(инфильтрация)
Проснулся я с головной болью, хоть и не часто, но это бывает, теперь ждать пока Марь-Иванна придёт, а приходит она к девяти. Мда, нужно ждать и терпеть, главное глаза не открывать, а то будет совсем хреново. Вообще-то я терплю последние пять лет.
Всё до банального просто, пешеходный переход и пьяный таксист, который напился до такого изумления, что даже не понял, что проехал на красный, и прямо через толпу, так вот мне в принципе повезло, я остался жив, но теперь, каждое утро, я вспоминаю этого урода и желаю ему мучительной смерти. Ибо по вине киргиза умерло шестеро, а я, я остался навсегда прикованным к больничной койке, будучи полностью парализованным.
Да, да, у меня теперь только глаза и губы шевелятся, ну еще язык, мышцы горла и немного мышцы шеи, но совсем чуть, чуть. Поэтому каждое моё утро начинается одинаково, сначала я вспоминаю тот злополучный вечер и искренне желаю мучительной смерти своему врагу, потом медитация, следующее действо — формирование памятного шара о прошедшем дне, ну а потом приходит моя дом – работница, она же медсестра, и у меня начинается особо активная часть моей повседневной жизни в этом аду.
Но я не сломался, за пять лет я ни разу себя не пожалел, и ни разу, в мою голову, не приходили суицидальные мысли. Ибо я Сергеев, а значит, что? Правильно, обязан выжить и победить. Нет конечно, если б не отец с его миллиардами, то, наверное, мне бы было гораздо хуже. Но даже деньги отца не смогли мне вернуть здоровье. Но я не отчаиваюсь, современные технологии мне в помощь. Моя кровать — это чудо инженерной мысли, которое держит мою бренную тушку в хорошей форме, электростимуляция, облучение, механический массаж, катетеры, которые интегрированы в эту самую тушку, позволяют мне верить, что если смогу, то вернусь к своему прежнему существованию здорового человека. Ну и медитации наше всё.
Уже через год я научился входить в состояние самадхи, через два стал «видеть» ауру Марьи Ивановны, а затем и свою. Следующим прорывом была приобретённая длительными медитациями, способность видеть энергию мира. Это было настолько великолепно, мой серый мир внезапно приобрёл краски и обоснованную цель. Мир вокруг нас пронизывает масса разных видов энергий, электроны, бегущие от одного потенциала, к другому светились ярко синим ближе к белому цветом, пронизывая стены комнаты опутанные проводкой. Я мог, не поворачивая головы, заглянуть внутрь медицинских электронных приборов, занимающиъ половину моей комнаты, и пару первых недель только этим и развлекался, Тренировка великое дело через две недели, а если точнее через тринадцать дней, смог увидеть то, что зовётся тонкими энергиями, я увидел энергию мирового пространства. Всё вокруг нас буквально пронизано линейно направленными векторами силы энергетических потоков, она — энергия не имеет собственного цвета и окрашивается только когда соприкасалась с аурой живого человека, или с закрученными вихрями токов Фуко вокруг электрических проводов. Именно тогда я и начал интенсивно тренировать свой мозг, ибо управлять энергиями вокруг своего тела можно только усилиями собственного мозга.
Ещё в далёком детстве мне в руки попался старый советский журнал, там описывали феномен памяти одного умника из учёной среды, она ставил эксперименты с собственной памятью, разработал целую систему запоминания, и основным упражнением было ежедневное, систематическое, воспоминание о прожитом «вчера», так, я, самостоятельно создал свою систему хранения собственных воспоминаний.
Каждое моё воспоминание, не зависимо от того мышечная это память, или память вкусовых рецепторов о сладкой конфетке, правило русского языка или разговор двух техников приехавших провести техническое обслуживание моей капсулы, из каждого временного отрезка, внутри-моего-Я, формируется энергетический сгусток, несущий на себе отпечаток моих воспоминаний. Сгусток тонких энергий, очень похожий на бильярдный шар, после его создания, занимает свое место на полках, где они лежат рядами.
Вот с этим я провозился долгих, два последних года, и да я научился. Помимо того, что моя память стала идеальной, теперь я могу и оперировать с энергиями ауры, раньше мне были видны только разрывы в моей ауре, теперь же я их могу исправлять, да долго да медленно, но могу, мать этого гребанного таксиста за ногу, якорь ему в анус, и плевать, что не залезет. От этой мысли я так возбудился что, забывшись на долю секунды открыл глаза и…
Мать его! Я не дома!
Чёрт! Чёрт.
Глаза судорожно метались по потолку и впитывали информацию.
Так стоп! Успокоится. Моя тушка, явно в больнице, не даром у меня голова болит.
Я снова закрыл глаза и скользнул сознанием по памяти, так что было вчера? Чёрт, ну мать же его, дебила кусок, тоже мне, память идеальная. Я же должен был улететь на Тибет, отец согласился с моей просьбой, о моей поездке к монахам, именно там я собирался изучить…
Чёрт!
Память услужливо затопила моё сознание яркой вспышкой, позволяя заново пережить ни с чем не сравнимое чувство падения.
Вот в иллюминатор видно, как горит правый двигатель чартера, а девочка стюардесса в голос плачет и судорожно пристегивается к креслу бизнес-класса.
Голос пилота из динамиков: «Прошу соблюдать спокойствие посадка будет жёсткой». Понимание, что вот теперь конец, то, что не смог сделать тот таксист, сделал кто-то другой.
Голос пилота, бубнящий скороговоркой слова о надувных трапах, о соблюдение указаний стюардесс, всё это, ко мне не относятся, ибо сопровождающих со мной нет, да и будь они, сначала, как говорится, женщины и дети, а потом уже, если повезёт, парализованные калеки.
Последней, помню, была мысль о том, что нужно войти в самадхи и покинуть тело, посмотреть, как это будет со стороны, и всё больше информации в моей черепушке нет.
Но ведь я в больнице, и точно за границей. Не помню, чтобы у нас вокруг пациента ставили шторки.
Значит я выжил! На зло всем таксистам выжил.
Я ещё некоторое время попялился на подвесной потолок с плоскими люминесцентными светильниками, значит долетел, где бы ещё такое старьё на потолок вешали.
Собравшись с духом, решил аккуратно повернуть голову, пусть потом и будет расплата в виде ноющей боли, но это можно и потерпеть.
Голова на удивление повернулась легко, и что совсем удивительно, абсолютно не больно. Ни чего, для себя нового, я не увидел, мониторы на подставке, трубки, тянущиеся ко мне, какие-то провода. Точно больница, ведь и шум фоновый больничный, и запах тоже, чего сразу не почувствовал, когда проснулся… или очнулся? Наверное, второе будет более правильно.
Значит, самолёт всё-таки сел, и меня отправили в больницу. Ну что ж, я очнулся, а значит, что? Правильно ждём мед сестричку, ну или какого ни будь интерна, а может и доктора сразу, я ведь, если что, из богатых клиентов, а значит, всё будет не совсем по регламенту, так что ждём, скоро всё прояснится. Пока, суть да дело, можно самому посмотреть, как там с моей тушкой, что ещё мне сломали.
Закрыл глаза, привычно и вполне обыденно, очистил своё сознание от всех эмоций и мыслей, и… Вот оно, маленькая яркая точка загорелась где-то далеко на краю вселенной, я плавно потянулся к ней, приблизил, привычно уже сформировал очередной шар воспоминаний и легким посылом отправил его на полку, и он загорелся там среди других выделяясь ярким окрасом эмоции. Вот теперь точку вниз и, начнём помолясь, плавно подведя к своему астральному телу, медленно расширил точку в плоский блин, поставил его в крест простирания, и так же медленно потянул вверх от пяток к голове. И собственно говоря, открыл глаза в полном недоумении.
Что собственно, таксиста того по голове, происходит. Моя привычная аура именно моя, и сомнений в том у меня ни разу нет, а вот тело без внутренних повреждений, и что-то было ещё не так, на уровне интуиции, но точно не так.
Меня бросило в пот, а сердце вдруг и сразу, учащенно застучало в грудную клетку. Мамочка! я почувствовал то, что пять предыдущих лет не чувствовал, я, черти бы меня задрали, реально почувствовал, то о чём больше всего сожалел, я почувствовал всего себя, каждую свою мышцу и, наверное, каждую клеточку, почувствовал воздух, который вдыхаю, его прохладу и влажность, и вкусность, Господи какой же здесь вкусный воздух. Слёзы полились из моих глаз непрерывным ручьем, и потолочные плафоны потеряли свою чёткость. Я закрыл глаза и постарался успокоиться. Целых семь минут я пытался очистить своё сознание от затопивших меня эмоций, мозг за пять лет интенсивных тренировок достиг много, но вот такого эмоционального всплеска, да нет, стой, это же гормональный шторм.
Господи я что баба!!!
Рука сама метнулась к паху, и тут же наступило облегчение, и оно - облегчение затопило сознание новым всплеском, всё на месте и ничего не пропало.
В следующий миг до меня дошло: — МОИ РУКИ они двигаются и… темнота затопила моё сознание.
Второй раз я очнулся после того, как меня кто-то взял за руку. Открыл глаза и увидел своего отца, который нагнулся ко мне и спросил: — Юра как ты себя чувствуешь? Где у тебя болит?
– Да вроде ничего не болит, голова если только, и-то болела, а сейчас вроде бы нет. Папа, а я где?
– В больнице где-ж тебе ещё быть, слишком жёсткая была посадка, ты разве не помнишь? Отец улыбнулся, так и не опустив мою руку, присел на стоящий рядом стул. — А мама с сестрами ждут в холле, их не пустили к тебе.
– Мама? А разве она не умерла? Я снова закрыл глаза. Боль. Где-то в груди боль острым ножом резанула по нервам.
Блин, я же умер, поэтому и тело целое и отец такой до странности, молодой, и мама живая.
– Сынок ты чего, ты всегда её мамой называл. Тебе же два года было, когда твоя мать умерла, а Ми Сук пусть и мачеха тебе, но для неё ты самый настоящий сын. Нет, я конечно понимаю, что ты семь лет прожил в России, но всё-таки ты даже по телефону всегда Ми Сук мамой называл. Ланка с Линкой так тебя ждали, календарь специальный повесили, дни зачёркивали, Ланка такой ужин приготовила к твоему приезду, а оно видишь как, сразу в больницу.
Я же, так и не открыв глаза, заплакал. Слезы текли сами по себе, оставляя мокрые дорожки на моих щеках.
Как же так, как же это? Я ведь уже поверил, что здоровье ко мне вернулось, а это всё обман моего сознания, как же так? Какая мать? Какие сёстры?
Детумнямним, сигани да татиосенида. Таньшине-а атурегинэм тумага пьюнерида, курэй туна-а дже си-о. (господин президент, время вышло, вашему сыну нужен покой, пожалуйста оставьте его) Произнёс чей-то явно женский голос. А я вдруг понял, что этот голос сказал, и на каком языке.
– Хорошо (гуенчана), ответил на корейском отец, и уже мне – Юра, отдыхай сын, набирайся сил, а я пойду с твоим лечащим врачом пообщаюсь. До завтра сын.
Он ушёл, я вслушивался в его удаляющиеся шаги.
Женщина явно осталась рядом, она обошла кровать, чем-то пощёлкала, потом поправила на мне одеяло и прижала к моей груди, что то холодное, а меня от этого ощущения снова накрыла эйфория удовольствия от того, что я — чувствую. Но глаз я так и не открыл, лежал и не шевелился, ждал, когда же она уйдёт. Женщина ещё, что-то делала, чем-то шуршала, а я ждал.
Наконец она ушла, оставив меня одного. В голове была куча вопросов, но самое главное мне очень хотелось встать, именно встать, принять вертикальное положение. И я медленно сначала подтянул к себе ноги, и не почувствовал при этом никаких затруднений, ты смотри не соврали, действительно мед-капсула мышцы в тонусе держала постоянно. Смело опёрся руками в кровать, сел, и на конец открыл глаза. На пальце пульсоксиметр, я поднёс руку к глазам, ну датчик как датчик, провод достаточно длинный, уходит в право, к стойке с медицинской аппаратурой. Зелёные шторки огораживают пространство вокруг моей кровати.
О! трубки катетера из носа долой, нафиг, нафиг, аллергической реакции у меня не ожидается, да и кислородного голодания тоже, так что долой. Они мне точно помешают встать.
Сразу встать не получилось, на кровати были опускающиеся вниз перила, и до меня не сразу дошло то, что они опускаются с внешней стороны, для меня ни разу не препятствие. Тело слушалось великолепно, наполняя меня эйфорией. Руки слушаются, даже моторика в пальцах сохранилась в том же состоянии, как и положено у здорового взрослого индивидуума. Вот, наконец, защёлка отжата, поручень упал вниз.
А тепе-е-ерь, пла-а-авный поворот напра-а-аво, всем корпусом, и ноги, ноги опустить, ну босой ну и ладно, зато какое прекрасное чувство холодного пола, что это линолеум или что-то ещё. А не важно, главное — это прекрасное чувство, мечты сбываются, и хрен с ним, если это плод моего воображения, или сон, это чувство прекрасно, оно восхитительно. Ну а теперь встаём.
Я, наверное, излишне резко поднялся, меня болтануло, голова закружилась, мой желудок напомнил, что он тоже, все последние пять лет, был со мной.
Меня банально вывернуло, желчью обожгло пищевод. Рвотная масса брызнула на пол. В скрюченном состоянии ткнулся калениями в пол. Сразу подняться не смог, пару раз падал, скользя руками по собственной блевотине, добавляя штрихов к половому авангардизму, в конце концов замер.
Голова кружилась как после двухсот коньяка залпом. Так замереть и не шевелится, сейчас пройдёт, по крайней мере, должно. Сзади послышались торопливые шаги, зашуршало шторкой, женским голосом кто-то крикнул: «кьяя». Торопливые шаги мимо меня к стойкам, пластиковый звук поднятой трубки и тем же голосом по-корейски, который я на удивление воспринимаю без внутреннего дискомфорта: «Доктор Вонг пациенту из карантина стало плохо, он упал с кровати, его вырвало. Да это сын президента Сергеева. Жду вас доктор Вонг».
Пока она говорила, до меня вдруг дошло, что я по-прежнему воспринимаю мир через призму своей неподвижности, то есть через слух. Подняв голову, увидел женщину в светло-зелёном, явно медицинском костюме. Она стояла в пол оборота ко мне и набирала номер на стационарном телефоне, глянула в мою сторону и снова заговорила в трубку: «Юрии-ян, в палате карантина, необходимо сделать уборку, пациенту стало плохо, его вырвало» и положила трубку.
Немного усталое, но красивое лицо, лет, наверное, сорок не меньше, она с некоторой суровостью посмотрела на меня и проговорила:
— Пациент. Тебе нельзя вставать без разрешения, сейчас я заменю тебе халат и помогу лечь. — Она нагнулась, что взяла из ящика, положила сверток на кровать. Аккуратно обошла мои художества на полу, и, подхватив меня сзади за подмышки, достаточно бесцеремонно подняла меня на ноги.
— Пациент, как себя чувствуешь? Тошнит? Головокружение?
— Спасибо аджумони, прекрасно я себя чувствую. — Я повернул к ней голову, мгновенно разозлившись. Ну да, по сути, обратился к ней, как к недалёкой тётке, ну или как мы по-русски, высокомерно говорим — «Женщина!» За первый год моего лежания по больницам достали меня подобные тётки, для которых ты всего лишь работа, которую ещё и не сильно любят. И она это поняла, мою неприязнь к ней. Поэтому следующую фразу она тоже произнесла, поджав губы:
— Садись, я тебя переодену. Какое неуважение к старшим, твоя мать сидит в холле, я обязательно ей расскажу о твоём непочтительном поведении. — Она за что-то дёрнула на моей спине, и потянула за отворот больничного халата, стягивая с моих рук. Ну да он же сзади, наверное, завязывается. Под халатом, естественно, ничего не было, но за пять прошедших лет я разучился стесняться. Так что, если она и хотела меня смутить, то ни чего у неё не вышло.
Пока она разворачивала чистый халат, а может быть и пижаму, чёрт его знает, как это правильно называется, к нам за шторку вбежала молодая и довольно симпатичненькая на мордашку, да и на фигурку тоже, девушка. Одетая в тёмно-синем медицинском костюме, который очень выгодно подчёркивал, всё, что нужно подчеркивать, она энергично принялась за уборку.
Мать вашу! да нельзя же так! Пять грёбанных лет я женщины не видал, мне даже эротические сны не снились, а тут такая фифа. Ой, я прямо всеми фибрами души почувствовал шевеление в паху. Взгляд в низ, ну точно эрекция. Да чтоб вас всех! Девчонка искоса глянула в мою сторону, увидала моего бойца, отчаянно покраснела, и почему то закрылась от меня ведром и шваброй.
— Грубиян и извращенец! Припечатала тетка. — Руки подними, нужно халат одеть.
Я покорно поднял руки. Меня одели, отёрли салфеткой рот, и мягким толчком уложили обратно на койку.
— Мальчик тебе нельзя вставать, сейчас придёт доктор Вонг и осмотрит тебя. — Так же с поджатыми губами проговорила тетка.
А я лежал скосив глаза, смущаясь как прыщавый юнец, смотрел как лихо Юри-ян убирает мои художества с пола, последний штрих, швабру в ведро, и повернувшись к нам девчонка поклонилась и выдала: «Само-ним, я всё убрала, что мне нужно ещё сделать?»
— Можешь возвращаться Юри-ян. — По-военному коротко ответила (наверное, всё-таки медсестра, был бы бейдж было бы проще) вредная тётка.
Девчонка повернулась чтобы идти, но тут, за малым, она не влетела в мужчину, который, откинув шторку рукой, буквально ворвался в мою недопалату.
— Здравствуйте хороши ли ваши дела? Доктор Вонг. — склонилась в поклоне Юри. Но тот, не обращая на неё внимания подскочил к кровати и заговорил со мною по-русски.
— Привет Юра-кгун, как твои дела? Мне тут Старшая медсестра доложила, что ты упал с кровати и тебя вырвало. Ну как себя чувствуешь? Тошнота? Головокружение? Ну чего молчишь парень? Язык проглотил? — Улыбнулся он.
А я действительно не мог выговорить не слова, я знал, и не знал этого мужика одновременно, а в памяти вдруг всплыло — Сергей Сергеевич, это его так зовут. Голову прострелило резкой болью воспоминания. Отец держит меня на руках, мне семь лет, у меня ангина и мы приехали в МизМеди госпиталь к дяде Серёже, он мне улыбается и говорит: «Нусс витязь, открой рот, будем тебя смотреть»
Головная боль вернулась резко, толчком ударила по вискам всё усиливаясь, вместе с ней вернулось тошнота. «Сейчас вырвет» только и успел подумать, и снова отключился.
В сознание вернулся как-то странно, с полным ощущением, что я проснулся в собственном сне. Я плавал в чём-то тягучем и, одновременно, неосязаемом, вокруг темнота. Темнота тоже была странная, потому что, я её видел.
Прислушался к своим ощущениям, вроде ни где не болит и голова ясная. Ну, странно и странно, позывов к панике нет, а значит медитация наше всё. Так спокойствие и только спокойствие. Как говорится, расслабляемся и получаем удовольствие. Сознание очистил так легко, что даже где-то, на периферии этого самого сознания пришло удивление, как так-то? А с удивлением пришло понимание, что я уже внутри своей личной пустоты. Сознание потянулось к энергии мира, зачерпнём, о так просто? Из ничего буквально проявились стеллажи с моими воспоминаниями, что по спирали тянулись в необозримый верх. А это что? Прямо посредине моих воспоминаний лежал большой, клубок что-ли, ну или комок, так сразу и не поймёшь.
Что это?
Я потянулся к нему своим сознанием. Приблизился, чтобы «рассмотреть» получше… Неожиданно, от него прямо в меня, выстрелили протуберанцы. Отпрянуть не получилось, сознание не земная поверхность тут законы другие. Протуберанцы достигли моего я, проникли в него, и тут же стали отлетать, но уже шарами памяти по полкам стеллажа.
Сколько это длилось, миг или вечность, не знаю, да и не важно. Важно другое. Я теперь не совсем я. Точнее я, но другой, и мне не тридцать пять, а пятнадцать. Я тот же Сергеев Юрий Евгеньевич, и отец мой тот же, да не тот. И земля тоже та и не та.
Почему так? это философский вопрос, и думать об этом я буду, потом. А пока идёт осознание своей новой личности. Любой человек чувствует себя личностью. Центром своей собственной вселенной, которую он сам формирует своей волей, а иногда и силой. Я понял это ещё там, лёжа прикованным к медицинской капсуле, которую по привычке называл кроватью. И теперь плавая в глубинах пустоты своего сознания, своей вселенной, в которой пустоты несоизмеримо больше чем наполнения, я заново воспринимал самого себя.
Вот теплые руки прижимают меня к груди и материнское молоко дарит чувство блаженства сытости и покоя. А вот я с сёстрами стою на дороге, за спиной озеро. А впереди собачья свадьба, псы рычат и дерутся, мне шесть лет и мне страшно. Лина, которой всего на полтора года больше, берёт палку и выходит вперёд, но я мужчина я не должен прятаться за женскую юбку, и я тоже беру палку и иду на этих псов, и я, выплёскиваю на них свой страх и ярость, и это моя первая победа. А вот, мой первый день в школе, на улице март и мне холодно. В школу меня привела моя корейская мама, она мне говорит, чтобы я был сильным и хорошо учился, что мне нужно достигнуть самого верха, это нужно, чтобы все мною гордились. Подходит учительница, я кланяюсь и здороваюсь, она берёт меня за руку, и мы уходим, я оборачиваюсь, смотрю на маму и вижу в её глазах слёзы. А вот мой дядя Руслан приехал за мной, чтобы забрать в Россию, в имение к дедушке и бабушке. В имение – потому, что я мальчик и мне уже восемь, а мальчик должен получить правильное воспитание, все нас провожают в аэропорт, сёстры тихо плачут, мама их обнимает и шепчет, что на каникулах они будут летать ко мне в гости, а у отца странно блестят глаза, он о чём-то разговаривает с дядей и всё время на меня оборачивается. А вот я в имении, мы приехали из аэропорта на огромной чёрной машине с затемнёнными стёклами, дедушка и бабушка встречают меня и дядю Руслана стоя на огромном крыльце перед огромным домом, сзади них стоит прислуга, дед выходит вперёд и произносит: «Здравствуй сын. Здравствуй внук. Вы дома». А вот я стою перед большим портретом. На нём изумительной красоты женщина, Моя бабушка привела меня сюда. «Это твоя настоящая мать», — говорит бабушка, «твоя мама умерла во время тяжёлых родов, когда рожала твоего так и не родившегося брата. Лана и Лина близняшки, они дочери твоей мачехи Ми Сук». Бабушка говорит мне, что я должен об этом всегда помнить. Помнить потому что я, дворянин. Дворянин из старинного Тверского рода, а они безродные девки, на что я, повернувшись к ней, всем корпусом, произнёс, глядя её прямо в глаза: «Они мои Сёстры, а Ми Сук моя мать, так решил мой отец и так считаю я, потому, что мы мужчины и это наше право решать». А бабушка вдруг улыбнулась и произнесла: «Ну что ж, кровь не водица. Пойду, обрадую твоего деда».
Следующий шар: Я стою в оборонительно позе, в моих руках два клинка. Это шпаги, у них нет раковин, восьмидесятисантиметровый клинок обоюдоострый у своего острия. Мой учитель фехтования Жан Поль, читает мне нотацию о том, что так стоят только русские медведи, неожиданно, из-за спины, раздаётся голос моего деда, который обращается ко мне «Не важно как ты выглядишь со стороны, когда в твоей руке шпага, главное это твоя честь, которую ты этой шпагой отстаиваешь».
Ещё шар: в главной зале усадьбы Сергеевых, у нас приём в честь моего тринадцатилетия, в моих руках гитара и я пою гостям старинный романс. Дальняя дверь в залу открывается и в неё входит отец, за руки его держат Лана и Лина, на них ярко-синие платья с золотыми драконами. Чувствую, как бьётся сердце, но нужно держать лицо, и я пою, пою о птице, которую нужно выпустить на волю.
А здесь я в огромном чёрном автомобиле, мне почти пятнадцать. Мы с дедом Львом и бабушкой Надей, едем в аэропорт, дорога длинная и бабушка мне говорит, как должно мне вести себя на чужбине и как жаль, что закончить своё образование мне нужно в Корее, но, говорит она, так нужно Семье и мне необходимо с этим смириться, но моё сердце поёт, ведь я скоро их увижу.
Я в салоне самолёта, большие широкие кресла бизнес-класса, ко мне наклоняется стюардесса, красивое правильное лицо, голубые глаза и лёгкая улыбка, — Мы садимся господин Сергеев. Пристегнитесь пожалуйста. Девушка стоит, наклонившись ко мне и ждёт, когда я отвечу. А я не могу отвести взгляд от восхитительного вида двух полушарий, спрятанных в ажурные чашечки лифчика, открывшихся мне из-за расстёгнутой пуговицы на белоснежной рубашке. И до самой посадки я блаженно щурился и мечтал о том, что у меня появилась сверх способность и я могу взглядом фотографировать всё, что нужно сохранить в памяти на веки вечные и как это будет круто. Вот самолёт коснулся взлётной полосы, взвизгнули тормоза, неожиданно раздался хлопок, самолёт резко наклонился вправо, меня мотнуло до боли в шее, удар и мысль о том, что нужно войти в самадхи.
Я открыл глаза, надо мной больничный потолок, тускло горит ночное освещение, значит сейчас ночь. Справа кто-то зашевелился, я повернул голову и улыбнулся:
— Здравствуй мама, я так по тебе соскучился.