В субботу просыпаюсь уставшая и вся разбитая. В кухне Шуге пересчитывает свои девять долларов пятьдесят центов – деньги, что заработала на Празднике вчера вечером. Звонит телефон, она бросается к нему быстрее, чем масло на сковороде тает. У Шуге завелся дружок, которого она скрывает от мамочки.
– Да, сэр, – заикается она и передает мне трубку.
– Алло?
– Это Джонни Фут, – говорит мужчина. – Я уехал на охоту, но хочу, чтобы вы знали – Селия очень огорчена. Вчера вечером на балу произошел крайне неприятный инцидент.
– Да, сэр, я знаю.
– Уже слышали, да? – печально вздыхает он. – Присмотрите за ней, ладно, Минни? Я уехал и… не знаю. Позвоните, если она не придет в себя. Если я понадоблюсь, то сразу вернусь.
– Присмотрю. С ней все будет нормально.
Сама-то я не видела, что там случилось, но слыхала, пока мыла посуду. Вся обслуга только о том и болтала.
– Видала? – спросила Фарина. – Та сисястая дамочка в розовом, у которой ты работаешь, нализалась, как индеец в день зарплаты.
Гляжу, и Шуге моя туда же:
– Да, мамочка, весь пол заблевала. На глазах у всего народа! – И захохотала себе в голос. И не заметила, как – шмяк! – получила тряпкой. Только мыльные пузыри по кухне полетели.
– Закрой рот, Шуге! – Я толкнула ее в угол. – И чтоб я не слышала, как ты болтаешь гадости про женщину, которая тебя кормит и прикрывает одеждой твою бесстыжую задницу! Поняла?
Шуге, конечно, кивнула, и я занялась опять посудой, но расслышала, как она пробормотала:
– Сама, значит, можешь, постоянно.
Я развернулась, ткнула пальцем ей прямо в физиономию:
– Я имею на это право. Заслужила, каждый день вкалывая на эту чокнутую дуру.
Утром в понедельник прихожу на работу, а мисс Селия все еще лежит в постели, зарывшись лицом в простыни.
– Доброе утро, мисс Селия.
Но она только переворачивается на другой бок, на меня и не глядит.
В обед приношу ей в постель тарелку с сэндвичами, а она:
– Я не голодна, – и накрывает голову подушкой.
Я постояла, глядя, как она кутается в простыни, точно мумия какая.
– Вы что, собираетесь лежать так весь день? – спрашиваю, хотя много раз уже видала, как она это проделывает. Но тут другой случай. Никакой косметики на лице, никаких тебе улыбочек.
– Оставьте меня в покое, пожалуйста.
Надо бы сказать ей, чтоб поднялась, нацепила свои дурацкие тряпки да и позабыла обо всем, но она лежит вся такая жалкая и несчастная, что я молчу. Я ей не психиатр, мне не за это платят.
Утром во вторник мисс Селия по-прежнему в постели. Поднос со вчерашним ланчем на полу, ни кусочка не тронуто. Она все в той же ветхой голубой ночной рубахе, которая, видать, осталась у нее с прошлых времен, оборки на вороте все изорвались. А спереди пятно, похожее на угольное.
– Ну-ка, давайте-ка я постель поменяю. И фильм сейчас начнется. Там у мисс Джулии большие неприятности. Не представляете, что эта дурочка вчера учудила с доктором Бигмаутом.
Но она ноль внимания.
Позже днем приношу поднос с пирогом из цыпленка. Больше всего на свете хочу отругать мисс Селию, чтоб взяла себя в руки, пошла в кухню и поела по-человечески.
– Мисс Селия, я понимаю, то, что случилось на Празднике, конечно, штука малоприятная. Но вы же не можете вечно лежать здесь и жалеть себя.
Мисс Селия встает и запирается в ванной.
Меняю постельное белье. Потом собираю грязные салфетки и стаканы с ночного столика. Рядом лежит стопка писем. Ладно, хоть к почтовому ящику выходит. Поднимаю письма, чтоб протереть столик, и замечаю большие буквы X. У X. на одной из открыток. Даже не успев толком подумать, что это я делаю, читаю:
Дорогая Селия,
Вместо компенсации за платье, которое Вы разорвали, Лига с радостью примет от Вас пожертвование на сумму не менее двухсот долларов. Кроме того, воздержитесь, пожалуйста, впредь от участия в любых мероприятиях в качестве нечлена Лиги, поскольку Ваше имя попало в список людей, вызывающих недоверие. Мы ценим Ваше понимание в этом вопросе.
Чек будьте любезны адресовать Джексонскому отделению Лиги.
С уважением,
Хилли Холбрук,
Президент и Председатель
комиссии по ассигнованиям.
Утром в среду мисс Селия все еще в постели. Занимаюсь своими делами в кухне, пытаясь радоваться тому, что она не болтается поблизости. Но удовольствия не выходит, потому что все утро трезвонит телефон, и впервые за все время, что я тут, мисс Селия не берет трубку. После десятого раза я уже не могу сдержаться, хватаю трубку и говорю «алло».
Иду в спальню, сообщаю:
– Мистер Джонни звонит.
– Как? Он не должен знать, что я знаю, что он знает о вас.
Могу только вздохнуть – в знак того, что я больше не намерена изображать дурочку и прикрывать это вранье.
– Он звонил мне домой. Игра окончена, мисс Селия.
Мисс Селия прикрывает глаза:
– Скажите, что я сплю.
Снимаю трубку телефона в спальне и, глядя прямо в глаза мисс Селии, говорю ему, что она в душе.
– Да, сэр, с ней все в порядке. – Пристально смотрю на нее.
Кладу трубку.
– Он хочет знать, как у вас дела.
– Я слышала.
– Я ему соврала.
Она опять накрывает голову подушкой.
К полудню следующего дня чувствую, что не выдержу больше ни минуты. Мисс Селия уже неделю все в том же положении, на том же месте. Она осунулась, Сдобная Булочка порядком засалилась. В комнате уже пованивает немытым телом. Держу пари, она с пятницы не мылась.
– Мисс Селия, – зову я.
Она молча, без улыбки, смотрит на меня.
– Сегодня вечером вернется мистер Джонни, а я обещала ему за вами присматривать. Что он подумает, если обнаружит, что вы все время так и провалялись в этом старом грязном тряпье?
Мисс Селия всхлипывает, икает, а потом начинает рыдать в полный голос.
– Ничего этого не случилось бы, если б я оставалась там, где мне и положено. Ему нужно было жениться на ровне. Надо было жениться на… Хилли.
– Бросьте, мисс Селия. Это не…
– Как Хилли на меня смотрела… как будто я пустое место. Мусор на обочине дороги.
– Не надо брать в расчет мисс Хилли. Вы не должны судить себя по тому, как эта женщина на вас смотрит.
– Я не приспособлена к такой жизни. Мне не нужен обеденный стол на двенадцать персон. Ко мне никогда в жизни не придет двенадцать гостей, сколько ни умоляй.
Ну вот, опять жалобы на то, что имеет слишком много.
– Почему она меня так ненавидит? Она ведь меня совсем не знает, – плачет мисс Селия и стучит кулаком по коленке. – И дело не только в Джонни, она назвала меня лгуньей, обвинила, что я подсунула ей этот… торт. Я бы никогда не отказалась, если бы это было правдой.
– Какой еще торт?
– Х-х-хилли выиграла торт. И обвинила меня, будто это я ее записала на аукцион. Чтобы… подшутить над ней, – подвывает она. – Зачем бы мне это делать? К чему мне вносить ее имя в список?
До меня очень медленно начинает доходить, что происходит. Не знаю, кто записал Хилли на этот торт, но точно знаю, почему она готова живьем сожрать того, кто это сделал.
Воровато оглядываюсь на дверь. Внутренний голос говорит мне: «Вали отсюда, Минни. Просто оставь все как есть». Но гляжу на мисс Селию, как она заходится тут в своей старой рубашонке, и чувство вины, будто смола, покрывает меня толстым липким слоем.
– Я больше не могу поступать так с Джонни. Я уже все решила, Минни. Я уезжаю, – всхлипывает она. – Возвращаюсь в Шугэ-Дитч.
– Вы бросите мужа только потому, что вас вырвало на вечеринке?
Не спеши, уговариваю себя. Мисс Селия не может бросить мистера Джонни – где тогда останусь я?
Мисс Селия еще горше рыдает. Что же делать-то…
Другого выхода нет. Наверное, пора. Пора рассказать ей то, что я не хотела рассказывать никому на свете. Но если мне грозит потерять работу, нужно использовать последний шанс.
– Мисс Селия… – начинаю я, присаживаясь в желтое кресло. Я в этом доме прежде сидела только в кухне да на полу в ванной, но сегодня день экстренных мер. – Я знаю, почему мисс Хилли так взбесилась. Из-за торта, в смысле.
Мисс Селия громко сморкается в салфетку. Потом смотрит на меня.
– Я ей кое-что сделала. Страшное. – Сердце начинает колотиться при одной мысли. Нет, не могу спокойно сидеть и рассказывать эту историю. Поднимаюсь, подхожу к кровати.
– Что? – шмыгает она носом. – Что вы сделали, Минни?
– В прошлом году, когда я еще работала у ее матери, мисс Уолтер, мисс Хилли позвонила мне домой. Сказать, что отправляет мисс Уолтер в дом престарелых. Я испугалась – у меня пятеро детей, их надо кормить. Лерой и так работал в две смены.
Чувствую, как краснею.
– Я понимаю, что поступила не по-христиански. Но кем надо быть, чтобы собственную маму отправить к чужим людям? Они ведь могут с ней невесть как обращаться, это только со стороны кажется, что все нормально.
Мисс Селия садится в кровати, вытирает нос. Слушает очень внимательно.
– Три недели я искала работу. Каждый день, закончив у мисс Уолтер, искала новое место. Ходила к мисс Чайлд. Она мне отказала. Я пошла к Роули – им я тоже не сгодилась. Ричи, Патрик Смит, Уокерсы, даже католик Тибодо, у которого семеро детей, – все мне отказали.
– О, Минни… – сочувствует мисс Селия. – Какой ужас.
– Мне с самого детства мама твердила, чтоб я не смела огрызаться. Но я ее не слушалась, и всему городу известен мой длинный язык. Я и подумала – вот оно в чем дело, вот из-за чего никто не хочет на работу брать.
Оставалось всего два дня работать у мисс Уолтер, а я все еще не нашла нового места. И тут-то по-настоящему испугалась. У Бенни астма, Шуге еще в школе учится, и Киндра, и… у нас и так туго было с деньгами. А тут мисс Хилли приходит к мисс Уолтер поговорить со мной.
Говорит: «Минни, переходи работать ко мне. Я буду платить тебе на двадцать пять центов в день больше, чем мама». Назвала это «морковкой», будто я осел. Будто я могу взять и подложить такую свинью своей подружке Юл Мэй Крукл – занять ее место, чтобы ту вышвырнули с работы. Мисс Хилли думает, что все такие же подлюги, как она.
Смахиваю пот с лица. Мисс Селия слушает, приоткрыв рот.
– Я ей говорю: «Нет, спасибо, мисс Хилли». А она – что будет платить на пятьдесят центов больше, а я снова: «Нет, мэм, спасибо». И тут, мисс Селия, тут она меня прямо убила. Сказала, что она все знает про Чайлдсов, и про Роули, и про остальных, кто дал мне от ворот поворот. Сказала, это потому, что она всем сообщила, будто я воровка. Я в жизни ничего не украла, но она всех обманула, и теперь никто в городе никогда не возьмет на работу черномазую грубиянку-воровку, и я с таким же успехом могу просто идти работать на нее бесплатно.
Вот так оно и вышло, я ей это и сказала.
– Что именно, Минни? – растерянно моргает мисс Селия.
– Сказала, чтоб она говном моим подавилась.
Мисс Селия потрясенно молчит.
– Я пошла домой, сделала тесто для шоколадного торта. Положила туда сахар, хороший шоколад, настоящую ваниль, что мне кузен привез из Мексики.
Принесла торт к мисс Уолтер – я знала, что мисс Хилли все время околачивается там, ждет, пока дом освободится, чтоб она могла его продать. Серебро материнское таскает. Вроде как оно ей причитается. Наследство собирает.
Как я поставила торт на стол, мисс Хилли заулыбалась – решила, что это знак примирения, что я так хочу показать, будто очень сожалею о словах своих. А я только смотрела. Хотела, чтоб она сама его съела. Два больших куска. Заталкивала она их в рот, будто в жизни ничего вкуснее не пробовала. Потом и говорит: «Я знала, что ты передумаешь, Минни. Я знала, что все равно получу свое». И захихикала, как будто это так забавно.
Тогда мисс Уолтер сказала, что она тоже, кажется, немножко проголодалась, и попросила кусочек. Я ей и говорю: «Нет, мэм. Этот торт специально для мисс Хилли».
Мисс Хилли тут же: «Мама тоже может попробовать, если хочет. Только маленький кусочек, разумеется. Что это ты такое положила туда, Минни, что так вкусно получилось?»
Я ответила: «Там настоящая ваниль из Мексики», а потом и выложила правду Рассказала, что еще я положила в торт специально для нее.
Мисс Селия застыла как каменная, глаз с меня не сводит, но я-то не могу ей в глаза смотреть.
– Они так долго молчали, что я запросто могла выйти за дверь, а они даже не заметили бы. А потом мисс Уолтер начала смеяться. Так смеялась, чуть со стула не свалилась. Говорит: «Да, Хилли, ты получила свое. И я даже посплетничать про нашу Минни не могу, потому что тогда ты всему городу станешь известна как леди, сожравшая целых два куска дерьма Минни».
Украдкой кошусь на мисс Селию. Глаза широко распахнуты, на лице отвращение. Зря я ей рассказала. Она теперь никогда не сможет мне доверять. Усаживаюсь в желтое кресло.
– Мисс Хилли решила, что вы знаете про эту историю. И хотели над ней посмеяться. Она бы не точила когти на вас, если бы я не сделала то, что сделала.
Мисс Селия молчит.
– Но я хочу, чтоб вы знали: если вы уйдете от мистера Джонни, получится, что мисс Хилли победила в этой игре. Тогда выходит, что она побила и меня, и вас… – Я вспоминаю про Юл Мэй в тюрьме, про мисс Скитер, от которой отвернулись все друзья. – Не так много осталось в нашем городе людей, кого ей не удалось сломать…
Мисс Селия поднимает голову, открывает было рот, но не произносит ни слова.
Наконец, чуть помолчав, говорит только:
– Спасибо. За то, что… рассказали мне это.
И опять падает на подушки. Однако, закрывая за собой дверь, я вижу, что глаза у нее широко открыты.
Наутро мисс Селия все-таки сумела выбраться из постели, вымыть голову и накраситься. На улице холодно, поэтому она опять натянула один из своих узких свитеров.
– Рады, что мистер Джонни возвращается? – спрашиваю. Не то чтоб мне было до этого дело, но хочется знать, выкинула она из головы мысль насчет ухода или нет.
Но мисс Селия нынче неразговорчива. Глаза тоскливые. И не улыбается больше всему подряд. Показывает пальцем за окно:
– Думаю посадить несколько розовых кустов. Вдоль заднего забора.
– Когда же они зацветут?
– Весной увидим.
То, что она планирует будущее, – добрый знак. Я так полагаю, человек, который собирается сбежать, не станет сажать цветы.
Остаток дня мисс Селия возится в саду, в разговоры не вступает.
Следующим утром, когда я вхожу в кухню, мисс Селия сидит за столом, раскрыв газету, но смотрит за окно, на мимозу. Дождь идет, холодно.
– Доброе утро, мисс Селия.
– Привет, Минни.
Она не поднимается из-за стола, сидит, разглядывает дерево, вертит в пальцах ручку. Дождь припускает сильнее.
– Что хотите сегодня на ланч? У нас есть ростбиф и остатки пирога с цыпленком…
Залезаю в холодильник. Я должна что-то решить с Лероем, сказать ему. Либо ты прекращаешь колотить меня, либо я ухожу. И детей с собой не заберу. Это неправда, про детей, но должно его напугать.
– Я ничего не хочу.
Мисс Селия решительно встает, сбрасывает с ноги красную туфельку на высоком каблуке, потом другую. Потягивается, не отводя взгляда от окна. Прощелкивает суставами на пальцах. И выходит через заднюю дверь.
Слежу за ней в окошко и вижу, что в руках у нее топор. Я немножко нервничаю, потому что никому не понравится вид сумасшедшей бабы с топором. Она взмахивает им. Пробный удар.
Леди, на этот раз вы окончательно рехнулись. Дождь поливает мисс Селию, но ей и дела нет. Начинает рубить дерево. Листья сыплются ей на голову, застревают в волосах.
Ставлю блюдо с ростбифом на стол и наблюдаю – надеюсь, из этого ничего дурного не выйдет. Губы у нее сжаты в куриную гузку, дождь заливает глаза. Она, кажется, и не устает вовсе, а, наоборот, с каждым ударом колотит все сильнее и сильнее.
– Мисс Селия, ступайте в дом, дождь, – зову я. – Пускай мистер Джонни этим займется, когда придет домой.
Никакого толку. Она срубила ствол наполовину, дерево начинает чуть покачиваться, как мой пьяный папаша. Ну и ладно. Устраиваюсь за столом на месте мисс Селии, дожидаюсь, пока она закончит свою работу. Гляжу на газету и вдруг вижу, что под ней та самая открытка от мисс Хилли. Чуть сдвигаю газету, а там еще и чек на двести долларов. Присматриваюсь. Внизу, в строчке для пометок, мисс Селия написала очень аккуратным почерком: За два кусочка для Хилли.
Из-за окна доносится треск, и мимоза валится на землю. Листья и сухие ветки взлетают в воздух, оседая на Сдобной Булочке.