Мэй Мобли родилась ранним воскресным утром в августе 1960-го. Церковное дитя, как говорится. Я белых детишек нянчу, а еще готовлю и прибираюсь в доме. За свою жизнь уже семнадцать деток вынянчила. Я умею укладывать их спать, успокаивать и сажать на горшок поутру, пока мамочка еще нежится в постели.
И отродясь я не видала ребенка, который орал бы, как Мэй Мобли Лифолт. Когда я первый раз переступила порог, она аж заходилась вся, красная – видать, животик болит – и бутылочку отшвыривала, как гнилую репу. Мисс Лифолт, та в ужасе глядела на собственное дитя: «Что я не так делаю? Почему никак не могу прекратить это?»
Это? Первый намек был: что-то здесь не так. И я взяла этого розового вопящего младенца на руки, покачала на коленях, чтобы газики отошли. И пары минут не прошло, как Малышка затихла и заулыбалась мне. Но мисс Лифолт, она за весь день так и не взяла на руки своего ребеночка. Я-то повидала женщин, что впадали в тоску после родов. Вот и подумала, что это тот самый случай.
Теперь насчет мисс Лифолт. Она не только хмурая вечно, она еще и худющая, что твой скелет. Ножки у нее такие тощие, будто отросли только на прошлой неделе. Двадцать три года, а долговязая, как четырнадцатилетний пацан. Даже каштановые волосы и те тонюсенькие да редкие. Она их пробует начесывать, но это ж просто смех. А лицо у нее точь-в-точь как у красного чертика, что на жестянке с коричными конфетками, – острый подбородок, и все. У нее все тело, вообще-то, состоит из острых выступов и углов, неудивительно, что не может утешить ребеночка. Детки любят толстых. Чтобы зарыться мордашкой вам в подмышку и заснуть. Уж я-то знаю.
К тому времени, как ей годик исполнился, Мэй Мобли меня ни на шаг не отпускала. Пробьет, бывало, пять часов, а она вцепится в мои башмаки, волочится по полу и кричит, будто я ухожу навеки. А мисс Лифолт прищурится злобно, вроде я делаю что дурное, и отдирает рыдающую крошку от моих ног. Я так думаю, вы сильно рискуете, когда допускаете чужого человека воспитывать свое дитя.
Сейчас Мэй Мобли два годика уже. У нее большущие карие глаза и кудряшки цвета меда. Дело чуть портит лысинка на затылке. А когда она сердится, между бровок у нее морщинка, как у мамы. Они вообще похожи, вот только Мэй Мобли пухленькая. Королевой красоты она не будет. Думаю, мисс Лифолт это беспокоит, но для меня Мэй Мобли особенный ребенок.
Я потеряла своего дорогого мальчика, Трилора, незадолго до того, как начала работать у мисс Лифолт. Ему было двадцать четыре. Чудесный возраст, вся жизнь впереди.
У него была своя квартирка на Фолей-стрит. Встречался с хорошей девушкой, Франсес, я ждала, что они поженятся, но он неторопливый был в таких вещах. Не потому, что искал чего получше, а просто очень был рассудительный. Он очки носил и все время читал. Даже начал писать книжку – про то, каково это быть цветным и работать в Миссисипи. Боже правый, как я им гордилась! Но как-то он работал допоздна на фабрике Сканлон-Тейлор, грузил мешки, щепки все время протыкали перчатки. Он был слишком маленький для этого дела, слитком хрупкий, но ему очень нужна была работа. Устал. Шел дождь. Он поскользнулся на мостках и упал прямо на дорогу. Водитель тягача его не заметил и раздавил ему легкие, прежде чем мальчик успел двинуться. Когда я все узнала, он был уже мертв.
В тот день мой мир почернел. Воздух стал черным, и солнце – черным. Я лежала на кровати и смотрела на черный потолок. Минни приходила каждый день проверить, дышу ли я еще, кормила меня, чтоб не померла. Три месяца прошло, прежде чем я глянула в окно, посмотреть, там ли еще весь остальной мир. Как же я удивилась, что мир не рухнул, когда мой мальчик погиб. Через пять месяцев после похорон я заставила себя встать с кровати. Надела белую униформу, повесила на шею маленький золотой крестик и отправилась с визитом к мисс Лифолт, потому что та только-только родила малышку дочь. Но вскоре я заметила, что кое-что во мне изменилось. Горькое зерно поселилось внутри. И я больше не принимаю жизнь так покорно.
– Приведите дом в порядок, а потом приготовьте салат из цыпленка, – приказывает мисс Лифолт.
Сегодня у нее бридж. Каждую четвертую среду месяца. Я уже все приготовила – утром сделала салат из цыпленка, а скатерти выгладила еще вчера. Мисс Лифолт это видела. Но ей двадцать три, и ей нравится слышать свой голос, когда она указывает мне, что делать.
Она уже в голубом платье, что я гладила утром, у которого шестьдесят пять складок на талии, таких тонких, что мне пришлось нацепить очки, чтобы их разгладить. Я мало что в жизни ненавижу, кроме себя, но про это платье ничего доброго сказать не могу.
– И проследите, чтобы Мэй Мобли к нам не входила, строго-настрого. Я на нее очень сердита – разорвала мою лучшую бумагу на пять тысяч кусочков, а мне нужно написать пятнадцать благодарственных писем для Молодежной лиги…
Я приготовила всякую всячину для ее подружек. Достала красивые бокалы, разложила столовое серебро. Мисс Лифолт не ставит маленький карточный столик, как другие дамы. У нас сидят за обеденным столом. Стелется скатерть, чтобы скрыть большую царапину в форме буквы «л», на комоде ваза с красными цветами прикрывает обшарпанность полировки. Мисс Лифолт, она любит, чтобы все было изящно, когда устраивает прием. Может, старается изобразить, какой у нее солидный дом. Они ведь не слишком богаты, я знаю. Богатые-то так из кожи вон не лезут.
Я работала в молодых семьях, но, так думаю, это самый маленький домишко из тех, где я нянчила деток. Вот, к примеру. Их с мистером Лифолтом спальня приличного размера, но комната Малышки совсем крохотная. Столовая – она же и гостиная. Ванных комнат только две, что облегчает жизнь, потому что в тех домах, где я работала прежде, бывало по пять и шесть. Целый день уходил только на то, чтоб отмыть туалеты. Домик хотя и маленький, мисс Лифолт старается сделать его уютным. Она неплохо управляется со швейной машинкой. Если не может купить что-то новое, просто берет синюю, к примеру, материю и шьет. Мисс Лифолт платит девяносто пять центов в час, мне уж много лет так мало не платили. Но после смерти Трилора я согласна была на все. Домовладелец не мог больше ждать.
В дверь звонят, я иду открывать.
– Привет, Эйбилин, – говорит мисс Скитер[1], она из тех, что разговаривают с прислугой. – Как поживаете?
– Здрасьте, мисс Скитер. Все хорошо. Боже, ну и жара на улице.
Мисс Скитер очень высокая и худая. Волосы у нее светлые и короткие, она круглый год делает завивку. Ей года двадцать три или около того, как мисс Лифолт и остальным. Она кладет сумочку на стул, делает такое движение, будто почесывается под одеждой. На ней белая кружевная блузка, застегнутая, как у монашки, туфли на плоской подошве, думаю, чтоб не казаться выше. Синяя юбка с вырезом на талии. Мисс Скитер всегда выглядит так, словно кто-то ей подсказывает, что носить.
Слышу, как подъехали мисс Хилли и ее мама, мисс Уолтер, они сигналят у тротуара. Мисс Хилли живет в десяти футах, но всегда приезжает на машине. Открываю ей дверь, она проходит мимо, а я думаю, что пора бы разбудить Мэй Мобли.
Вхожу в детскую, а Мэй Мобли улыбается и тянет ко мне пухленькие ручонки.
– Уже проснулась, Малышка? А что же меня не позвала?
Она смеется и выплясывает веселую джигу, дожидаясь, пока я достану ее из кроватки. Обнимаю ее крепкокрепко. Думаю, когда я ухожу домой, ей не так уж много достается объятий. Частенько прихожу на работу, она ревет в своей кроватке, а мисс Лифолт стрекочет на машинке, недовольно закатывая глаза, как будто это бездомная кошка за окном орет. Мисс Лифолт, она всегда хорошо одета. Всегда накрашена, у нее есть гараж, двухкамерный холодильник, который даже делает лед. Если встретите ее в бакалейной лавке, ни за что не подумаете, что она может вот так уйти и оставить ребеночка плакать в колыбельке. Но прислуга всегда все знает.
Сегодня хороший день. Девчушка смеется.
Я говорю:
– Эйбилин.
А она мне:
– Эйбии.
Я:
– Любит.
И она повторяет:
– Любит.
Я ей:
– Мэй Мобли.
Она мне лепечет:
– Эйбии.
А потом хохочет и хохочет. Так ее забавляет, что она разговаривает, скажу вам, да и пора бы уж, возраст подошел. Трилор тоже до двух лет не разговаривал. Но зато к тому времени, как пошел в третий класс, он говорил лучше, чем президент Соединенных Штатов, приходил домой и выдавал всякие слова, навроде объединение и парламентский. Когда он перешел в среднюю школу, мы играли в такую игру: я давала ему простое слово, а он придумывал замысловатое название. Я, к примеру, говорила: домашняя кошка, а он – животное из семейства кошачьих домашнего размера, я говорила: миксер, а он – вращающаяся ротонда. Как-то раз я сказала: «Криско»[2]. Он почесал голову. Поверить не мог, что я выиграла таким простым словом, как «Криско». Это стало у нас секретной шуткой, означало что-то, что вы никак не можете ни описать, ни приспособить к делу, как бы ни старались. Папашу его мы начали называть «Криско», потому что невозможно представить себе мужика, сбежавшего из семьи. Вдобавок он самый подлый неплательщик на свете.
Я перенесла Мэй Мобли в кухню, усадила в высокий стульчик, думая о двух поручениях, которые надо закончить сегодня, пока мисс Лифолт не разгневалась, – отобрать негодные салфетки и привести в порядок серебро в буфете. Боже правый, похоже, придется заняться этим, пока дамы в гостиной.
Несу в столовую блюдо с фаршированными яйцами под майонезом. Мисс Лифолт сидит во главе стола, слева от нее мисс Хилли Холбрук и матушка мисс Хилли, мисс Уолтер, с которой мисс Хилли обращается вовсе без уважения. А справа от мисс Лифолт – мисс Скитер.
Обношу гостей, начиная с мисс Уолтер, как самой старшей. В доме тепло, но она набросила на плечи толстый коричневый свитер. Старушка берет яйцо с блюда и едва не роняет его, потому что руки дрожат. Я перехожу к мисс Хилли, та улыбается и берет сразу два. У мисс Хилли круглое лицо и темно-каштановые волосы, собранные в «улей». Кожа у нее оливкового цвета, в веснушках и родинках. Носит она чаще всего шотландку. И задница у нее тяжеловата. Сегодня, по случаю жары, она в красном свободном платье без рукавов. Она из тех женщин, что одеваются, как маленькие девочки, со всякими шляпками и прочим. Не больно-то она мне нравится.
Перехожу к мисс Скитер, но она, наморщив носик, отказывается: «Нет, спасибо». Потому что не ест яйца. Я все время твержу мисс Лифолт, что у нее тут бридж-клуб, а она все равно заставляет меня готовить эти яйца. Боится разочаровать мисс Хилли.
Наконец, добираюсь до мисс Лифолт. Она хозяйка, поэтому получает свою закуску последней. И тут же мисс Хилли говорит: «Если вы не возражаете…» – и подхватывает еще парочку яиц, что меня вовсе не удивляет.
– Угадайте, кого я встретила в салоне красоты? – обращается к дамам мисс Хилли.
– И кого же? – интересуется мисс Лифолт.
– Селию Фут. И знаете, что она спросила? Не может ли она помочь с Праздником в этом году.
– Отлично, – замечает мисс Скитер. – Нам это пригодится.
– Не все так плохо, обойдемся без нее. Я ей так и сказала: «Селия, чтобы участвовать, вы должны быть членом Лиги или активно сочувствующей». Что она себе думает? Что Лига Джексона открыта для всех?
– А разве мы в этом году не привлекаем нечленов? Праздник ведь предстоит грандиозный? – удивляется мисс Скитер.
– Ну да, – говорит мисс Хилли. – Но ей я об этом сообщать не собиралась.
– Поверить не могу, что Джонни женился на такой вульгарной девице, – качает головой мисс Лифолт, а мисс Хилли кивает. И начинает сдавать карты.
А я раскладываю салат и сэндвичи с ветчиной и невольно слушаю их болтовню. Эти дамы обсуждают только три темы: дети, тряпки и подружки. Заслышав слово «Кеннеди», не подумайте, что речь идет о политике. Они обсуждают, в чем была мисс Джеки, когда ее показывали по телевизору.
Подхожу к мисс Уолтер, та берет только половинку сэндвича.
– Мама, – резко кричит на нее мисс Хилли, – возьми еще. Ты тощая как телеграфный столб. – Мисс Хилли смотрит на остальных. – Я ей все время твержу: если эта Минни не умеет готовить, надо уволить ее, и дело с концом.
Я тут же навостряю уши. Она говорит о прислуге. А Минни – моя лучшая подруга.
– Минни прекрасно готовит, – возражает мисс Уолтер. – Просто я не так голодна, как бывала прежде.
Минни, поди, лучшая стряпуха в округе Хиндс, а может, и во всем штате Миссисипи. Осенью будет Праздник Молодежной лиги, и они попросили ее испечь десять тортов с карамелью для аукциона. Она, пожалуй, самая известная из прислуги в нашем штате. Проблема в том, что Минни не может держать рот на замке. Уж слишком она любит дерзить. То нагрубит белому менеджеру в бакалее, то с мужем поскандалит, и вечно дерзит белым дамам, у которых служит. У мисс Уолтер она задержалась так долго только потому, что та глуха как тетерев.
– Я считаю, что ты недоедаешь, мама, – не унимается мисс Хилли. – Эта Минни плохо тебя кормит, чтобы прикарманить последние ценности, что остались. – Она отодвигает стул: – Пойду припудрю носик. Вот увидите, мама умрет от голода.
Когда мисс Хилли уходит, мисс Уолтер бормочет себе под нос:
– Держу пари, ты только обрадуешься.
Все делают вид, будто ничего не слышали. Надо бы позвонить сегодня вечерком Минни, рассказать, что тут заявляла мисс Хилли.
В кухне Малышка сидит в своем стульчике, вся мордашка перемазана черничным соком. Я вхожу, и она тут же начинает улыбаться. Она не шумит, не хнычет, когда остается одна, но я ужас как не люблю оставлять ее надолго. Знаю, что она глаз не сводит с двери, пока я не вернусь.
Глажу ее по пушистой головке и снова выхожу – подать холодный чай. Мисс Хилли уже сидит на своем месте, вся скривилась – опять чем-то недовольна.
– О, Хилли, тебе лучше было бы воспользоваться гостевой ванной комнатой, – говорит мисс Лифолт, перебирая карты. – В задней части дома Эйбилин убирает только после обеда.
Хилли вздергивает подбородок. А потом издает свое многозначительное «А-ха-мм». Она так вроде откашливается, привлекает к себе внимание, а остальные невольно подчиняются.
– Но гостевой ванной пользуется прислуга, – замечает мисс Хилли.
Сначала все молчат. Потом мисс Уолтер кивает, будто сейчас все стало понятно:
– Она расстроена, что негритоска пользуется той же ванной комнатой, что и мы.
Боже, только не это дерьмо снова. Они все уставились на меня, глядят, как я перебираю серебро на буфете, и я понимаю, что пора уходить. Но прежде чем я положила на место последнюю ложку, мисс Лифолт распоряжается:
– Принесите еще чаю, Эйбилин.
Подчиняюсь, хотя чашки у них полны до краев.
Потом с минуту слоняюсь по кухне, хотя делать мне там уже нечего. Надо бы вернуться в столовую, закончить с серебром. И салфетки нужно разобрать обязательно сегодня, но они в комоде, что стоит в холле, как раз напротив стола, где они сидят. Я не намерена торчать тут допоздна только потому, что мисс Лифолт играет в карты.
Жду еще несколько минут, протирая столы. Даю Малышке еще кусочек ветчины, и она с радостью все съедает. В конце концов выскальзываю в холл, мысленно молясь, чтоб не попасться им на глаза.
Они сидят, все четверо, – в одной руке сигарета, в другой – карты.
– Элизабет, если бы у тебя был выбор, – слышу голос мисс Хилли, – неужели ты не предпочла бы, чтобы они делали свои дела вне дома?
Я тихонечко выдвигаю ящик комода, волнуясь, как бы мисс Лифолт меня не заметила, и не очень прислушиваясь к тому, что они говорят. Эти разговоры для меня не новость. Повсюду в городе есть туалеты для цветных, и во многих домах тоже. Но тут я вижу, что мисс Скитер меня заметила, и замираю – ох, не было бы у меня неприятностей.
– Черви, – объявляет мисс Уолтер.
– Не знаю… – Мисс Лифолт хмурится, разглядывая свои карты. – Рэйли только начинает дело, а до уплаты налогов еще шесть месяцев… обстоятельства у нас сейчас сложные.
Мисс Хилли говорит медленно, аккуратно, словно торт глазурью покрывает:
– Ты должна сказать Рэйли, что каждый пенни, который он потратит на эту ванную, он с лихвой возместит при продаже дома, – и кивает, словно сама с собой соглашается. – Ну что это за дома они строят, без уборной для прислуги? Это же просто опасно. Всем известно, что у них совсем другие заболевания, не такие, как у нас. Удваиваю.
Достаю стопку салфеток. Интересно, что мисс Лифолт на это скажет. Она же мой босс. Каждый, поди, хотел бы знать, что его босс о нем думает.
– Было бы неплохо, – говорит мисс Лифолт, затягиваясь сигареткой, – если бы она не пользовалась туалетом в доме. Три пики.
– Вот поэтому я и выдвинула «Инициативу по обеспечению домашней прислуги отдельным санузлом», – объявляет мисс Хилли. – Как средство профилактики заболеваний.
Удивительно, но горло у меня сжимается. Стыдно, я ведь давным-давно научилась подавлять чувства.
Мисс Скитер явно озадачена:
– Инициативу… что это такое?
– Закон, согласно которому в каждом белом доме должна быть отдельная уборная для цветной прислуги. Я даже уведомила об этом главного санитарного врача Миссисипи. Надеюсь, что он одобрит идею. Я – пас.
Мисс Скитер мрачно смотрит на мисс Хилли. Кладет карты рубашкой вверх и небрежно так произносит:
– Может, мы просто построим отдельную ванную для тебя, Хилли.
Господи, вот тут-то все по-настоящему затихли.
Мисс Хилли говорит:
– Не думаю, что тебе следует шутить по поводу расовой проблемы. По крайней мере, если хочешь остаться на посту редактора Лиги, Скитер Фелан.
Мисс Скитер усмехается, но видно, что ей совсем не смешно.
– Ты что… намерена вышвырнуть меня вон? За несогласие с тобой?
Мисс Хилли поднимает бровь:
– Я сделаю то, что должна, для защиты нашего города. Твой ход, мама.
Я возвращаюсь в кухню и не показываюсь оттуда, пока не слышу, что за мисс Хилли закрылась дверь.
Убедившись, что мисс Хилли ушла, я сажаю Мэй Мобли в манеж и выношу мусорное ведро на улицу, потому что мусоровоз должен сегодня приехать. Мисс Хилли и ее сумасшедшая мамаша едва не наезжают на меня своей машиной, а потом радостно вопят, что, мол, извиняются. Спасибо, что ноги не переломали.
Когда я вхожу в кухню, мисс Скитер уже там. Прислонилась к столу, лицо серьезное, даже серьезнее, чем обычно.
– Привет, мисс Скитер. Угостить вас чем-нибудь?
Она смотрит, как мисс Лифолт разговаривает с мисс Хилли через окошко машины.
– Нет, я просто… жду.
Я вытираю поднос, украдкой бросаю взгляд на нее, она все еще с тревогой смотрит в окно. Она не похожа на других белых дам, высокая такая. И скулы у нее очень высокие. Голубые глаза всегда опущены, и потому вид у нее застенчивый. В кухне тихо, только радио на столике работает, церковная станция. Шла бы она отсюда, что ли.
– Это проповедь отца Грина передают?
– Да, мэм.
Мисс Скитер чуть улыбается:
– Как это напоминает мне мою нянюшку.
– О, я знакома с Константайн, – говорю я.
Мисс Скитер отворачивается от окна, смотрит на меня:
– Она меня вырастила, знаете?
Я киваю, жалея, что вообще открыла рот. Уж слишком много мне известно об этом деле.
– Я пыталась раздобыть адрес ее семьи в Чикаго, – продолжает она. – Но никто не мог ничего сообщить.
– Я тоже ничего не знаю, мэм.
Мисс Скитер опять переводит взгляд за окно, на «бьюик» мисс Хилли, едва заметно качает головой:
– Эйбилин, говорят, что… То есть Хилли говорит…
Я беру кофейную чашечку принимаюсь протирать ее.
– А вы никогда не хотели… изменить это все?
И я не сдержалась. Посмотрела на нее. Потому как в жизни не слыхала более глупого вопроса. Она так сморщилась, прямо с отвращением, вроде как насыпала в кофе соли вместо сахару.
– О нет, мэм, все замечательно.
Я опять занялась посудой, так что она не видела, как я закатила глаза.
– Но эти разговоры, насчет уборной… – И замолкает на этом самом слове, потому как в кухню входит мисс Лифолт.
– Привет, Скитер. – Она довольно странно глядит на нас обеих. – Простите, я… вам помешала?
Мы, наверное, обе подумали, не слышала ли она чего.
– Я должна бежать, – говорит тут мисс Скитер. – До завтра, Элизабет. – Открывает черный ход, оглядывается: – Спасибо за обед, Эйбилин. – И уходит.
Я иду в столовую и принимаюсь убирать со стола. Как я и думала, мисс Лифолт появляется следом, со своей печальной улыбочкой. Голову склонила так, будто о чем спросить хочет. Она не любит, чтоб я с ее подружками разговоры разговаривала, когда ее поблизости нет, никогда этого не любила. Вечно хотела знать, кто что говорит. Я прошла в кухню, чуть ее не задев. Посадила Малышку в высокий стульчик и начала духовку чистить.
Мисс Лифолт опять за мной, углядела банку «Криско», повертела и поставила. Малышка тянет ручонки к маме, но та открывает буфет и делает вид, будто не замечает. Потом захлопывает дверцу, открывает другую. В конце концов останавливается. Я себе стою на четвереньках. Голову засунула в духовку, будто хочу газом отравиться.
– Вы с мисс Скитер, кажется, говорили о чем-то очень серьезном.
– Нет, мэм, она просто… спрашивала, не нужна ли мне какая поношенная одежда, – отвечаю я, словно из колодца.
Руки все в жирной саже. И пахнет тут, как в подмышке. Вскорости и пот побежал по носу, и каждый раз, как стираю его, оставляю на лице грязное пятно. Должно быть, здесь, в духовке, самое гадкое место на свете. Когда внутри, непонятно, то ли ты ее чистишь, то ли тебя сейчас поджарят. Сегодня вечером мне чудится, что я застряну в духовке, а в это время включится газ. Но не вынимаю головы из этой жуткой дыры, потому что готова оказаться где угодно, лишь бы не отвечать на вопросы мисс Лифолт про беседу с мисс Скитер. Про то, что она спрашивала, не хочу ли я изменить жизнь.
Мисс Лифолт подождала-подождала, а потом фыркнула да и вышла. Видать, присматривает, где пристроить новую ванную для меня, для цветных.
Никогда не подумаешь, но в Джексоне, штат Миссисипи, двести тысяч жителей. Я увидела это число в газете и подивилась, где же прячутся все эти люди? Под землей? На своей стороне реки я почти всех знаю, и много белых семей тоже знаю, но на двести-то тысяч их точно не хватит.
Шесть дней в неделю я сажусь в автобус и еду через мост Вудро Вилсона туда, где живут мисс Лифолт и ее белые подружки, в район под названием Белхэвен. Сразу за Белхэвеном – центр города и столица штата. Здание Капитолия огромное, снаружи красивое, а внутри я никогда не была. Интересно, сколько платят за его уборку.
Дальше по дороге – белый Вудланд-Хиллс, а потом Шервудский лес, целые мили огромных дубов, поросших мхом. Там пока нет домов, но наверняка построят, когда белые надумают переезжать куда-нибудь в новое местечко. А дальше уже совсем деревня, где живет мисс Скитер – рядом со своими хлопковыми полями. Она-то не знает, а я ведь собирала там хлопок в 1931 году, во времена Депрессии, когда есть было нечего, кроме бесплатной государственной похлебки.
Так что в Джексоне белые районы один за другим, и растут они как грибы. А район, где живем мы, цветные, как большой муравейник, и окружен со всех сторон государственной землей, которая не продается. Нас становится все больше, но в стороны мы не расползаемся, просто эта часть города становится толще.
Села я в автобус номер шесть, что идет из Белхэвена до Фэриш-стрит. Сегодня автобус битком – прислуга в своей белой униформе возвращается домой. Мы болтаем, улыбаемся друг другу, будто мы здесь хозяева, – и не потому что не опасаемся, нет ли поблизости белых, нынче-то мы, спасибо мисс Паркс[3], можем сидеть где пожелаем, – просто на душе тепло.
Замечаю Минни – на заднем сиденье, прямо по центру Минни, она маленькая и толстая, вся голова в блестящих черных кудряшках. Сидит, ноги расставила, руки скрестила. Она на семнадцать лет меня моложе. Крепкая – смогла бы, пожалуй, этот автобус поднять, если б захотела. Такой старухе, как я, повезло иметь подружку вроде Минни.
Сажусь перед ней, оборачиваюсь и принимаюсь слушать. Все любят послушать нашу Минни.
– …Ну я и говорю, мол, мисс Уолтер, люди не хотят больше видеть вашу голую белую задницу, им больше нравится моя, черная. Так что ступайте-ка в дом и наденьте трусы. И вообще кой-какую одежку накиньте.
– Прямо на парадном крыльце? Голая? – удивляется Кики Браун.
– И задница свисает аж до колен.
Автобус грохнул, все хохочут и головами качают.
– Господи, да эта женщина ненормальная, – говорит Кики. – И везет же тебе на психов, Минни.
– А что, твоя мисс Паттерсон не такая, что ли? – не остается в долгу Минни. – Э, да она на перекличке в дурдоме первой отзывается.
И опять все хохочут, теперь уже потому, что Минни никому не позволяет отзываться плохо о ее белых хозяевах. Раз она у них работает, значит, и право ругать их принадлежит только ей.
Автобус переезжает реку и делает первую остановку в цветном районе. Несколько горничных выходят. Я пересаживаюсь на освободившееся место рядом с Минни. Она улыбается и пихает меня локтем в бок, вроде как здоровается. Потом расслабленно откидывается на сиденье, передо мной-то ей не надо концерт устраивать.
– Как жизнь? Все утро разглаживала складки на юбочке?
Смеюсь и киваю:
– Полтора часа маялась.
– Чем ты кормила сегодня мисс Уолтер в своем бридж-клубе? Я все утро надрывалась, готовила этот дурацкий карамельный торт, а она в итоге не съела ни крошки.
Тут я вспоминаю, о чем сегодня толковала мисс Хилли. Будь на ее месте любая другая белая леди, мы и не волновались бы, но хочется понять, куда она гнет. Просто не знаю, как начать.
Выглядываю в окошко. Мы проезжаем мимо больницы для цветных, мимо фруктового лотка.
– Кажется, я слышала, как мисс Хилли говорила что-то насчет того, что ее мама худеет, – очень осторожно начинаю я. – Вроде как она плохо ест.
Минни поворачивается ко мне:
– Она так сказала, точно? – И злобно прищуривается. – Что еще сказала мисс Хилли?
Лучше уж скажу все.
– Думаю, у нее на тебя зуб, Минни. Ты… будь осторожна с ней.
– Это мисс Хилли следует быть осторожной со мной. Она что, хочет сказать, я не умею готовить? Этот старый мешок с костями ничего не жрет, потому что я плохо ее кормлю!
– Прости, Минни, я сказала это, только чтоб ты держалась от нее подальше…
– Если она решится вякнуть мне такое, узнает, какова Минни на вкус. – С этими словами Минни, разъяренная, выходит из автобуса.
Смотрю ей вслед, как она решительно марширует к своему дому. Мисс Хилли не из тех, с кем можно шутки шутить. Господи, может, следовало держать язык за зубами?
Пару дней спустя я выхожу из автобуса, иду к дому мисс Лифолт. Перед домом стоит старый грузовик. Внутри двое черных, один пьет кофе, а второй устроился подремать. Прохожу мимо, прямо в кухню.
Сегодня утром мистер Рэйли Лифолт дома, редкий случай. Обычно, когда он тут, вид у него такой, будто минутки считает – скорей бы обратно на свою работу Даже по субботам. Но сегодня он чем-то рассержен.
– Это, черт побери, мой дом, и я плачу за все, что в нем, черт побери, происходит! – кричит мистер Лифолт.
Мисс Лифолт старается держаться поодаль, и на лице у нее такая улыбка, что сразу ясно – не больно-то она счастлива. Я прячусь в прачечной. Прошло уже два дня после тех разговоров об уборной, и я надеялась, что все улеглось. Мистер Лифолт открывает дверь и с грохотом опять захлопывает.
– Я мирился с новыми тряпками, чертовыми поездками в Новый Орлеан с твоими клубными подружками, но это уже переходит всякие границы!
– Но это увеличит стоимость дома. Хилли так сказала!
Я сижу в прачечной, но словно вижу, как мисс Лифолт пытается удержать улыбку на лице.
– Мы не можем себе это позволить! И мы не подчиняемся приказам Холбруков!
На миг повисает тишина. А потом я слышу топ-топ маленьких ножек.
– Па-почка?
Выхожу из прачечной и отправляюсь в кухню, потому что Мэй Мобли – моя обязанность.
Мистер Лифолт уже опустился на корточки перед малышкой. Улыбка у него будто резиновая.
– А знаешь что, дорогая?
Она улыбается в ответ, ждет сюрприза.
– Ты не сможешь пойти в колледж, потому что подружки твоей мамы не должны, видите ли, пользоваться тем же туалетом, что и прислуга.
Потом выходит, хлопнув дверью так громко, что Малышка от страха даже глазки зажмурила.
Мисс Лифолт поворачивается к дочке и начинает грозить пальцем:
– Мэй Мобли, ты знаешь, что не должна вылезать из кроватки!
Малышка смотрит на дверь, которой шваркнул ее папочка, смотрит на маму, которая ее ругает. Маленькая моя, она, бедняжка, изо всех сил старается не плакать.
Бросаюсь к ней, мимо мисс Лифолт, подхватываю на руки и шепчу:
– Ну-ка, пойдем-ка в гостиную, посмотрим на игрушечки. А как ослик говорит?
– Она все время вылезает из кроватки. Сегодня утром мне пришлось трижды укладывать ее обратно.
– А это потому, что кое-кому надо поменять штанишки. Кто-то у нас опи-и-исался.
Мисс Лифолт смущенно бормочет:
– Ну, я не поняла… – Но уже глядит в окно, на грузовик.
Иду наверх. Я так разозлилась, так разозлилась. Малышка лежит в кроватке с восьми вечера, конечно, ей нужно сменить штанишки! Попробовала бы мисс Лифолт терпеть двенадцать часов, когда хочется в туалет!
Сажаю Малышку на пеленальный столик, стараясь скрывать свою ярость. Пока снимаю пижамку, Малышка внимательно смотрит на меня. Потом протягивает ручку и нежно трогает мои губы.
– Мэй Мо плохая, – лепечет она.
– Нет, маленькая, ты совсем не плохая. – Глажу ее по головке. – Ты хорошая. Очень хорошая.
Я живу на Гессум-авеню, снимаю здесь жилье с 1942 года. Гессум, можно сказать, имеет свое лицо. Домишки тут маленькие, но палисадники у всех разные: некоторые вытоптанные, ни травинки, как стариковская лысина, а другие – засаженные кустами роз и азалии, с красивыми газончиками. Мой дворик, должна признаться, нечто среднее.
Перед домом у меня несколько кустов красных камелий. Газон с проплешинами, и до сих пор осталось большое желтое пятно, где три месяца после аварии стоял пикап Трилора. Деревьев у меня нет. Но зато задний двор выглядит как райский сад. Там моя соседка, Ида Пик, выращивает овощи.
У самой Иды двора-то толком и нет, он весь завален барахлом ее мужа – двигатели от машин, старые холодильники, шины. Он все обещает, что починит это, но ничего не делает. Я и предложила Иде похозяйничать на моем участке. Так что мне нет нужды копать и сеять, а она позволяет срывать, что нужно, экономя мне два-три доллара в неделю. Что мы не съедаем, она консервирует и одаривает меня всякими баночками на зиму. Отличная зелень, баклажаны, окра[4] целыми бушелями, всяческие тыквы. Не представляю, как ей удается защищать от жучков помидоры, но удается. И отличные, надо сказать, помидоры.
В тот вечер лил сильный дождь. Я достала горшочек Идиной капусты с помидорами, съела последний ломоть кукурузного хлеба. Потом занялась подсчетом финансов, потому что в последнее время случились целых две неприятности: автобусный билет подорожал до пятнадцати центов и арендная плата выросла, теперь двадцать девять долларов в месяц. Я работаю на мисс Лифолт с восьми до четырех, шесть дней в неделю, кроме субботы. Каждую пятницу получаю сорок три доллара, в месяц выходит сто семьдесят два. Это означает, что после того, как заплачу за свет, воду, газ и за телефон, у меня остается тринадцать долларов пятьдесят центов на еду, одежду, парикмахерскую и пожертвования в церковь. Не говоря уж о том, что отправить по почте все эти счета стоит целый никель. А мои рабочие туфли так износились, что почти каши просят. Новая пара стоит семь долларов, так что, похоже, придется мне сидеть на капусте с помидорами, пока не превращусь в Братца Кролика. Благослови Господь Иду Пик, а то мне вообще нечего было бы есть.
Звонит телефон, и я аж подпрыгиваю от неожиданности. Не успела поздороваться, как слышу голос Минни. Она сегодня задержалась на работе.
– Мисс Хилли отправляет мисс Уолтер в дом престарелых. Мне нужно искать новую работу. И знаешь когда? На следующей неделе.
– О нет, Минни.
– Я уже начала, обзвонила сегодня десять дам. Ни малейшего интереса.
Не хочется говорить вслух, но я не удивлена.
– Завтра же с утра первым делом спрошу мисс Лифолт, не знает ли она, кому нужна прислуга, и…
– Погоди-ка, – обрывает меня Минни. Слышу голос мисс Уолтер и как Минни отвечает: – Я, по-вашему, кто? Шофер? Не повезу я вас в загородный клуб в проливной дождь.
Хуже всего для карьеры прислуги, помимо воровства, длинный язык. Правда, Минни такая замечательная стряпуха, что иногда это перевешивает.
– Не переживай, Минни. Мы найдем тебе кого-нибудь глухого как тетерев, вроде мисс Уолтер.
– Мисс Хилли тут уговаривает пойти к ней работать.
– Что?! – И продолжаю со всей суровостью, на которую способна: – Значит, так, Минни, я буду содержать тебя сама, но не позволю тебе работать на эту злобную ведьму.
– Ты с кем, по-твоему, разговариваешь, Эйбилин? С мартышкой? С таким же успехом я могу пойти работать на Ку-клукс-клан. И ты знаешь, я никогда не отберу работу у Юл Мэй.
– Прости бога ради. Просто я очень занервничала, когда речь зашла о мисс Хилли. Я позвоню мисс Кэролайн из «Жимолости», может, она кого-нибудь знает. И мисс Рут позвоню, она такая милая, такая жалостливая. Бывало, каждое утро прибиралась в доме, так что мне только и дел оставалось, что составлять ей компанию. Муж у нее умер от скарлатины, ох-ох-ох.
– Спасибо, Эй. А теперь давайте-ка, мисс Уолтер, съешьте фасолинку за мое здоровье. – Минни прощается и кладет трубку.
На следующее утро старый зеленый грузовик опять стоял на том же месте. Работы уже начались, но сегодня мистера Лифолта поблизости не наблюдалось. Он, наверное, понял, что проиграл битву еще до ее начала.
Мисс Лифолт сидит за кухонным столом в своем синем клетчатом халате и болтает по телефону. У Малышки вся мордашка перемазана чем-то красным, девчушка теребит маму за коленки, чтобы та на нее поглядела.
– Доброе утро, маленькая, – здороваюсь я.
– Мама! Мама! – Малышка пытается вскарабкаться мамочке на колени.
– Нет, Мэй Мобли, – спихивает ее мисс Лифолт. – Мама разговаривает по телефону. Дай маме поговорить.
– Мама, на ручки, – хнычет Мэй Мобли.
– Не-ет, – шипит мисс Лифолт.
Торопливо сгребаю Малышку в охапку и тащу умываться, но она продолжает выворачиваться и звать «мама, мама», чтоб на нее обратили внимание.
– Как ты мне и советовала сказать, – кивает мисс Лифолт телефонной трубке. – Когда мы соберемся переезжать, это увеличит стоимость дома.
– Ну-ка, маленькая, давай сюда ручки, в водичку.
Но Малышка вырывается. Пытаюсь намылить ей пальчики, а она вертится туда-сюда, ужом вьется у меня в руках. Выскальзывает, бежит к матери и, вскинув подбородок, дергает телефонный провод изо всех своих силенок. Трубка вылетает из руки мисс Лифолт и с грохотом падает на пол.
– Мэй Мобли! – сердито говорю я.
Бросаюсь к ней, но мисс Лифолт успевает раньше. Губы изогнуты в жуткой улыбке. Шлепок по голым ножкам такой силы, что даже я подпрыгиваю от боли.
Потом мисс Лифолт хватает Мэй Мобли за руку.
– Не смей больше трогать телефон! – отрывисто произносит она, на каждом слове дергая маленькую ручку. – Эйбилин, сколько раз повторять, чтоб вы держали ее подальше от меня, когда я говорю по телефону!
– Простите, – бормочу я, подхватываю Мэй Мобли, пытаюсь обнять, но она орет во весь голос, личико багровое, и принимается вдобавок колотить меня. – Успокойся, маленькая, все хорошо, все…
Мэй Мобли кричит еще громче и – бац! – стукает меня кулачком прямо по уху.
Мисс Лифолт вопит, указывая на дверь:
– Эйбилин, убирайтесь отсюда, обе!
Уношу девочку из кухни. Я так жутко разозлилась на мисс Лифолт, что даже язык прикусила. Если бы эта дура хоть немножко внимания уделила собственному ребенку, ничего бы и не случилось! В комнате малышки я усаживаюсь в кресло-качалку. Мэй Мобли рыдает мне в плечо, а я поглаживаю бедняжку по спинке, радуясь, что она не видит сейчас моего лица. Не хочу, чтоб она подумала, будто это я на нее так разозлилась.
– Успокоилась, детка? – шепчу я.
Ухо еще побаливает от ее крошечного кулачка. Как я рада, что она стукнула меня, а не свою мамочку, а то не знаю, что бы эта женщина с ней сотворила. Опускаю взгляд и вижу красный отпечаток ладони на голой ножке.
– Я здесь, маленькая, Эйби с тобой. – Покачиваюсь и поглаживаю, покачиваюсь и поглаживаю.
Но Малышка все плачет и плачет.
К полудню, когда начинается мой сериал по телевизору, во дворе под навесом становится тихо. Мэй Мобли сидит у меня на коленях, помогает чистить фасоль. Она все еще немножко нервничает после утреннего. Я, наверное, тоже, но я-то затолкала свои чувства поглубже, где о них можно не беспокоиться.
Мы идем в кухню, и я готовлю Малышке сэндвич с колбасой. Рабочие на улице устраиваются перекусить в своем грузовике. Все, слава богу, мирно. Улыбаюсь Малышке, протягиваю ей клубничку. Как хорошо, что я оказалась рядом, когда случилась вся эта история с ее мамашей. Страшно подумать, что могло произойти, не будь меня. Она заталкивает клубнику в рот, улыбается в ответ. Думаю, она тоже так считает.
Мисс Лифолт дома нет, так что решаю позвонить Минни в дом мисс Уолтер, выяснить, не нашла ли она работу. Но только я направляюсь к телефону, как в заднюю дверь стучат. На пороге один из рабочих. Совсем уже старик. В комбинезоне поверх белой рубашки.
– Здрасьте, мэм. Можно попросить у вас водички?
– Нет проблем, – отвечаю я.
Не узнаю его. Должно быть, живет где-то в южной части города. Достаю из буфета бумажный стаканчик. Остались со дня рождения Мэй Мобли, с нарисованными шариками. Я знаю, мисс Лифолт не понравится, если я дам ему стеклянный стакан.
Он выпивает воду залпом и возвращает стаканчик. Лицо у него очень уставшее. И в глазах какая-то тоска.
– Как дело движется? – интересуюсь я.
– Работаем. Но воды пока нет. Думаю, проложим трубу оттуда, от дороги.
– Другому парню нужно попить?
– Было бы очень любезно с вашей стороны, – кивает он, и я иду за вторым детским стаканчиком для его товарища, наполняю водой из-под крана.
Но он не сразу несет его напарнику.
– Прошу прощения, – начинает он, – но где тут… – Он переминается, рассматривает свои ботинки. – Где я мог бы… отлить?
Он поднимает голову, и с минуту мы оба молча пялимся друг на друга. Забавно это все, однако. Не так, чтоб хохотать до упаду, но, знаете, когда думаешь: вот это да. В доме два туалета, еще один строится, а все равно нет места, где бы мужчина мог сделать свои дела.
Я никогда еще не оказывалась в таком положении. Молодой парень, Роберт, который прибирает двор каждые две недели, думаю, справляет нужду до прихода сюда. Но этот мужчина, он старый. Руки все в морщинах. Семьдесят лет тревог оставили много следов на его лице, оно как дорожная карта.
– Э-э… Думаю, вам лучше сходить в кусты, за домом, – слышу свой голос. Бог свидетель, многое я бы отдала, чтобы оказаться сейчас в другом месте. – Там собака, но она вас не тронет.
– Ладно, – отвечает он. – Спасибо.
И медленно он возвращается со стаканом воды для своего напарника.
Стук и земляные работы продолжаются весь оставшийся день.
А весь следующий день они стучат и копают прямо перед домом. Я не задаю мисс Лифолт никаких вопросов об этом деле, а мисс Лифолт ничего не объясняет. Только каждый час открывает заднюю дверь посмотреть, что там к чему.
В три часа шум прекращается, мужчины садятся в грузовик и уезжают. Мисс Лифолт, глядя им вслед, шумно вздыхает. Потом прыгает в машину и уезжает по своим делам, которыми обычно и занимается, когда не переживает из-за пары цветных мужиков, околачивающихся около ее дома.
Вскоре звонит телефон.
– Мисс Лиф…
– Она всем в городе рассказала, что я воровка! Поэтому я не могу найти работу! Эта стерва превратила меня в самую наглую и болтливую горничную округа Хиндс! К тому же уголовницу!
– Погоди, Минни, переведи дух…
– Сегодня утром перед работой я пошла к Ренфроу из «Платанов», так мисс Ренфроу меня едва с лестницы не спустила. Говорит, мисс Хилли ей все обо мне рассказала, мол, все уже знают, что я украла подсвечники у мисс Уолтер!
Слышу, как орет Киндра, и удивляюсь, почему это Минни уже дома. Обычно она не уходит с работы раньше четырех.
– А я ведь только вкусно кормила старуху и ухаживала за ней!
– Минни, я знаю, что ты честная женщина. Господь тому свидетель.
Голос понижается – будто пчелы в сотах жужжат:
– Когда я пришла к мисс Уолтер, мисс Хилли была уже там и попыталась всучить мне двадцать долларов. Говорит: «Возьмите. Я знаю, вы нуждаетесь». А я чуть не плюнула ей в лицо. Но не плюнула. Нет, сэр, – и она аж запыхтела, – я сделала хуже.
– Что ты сделала?
– Не скажу. Никому не скажу про тот пирог. Но она получила то, что заслужила!
Минни теперь причитает в полный голос, а меня охватывает ужас. Не стоит затевать опасных игр с мисс Хилли.
– Я никогда больше не найду работу, Лерой меня убьет…
Плач Киндры все громче. Минни бросает трубку, даже не попрощавшись. Не возьму в толк, что это она там толковала о пироге. Боже, зная Минни, думаю, это определенно что-то нехорошее.
Вечером я сорвала пучок салата и большой помидор в огороде Иды. Поджарила кусочек ветчины – чуть сдобрить свои сухие оладьи. Шевелюра моя уже закручена на розовые бигуди, забрызгана лаком для волос. Весь вечер я думала о Минни и беспокоилась. Надо бы выкинуть это все из головы, если собираюсь сегодня заснуть.
Сажусь за стол поужинать, включаю радио. Маленький Стиви Уандер поет «Кончики пальцев». Этому пареньку дела нет до того, что он цветной. Ему всего двенадцать, он слепой, но уже распевает по радио. Когда песня кончается, я кручу настройку, пропускаю проповедь пастора Грина и останавливаюсь на станции WBLA. Передают настоящий южный блюз.
Люблю в темноте слушать эти стонущие, тягучие звуки. Кажется, что дом полон людей. Я словно вижу их, покачивающихся в такт музыке. Когда выключаю верхний свет, представляю, что мы в «Вороне». Маленькие столики, лампы с красными абажурами. Май или июнь, тепло. Мой парень Клайд ослепительно улыбается мне и говорит: «Дорогая, хочешь выпить?» А я отвечаю: «“Блэк Мэри? чистую», а потом смеюсь сама над собой – сижу тут в кухне, мечтаю, а сама в жизни не пробовала ничего крепче лиловой «Ниха»[5].
Минни Мемфис[6] поет по радио про то, что не стоит жарить постное мясо, то есть на самом-то деле про то, что любовь не длится долго. Время от времени я задумываюсь, что могла бы найти другого мужчину, кого-нибудь в нашей церкви. Проблема в том, что я люблю Господа и мужчина никогда не сможет занять такое же важное место в моей жизни. Мужчины, которые мне нравятся, обычно из тех, что сбегают сразу, как потратили все ваши денежки. Такую ошибку я уже совершила двадцать лет назад. Когда Клайд бросил меня ради дешевой бесстыжей шлюхи с Фэриш-стрит, по прозвищу Какао, я решила, что с мужчинами завязываю навсегда.
Кошачий визг за окном возвращает меня в мою холодную кухню. Выключаю радио, включаю свет и вытаскиваю из сумочки молитвенник. Мой молитвенник – это обычный синий блокнот, купленный в магазине «Бен Франклин»[7]. Пишу я карандашом, так что могу стирать, пока не получится как надо. Я начала писать молитвы еще в детстве. Когда в седьмом классе я сказала учительнице, что не смогу больше ходить в школу, потому что должна помогать маме, мисс Росс чуть не расплакалась.
– Ты самая смышленая в классе, Эйбилин, – сказала она. – И если хочешь сохранить это, единственный способ – читать и писать каждый день.
Вот я и начала записывать молитвы вместо того, чтобы просто произносить их. Но никто с тех пор не называл меня смышленой.
Переворачиваю страницы своего молитвенника, смотрю, кто у меня сегодня. На этой неделе несколько раз я подумывала, не внести ли в список мисс Скитер. Не знаю даже почему. Она всегда такая милая. Ужасно любопытно, к чему все-таки она вела, когда в кухне у мисс Лифолт спросила, не хочу ли я все изменить. Не говоря уж о расспросах про Константайн, няньку, которая вырастила ее. Я знаю, что произошло между Константайн и матушкой мисс Скитер, и ни за что не расскажу ей эту историю.
Но дело-то в том, что начни я молиться за мисс Скитер, и разговор точно продолжится в следующий раз, как мы встретимся. И в следующий, и еще раз. Потому что с молитвой всегда так. Это как электричество, от нее все начинает работать. А история с туалетом – это совсем не то, о чем хочется беседовать.
Просматриваю свой список. Под номером один моя Мэй Мобли, потом идет Фанни Лу из церкви, хворающая ревматизмом. Мои сестры Инес и Мэйбл, они живут в Порт-Гибсоне, у них на двоих восемнадцать детей, и у шестерых из них грипп. Если список выходит короткий, я добавляю противного вонючего белого старика, который живет за магазином, он сошел с ума, выпив гуталину. Но сегодня список довольно длинный.
Посмотрим, кого еще я в него включила. Конечно же, Бертрину Бессемер! Все знают, что мы с Бертриной не выносим друг друга с тех пор, как она обозвала меня тупой черномазой за то, что я вышла замуж за Клайда много лет назад.
– Минни, – спросила я в прошлое воскресенье, – почему Бертрина попросила меня молиться за нее?
Мы как раз шли домой после дневной службы. Минни и говорит:
– Ходят слухи, что твои молитвы имеют силу, результат получается лучше, чем в прочих случаях.
– Как это?
– Эвдора Грин, помнишь, она ногу сломала, ты за нее помолилась, и уже через неделю она ходила. А Исайя упал с грузовика с хлопком, в тот же вечер ты за него помолилась, и на следующий день он вернулся на работу.
Слушая ее, я думала, почему же я не молилась за Трилора. Может, поэтому Господь и забрал его так быстро. Не хотел спорить со мной.
– Снафф Вашингтон, – продолжала Минни. – Лолли Джексон – черт, Лолли попала в твой список и через два дня встала с инвалидного кресла, как будто ее Иисус коснулся. Всем в округе Хиндс об этом известно.
– Но я тут ни при чем. Это просто молитва.
– Но Бертрина… – Минни расхохоталась и говорит: – Помнишь Какао, с которой Клайд сбежал?
– Пффф. Знаешь ведь, никогда ее не забуду.
– Через неделю после того, как Клайд тебя бросил, я услыхала, что Какао проснулась как-то утром, а пиписка у нее словно тухлая устрица. Три месяца вылечиться не могла. Так Бертрина – лучшая подружка Какао этой. Она-то уж знает, что твоя молитва действует.
У меня аж челюсть отвалилась. Почему же она раньше молчала?
– Ты что, хочешь сказать, люди думают, будто я пользуюсь черной магией?
– Я знала, что ты начнешь волноваться, если тебе рассказать. Просто люди думают, что у тебя связь с Ним поближе, чем у прочих. Мы все на прямой линии с Господом, но ты – ты говоришь ему прямо на ухо.
На плите зашумел чайник, возвращая меня к реальности. Что ж, наверно, надо решиться и внести мисс Скитер в список, но не знаю, как начать. Это ведь будет напоминать о том, о чем я думать не хочу, – что мисс Лифолт строит для меня отдельную уборную, потому что считает, будто я заразная. А мисс Скитер спрашивает, не хочу ли я все изменить, как будто изменить Джексон, штат Миссисипи, – это то же самое, что заменить электрическую лампочку.
Чищу я фасоль в кухне у мисс Лифолт, а тут звонит телефон. Хорошо бы это Минни, скажет, что нашла кое-что. Я уже обзвонила всех, кого знала, и все мне ответили одно и то же: «Нам не нужна прислуга». Но на самом деле они имели в виду «Нам не нужна Минни».
Хотя в последний раз Минни отработала три дня назад, вчера вечером мисс Уолтер позвонила ей потихоньку, попросила прийти сегодня, потому что в доме-де стало слишком пусто, да и почти всю мебель мисс Хилли уже вывезла. Я так и не знаю, что произошло у Минни с мисс Хилли. И пожалуй, знать не хочу.
– Резиденция Лифолт.
– Э-э, здрасьте. Это… – Дама запнулась, откашлялась. – Здравствуйте. Можно… Могу я говорить с Элизабет Лифолт?
– Мисс Лифолт сейчас нет дома. Что-нибудь передать ей?
– О! – восклицает она, хотя переживать так совершенно не из-за чего.
– Могу я узнать, кто звонит?
– Это… Селия Фут. Муж дал мне этот номер, я лично не знакома с Элизабет, но… он сказал, она все знает про Праздник и Женскую лигу.
Это имя мне знакомо, но откуда – сразу не припомню. Говор у женщины такой, будто она из глухой деревни, ну, знаете, где в башмаки сено суют вместо чулок. Но голосок приятный, писклявенький такой. Короче, не похожа она на тех леди, что здесь бывают.
– Я передам ей, что вы звонили, – говорю. – Какой у вас номер?
– Я здесь совсем недавно, и… ну… это не совсем правда, вообще-то я тут уже порядком, уж больше года. Просто никого не знаю. Я не… часто выхожу в люди.
И к чему она мне все это рассказывает? Я же прислуга, эдак болтая со мной, она себе подружек не отыщет.
– Я думала, что могу чем-нибудь помочь с Праздником, не выходя из дома, – продолжает она.
Тут я вспоминаю, кто она такая. Это о ней мисс Хилли и мисс Лифолт вечно говорят всякие гадости, потому что она вышла замуж за бывшего ухажера мисс Хилли.
– Я передам ваше сообщение. Какой, вы сказали, у вас номер?
– О, я собиралась сходить в бакалею. Что ж, пожалуй, посижу дома и подожду.
– Если она вас не застанет, она оставит сообщение вашей прислуге.
– У меня нет прислуги. Вообще-то я собиралась спросить ее и об этом тоже, не посоветует ли она кого-нибудь подходящего.
– Вы ищете прислугу?
– Да вот пытаюсь найти кого-нибудь, кто сможет ездить в округ Мэдисон.
Нет, ну вы подумайте только.
– Я знаю очень хорошую женщину. Всем известно, какая она отличная стряпуха, и за детками вашими тоже приглядит. И у нее есть своя машина, чтоб доехать до вашего дома.
– О, ну… Все же я хотела бы посоветоваться с Элизабет. Я дала вам свой номер?
– Нет, мэм, – вздыхаю я. – Диктуйте.
Мисс Лифолт ни за что не рекомендует Минни, после вранья мисс Хилли.
Она диктует:
– Миссис Джонни Фут, Эмерсон, два-шестьдесят-шесть-ноль-девять.
На всякий случай все же сообщаю:
– Ее зовут Минни, ее телефон – Лэйквуд, восемь-четыре-четыре-три-два. Записали?
Малышка тянет меня за подол, лепечет:
– Животик болит…
Тут мне приходит в голову идея. Я говорю в сторону:
– Погодите-ка, что, мисс Лифолт? Хорошо, я ей передам. – И опять говорю прямо в трубку: – Мисс Селия, мисс Лифолт только что вошла, она говорит, что неважно себя чувствует, но чтоб вы не сомневались и позвонили Минни. Она говорит, что позвонит вам, если нужна будет помощь с Праздником.
– О! Передайте ей мое спасибо. И что я искренне надеюсь, что ей полегчает. И что она позвонит мне как-нибудь.
– Не забудьте, Минни Джексон, Лэйквуд, восемь-четыре-четыре-три-два. Постойте, что? – Протягиваю печенье Мэй Мобли, а самой так приятно от собственной хитрости. Я солгала, но нисколько не переживаю. И продолжаю: – Она говорит, чтоб вы никому не рассказывали, что она вам посоветовала Минни, потому как все ее подруги хотят ее нанять, и они очень огорчатся, если узнают, что она ее рекомендовала кому-то другому.
– Я никому не выдам ее секрет, если она не выдаст мой. Я не хочу, чтобы мой муж знал, что я наняла прислугу.
Ну, если это не идеальный случай, тогда я уж и не знаю.
Разговор закончился, и только я собираюсь набрать номер Минни, как в дверях появляется мисс Лифолт.
Да уж, незадача. Я дала этой мисс Селии домашний номер Минни, но сегодня-то Минни на работе, потому что мисс Уолтер одиноко. Она позвонит, а Лерой даст ей номер мисс Уолтер, потому что он дурак. И если на звонок мисс Селии ответит мисс Уолтер, все труды насмарку. Мисс Уолтер наверняка расскажет этой женщине все, что наплела мисс Хилли. Нужно связаться с Минни или Лероем, прежде чем это произойдет.
Мисс Лифолт направляется прямиком к себе в спальню и, как я и думала, первым делом виснет на телефоне. Сначала звонит мисс Хилли. Потом парикмахерше. Потом звонит в магазин насчет свадебного подарка. И болтает, болтает, болтает. Как закончила, сразу выходит и спрашивает, что у нас на ужин на этой неделе. Вытаскиваю блокнот, докладываю по списку. Нет, она не хочет свиные отбивные. Она хочет, чтобы муж соблюдал диету. Она хочет говяжью вырезку и зеленый салат. И сколько, по моему мнению, калорий в меренгах? И чтоб я не давала больше печенья Мэй Мобли, потому что та слишком толстая, и – и – и…
Господи! Эта женщина, которая слова лишнего не скажет, только «сделай то» да «пользуйся другой ванной», вдруг заговорила со мной, будто я ее лучшая подружка. Мэй Мобли выплясывает у мамочки под ногами, старается, чтобы ее заметили. И только мисс Лифолт наклоняется, чтобы чуть-чуть заняться ребенком, упс! В следующий миг вылетает за дверь, потому что она позабыла, видите ли, – у нее назначено важное дело, а время уже прошло.
Так спешу набрать номер, что пальцы не поспевают.
– Минни! Я нашла тебе работу. Но тебе нужно спешить к телефону…
– Она уже звонила. – Голос у Минни печальный. – Лерой дал ей номер.
– И мисс Уолтер ответила, – говорю я.
– Глухая ведь, старая жопа, а тут прямо чудо Господне, услышала телефонный звонок. Я в кухне возилась и не обратила внимания, но потом услыхала свое имя. А потом Лерой позвонил, я и узнала, в чем было дело. – Голос у Минни совсем измученный, а она ведь из тех, кто никогда не устает.
– Что ж, может, мисс Уолтер не передала ей сплетни, что распускает мисс Хилли. Никогда ведь не знаешь наверняка. – Но даже я не такая дура, чтоб в это поверить.
– Даже если и так, мисс Уолтер все знает про то, как я отомстила мисс Хилли. Ты же не в курсе, какую Кошмарную Ужасность я натворила. Не хочу, чтоб ты когда-нибудь узнала. Уверена, мисс Уолтер рассказала той женщине, что я сам дьявол в юбке. – Голос звучит замогильно. Как будто магнитофонная запись на очень медленной скорости.
– Прости. Я должна была позвонить раньше, чтоб ты успела сама подойти к телефону.
– Ты сделала все, что могла. Теперь мне уже никто не поможет.
– Я помолюсь за тебя.
– Спасибо. И спасибо, что пыталась мне помочь.
Заканчиваем, и я принимаюсь за уборку. Разговор с Минни меня напугал.
Она всегда была сильной женщиной, всегда боролась. После смерти Трилора она три месяца кряду каждый вечер приносила мне ужин. И каждый день приговаривала: «Ну уж нет, ты не оставишь меня одну на этой грешной земле», а скажу вам, я об этом всерьез подумывала.
Я уже и веревку приготовила, да Минни ее нашла. Веревка была Трилора, сохранилась с тех времен, когда он делал научный проект с блоками и колесами. Не знаю, решилась бы я, потому что это грех против Господа, но я была не в своем уме тогда. Минни, она не стала задавать никаких вопросов, просто вытащила ее из-под кровати, бросила в мусорное ведро и вынесла на улицу. Потом вернулась и деловито так потерла руки, будто просто прибралась, как обычно. Она вся – сама энергия, наша Минни. Но сейчас дело плохо. Не проверить ли сегодня, что у нее самой лежит под кроватью.
Ставлю на место бутылочку «Саншайн Клинер», чистящего средства, про которое дамы в телевизоре постоянно улыбаются. Надо подумать. Подходит Мэй Мобли, держится за животик и просит:
– Сделай не больно.
Утыкается личиком мне в колени. Глажу и глажу ее по волосикам, пока она почти мурлыкать не начинает – чувствует любовь от моей руки. А я все думаю про всех своих друзей, сколько они сделали для меня. И что они делают каждый день для белых женщин, на которых работают. И про боль в голосе Минни. И про Трилора, покоящегося в земле. Смотрю на Малышку и знаю, глубоко в душе, что ничего не смогу сделать, чтоб она не превратилась в такую же, как ее мама. И все это вместе обрушивается на меня. Я закрываю глаза и мысленно произношу молитву за саму себя. Но лучше от этого не становится.
Помоги, Господи, но с этим нужно что-то делать.
Малышка весь день цеплялась за мои ноги, я даже чуть не упала несколько раз. А я и не против. Мисс Лифолт с самого утра так ни слова и не сказала, ни со мной, ни с дочкой. Все строчила на своей машинке в спальне. Наверное, хочет еще что-нибудь прикрыть, что ей не нравится в доме.
Потом мы с Мэй Мобли пошли в гостиную. Мне нужно перегладить гору рубашек мистера Лифолта, а после приготовить жаркое. Ванные я уже вымыла, белье поменяла, ковры пропылесосила. Я всегда стараюсь закончить дела пораньше, чтобы мы с Малышкой могли побыть вместе и поиграть.
Тут мисс Лифолт входит, видит, что я глажу. Она иногда так делает. Нахмурится и смотрит. А если я гляну в ее сторону, тут же поспешно улыбается. Взбивает волосы сзади немножко, чтоб выглядели попышнее.
– Эйбилин, у меня для вас сюрприз. – И широко так улыбается. Зубы, правда, не показывает, только губами улыбается. – Мы с мистером Лифолтом решили построить для вас собственную отдельную ванную комнату. – Хлопает ладошками и кивает в сторону окна: – Снаружи, в гараже.
– Да, мэм. (Где, она думает, я была все это время?)
– Итак, отныне, вместо того чтобы пользоваться гостевым туалетом, вы можете использовать собственный. Разве не замечательно?
– Да, мэм.
Продолжаю гладить. Телевизор включен, и сейчас начнется моя программа. А она стоит там и пялится на меня.
– То есть вы можете воспользоваться им прямо сейчас, понимаете?
Я на нее не смотрю. Не хочу связываться, но она не отстает:
– Не хотите взять бумагу и пойти туда, опробовать?
– Мисс Лифолт, мне нет нужды идти туда прямо сейчас.
Мэй Мобли тянет ручки ко мне из манежа, просит:
– Мэй Мо соку?
– Сейчас принесу тебе сок, детка, – отзываюсь я.
– О… – Мисс Лифолт нервно облизывает губы. – Но потом вы пойдете туда и будете пользоваться тем туалетом, то есть… только им, понятно?
На мисс Лифолт много косметики, густой такой, плотной. Эта желтоватая маска размазана и по губам, так что сразу и не скажешь, есть ли у нее рот. И я говорю то, что она хочет слышать:
– Отныне я буду пользоваться своим отдельным туалетом для цветных. И еще раз тщательно вымою хлоркой ванную комнату для белых.
– Ну, спешить не стоит. Это можно сделать в любое время сегодня.
Но, судя по тому, что она продолжает стоять там и теребить обручальное кольцо, она ждет, что я все сделаю прямо сейчас.
Медленно опускаю утюг, чувствуя, как прорастает в моей груди горькое зерно, поселившееся там после смерти Трилора. Не знаю, что сказать ей в ответ. Я все понимаю, но молчу. И понимаю, что она тоже не может сказать то, что хочет. И это так странно, потому что никто ничего не говорит, но мы все-таки умудряемся вести разговор.
Skeeter (амер.) – комарик, москит. – Здесь и далее примеч. перев.
Консервированный жир-разрыхлитель для выпечки, на основе хлопкового масла.
Роза Паркс – зачинательница движения за права чернокожих граждан США, «мать движения за гражданские права». Благодаря ее выступлениям в 1956 году Верховный суд США вынес постановление о недопустимости расовой сегрегации в общественном транспорте.
Окра, или бамия, – однолетняя овощная культура, очень популярная в южных штатах Америки.
Безалкогольный напиток с фруктовым вкусом.
Знаменитая блюзовая певица и гитаристка.
Сеть магазинов, торгующих уцененными товарами.