56768.fb2
Переход длился долго. Наконец ночью подъехали к переднему краю. Впереди — вспышки огня, разрывы мин. Воздушные разведчики «вешают» в небе «фонари».
Оборону заняли в зарослях лозы. Грунт песчаный, сырой. Окопы вырыли в два счета. А когда рассвело, увидели бойцы, что находятся на берегу Днепра, в районе Старого Орлика. Рядом стоял 1844-й полк, а 1848-й уже был на острове Глинск-Бородаевский и вел из своих «сорокапяток» огонь по правому берегу.
За несколько дней до этого батарея старшего лейтенанта Халтурина шла в авангарде своего 1844-го полка — вместе с наступавшей пехотой. Вначале передвигались с остановками, порой довольно длительными: каждый раз ждали посыльного от разведки. После того как он докладывал обстановку, снимались и передвигались до следующего рубежа — на расстояние в пять-шесть километров.
Такой темп Халтурина не устраивал. По рации он связался с командиром полка и доказал необходимость идти вместе с авангардом пехоты. И вот разрешение получено. Передвигались осторожно, с большими интервалами между машинами. Зато не томились на долгих привалах, и бойцы, рвавшиеся в бой, повеселели.
Когда вышли к Днепру, немцы уже успели ушмыгнуть на правый берег. Авангард пехоты (до батальона бойцов) начал с ходу переправляться на остров. Плотами и лодками помогли партизаны, которые встретили красноармейцев восторженными объятиями.
Халтурин поставил орудия на закрытые позиции в посадке деревьев, в районе села Новый Орлик; пора было выполнять приказ командира полка: переправиться с разведчиком и связистом на остров, установить телефонную связь между штабом полка и авангардом пехоты, оборудовать наблюдательный пункт, пристрелять ориентиры в расположении противника и поддерживать артиллерийским огнем действия пехоты.
На берегу Днепра группе Халтурина удалось раздобыть лодку, но без весел. Комбат взял с собой разведчика и связиста, который закинул в лодку катушку с телефонным кабелем. Поплыли, гребя саперной лопатой.
Противник быстро засек утлое суденышко. Снаряды и пули ложились все ближе. Одолели всего метров триста, когда снаряд разорвался так близко, что перевернул лодку. Вынырнули комбат и разведчик. Связиста на воде не было.
«Когда мы с разведчиком добрались до берега и немного пришли в себя после купания в бурлящей от свинца воде, товарищи связиста сказали, что он не умел плавать. А ведь когда я подбирал людей для переправы, кликнул добровольцев. Много времени утекло. Я не помню фамилий связиста и разведчика, вызвавшихся на опасное задание. Но твердо помню, что оба они были уральцы», — вспоминает Халтурин.
Вторичная попытка переправы оказалась удачной. Под непрекращающимся огнем противника добрались до острова Глинск-Бородаевский. Халтурин выбрал место для наблюдательного пункта. Вскоре была налажена связь с огневыми позициями.
Вспоминает Л. С. Фазлутдинов:
«Комбат меня оставил на батарее вместо себя. Все части получили строгий приказ: использовать только телефонную связь. Оно и понятно. Рацию враг может засечь. Но с телефоном у нас произошел курьезный случай. Рядом с нами сел У-2. На нем прилетел пехотный генерал. Немцы с правого высокого берега Днепра заметили советский самолет, и как только мы начали по приказу комбата вести пристрелку, они стали палить по «кукурузнику». Самолет, разворачиваясь для взлета, зацепил наш телефонный провод.
Я даю указание о стрельбе, а из ровика на моих глазах выскакивает, как живой, ящик телефонного аппарата. Затем и трубка вылетела из моей руки и взмыла в воздух.
Телефонист успел зацепиться за конец провода, его рвануло, но аппарат удалось спасти. Однако пристрелка на какое-то время прекратилась. Когда трубка снова оказалась в моей руки, я услышал в свой адрес крепкие слова комбата. В таких случаях он не скупился. «Самолет…» — начал я. Но разгневанный комбат не дал договорить: «На вашем участке, как я вижу, никаких вражеских самолетов нет, а вот над нами они висят постоянно!»
Потом, когда комбат узнал, что тут у нас произошло, он весело смеялся».
«Приветствую вас, дорогие мои!
Привет и низкий поклон маме Марии Анисимовне, папе Николаю Ивановичу, брату Павлу, братишке Евдокиму и сестренке Зине!
Я жив, здоров. Сегодня почти окончательно разделался с болезнью — нарывами, сковывающими мое тело.
Стоим на великом Днепре. Немец дуется, лезет в пузырь, стараясь использовать эту преграду на нашем победном пути. Но не устоять ему под напором могучей русской силы, не уйти от народной мести.
Как триста с лишним лет назад Ярославна, русская мать, взывала к Днепру, так и теперь обращаются к нему тысячи украинских матерей, стонущих от гитлеровского нашествия. Как и триста лет назад, Днепр, гордый и спокойный («Чуден Днепр», — писал Гоголь), вынесет на своих богатырских плечах наше войско и потопит в своих водах врагов.
Немец сжег хлеб, сжег села и хутора, но он не в силах сжечь дотла украинскую землю, украинский народ. Земля и люди возродят былое богатство Украины. Она снова станет цветущим садом нашей страны.
…Над Днепром сгущается теплая ночь. Небо освещается ракетами. Вдали и почти рядом бьют орудия. Вспышки огня на мгновение ослепляют глаза и освещают людей, строящих переправу. Свищут трассирующие пули. Сжав зубы, трудятся саперы. Визжат мины, рвутся снаряды. Над рекой то и дело вздымаются столбы воды.
К прелести днепровских ночей примешана жуть смерти. Но не страшно тому, кто испытал азарт боя, тому, кто мстит врагу за свою обездоленную землю».
Это письмо Иванова отпечатано им на машинке 28 сентября 1943 года. Оно пестрит чернильными заштриховками: цензор убрал название реки. Листок пожелтел, полуистлел от времени…
Письмо написано на пятый день после того, как бригада заняла позиции. «24 и 25 сентября 1943-го наши войска начали форсирование Днепра. Бригада в составе 1844-го и 1848-го полков сосредоточилась в районе Старого Орлика. Начальник артиллерии 7-й гвардейской армии поставил бригаде задачу: поддерживать огнем боевые действия 214-го гвардейского стрелкового полка при переправе».
«26.09.43. Отбиты шесть контратак противника»
Первыми к Днепру вышли 1844-й и 1848-й полки. Отступая, гитлеровцы уничтожили все средства переправы. Комбриг, подполковник Сапожников, принял решение: не дожидаясь третьего полка, начать подготовку к переправе на остров Глинск-Бородаевский и приказал открыть огонь по правому берегу из всех артиллерийских орудий.
«Готовясь к броску за Днепр, — вспоминает бывший командир орудия 1848-го полка И. П. Петрашов, — мы расположились в роще, около характерного изгиба Днепра. Место, где находились немцы на том берегу, мы называли «пятачок» и прикидывали: как бы его разменять. Задача сложная. Днепр — река широкая. Берег, на котором засел враг, выстроив мощные укрепления, — крутой. К тому же оборону держат отборные танковые дивизии «Мертвая голова» и «Великая Германия».
К переправе готовились тщательно. Валили деревья и вязали плоты. Подвозили надувные средства. Прикидывали, на какое место на том берегу выгоднее совершить бросок. Наконец ночью на 25 сентября получен приказ от комбата Круглова. Переправу начали тихо и дружно. Природа способствовала нам. Над рекой висел густой туман. Его не могли просветить вражеские ракеты, которые непрерывно повисали в воздухе.
Переправу обнаружили не сразу, а наш расчет — лишь тогда, когда плот ткнулся в берег. Миша Сивых, казах Нерушев и я забросали гранатами немецкую траншею и стали готовиться к отражению контратаки. Где-то рядом вели бой в составе другого расчета мой земляк Михаил Яковлевич Петрашов и друг — связист Никитин. Им не суждено было дожить до победы. Михаил в том бою был тяжело ранен и скончался в госпитале. Никитин подорвался на мине.
А бой за Днепр после высадки только начинался. Предприняв ночью несколько яростных, но безуспешных контратак, фашисты утром в громкоговорители орали, что сейчас они устроят нам «завтрак», запивать его придется днепровской водой. Предлагали сдаться.
Над Днепром постоянно висели вражеские самолеты, не давая переправиться на захваченный плацдарм основным нашим силам. Сколько в тот день мы отразили атак — сбились со счета. Перед траншеей валялись трупы фашистов, в траншее — трупы моих товарищей. К вечеру мы остались вдвоем с Нерушевым, который был ранен, но вел огонь из автомата. И тут на нас пошли три танка. Один из них — «тигр». Как я расправился с ними, помню смутно. Действовал словно во сне. Так же плохо помню атаку немецкой пехоты, которая последовала сразу после того, как танки были остановлены.
Наступила ночь. Из всех переправившихся нас осталось 18 человек. Собрались мы в одном месте, перевязали друг другу раны и стали готовиться к новым боям: подносить боеприпасы, распределять позиции. А тем временем, пользуясь тем, что «пятачок» — наш, к нам переправилось подкрепление.
На следующий день немцы, атакуя в лоб, пытались справа и слева по берегу зайти к нам в тыл. Чтоб не допустить этого, часть наших сил вынуждена была отступить к самому Днепру. И в этот день мы выстояли.
Последующие бои, когда уже много наших переправились на отбитый плацдарм, тоже были тяжелыми: уж очень сильно укрепились немцы, и очень много их было…»
Минные поля, доты и дзоты, ряды траншей и рвов, обнесенных колючей проволокой, — все эти укрепления на левом, высоком, берегу внушили гитлеровцам веру в неприступность обороны на Днепре. Здесь они собирались отсидеться, считая, что атаки будут разбиваться, как волны об утес. А потом, когда советские войска измотаются, понесут большие потери, фашисты рассчитывали вновь пойти по нашей стране победным валом.
Но огненный вал катился в другую сторону — с востока на запад, — и повернуть его было уже невозможно.
В ночь на 28 сентября 1844-й полк получил задачу переправиться на западный берег Днепра. К этому времени уже были наведены понтонные мосты. По ним под непрерывным огнем противника шли автомобили с прицепленными пушками. В небе так же непрерывно гудели вражеские бомбардировщики. Одна из бомб ухнула рядом с понтоном, где в это время находилась автомашина А. Я. Лукьяненко. Автомобиль повредило, а шофера лишь обдало водой. Было немало тех, кому повезло меньше…
Целиком полк переправился 1 октября. Бойцы до рассвета спешили установить орудия и замаскировать их. Не прошло и полдня, как под огнем противника бойцам пятой батареи пришлось на себе везти пушки в укрытие, где стояли автомобили. Такой приказ был вызван тем, что вдоль берега Днепра — с севера на юг — фашисты бросили в атаку танки и пехоту.
Прицепив пушки к машинам, батарея направилась в заданный район. На пути показался небольшой хуторок. Оттуда послышался шум моторов. Остановились. Разведчики во главе с лейтенантом Хитровым, в их числе был и Н. Толокольников, вошли в хутор и увидели, как в него втягивается колонна немецких танков. Тут же созрело решение: отцепить одно орудие, чтобы создать у врагов замешательство. Так и сделали.
Не ожидавшие нападения немцы вдруг услышали орудийный выстрел и увидели, что один из их танков загорелся. Пока они приходили в себя, пятая батарея уехала к Днепру, где до самого вечера вместе с другими батареями обстреливала наступающую колонну немецких танков.
Фашисты не добились успеха. Они понесли большие потери, но и наши артиллеристы не досчитались многих. В числе раненых был командир батареи. Его место занял командир взвода управления лейтенант А. И. Хитров.
В эту же ночь батарею направили в глубину плацдарма. Оборону заняли километрах в пяти-шести от берега. Одно орудие — первое — установили в лесополосе, остальные — в кукурузе, где стояли также пушки четвертой батареи.
«Впереди нашей огневой позиции находилось кукурузное поле — метров за триста, далее метров восемьсот — озимое поле, а за ним снова кукуруза — передний край противника, — вспоминает бывший разведчик Толокольников. — Оттуда всю ночь слышался шум танковых моторов. Каждую минуту мы ждали атаки, потому вели у орудий усиленное дежурство.
Ежедневно с наступлением утра появлялись вражеские самолеты и бомбили нашу позицию, переправу. «Хейнкели» налетали стаями — до семидесяти самолетов. Разбросают бомбы, а потом обстреливают из пулеметов. Эти налеты изрядно проредили нашу батарею.
Как-то проснулся я октябрьским утром: туман — словно молоко. Тишина. И вдруг — грохот артобстрела. Минут через пятнадцать — двадцать залпы прекратились, и сразу послышался шум моторов. Из рассеивающегося тумана на расстоянии менее полукилометра показались вражеские танки. Наша малочисленная пехота отступила в район расположения артиллерии.
Танки шли на батарею не спеша, уверенно, а под их прикрытием — солдаты. Наши орудия молчали. И только когда танки вышли на открытое поле, пушки начали бить прямой наводкой. Впереди идущие бронированные машины загорелись. Немцы замешкались, расстроили свои боевые порядки.
По всему фронту — до самого Днепра — била наша артиллерия. Вражеская пехота причинить нам большого вреда не смогла, но сильно пакостила немецкая авиация: бомбы и пули сыпались с самолетов непрерывно. Шум моторов, грохот орудий. Сильный, до удушья, запах гари.
Один из танков был расстрелян в упор — в ста метрах от орудия. Другой внезапно вынырнул перед самой батареей. Несколько снарядов, ударившись о его лобовую броню, отлетели рикошетом. Танк, стреляя, прошел через батарею в тыл. Там и остановили его гранатами».