
Практически за неделю.
Получается, ГКЧП был спонтанным сборищем?
По большому счету да. Потому что, в общем-то, мы не собирались применять силу. Мы могли ее применить, никаких проблем не было, вы же сами понимаете — если люди приехали, прошли всю охрану, сменили начальника охраны, ну какая здесь проблема применить к нему силу-то? Дальше что надо-го было, расстрелять, что ли? Но нам не нужно было стрелять. Для спасения Советского Союза нам нужно было время — чтобы законно дезавуировать все через съезды. И это было бы проделано, но мы недооценили развала нашей правоохранительной системы. Слишком много оказалось людей, которые пошли служить на ту сторону. И что они решили это именно 19-го— неправда».[167]