На серебряных приборах мисс Лифолт сегодня особенно много пятен. Из-за сильной влажности, должно быть. Обхожу вокруг стола, заново полируя каждый предмет и заодно проверяя, все ли на месте. Молодой Человечек, он у нас начал таскать блестящие штучки – ложки, монетки, заколки для волос. И прячет их у себя в подгузнике. Меняешь, бывало, подгузник, а там прямо сундук с сокровищами.
Звонит телефон в кухне.
– У меня сегодня есть новости, – докладывает Минни.
– Что слышно?
– Мисс Ренфроу говорит, она знает, что тортик тот съела Хилли, – хихикает Минни, а у меня сердце сразу бьется раз в десять быстрее.
– Боже, мисс Хилли явится через пять минут. Ей лучше поскорее погасить этот пожар. – Как странно, что мы за нее переживаем. В голове не укладывается.
– Я звонила однорукой Эрнес… – Минни замолкает. Должно быть, мисс Селия появилась. – Все в порядке, она вышла. Так вот, я звонила однорукой Эрнестине, и та сказала, что мисс Хилли весь день вопила по телефону. И мисс Клара, она тоже знает про Фанни Амос.
– Она ее уволила?
Мисс Клара отправила сына Фанни Амос в колледж, это одна из лучших историй в книге.
– Да вовсе нет. Просто сидела, совсем обалдевшая, с книжкой в руке.
– Позвони, если еще что узнаешь, – говорю я. – И не волнуйся, что мисс Лифолт будет спрашивать, кто это. Я скажу, что у меня сестра болеет. (Господи, Ты же не покараешь меня за эту ложь? Что мне совершенно ни к чему, так это больная сестра.)
Через несколько минут звонят в дверь, а я делаю вид, что не слышу. Боюсь взглянуть в лицо мисс Хилли после всего, что она наговорила мисс Скитер. Как я могла написать про эту дурацкую царапину. Иду в свою уборную, спокойно подумать, что же будет, если придется расстаться с Мэй Мобли. Господи, молю я, если меня не будет, пускай рядом с ней окажется кто-нибудь добрый. Не оставляй ее с мисс Тейлор, которая учит, что все черные – грязные, и с бабушкой, которая больно щиплет за оплошности, и с ледяной мисс Лифолт. В дверь продолжают звонить, а я не обращаю внимания. Сделаю это завтра, обещаю я себе. Просто на всякий случай. Попрощаюсь с Мэй Мобли.
Когда я возвращаюсь в дом, дамы уже за столом. Мне слышны их голоса, громче всех – мисс Хилли. Прижимаю ухо к двери, а выйти в гостиную боюсь.
– …Не Джексон. Эта книжонка – просто дрянь. Уверена, это все выдумала какая-нибудь черномазая…
Слышу скрип стула – мисс Лифолт собирается идти искать меня. Дольше тянуть нельзя.
Открываю дверь, в руках у меня кувшин с холодным чаем. Обхожу стол, не поднимая глаз.
– Я слышала, что «Бетти» – это, возможно, наша Шарлин, – говорит мисс Джини, тараща глаза.
Мисс Лу-Анн, что сидит рядом с ней, глядит в сторону, будто ей все равно. Хочется похлопать ее по плечу, ободрить. Я хотела бы сказать ей, как я рада, что именно она хозяйка Ловинии, но понимаю, что нельзя. И мисс Лифолт ничего сказать не могу, потому что та лишь хмурится, как обычно. А вот у мисс Хилли лицо багровое, точь-в-точь перезревшая слива.
– А прислуга из четвертой главы? – не унимается мисс Джини. – Я слышала, как Сиси Таккре говорила…
– Эта книга не про Джексон! – визжит мисс Хилли, я вздрагиваю от неожиданности и нечаянно выплескиваю чай на ее пустую тарелку.
– Вы пролили, Эйбилин, – ледяным тоном произносит она.
– Простите, я…
– Вытрите.
Дрожащей рукой протираю тарелку салфеткой, которой придерживаю кувшин.
Она смотрит мне прямо в лицо. Я опускаю голову.
– Принесите чистую тарелку. По которой вы не возили грязной тряпкой.
Подаю ей другую тарелку. Она внимательно изучает ее, даже обнюхивает. Потом поворачивается к мисс Лифолт:
– Этих людей невозможно обучить даже навыкам чистоплотности.
Приходится задержаться допоздна у мисс Лифолт. Мэй Мобли засыпает, я достаю свой молитвенник, начинаю записывать. Я очень рада за мисс Скитер. Она звонила сегодня утром, сказала, что получила работу. Через неделю она уезжает в Нью-Йорк! При каждом резком звуке я вздрагиваю – все кажется, что сейчас войдет мисс Лифолт и объявит, что ей известна правда. Даже дома никак не могу успокоиться, поэтому в кромешной тьме отправляюсь к Минни. Она сидит за столом, читает газету. Поздний вечер – единственное время, когда она не чистит что-нибудь, не убирает, не кормит кого-то, никого не воспитывает. В доме такая тишина, что мне немножко не по себе.
– А где все?
– Ушли спать или на работу, – пожимает она плечами.
Придвигаю стул, усаживаюсь.
– Хотелось бы мне знать, что будет, – говорю я. – Понимаю, надо радоваться, что мне пока не высказали все в лицо, но ожидание сводит с ума.
– Что-то обязательно будет. Скоро, – небрежно замечает Минни, будто мы любимый сорт кофе обсуждаем.
– Минни, как ты можешь оставаться такой спокойной?
Она поднимает голову, кладет руку на живот, который порядком надулся за последние две недели:
– Знаешь мисс Шотар, у которой работает Вилли Мэй? Она вчера спросила Вилли Мэй, неужели обращается с ней так же плохо, как та ужасная леди в книге? Вилли Мэй и сказала, что та, конечно, не пирог с изюмом, но не такая уж плохая.
– Что, так и спросила?
– А потом Вилли Мэй рассказала хозяйке, как с ней обращались другие белые леди, про все плохое и хорошее, а хозяйка слушала. Вилли Мэй говорит, за тридцать семь лет они впервые сидели за одним столом.
Не считая Ловинии, это первая добрая весть. Я стараюсь радоваться, но тут же возвращаюсь к своему:
– А что мисс Хилли? Что насчет того, о чем говорила мисс Скитер? Минни, неужели ты совсем не волнуешься?
Минни откладывает газету:
– Послушай, Эйбилин, не стану тебя обманывать. Я боюсь, что Лерой меня убьет, если узнает. Боюсь, что мисс Хилли подожжет мой дом. Но… не могу объяснить… но у меня такое чувство – все будет так, как должно быть.
– Правда?
– Господи, – усмехается Минни. – Я уже начинаю говорить в точности как ты, верно? Старею, должно быть.
Шутливо пинаю ее. Но все же понять не могу. Мы сделали смелое и доброе дело. Может, Минни не хочет портить ощущение – мол, пускай случится все, что случается со смелыми и добрыми. Даже самое дурное.
Минни уставилась в газету, но, понаблюдав, замечаю – она не читает. Смотрит на буквы, а сама мыслями далеко. На улице хлопает дверь автомобиля, и Минни вздрагивает. Значит, и она боится, просто старается не показывать. Но почему? Странно. Почему она скрывает свои чувства?
И вдруг до меня доходит. Как же я раныне-то не догадалась? Минни вставила в книжку историю про шоколадный торт, чтобы защитить всех нас. Не себя, а меня и всех остальных. Она понимала, что ее собственные проблемы с мисс Хилли станут только серьезнее. Но все равно пошла на это, ради остальных. И не хочет, чтобы кто-нибудь заметил, как ей страшно.
Потянувшись к ней, крепко сжимаю руку:
– Ты очень хороший человек, Минни.
Она закатывает глаза и смешно высовывает язык, будто ей тарелку собачьих галет предложили.
– Я так и знала, у тебя старческое слабоумие, – констатирует Минни.
И мы хихикаем. Уже поздно, мы устали, но она поднимается, наливает себе еще кофе, готовит чашку чая для меня. И мы еще долго сидим и болтаем у нее на кухне.
Суббота, вся семья Лифолт в сборе, плюс я. Даже мистер Лифолт сегодня дома. Моя книжка пропала с ночного столика. Я и не знаю, куда она ее сунула. Потом замечаю на диване сумочку мисс Лифолт – книга внутри. Значит, куда-то ее брала с собой. Закладки явно нет.
Хочется заглянуть ей в глаза и спросить, что ей известно, но мисс Лифолт почти весь день торчит в кухне, готовит какой-то торт. И не пускает меня помочь. Мол, это не обычный пирог из тех, что готовлю я, а особый рецепт из журнала «Гурмэ». Завтра к обеду у нее гости из ее церковного прихода, по этому поводу столовая битком набита парадным барахлом. Мисс Лифолт даже одолжила три блюда у мисс Лу-Анн и восемь приборов из фамильного серебра мисс Хилли, потому что ожидается четырнадцать человек, а Господь, видать, запрещает им пользоваться обычными железными вилками.
Молодой Человечек и Мэй Мобли играют в спальне. Мистер Лифолт бродит по дому. Время от времени он останавливается у двери в комнату Мэй Мобли, потом идет дальше. Думает, поди, что надо бы позаниматься с детьми, раз уж он дома в субботу, но, наверное, не знает как.
Так что мне особо и деваться некуда. Только два часа, но я уже вымыла весь дом, отскребла ванные, выстирала белье. Выгладила все, вплоть до морщин на собственном лице. Из кухни меня выгнали, но не хочется, чтоб мистер Лифолт решил, будто у меня и дел-то, что играть с детишками, и пока мистер Лифолт топчется в гостиной, заглядываю к детям.
Мэй Мобли держит в руке листок бумаги, что-то объясняет Россу Она любит играть в школу с братиком.
Возвращаюсь в гостиную, принимаюсь во второй раз протирать несуществующую пыль. Наверное, не стоит устраивать сегодня прощание с Малышкой, раз уж такая толпа народу в доме соберется.
– А сейчас мы с тобой поиграем, – слышу я голосок Мэй Мобли. – Ты садись вот сюда, за стойку, как будто это «Вулворт», а ты чернокожий. И ты должен сидеть не двигаясь, неважно, что я делаю, а то попадешь в тюрьму.
Я пулей мчусь в детскую, но мистер Лифолт уже там, наблюдает из-за двери. Я останавливаюсь позади него.
Мистер Лифолт озадаченно смотрит, скрестив руки на груди и чуть склонив голову набок. Сердце у меня колотится со скоростью тысячу миль в час. Никогда прежде я не слышала, чтоб Мэй Мобли рассказывала кому-нибудь наши тайные истории. Только мне – и то когда никого рядом, только стены дома. Но сейчас она увлечена игрой и даже не замечает, что папа ее слушает.
– Так… – Мэй Мобли устраивает малыша на высоком стульчике. – Росс, ты сидишь за стойкой «Вулворта». Не вставай.
Я не могу вымолвить ни слова. Мэй Мобли на цыпочках подбирается к Россу сзади и высыпает ему на голову карандаши из коробки. Карандаши со стуком падают на пол, Молодой Человечек хмурится, но сестра грозно предупреждает:
– Ты не должен двигаться. Ты должен быть храбрым. И никакого на… ни… насилия.
Потом она принимается дразнить его, высунув язык, тычет в него ножками куклы, а Молодой Человечек глядит на нее, будто говоря: «Почему это я терплю такие глупости?» После чего сползает со стула и обиженно хнычет.
– Проиграл! – радуется Малышка. – А теперь давай поиграем в «покиньте-автобус», тебя будут звать Роза Паркс.
– Кто научил тебя таким вещам, Мэй Мобли? – вмешивается мистер Лифолт, а Малышка вскидывает головку и глядит на него, словно привидение увидела.
У меня будто все кости разом размягчились. Внутри все кричит: иди туда, защити ее, но я даже вдохнуть толком не могу Малышка смотрит прямо на меня, мистер Лифолт оборачивается, замечает меня, опять глядит на дочь.
– Не знаю…
Мэй Мобли отворачивается, собирает игрушки, разбросанные по полу. Я понимаю, о чем она думает. Если займется чем-нибудь и не будет обращать внимания на взрослых, ее оставят в покое.
– Мэй Мобли, папа задал тебе вопрос. Где ты научилась таким вещам? – Он наклоняется к дочери.
Лица мне не видно, но знаю, что он улыбается, потому что Мэй Мобли смущается и кокетничает. Все девочки любят своих пап. И вдруг она произносит громко и четко:
– Мисс Тейлор научила.
Мистер Лифолт выпрямляется. Идет в кухню, я за ним. Он решительно берет мисс Лифолт за плечо, разворачивает к себе и приказывает:
– Завтра же. Ты пойдешь в школу и переведешь Мэй Мобли в другой класс. И чтобы больше никаких мисс Тейлор.
– Как? Я же не могу просто взять и сменить учителя…
Затаив дыхание, я молю: «Конечно, можете. Пожалуйста».
– Сделаешь, как я говорю. – И мистер Лифолт выходит из кухни – как все мужчины, когда не желают слышать никаких объяснений.
Все воскресенье я не перестаю благодарить Господа за то, что уберег Малышку от мисс Тейлор, и благодарность эта песней звучит у меня в ушах. Утром в понедельник мисс Лифолт при полном параде отправляется в школу Мэй Мобли – а я не могу сдержать улыбки, предвкушая, что будет.
Мисс Лифолт уходит, а мне надо заняться серебром мисс Хилли. Мисс Лифолт после вчерашнего обеда выложила его на кухонный стол. Я все перемыла и целый час чистила, недоумевая, как с этим делом справляется однорукая Эрнестина. Полировать «настоящее барокко» с его завитушками и загогулинами – занятие для двух рук.
Возвращается мисс Лифолт, бросает сумочку на стол, раздраженно цокает языком.
– Ох, я должна была вернуть серебро сегодня утром, но пришлось идти в школу к Мэй Мобли, а там мне сказали, что она простудилась, чихала все утро, и уже почти десять…
– Мэй Мобли заболела?
– Наверное. – Мисс Лифолт очень недовольна. – А я уже опаздываю в парикмахерскую. Когда закончите с серебром, отнесите его к Хилли. Я вернусь после ланча.
Начищенное добро мисс Хилли заворачиваю в голубую салфетку и иду к Молодому Человечку. Он только что проснулся, хлопает глазенками и улыбается мне.
– Ну-ка, Молодой Человечек, давайте наденем вам свежие штанишки.
Кладу его на пеленальный столик, снимаю мокрый подгузник. Да у нас тут целых три оловянных солдатика и заколка мисс Лифолт! Хорошо, что подгузник просто мокрый, а не кое-что посерьезнее.
– Парень, – смеюсь я, – да ты у нас как Форт Нокс.
Он весело хихикает и показывает на свою кроватку. Подхожу, поднимаю одеяло – ну точно, щетка для волос, мерная ложка и салфетка. Да, пора с этим что-то делать. Но не сейчас. Нужно спешить к мисс Хилли.
Усаживаю Молодого Человечка в коляску, и мы едем к дому мисс Хилли. На улице тепло, солнечно и тихо. Дверь нам открывает Эрнестина. Из левого рукава у нее торчит коротенькая коричневая культя. Я мало знакома с Эрнестиной, знаю только, что она любит поговорить и ходит в методистскую церковь.
– Привет, Эйбилин.
– Привет, Эрнестина, ты как будто меня ждала.
Она кивает, смотрит на Молодого Человечка. Тот глаз не сводит с ее культи, будто боится, что та вот-вот его схватит.
– Я пришла еще до того, как это случилось, – шепчет Эрнестина. – Я думала, ты слышала.
– Что слышала?
Эрнестина воровато оглядывается, потом наклоняется ко мне:
– Белая леди Флоры Лу, мисс Эстер. Она все высказала Флоре Лу сегодня утром.
– Она ее уволила?!
История Флоры Лу из печальных. Ей здорово досталось от хозяйки. Все считают мисс Эстер милой, а она каждое утро заставляла Флору мыть руки «специальным раствором». В конце концов дело дошло до чистой хлорки, руки отмылись добела. Флора показывала мне шрамы от ожогов.
– Мисс Эстер вытащила книжку и давай орать: «Это что, я? Это ты обо мне написала?» А Флора ей и говорит: «Нет, мэм, я этой книжки не писала. Я даже пятый класс не закончила, где мне». Но мисс Эстер не унималась: «Я же не знала, что хлорка обжигает руки, я не знала, что минимальная зарплата доллар двадцать пять! Если бы Хилли не объяснила всем, что это не Джексон, я бы тебя уволила, ты и оглянуться бы не успела». Ну, Флора Лу и говорит: «Так я что, не уволена?» А мисс Эстер визжит: «Уволена? Если я тебя выгоню, все сразу же поймут, что десятая глава – это про меня. Нет, ты будешь работать здесь до конца своих дней!» А потом мисс Эстер швырнула книжку на стол и велела Флоре Лу продолжать свои дела.
– Господи… – У меня даже перед глазами все поплыло. – Надеюсь… для всех остальных это тоже добром обернется.
Из дома доносится крик мисс Хилли, зовет Эрнестину.
– Я бы на это не рассчитывала, – шепчет Эрнестина.
Передаю ей узелок с серебром. Она подхватывает его здоровой рукой и, видать по привычке, протягивает заодно и культю.
Вечером разразилась страшная гроза. Гром грохочет, я сижу за столом в кухне и потею от ужаса. Вся трясусь, но пытаюсь записывать молитвы. Флоре Лу повезло, а что будет с остальными? Уж очень тяжко – сплошная неизвестность, и волнения, и…
Тук, тук, тук. Кто-то стучится в парадную дверь.
Кто это может быть? Часы над плитой показывают восемь тридцать пять. Ветер завывает все сильнее. Знакомый постучал бы в заднюю дверь.
На цыпочках подбираюсь поближе. Стук повторяется, я от страха чуть из башмаков не выпрыгиваю.
– Кто… там? – спрашиваю. А сама проверяю, заперто ли на замок.
– Это я.
С облегчением выдыхаю и распахиваю дверь. Мисс Скитер, мокрая и дрожащая. Под плащом прячет старую красную сумку.
– Я не могла подобраться к задней двери, грязь во дворе развезло, я увязла.
Она босиком, измазанные туфли держит в руках. Поспешно закрываю за ней дверь.
– Вас ведь никто не видел?
– Там вообще ничего не видно. Я бы позвонила, но из-за грозы телефон не работает.
Понимаю, что-то случилось, но все равно я так рада повидаться с ней перед ее отъездом в Нью-Йорк. Мы шесть месяцев не виделись. Обнимаю ее крепко-крепко.
– Ну-ка, дайте рассмотреть вашу новую прическу.
Мисс Скитер отбрасывает капюшон, встряхивает головой, и длинные волосы рассыпаются по плечам.
– Какая красота, – говорю я, и так оно и есть.
Она смущенно улыбается, опускает сумку на пол.
– А мама моего вида не выносит.
Я смеюсь, а потом собираюсь с духом – готовлюсь услышать дурные новости, которые она принесла.
– Магазины заказывают нашу книгу, Эйбилин. Миссис Штайн позвонила сегодня. Они собираются напечатать дополнительный тираж. Пять тысяч экземпляров.
– Я не… я и не знала, что так можно, – ахаю я. Наша книга попадет в пять тысяч домов – на книжные полки, ночные столики, даже в уборные, рядом с унитазом.
– Это принесет дополнительные деньги. Как минимум по сто долларов на каждого. Кто знает, может, и больше.
Прижимаю ладонь к груди. Я пока не потратила ни цента из первых денег – шестидесяти одного доллара, – а выходит, будет еще больше?
– И кое-что еще. – Мисс Скитер берет меня за руку и косится на свою красную сумку. – Я в пятницу заходила в редакцию, уволиться с работы… – Помешкав, решительно продолжает: – И сказала мистеру Голдену, что следующей Мисс Мирной должны стать вы.
– Я?
– Я объяснила ему, что фактически именно вы отвечали на все вопросы. Он ответил, что подумает, а сегодня позвонил и согласился – при условии, что вы никому не расскажете и станете отвечать на письма читателей под именем Мисс Мирны.
Она протягивает мне синий блокнот:
– И платить будет вам столько же – по десять долларов в неделю.
Я? Буду работать в белой газете? Присаживаюсь на диван, открываю блокнот. Там собраны все прошлые письма и статьи. Мисс Скитер садится рядом.
– Спасибо вам, мисс Скитер. И за это, и вообще за все.
Она улыбается, глубоко вздыхает, будто сдерживает слезы.
– Прямо не верится, что завтра вы уже в Нью-Йорке очутитесь.
– Вообще-то сначала я поеду в Чикаго. На один день. Хочу увидеть Константайн, ее могилу.
– Правильно, – киваю я.
– Мама показала мне некролог. Кладбище недалеко от города. А на следующее утро отправлюсь в Нью-Йорк.
– Передайте Константайн привет от Эйбилин.
Она смеется:
– Я так нервничаю. Никогда ведь не бывала ни в Чикаго, ни в Нью-Йорке. И даже на самолете ни разу не летала.
С минуту мы молчим, прислушиваемся к шуму за окном. Я вспоминаю, как мисс Скитер впервые пришла ко мне домой, как мы стеснялись друг друга. А теперь мы прямо как родственники.
– Вы боитесь, Эйбилин? – спрашивает она. – Того, что может случиться?
Отворачиваюсь, чтобы она не видела моих глаз.
– Да нет, все нормально.
– Иногда я думаю – а стоило ли оно того? Если с вами что-нибудь случится… не представляю, как я смогу с этим жить, сознавая, что все из-за меня. – Она крепко прижимает ладони к глазам, словно не хочет видеть, что впереди.
Тогда я иду в спальню и приношу пакет от преподобного Джонсона. Она разворачивает бумагу и недоуменно рассматривает книгу – много-много имен, много-много подписей.
– Я собиралась послать ее вам в Нью-Йорк, но, думаю, так будет даже лучше.
– Я не… понимаю, – лепечет она. – Это мне?
– Да, мэм. – И передаю ей слова его преподобия. Про то, что она теперь для нас как член семьи. – Вы должны помнить: каждая подпись здесь означает, что дело того стоило.
Она читает благодарности, коротенькие пожелания, добрые слова; медленно проводит пальцем по строчкам. Глаза ее полны слез.
– Думаю, Константайн гордилась бы вами.
Мисс Скитер улыбается, и тут я замечаю, до чего же она молода. За время нашей работы, за долгие часы тревог, волнений, усталости, я почти позабыла, что она ведь совсем девчонка. И останется такой еще много-много лет.
– Вы уверены, что все будет в порядке? Если я уеду, а…
– Отправляйтесь в Нью-Йорк, мисс Скитер. Ищите свою судьбу.
Она улыбается, смахивает слезинку и на прощание произносит:
– Спасибо.
Ночью долго не могу уснуть, все размышляю, а слезы катятся и катятся у меня из глаз, стекают по вискам прямо в уши. Я очень счастлива за мисс Скитер. Она начинает совершенно новую жизнь. Представляю, как она идет по шумным улицам огромного города, который я только по телевизору видела, и длинные волосы развеваются у нее за спиной. Как бы и мне хотелось начать все заново. Писать статьи об уборке – это ведь новое дело. Но я уже немолода. Жизнь моя почти окончена.
Чем больше стараюсь уснуть, тем хуже получается. Я будто слышу гул голосов – люди по всему городу обсуждают нашу книгу. Как тут уснешь при таком шуме? Думаю про Флору Лу – если бы мисс Хилли не уверяла направо и налево, что книжка не про Джексон, мисс Эстер, глядишь, и уволила бы ее. Ох, Минни, Минни. Как же благородно ты поступила. Позаботилась обо всех, кроме себя. Надеюсь, я сумею тебя защитить.
Не знаю, долго ли удастся сдерживать мисс Хилли. Каждый день еще кто-нибудь объявляет, что догадывается, кто съел знаменитый торт, и мисс Хилли ведет свой бой еще яростнее. Впервые в жизни мне интересно, кто же победит. Прежде я бы наверняка поставила на мисс Хилли, но сейчас – трудно сказать. В этот раз она вполне может проиграть.
Заснуть удается лишь перед рассветом. Забавно, но, поднявшись в шесть, я чувствую себя бодрой. Надеваю свежую униформу, только вчера выстиранную. Выпиваю большой стакан холодной воды. Выключаю свет в кухне, иду к двери, и тут звонит телефон. Рановато, однако.
Снимаю трубку, а там – вой.
– Минни? Это ты? Что…
– Лероя вчера уволили! А когда он спросил, за что, начальник объяснил, что мистер Уильям Холбрук велел. Холбрук заявил, что все из-за чернозадой женушки Лероя, а Лерой как пришел домой, так сразу и кинулся меня убивать, прямо голыми руками! – Минни захлебывается рыданиями. – Детей во двор вышвырнул, запер меня в ванной и начал грозить, что подожжет дом вместе со мной!
Господи, вот оно и случилось. Чувствую, как проваливаюсь в жуткую черную яму, которую мы сами себе выкопали. Несколько недель голос Минни звучал спокойно и уверенно, но теперь…
– Эта ведьма! – кричит Минни. – Он хочет убить меня из-за нее!
– Ты где сейчас, Минни, где дети?
– На бензоколонке, убежала как была, босиком! Дети спрятались у соседей… – Она всхлипывает, стонет, икает. – За нами приедет Октавия. Сказала, будет мчаться как ветер.
Октавия живет в Кантоне, двадцать минут к северу от дома мисс Селии.
– Минни, я сейчас к тебе приду…
– Нет, не вешай трубку, пожалуйста. Поговори со мной, пока она не приедет.
– Ты в порядке? Он тебя не покалечил?
– Я больше не могу, Эйбилин. Не могу… – И все плачет, плачет.
Я впервые слышу от Минни такое. И знаю, что должна сделать. Нужные слова уже сложились у меня в голове. Прямо сейчас — единственный шанс, чтобы она меня услышала, пока стоит босиком в телефонной будке на бензоколонке.
– Минни, выслушай меня. Ты никогда не потеряешь работу у мисс Селии. Мистер Джонни тебе сам пообещал. А мисс Скитер вчера рассказала, что книга принесет еще немного денег. Минни, слушай меня внимательно. Вот что я тебе скажу… Ты не должна больше терпеть побои от Лероя.
Минни душат слезы.
– Время настало, Минни, пора. Ты слышишь меня? Ты свободна.
Рыдания стихают, медленно-медленно, но стихают. В трубке тишина. Если бы я не слышала ее дыхания, подумала бы, что Минни бросила трубку. «Пожалуйста, Минни, – заклинаю я. – Пожалуйста, это твой шанс вырваться на волю».
Долгий прерывистый вздох.
– Я услышала тебя, Эйбилин.
– Давай я приду к тебе, побуду рядом. Мисс Лифолт скажу, что опоздаю.
– Нет, – отзывается Минни. – Моя сестра… скоро подъедет. Мы сегодня переночуем у нее.
– Минни, только сегодня или…
Еще один долгий шумный выдох.
– Нет… Я больше не могу. Я терпела слишком долго.
Неужели возвращается прежняя Минни Джексон? Голос все еще дрожит, ей страшно, но все же она почти кричит:
– Лерой даже не представляет, кем может стать Минни Джексон!
– Минни, не убивай его, – пугаюсь я. – Ты угодишь в тюрьму, а мисс Хилли только этого и добивается.
Ой. На том конце линии снова гробовое молчание.
– Я не стану убивать его, Эйбилин. Обещаю. Мы поживем у Октавии, пока не подыщем себе новое жилье. Уф-ф…
– Она уже здесь. Позвоню тебе вечером.
В доме мисс Лифолт тишина. Молодой Человечек, должно быть, еще спит. Мэй Мобли уже ушла в школу. Отношу свою сумку в прачечную. Дверь в гостиную закрыта, в кухне прохладно.
Ставлю кофейник и молюсь за Минни. Некоторое время она сможет пожить у Октавии. Минни рассказывала, что у сестры большой дом в деревне. До работы ей оттуда добираться удобно, детям, правда, в школу далековато. Самое главное, Лерою ее не достать. Прежде она ни разу не говорила, что хотела бы уйти от мужа, а Минни слов на ветер не бросает. Если что-то делает, то уж наверняка.
Готовлю бутылочку с молоком для Молодого Человечка. Восемь утра, а у меня такое чувство, будто целый день за спиной. Но при этом я вовсе не устала – странное дело.
Открываю дверь в гостиную. Мисс Лифолт и мисс Хилли сидят за столом, смотрят на меня.
Мисс Лифолт в своем синем клетчатом халате, на голове бигуди. Зато мисс Хилли в строгом брючном костюме. На губе у нее мерзкая красная болячка.
– Доброе утро, – бормочу я и пячусь обратно в кухню.
– Росс еще спит, – говорит мисс Хилли. – Не стоит его беспокоить.
Замираю на месте, жду, что скажет мисс Лифолт, но та молча разглядывает царапину на поверхности обеденного стола.
– Эйбилин, – начинает мисс Хилли, нервно облизнув губы, – в том свертке с серебром, который вы вернули вчера, недоставало трех предметов. Серебряной вилки и двух серебряных ложек.
– Позвольте… дайте я погляжу в кухне, может, я что-то забыла. – Смотрю на мисс Лифолт, жду, что она скажет, но она все не отводит глаз от царапины. Чувствую, как ледяные мурашки ползут по спине.
– Вам прекрасно известно, Эйбилин, что никакого серебра в кухне нет, – заявляет мисс Хилли.
– Мисс Лифолт, а вы смотрели в кроватке у Росса? Он таскает всякие блестящие штучки и прячет их…
Мисс Хилли издевательски хохочет:
– Нет, ты слышишь, Элизабет? Она пытается обвинить младенца.
Судорожно стараюсь припомнить, пересчитывала я серебро перед тем, как сложить в узелок, или нет. Кажется, пересчитывала. Я всегда проверяю. Боже, она ведь не собирается произнести вслух то, о чем я подумала…
– Мисс Лифолт, вы уже искали в кухне? В буфете с серебром? Мисс Лифолт?
Но она на меня не глядит, а я не могу понять, насколько плохи дела. Может, причина не в серебре, а в мисс Лифолт и второй главе…
– Эйбилин, – скрежещет мисс Хилли, – либо вы сегодня же вернете мне серебро, либо Элизабет подаст на вас в суд.
Мисс Лифолт вскидывает беспомощный взгляд на подругу и коротко изумленно вздыхает. Интересно, чья это идея – обеих или только мисс Хилли?
– Я не брала этого серебра, мисс Лифолт, – бормочу я, и от одних этих слов хочется сбежать.
Мисс Лифолт шепчет:
– Она говорит, что у нее нет серебра, Хилли.
Мисс Хилли притворяется, будто не слышит. Приподнимает бровь и произносит:
– Тогда вынуждена сообщить вам, что вы уволены, Эйбилин. Я звоню в полицию. Меня там хороню знают.
– Ма-ма-а, – кричит из кроватки Молодой Человечек.
Мисс Лифолт нервно оглядывается, опять смотрит на Хилли, словно не понимает, что же ей делать. Только сейчас, видать, сообразила, как же она обойдется без прислуги.
– Эй-би-и!.. – Молодой Человечек уже плачет.
– Эйбилин! – раздается еще один детский голосок.
Мэй Мобли, оказывается, дома. Должно быть, не пошла в школу сегодня. В груди у меня все сжимается. Боже, она не должна услышать, что про меня будет говорить мисс Хилли. Из дверей в дальнем конце коридора появляется Мэй Мобли. Она кашляет.
– Эйби, горлышко болит.
– Я… сейчас приду, детка.
Мэй Мобли вновь кашляет – нехороший кашель, лающий; я иду было к ней, но мисс Хилли командует:
– Эйбилин, оставайтесь на месте. Элизабет в состоянии позаботиться о своем ребенке.
Мисс Лифолт все так же растерянно смотрит на мисс Хилли: «Я что, должна сама это сделать?» Но все-таки поднимается, тащится по коридору. Уводит Мэй Мобли в комнату Молодого Человечка, прикрывает дверь. Мы остаемся вдвоем, я и мисс Хилли.
Она, откинувшись на спинку стула, лениво бросает:
– Я не потерплю вранья.
Голова кружится, мне надо бы присесть.
– Я не крала ваше серебро, мисс Хилли.
– Речь не о серебре. – Она продолжает шепотом, чтобы мисс Лифолт не услышала: – Речь о том, что вы написали про Элизабет. Ей и в голову не пришло, что вторая глава про нее, а я слишком хорошая подруга, чтобы открыть ей эту печальную истину. Возможно, следовало бы упечь вас в тюрьму за то, что написали про Элизабет, но посадят вас за воровство.
Я не сяду в тюрьму. Ни за что.
– А для вашей подружки Минни у меня тоже есть сюрприз. Я позвоню Джонни Футу и скажу, что он должен вышвырнуть ее немедленно.
Комната вокруг расплывается. Тряхнув головой, я крепко сжимаю кулаки.
– Мы близкие друзья с Джонни Футом. Он прислушивается ко всему, что я…
– Мисс Хилли, – в полный голос произношу я. Она замолкает. Держу пари, мисс Хилли лет десять уже никто не перебивал. – Не забывайте, мне кое-что и о вас известно.
Она, прищурившись, внимательно смотрит на меня. Но молчит.
– А в тюрьме достаточно свободного времени, чтобы писать письма. – Я вся дрожу, в животе все огнем горит. – Ничего не стоит написать правду о вас каждому гражданину Джексона. И будет чем заняться, и бумага бесплатная.
– Никто не поверит ни единому твоему слову, черномазая.
– Как сказать. Говорят, я очень неплохой писатель.
Кончиком языка она касается болячки на губе. И отводит взгляд.
Прежде чем она успевает хоть что-то произнести, дверь в конце коридора распахивается. Мэй Мобли, в пижамке, бежит прямо ко мне. Она плачет, икает, маленький носик совсем красный. Наверное, мама рассказала ей, что я ухожу.
«Господи, – молю я, – сделай так, чтобы она не повторила ребенку ложь мисс Хиллы».
Малышка хватается за подол моей униформы. Трогаю ей лоб – она вся горит.
– Детка, тебе нужно лечь в кроватку.
– Не-е-ет, – плачет она. – Не уходи-и-и, Эйби-и-и.
Из спальни появляется мрачная мисс Лифолт с Молодым Человечком на руках.
– Эйби! – радостно верещит он.
– Привет… Молодой Человечек, – шепчу я. Хорошо хоть он не понимает, что происходит. – Мисс Лифолт, позвольте мне отвести девочку в кухню и дать ей лекарство. У нее очень высокая температура.
Мисс Лифолт оглядывается на мисс Хилли, но та застыла как статуя, скрестив руки на груди.
– Да, ступайте, – с облегчением выдавливает мисс Лифолт.
Беру Малышку за горячую ручонку, веду в кухню. Она опять заходится кашлем. Я достаю детский аспирин и микстуру. Бедняжка немного успокаивается, но слезы все еще катятся по щекам.
Сажаю ее на стол, разминаю розовую таблетку, смешиваю с яблочным соком и даю ей на ложечке. Малышка глотает, и сразу видно, что ей больно. Глажу ее по голове. Там, где она подстригла себя детскими ножницами, волосы уже начинают отрастать и торчат во все стороны. В последнее время мисс Лифолт мало на нее обращает внимание.
– Пожалуйста, не уходи, Эйби. – Она вновь начинает плакать.
– Я должна уйти, маленькая. Мне очень жаль. – Тут и я начинаю плакать. Понимаю, что ей от этого только хуже, но ничего не могу с собой поделать.
– Почему? Почему ты больше не хочешь меня видеть? У тебя будет дочкой другая девочка? – Она морщит лоб точно как ее мама, когда сердится.
Ох, сердце у меня кровью обливается. Беру ее личико в ладони – щеки просто пылают.
– Нет, детка, я не хочу тебя оставлять, но…
Как объяснить? Я не могу сказать, что меня уволили, – не хочу, чтоб она обвиняла свою маму, у них и так неважные отношения.
– Мне пришло время выходить на пенсию. Ты моя последняя маленькая девочка, – говорю я, и это правда – просто не по моей воле.
Позволяю ей немножко поплакать у меня на груди, а потом опять обнимаю ладонями мордашку. Глубоко вдыхаю, и ей велю сделать то же самое.
– Малышка. Мне важно, чтоб ты помнила все, что я тебе говорила. Ты помнишь, что я говорила тебе?
Она все плачет, но уже хотя бы не заходится.
– Хорошо вытирать попку, когда покакаю?
– Нет, другое. О том, какая ты.
Я заглядываю в самую глубину карих глаз, а она заглядывает в мои. Боже, какой мудрый взгляд, она как будто тысячу лет прожила на свете. И там, далеко в глубине, клянусь, я разглядела взрослую женщину, которой она станет. Высокая и стройная. Гордая. С красивой прической. И она помнит слова, что я вложила ей в голову. Помнит, даже став взрослой женщиной.
И тут она произносит их, именно так, как надо.
– Я добрая, – говорит она. – Я умная. Я важный человек.
Прижимаю к себе маленькое горячее тельце. Я словно получила от нее драгоценный подарок.
– Спасибо, Малышка.
– Пожалуйста, – вежливо отвечает она, как я ее учила. Потом опускает голову мне на плечо, и мы обе плачем, пока в кухню не заходит мисс Лифолт.
– Эйбилин…
– Мисс Лифолт, вы… уверены, что…
Следом появляется мисс Хилли. Мисс Лифолт виновато отводит глаза:
– Простите, Эйбилин. Хилли, если хочешь… подавай в суд, это твое дело.
Мисс Хилли пренебрежительно фыркает:
– Не хочется время терять.
Мисс Лифолт с облегчением вздыхает. На миг наши взгляды встречаются, и я понимаю, что Хилли права. Мисс Лифолт не понимает, что глава вторая – именно о ней. А если что и заподозрила, то никогда не осмелится в этом признаться даже самой себе.
Мягко отстраняю Мэй Мобли. Она переводит взгляд с меня на свою мать – глаза совсем больные и сонные. Она будто с ужасом представляет следующие пятнадцать лет своей жизни, а потом вздыхает – мол, слишком устала, чтобы думать об этом. Опускаю ее на пол, целую в лоб и делаю шаг назад.
Иду за своей сумкой, надеваю пальто.
Выхожу через заднюю дверь под раздирающие сердце рыдания Мэй Мобли. Иду по дорожке и тоже плачу – я знаю, как сильно буду скучать по своей Малышке. Господи, сделай так, чтобы мама любила ее чуть больше. Но в то же время меня охватывает странное чувство: я теперь свободна – как Минни. Я свободнее мисс Лифолт, которая настолько запугана, что даже не узнает себя в книжке. И гораздо свободнее мисс Хилли. Эта женщина всю оставшуюся жизнь будет пытаться убедить людей, что не ела тот злополучный торт. Вспоминаю про Юл Мэй. Мисс Хилли, она тоже в тюрьме, своей собственной, только срок у нее – пожизненный.
Восемь тридцать утра, я иду по тротуару и не знаю, чем занять оставшийся день. Оставшуюся жизнь. Я горько плачу, и проходящая мимо белая леди неодобрительно косится в мою сторону. В газете будут платить десять долларов в неделю, есть деньги за книгу, и, может, она еще немного принесет. Но этого не хватит на всю оставшуюся жизнь. В прислуги меня больше никто не возьмет, раз уж мисс Лифолт и мисс Хилли объявили меня воровкой. Мэй Мобли была моим последним белым ребенком. А я только-только купила новую униформу.
Солнце ярко светит. Стою на автобусной остановке, как все предыдущие сорок с чем-то лет. За каких-то полчаса вся моя жизнь… закончилась. А может, стоит продолжать писать – не только для газеты, но что-нибудь еще, про людей, которых я знала, про все, что видела и пережила? Может, я и не слитком стара, чтобы начать заново? Смеюсь и плачу одновременно. Надо же, а ведь прошлой ночью я решила, что ничего нового в моей жизни уже не случится.