«Теперь уже пора: для Пушкина настало потомство, образ его ясен, определителей, остается только освятить его творческой фантазией».
«Я прочитал 13 Ваших стихов – это букет свежих цветов».
«Молодость эгоистична и экспансивна – она любит делиться со всяким своим избытком чувств…» – упрекал его писатель в маломыслии.
«Писанием стихов увлекаются многие, но на этом пути есть много званых, но мало избранных».
«Нередко те, кому дана лира, остаются при родных стихах, без поэзии».
«Неверующий или „маловерный“ никогда не создал бы Сикстинской Мадонны».
«Стихотворение, обращенное ко мне, я анализирую не критикой ума – а сердцем, сладко над ним задумываюсь и глубоко, умиленно благодарю Вас».
«Что будет далее: унесет Вас на крыльях поэзии выше и дальше от мира сего, или низведет в дальние и мрачные, реальные пучины жизни – про то скажет будущее. Я рад Вашему письму, как дорогому гостю, рад Вашей книжке, Вашей ласке».
Как завещание читал Константин дальше: «Вы от природы поэт, самородок-поэт. Вы неудержимо дорываетесь до ключа живой струи. Молодые силы взрывают почву, вода бежит, пока вынося с собой песок, ил, каменья, сор. Но Вы… добьетесь, когда ключ забьет чистым и сильным фонтаном… Вы доработаетесь, дойдете, додумаетесь – до одной только чистой и сильной поэзии. Не говорю – дочувствуетесь, потому что сердце, чувство – есть основа Вашей светлой, прекрасной, любящей натуры. Опасности нет, чтобы это чувство завело Вас в какую-нибудь сентиментальную Аркадию. От этого остережет Вас ум, образование, и отчасти наш вовсе не сентиментальный век» (3 января 1888).
«Неужели не сентиментальный?» – грустно улыбнулся Константин Константинович, делая в тот вечер запись в дневнике: