Словари и энциклопедии
В доме в книжном шкафу, помимо художественной литературы, стояло множество словарей и справочников. Позже появились энциклопедии. Был даже “Краткий философский словарь” 1941 года издания, лексика ряда разделов которого была близка к ненормативной. Это касалось, в частности, кибернетики, генетики, евгеники и прочих “буржуазных лженаук”.
Стояли и “Толковый словарь живого великорусского языка” Владимира Ивановича Даля, и “Словарь иностранных слов”. В 1953 году появился “Энциклопедический словарь”, а с 1958 года мы стали выписывать тома Малой Советской энциклопедии.
Всякий раз, когда мы с братом, встретив незнакомое слово, обращались за разъяснениями к отцу, он вначале сам нам объяснял их значение, а потом заставлял еще прочесть это либо в словаре, либо в энциклопедии. А потом еще нередко просил нас самих пересказать ему, что нового мы узнали по этому вопросу из книг. Сравнивая всякий раз статьи на одну и ту же тему, написанные в “Словаре иностранных слов”, в “Энциклопедическом словаре” и в Малой Советской энциклопедии, мы замечали, что по одному и тому же вопросу можно сказать и кратко, и чуть более подробно, и развернуто. Тем самым отец, сам ведя большую преподавательскую работу, и нас исподволь приучал к систематическому изложению вопросов со степенью подробности, учитывающей и интерес к теме, и предполагаемую аудиторию.
Когда же нам это начинало казаться немного утомительным, отец всегда приводил две пословицы: русскую “Терпение и труд все перетрут” и немецкую “Nur Beharrung fuehrt zum Ziel” — “Только упорство приводит к цели” (позже я узнал, что это строка из Шиллера).
Прочитав как-то “Принц и нищий” Марка Твена, я увидел в нашем книжном магазине на улице Пестеля такую же книжку на английском языке и попросил маму купить ее. Дома начал ее с увлечением читать, иногда, правда, заглядывая в русский перевод. Таких небольших английских книжечек у меня набралось постепенно несколько десятков. Но вскоре меня перестали устраивать адаптированные книги, в них не хватало какого-то естественного аромата языка (это я уже позже сообразил, чего в них не хватало), это было то же самое, что беседовать не с носителем языка, а с преподавателем, и тогда я начал искать оригинальные издания. Первой такой книгой была “The old man and the seа”. У меня был уже ее адаптированный вариант, и мне нравилось читать параллельно оригинал, перевод “Старика и море” под редакцией знаменитого Ивана Кашкина и вариант этой же книги на английском для школьников. Я начал понимать, что такое “адаптация” книги. В эти годы по радио шло много передач о литературе и о языке: “Моя любимая книжка”, “ В мире слов”. И в одной из передач изо дня в день читали “Старика и море”. Правда, тут я немного забегаю вперед. Хемингуэем я увлекся в классе девятом.
А английский в школе у нас начался с третьего класса. Учительница была очень удивлена тем, что устный у меня был гораздо лучше письменного: писал я по-английски (а кстати, и по-русски) коряво. Правда, почти без ошибок. В школе был организован кружок английского языка, где мы читали и пересказывали короткие сценки, пели песенки на английском, а потом стали готовить и небольшие пьески.
ДЕНЬГИ: БЫЛИ ДА СПЛЫЛИ
Вернемся к началу рассказа о том, как мне дали проявить себя, предоставив для перевода первые двадцать страниц романа ужасов. Сразу скажу: он меня увлек, а это ведь очень важно — увлечься своей работой. Не забудьте, что пришел я в ту фирму соглашаться на работу, что они предлагали по объявлению — выделку шкурок. А эта-то работа по переводу была явно увлекательнее!
Пролог романа описывал, как пятидесятилетний мужчина, увешанный дорогущей фотоаппаратурой, снимал из укрытий маленьких мальчиков и девочек, а потом, проявив снимки в специальной кабинке своего внедорожника, раскладывал отпечатки на чердаке заброшеного дома. Некоторые фото он отбирал, запечатывал в конверты без обратного адреса и наутро опускал в почтовый ящик.
Я все это перевел, выправил неудачные фразы, отпечатал на принтере у приятеля. На собственный у меня тогда не хватало денег. Шеф кооператива, заказавший мне перевод, не стал сравнивать его с оригиналом, а просто прочитал русский вариант и кивнул:
— Вполне сносно! Беретесь все перевести за месяц?
— За месяц? — поразился я. — Тут же почти четыреста страниц!
— Большие сроки нас не устраивают, — твердо признес шеф, — аванс можем выдать сразу. Так что?
И он направился к сейфу. Внутри у меня все дрожало. “А вдруг не справлюсь? Или ему потом не понравится? Ведь квартиру могут отобрать. Такие случаи уже были”. Но тут я вспомнил детей и жену, которые уже последние полгода питались со мной вместе и на завтрак, и на ужин только оладушками, сделанными из питательной смеси для малышей, запивая чаем, иногда даже с сахаром.
— Берусь! — решительно дернулся я.
Уже подходя к сейфу, шеф обернулся:
— Надеюсь, что мне вам не надо объяснять, что сорвете сроки или схалтурите — начнутся проблемы.
“Значит, могут и убить”, — пронеслось у меня в голове.
Я знал, что финансовые расчеты если и начнутся, то именно сегодня. Поэтому подготовился к визиту серьезно. Надел дорогой французский пиджак цвета морской волны, шейный платок из натурального шелка выгодно оттенял загорелую шею — результат двух походов в солярий. Моя опытная приятельница давно научила меня, что получать аванс и давать взятки нужно в самом дорогом прикиде. Надел свитерок — сразу предложат максимум сотню на опохмелку. А от человека в сандалиях не возьмут даже бутылку коньяка. Похоже, что и сейчас это сработало. Шеф щедро отсчитал мне сумму в рублях, равную моему годичному доцентскому окладу.
— Тут аванс, — пояснил он, — полный расчет при сдаче готовой работы. Сдадите распечатку и файл. На какую общую сумму вы рассчитываете?
Я прикинул: обычно в таких конторах дают авансом пятьдесят процентов. Но нужно ведь учесть и нынешнюю инфляцию.
— Я так понимаю, что вы мне дали сейчас половину общей суммы. Но нужно учесть и срочность работы. Поэтому считаем, что вы мне дали сорок процентов, значит, шестьдесят процентов за вами.
Он кивнул:
— Ну... хорошо.
— Да, вот еще что, — делая вид, что я не заметил, что он уже начал вставать, — надо и инфляцию учесть.
— Как же? — шеф поднял глаза.
— Давайте зафиксируем на бумаге сегодняшние цены на пять-шесть ленинградских газет, суммируем их, а потом при сдаче работы сравним их с теми ценами, какими они станут через месяц. Это и будет коэффициент инфляции. Мы же занимаемся печатной продукцией.
Я потянулся к портфелю и вынул “Лениинградскую правду”, “Смену”, “Невское время” и еще несколько газет, купленных незадолго до этого в киоске. Шеф на меня смотрел с некоторым удивлением. Затем он записал в свою книжку сумму выданного аванса, срок сдачи работы и смысл договоренности об учете инфляции.
Получив такие огромные деньжищи, я сразу помчался на Кузнечный рынок, накупил свежих помидоров, огурцов, молодого чеснока, рыночную сметану, травок, купил огромный шмат телятины, неподъемную дыню. Ввалился в дом со всем этим. Домашние были в шоке. “Кого ограбил?” — висел в воздухе немой вопрос всей семьи. После того, как мы все это съели, в туалет было два дня не попасть. К нормальной пище привычка уже давно атрофировалась...
Никто и представить себе не мог, что будет с ценами через месяц! Только жена, наделенная богатой женской интуицией, чувствовала, что деньги, если их быстро не истратить, могут моментально растаять сами по себе. Она моментально приобрела новую непродавленную тахту, тостер и чайник со свистком....
Но через неделю, когда я заглянул в шкаф, где в коробку из-под обуви я совсем недавно запихнул тугую пачку двухсотрублевок, то разглядел там только сиротливо лежащую одинокую купюру!
* * *
Хорошо, что я был женат уже не первый год! Почти все заранее мог предусмотреть. Все-таки часть денег я отложил на непредвиденные расходы. И оказался прав. Перевести в день я мог максимум десять-пятнадцать страниц. За месяц четыре сотни страниц мне было не одолеть. И тогда я достал записную книжку и начал обзванивать людей, хорошо знающих английский язык.
Одна моя приятельница работала переводчицей в ГЭБе — это Городское экскурсионное бюро, водила по Эрмитажу иностранцев. Другая читала на английском лекции в Радиополитехникуме. Еще одна была синхронным переводчиком на переговорах в крупной фирме.
Я разбил книгу на части, взял себе бо2льший кусок и договорился с ними о сроках. Выдал всем аванс из денег, что получил накануне. Через неделю назначили контрольную встречу. Только одна дама принесла нечто удобоваримое. Работу всех остальных пришлось не просто переделывать, а выполнять заново. Идиомы они не чувствовали, переводили их в лоб. Диалог получался у всех деревянным. Короче говоря, русского языка у них не было!
Работая по шестнадцать часов в сутки, я шустро продвигался вперед. О работе на кафедре я просто забыл. Договорился с ребятами, заплатил им, и они читали за меня лекции. Жена, как заяц, барабанила на клавиатуре, выхватывая у меня готовые рукописные листы. Даже кое-что поправляла. И все-таки к сроку я не успевал. Решил схитрить: позвонить шефу и показать ему готовую работу, мол, на предмет оценки. Все-таки он увидит, что дело движется. Но тут у него случились неприятности: кто-то поджег их кооператив, и шеф сильно угорел при тушении пожара. Я решил поехать к нему в больницу, прихватив с собой рукопись.
Лежал он в Мечниковской, но в палате на двоих. Масса народа лежала в коридоре. Он быстро взял мою рукопись и, застеснявшись своего беспомощного вида, быстро со мной распрощался:
— Хорошо, я вам позвоню.
На следующее утро меня разбудил телефонный звонок:
— Скорее привозите продолжение. Тут две палаты просто умоляют.
Оказывается, что он читал вслух мою рукопись, чтобы оценить реакцию публики. Сбежались больные с соседних палат, подтянулись и сестрички. Правда, больничная жизнь разнообразием не балует, и этот интерес еще ни о чем не говорил.
ОБ ИСКУССТВЕ ПЕРЕВОДА
Снова вернувшись во времени, надо сказать, что институтские годы в смысле английского языка для меня даром не прошли. Существовала возможность подзаработать при факультетском бюро переводов. Туда с различных кафедр поступали заказы на переводы статей из журналов, а преподаватели распределяли их по студентам. Я почти сразу попал в обойму. Это было неплохой добавкой к стипендии. Да и мне эта работа нравилась. Тематика статей была достаточно разнообразной.
Однажды я даже попробовал перевести статью с немецкого. Самое смешное, что у меня это получилось. Загадки тут особой не было. Мой брат со второго класса поступил в так называемую “немецкую школу”, расположенную на Малой Охте. Здесь, кроме языковых уроков, еще и некоторые предметы — история, география, литература — преподавались на немецком языке. Жили мы с ним в одной комнате, уроки он учил день и ночь: и письменные, и устные. Наизусть учил стихи, немецкие песенки. По телефону они обсуждали с одноклассниками домашние задания, те иногда приходили к нему домой и разучивали целые сценки. Одним словом, немецкая речь в течение всей его и моей школьной жизни звучала в доме постоянно. При этом надо еще сказать, что две учительницы у них были настоящие немки. Одна приехала из ГДР, а другая была из семьи старых петербургских немцев. Так что произношение своим ученикам они поставили именно н е м е ц к о е. И сейчас, уже спустя много лет, когда они встречаются классом, выясняется, что почти все из них так или иначе связали свою судьбу с немецким языком.
Вернемся к английскому. В кинотеатре “Сатурн” на Садовой изредка демонстрировались фильмы без перевода. Я буквально охотился за этими фильмами и сразу бежал смотреть, как только появлялся новый фильм. Там я посмотрел в оригинале “Roman Holiday” с неподражаемыми Одри Хепберн и Грегори Пеком, видел мелодраму “Rhapsody” с Элизабет Тейлор и Михаилом Чеховым, смотрел фильмы со Спенсером Трейси — “Старик и море” и “Нюрнбергский процесс” и много еще других великолепных картин. Конечно, это делало английский язык, правда, в его американском варианте, все более и более понятным. Из английских фильмов, которые и сейчас редко увидишь, я помню только “Адских водителей” (“Hell Drivers”) с участием тогда мало кому еще известного Шона Коннери. (Не путайте этот фильм с фильмом “Плата за страх” с молодым Ивом Монтаном.) Какое счастье, что сейчас фрагменты изо всех этих фильмов можно посмотреть на сайте youtube.com!