Мы убегаем со сцены, и Серега один в одиноком белом луче наступает на троглодитов своим виртуозством и ему минусово свистят враги кивков в хард, но у Сереги не кивок в хард, они ничего не понимают в виртуозстве, им бы только неформально объединиться вокруг все равно чего, и Серега перепиливает их минусовые свистки, оживляя одобрение, после которого к Сереге присоединяется Николай, Жак и Кира, а мне три минуты отдыха и мыслей: почему не катится и где драйв, почему в пригороде Шушары катилось, а теперь драйва нет? Тут не объяснишь - нет и нет. И нет времени разобраться, остановить арбу и на обочине пикникнуть и ля-лякнуть под глоток родниковой воды и сигарету. Три минуты, как три копейки, уже в прошлом, а я на сцене опять И недавнее прошлое мое стоит за кулисами...
Драматическая, программная моя ария. В ней хотел чистым плачущим кристаллом обо всем разом. Вез маски, без стеба, без шизовки, без всего того, что обрекает на успех, без теперешнего декаданса, без подкрашенных губ и глазок, кокетничающих с патологией, без всего того, что оккупировало сцену моего любимого жанра, от которого я чесанул много лет назад...
Припев наступает из соль-мажора в си-минор, в фа-диез-минор, в си-минор, как у попа была собака, по кругу, кайф!
- Слышишь ли хруст в сплетенье ветвей? - Я слышу хруст в голосовых связках, их нет смысла жалеть раз в пятилетку. - В этой ли чаще пропасть нам! - Через двадцать минут голос от форсажа сядет, станет першить в горле, но через двадцать минут будет все равно. - Сплетенье жизни в сплетенье смертей! В этом городе, как в чаще лесной! - Соль-мажор, ми-минор... по кругу, по кругу, кайф!.. - В этом городе шаг за шагом! нота за нотой проживу себя-а! Кто мне поможет и кто подскажет, как жить в этом городе, в этой чаще лесной! - Кажется, связки лопнут, словно мачты в бурю, но паруса уже закатаны к перекладинам и падает голос с хрипящих высот в риторику полушепота: - Кто там идет за тобой? - За ним синкопа, как хромая собака, и опять: - Кто там идет за мной? - В полунапряжении, готовясь к броску в третьей части, когда голос с Серегиным рифом в одну дуду станут заполнять четверти си-минора и ми-минора, спотыкаясь на фа-диезе, а я поперек такта программно завою: - Спа-си меня (риф и подпевка унисоном), спаси! Пропускаю четверть, Догоняю фоновым речитативом: - Так надо, да! (Риф и подпевка унисоном.) - В этом городе, кто поможет мне! - спотыкаюсь на фа-диезе и обрываюсь полукатарсисом в наступившей code...
Потом я помню в общих чертах. Я дрыгал ножками и изображая тупое фуэте. Болело плечо, натруженное топором, и спина, офигевшая от бревен. Я дрыгал ножками, крутил фуэте, поглядывая, как Николай колотит, и переврал несколько раз слова, смазав две codы.
Странно, но теперь между залом и рок-артистами отношения довольно враждебные, С неформальными объединенцами надо заигрывать, и с ними заигрывают те, кто работает в рок-н-ролле профессионально. Слава богу, мы не работаем профессионально, и, слава богу, в фестивальном зале фифти-фифти неформальных объединенцев и знакомых зрителей, последние и оживают назло неформальным объединенцам и стучат ладонями уже в нашу пользу...
Нарочно всех ругаю и прославляю себя, подбрякивая на Стратакастере типа Джипсон. Мужики отвалили со сцены на пока, и теперь мой сольный Номер. Нестандартно долго всех поименно ругаю и хвалю себя, и только под завязку выбегают мужики и в последнем припеве, когда я хрипло декларирую уже и себе надоевшее: Мужчина - это рок! - обозначают мужики контрапунктом Барыню, а я сбрасываю с плеча Стратакастер типа Джипсон и лечу на авансцену, где меня поджидают кирпичи. Гвоздь, одним словом, программы. Троглодиты уже не рычат на нас и, чтобы закрепить в их яичных мозгах родившуюся доброжелательность, поднимаю первый кирпич...
Кирпич новенький такой - фиг подумаешь, что сломан. Шмяк! С размаху о колена поддельно разбиваю разбитый и неуправляемая половина летит в первый ряд, задевая заслуженную певицу эстрадного жанра, оказавшуюся там по большому блату, а вторая половина попадает в усилитель Динаккорда и гасит в нем лампу. Ломаю второй кирпич, рву на себе футболку - ух! мужчина - это рок! - и убегаю за сцену. Можно было просто натащить кирпичей груду, а не репетировать музыку полгода неизвестно зачем.
- Крутой кайфовый попс! - такого более знакомые троглодиты не говорят, только многозначительно хмыкают за спиной, а в газете Смена через неделю читаю:
Открывала фестиваль группа "Город". В ее составе мы увидели Нашего Ветерана - живую "реликвию" ленинградской рок-музыки. Жаль, постоянные гитарные "запилы" и невыразительный вокал подпевки не позволили Нашему Ветерану донести до зрителей свои интересные тексты.
Осенью в Рок-клубе по рукам ходили бумажки, сочиненные тамошними мыслителями, и в них:
Группа "Город" была с ностальгической теплотой встречена теми, "кому за тридцать", и с глубоким недоумением - молодежью. Дело в том, что руководители "Города" - Наш Ветеран и Николай Корзинин - в прошлом являлись организаторами первой в Ленинграде русскоязычной рок-группы "Санкт-Петербург". Это было еще в начале 70-х, и легенды об этих сказочных временах передаются из уст в уста и по сей день... Наш Ветеран неоднократно предпринимал попытки "камбэка", и в этот раз все, казалось, должно быть удачно: Корзинин - на барабанах, "Жак" Волощук (экс-"Пикник") - бас, блестящий гитарист Сергей Болотников да и сам Ветеран в неплохой форме.
Но что-то не сложилось. Хотя "ветеранские" тексты - одни из самых интересных, они совершенно русские, а нежелание "Города" становиться в позу "героя" глубоко симпатично. Но Для Нашего Ветерана - это хобби. А хобби есть хобби. Результат - неполная отдача на сцене... Так что, увы, все шоу "Города" смахивало на пышную свадьбу, где возраст невесты исчисляется седьмым десятком. "Горько"! И обидно...
Иду в ледяных сумерках вдоль пирса, вдоль заборов и кирпичных зданий к вокзалу, В электричке тепло и дурно пахнет. Мне ехать час почти, дремать и зевать. В безделии часа и зевоте Я вспоминаю, как в семьдесят четвертом, развалив Петербург, Николай, Витя и Никитка полетели, закусив удила. Они стали первыми номерами среди концертирующих перед рок-н-ролльными люмпенами и два сезона поддерживали кайф на высшей отметке, пока не оказались в Красноярской филармонии, куда их заманили
Пресловутым длинным рублем. Ох, намерзлись и наголодались, рассказывал Витя, они Там, обжиленные в итоге должностными филармонистами. Их наняли в чесовую команду подыгрывать певцу-махинатору, и высшая отметка их кайфа не канала вовсе в тамошней филармонии. После Колокол перевоплотился в кабацкий бэнд и сперва успешно карасил в гостинице на Чегете, куда съезжалась окологорнолыжная публика. Там мужики отхарчились на карасях и привыкли к сытой жизни. Караси присылают за персональный музыкальный заказ, он стоит пять или десять рублей, и случалось карасей за вечер хоть пруд пруди. А местные кавказские жители расплачивались анашой. У них анаши больше, чем денег, хотя и денег навалом.
Тогда мужиков и накрыли случайно. Приехали серьезные люди и нашли в джинсах у Вити масть. Серьезные люди приехали разобраться по поводу предыдущего кабацкого бэнда, через который в Ленинград шли крупные партии масти. Витя выезжал в Ленинград отнекиваться и отделался в итоге легким испугом, но караси на Чегете шли и шла масть. Никитка закайфовал серьезно и сел на кокнар, а теперь вот - на полтора года. Он был уже на кокнаре, когда его пригласили в Москву работать в известном, а теперь так и просто маститом проф-рок-оркестре. Он там здорово поиграл на скрипке и гитаре, вернувшись после в Ленинград с короткой славой и без единого гроша. Он мне показывал при нечаянной встрече венгерский музыкальный журнал, на обложке которого красовался в полный рост с Телекастером наперевес, Внизу обложки, в ногах у Никитки, помещалась небольшая фотография Лед Зеппелин.
Мне час почти ехать до города и, вспомнив Никитку, я стал вспоминать тех, кому кайф рок-н-ролла вышел боком. Н-да, здесь мы похоже, вышли на уровень мировых стандартов.
Я вспоминаю Валеру Черкасова из группы За, его толковые суждения о музыке и суждения вообще и то время, когда он решил не писать диплом в Университете, а стал дышать химией. Была такая у рок-люмпенов мода, и мне тогда это казалось смешным. Но, вдруг, я узнал, что Валера пытался покончить с собой: взял два скальпеля, упер в стол и уронил на них голову, стараясь попасть скальпелями в глаза. Он не умер, даже уцелел один глаз, но не уцелел разум. Он сам хвастался диагнозом: параноидальная шизофрения. Он стал страшен в общении, словно черные щупальца безумия душили тебя в его присутствии. Говорят, он пытался переложить на музыку Конституцию, озвучивая ее двумя аккордами параграф за параграфом и записывая на магнитофон. Через несколько лет он умер на кухне своей однокомнатной, жарким летом умер в одиночестве, и пришлось жильцам ломать дверь - страшный запах разложения проник в соседние квартиры.
Пусть не многие так кайфовали, но зато с лютым российским упорством. Несколько лет назад умер Александр Давыдов из популярных Странных игр. Несколько отличных музыкантов отсидело за кайф сроки. Добрый мальчик с мягкой улыбкой, приличный поэт, сочинявший тексты для Николая, попался в милицию с двумя граммами пластилина. Отделался легким испугом условного срока. Мальчик проскочил зрелость и похож на старика.
Да и без кайфа кайф рок-н-ролла поразбросал и покосил многих. Российское наше лютое упорство!
Жора Ордановский лет десять упорствовал, пока его Россияне не стали в начале восьмидесятых первой рок-группой города. В январе восемьдесят четвертого Ордановский пропал без вести (в мирное-то время!), и недавно в Рок-клубе провели концерт в его память.
Был у Вити Ковалева приятель, друг детства. Тоже Жора, тоже, как Витя Ковалев, мастеровой, с выразительным лицом парень и крупными рабочими руками. Тот Жора очень любил Дип Пепл. Он так любил Дип Пепл, что изловчился жениться на английской девице и уехал в Англию, чтобы ходить на концерты Дип Пепл. Ходил, наверное. Приезжал через несколько лет, привез Вите Ковалеву фирменные басовые струны. Сидел у Вити на кухне и молчал. Лишь сказал, что работает садовником. И все. Витя Ковалев говорил, будто у английского садовника Жоры такие руки, такие мозолистые и натруженные, что руки нашего тракториста по сравнению с его, Жориными, сойдут за холеные руки пианиста или фокусника.
А Мишка Марский, да-да, Летающий сустав, умотал то ли в Бостон, то ли в Чикаго. И умотал, свинья, даже не попрощавшись.
Я бы мог много вспомнить разного и страшного, на целую повесть! Но электричка уже тормозит возле платформы Балтийского вокзала, и пора вспоминать, для чего я, нарушив трудовую дисциплину, оставил кочегарку и прикатил в город...
У меня в трудовой книжке имеется выдающаяся запись: Руководитель семинара по рок-поэзии. Работай я в собесе, за такие записи не начислял бы пенсии. А мне и не начислят, поскольку никакой рок-поэзии нет. Однако осенью восемьдесят четвертого я заключил с Домом народного творчества договор, по которому обязался обучать слушателей семинара этому несущественному ремеслу.
На общеклубном собрании торжественно объявили о начале работы семинара, и в ближайший понедельник в скромной комнате меня поджидало человек с тридцать. Аудитория представительная. От квазихиппи до резких мальчиков в черных кожанках с бритыми макушками. Троглодиты, олухи царя небесного и неформальные объединенцы - так расписал их мысленно по сословиям. Я хоть и полный георгиевский кавалер рок-музыки, но предстоящее меня волновало. Я прихватил гитару и побрякал олухам перед разговором, как бы давая понять, что свой. Свой не свой, но работа началась.
Но ведь это невыносимо трудно заниматься тем, чего нет!
Сперва я пытался вести разговор в торжественно-академическом стиле и несколько распугал немытых рокеров амфибрахиями. Работать приходилось в потемках, методом тычка и, тыкаясь так, я набрел на Поэтику Аристотеля и стал плясать от Поэтики, как от печки. Получилось ненавязчиво и весело. Немытые рокеры приносили сочиненные тексты, распевали их под гитару, а мне приходилось каждый раз устраивать представление, дабы, ругая услышанное, не тревожить революционных рок-н-ролльных чувств и не заслужить обвинений в конформизме. За достижение почитаю разоблачение плагиата в творчестве одного троглосеминариста. Подправленный до народного ума текст Гумилева выдавал за свой.
Стиль, вроде, был найден, дело двигалось, но как-то пришли трое вежливых таких, в кожаных курточках, с челками, внимательными взглядами и полуулыбками. С магнитофоном пришли и вежливо слушали мои разглагольствования, а в перерыве один спросил:
- Мы хотим показать и обсудить тексты.
Настроение у меня было приподнятое, я только что удачно шутил и разделывался с троглодитскими сочинениями.
- Что ж, давайте тексты. А группа как называется? - Труд.
- Оригинальное название! У вас и запись есть?
- Да, - отвечает подошедший, а те, что с ним, уже прилаживают к розетке магнитофонный провод.
- Что ж, давайте тексты, - повторяю.
Мне протягивают картонную коробку от бобины, на которую наклеено Труд, вырезанное заглавие всесоюзной газеты, и несколько газетных информаций.
- А где тексты?
- А вот. Мы исполняем уже опубликованное и хотелось бы залитовать. Ведь опубликованное литуют сразу, да?
Немытые рокеры (конечно они мытые, просто я так привык их про себя звать) собрались слушать. Бобины закрутились, из динамиков полетели смутные звуки, - выкрики, бряканье нестроящих гитар, а я стал вчитываться в опубликованные тексты. Одна информация говорила о том, что неподалеку от Бонна собрались неонацисты на очередной шабаш, то да се, и, мол, неонацисты активизируются. В музыкальном варианте смысл выворачивался наизнанку и доходил до слуха лишь многократный рефрен, исполняемый под стук пивных кружек: Неонацисты активизируются! Неонацисты активизируются! Дальнейшие композиции развивали тему. Немытые рокеры веселились, приняв все за шутку, а я растерялся... Я родился через несколько лет после войны, а они после первых полетов в космос. Мы, вроде, говорили про одну музыку, про Битлз, Стоунз, про хард, рэггей и прочее, но принадлежали, получалось, к разным цивилизациям. Я не мог шутить над такой... музыкой будет сказано неправильно... а они шутили, а эти трое еще и сочиняли такую.
Немытые рокеры, эти в основном славные олухи, троглодиты, объединенцы и девушки, искренние в своем неосмысленном до конца несогласии с ложью и жестокостью жизни, они ждали моей реакции, представляя, видимо, как я стану возмущаться и буду нелеп в клокочущем гневе. Я же хотел не возмущаться, а набить хари молодцам из Труда, спустить их с лестницы, чтобы отбили они свои скотские мозги... Но это было б поражением, и я не набил им хари за провокацию, за Джона Леннона, за мою минувшую юность. Нет, я не проиграл, но и не нашел путей к победе.
- Вы их залитуете, да? - Трое вежливых в курточках смотрели с полуулыбочками. - Ведь опубликованное литуют сразу, да?
- Да, - согласился я и не проиграл, - это опубликовано... Но ведь есть авторское право. И я залитую вам тексты, если вы принесете согласие авторов заметок на исполнение, - но и не выиграл.
Курточки застегнуты, магнитофон собран, ушли без улыбочек и даже без полуулыбочек, но и мне не до смеха...
Руководство Дома народного творчества посчитало, что условия договора я выполнил, и со следующей осени семинар продолжился. Решил так: пусть немытые рокеры учатся стройно высказываться по поводу рок-музыки. Учась высказываться, они разберутся с мыслями, а разобравшись с ними, научатся стройно высказываться на бумаге, то есть сочинять слова, если неймется, к музыке рок. Но немытые рокеры - бу-бу, в кайф, не в кайф - робко рассуждают и коротко. Удлинять беседы приходилось мне опять же, и к концу второго сезона я навострился рассуждать о рок-н-роллах пространно и красиво. Хоть с закрытыми глазами, хоть посреди сна или любви, оторви меня от гуманитарного моего дела, от борща, в парилке к голому с веником подойди и, отдышавшись, я скажу:
- Уже много лет разрушается национальное музыкальное мышление у россиян, и можно определенно сказать, что у теперешнего поколения его просто нет. Поставьте в ряд мальчиков разных национальностей, от каждой республики по мальчику, и попросите спеть. Всякий республиканский мальчик споет национальное, а российский мальчик споет про Крокодила Гену...
Если после бани, борща, любви, сна - дать собраться с памятью, я докажу это примером из собственной жизни. Мы уже не мальчиками оказались во Франции. Нам уже тюкнуло по восемнадцать и на банкете мы могли хватануть винца. На банкете французы горланили хором общие свои песни, вдруг смолкли, предложив нам, из России, спеть. Нас оказалось человек шесть из команды в боковой от главного зала комнате и нам очень хотелось спеть им так, чтобы... Но проще с гранатой под танк! Будет уместным сутрировать ситуацию до кощунства! Мы не знали полностью ни одной песни! Очень, до дрожи хотелось спеть им так, чтобы... Спели Калинку. И в ней мало что помнили, кроме саду якодка малинка, малинка моя. Собственно, Калинка не народная песня, а стилизация, так что позор на наши головы.
- Из чего складывается национальное музыкальное мышление? - начну я вопросом, если уж начну высказываться. - Я не теоретик, конечно, но думаю, подобное мышление складывается из религиозной музыки, которую человек слышал и исполнял в церкви или на улицах во время религиозных шествий и музыки бытовой, самосочиненной, что сопровождала россиянина от рождения до смерти, называемой условно теперь народной. Церковь отделили от государства и атеизм - стержень нашего мышления. Так! Но почему прекрасную церковную музыку отделили вместе с культом, вместо того чтобы переправить ее на профессиональную сцену и оставить в сознании? Видимо, страшно, что проскользнут в памяти слушателей отдельные мало понятные им церковно-славянские слова. А западную религиозную музыку можно. А Бартнянского нельзя... Бытовая же народная музыка осталась в сельской местности, да вот из сельской местности почти уехали все в города. Бытовая народная музыка погибла вместе с прежней полупатриархальной деревней...
Говорю как человек сугубо городской: музыкальный вакуум в наших головах, и его заполняют восемь с половиной композиторов и пять с половиной поэтов-песенников. И они не виноваты в этом. Почему и не сочинять песни за тысячи рублей авторских отчислений? В век стандартной еды, одежды, мыслей мы стандартно поем про крокодилов, динозавриков, кашалотиков, дельтапланы, каскадеров, виндсерфинг, много про что поем, про то, что лучше бы и не знать... Но тысячи и тысячи рублей в наше танцующее и кайфующее время стало возможным заколачивать и на отечественном роке, так что и россиянский рок почти раздавила холодная махина стандарта...
Помню, был влюблен сокровенно в девушку, страдал. Увидел через несколько лет случайно и узнал, что пошла она по рукам...