Если деньги — это единица человеческого добра, кто же тогда человек, у которого много денег? Это тот, кто сделал людям много добра: продал много морковки, организовал производительный труд, создал много рабочих мест, платит рабочим зарплату, на которую они содержат семьи, изобрел что-то новое.
Конечно, деньги можно и унаследовать. Но родители передают (или не передают) своим детям и многое другое: опыт, любовь, дом, красоту, здоровье или наоборот — предрасположенность к болезням. И конечно, родители не копили бы, если бы не могли передать сбережения потомкам.
Почему же тогда говорят «все зло — от денег»? Потому что деньги можно украсть, а красоту или талант не своруешь. Но красоту можно убить, а талант — уничтожить завистью. Не от денег все зло, а от воровства, убийства и зависти. Так что выражение «все зло — от денег» придумали воры, «все зло — от красоты» — убийцы, а «все зло — от таланта» — завистники.
Кто же такой бедный человек? Прежде всего тот, кто не может или не хочет делать добро другим людям. Поэтому у него мало эквивалента этого добра — денег. Бедность сужает возможности человека создать добро для себя и других, лишает его выбора, препятствует его духовному и профессиональному росту. Поэтому бедность аморальна по отношению к себе и другим. А некоторые бедняки становятся еще и завистниками, готовыми уничтожать добро других! Человек должен бороться с бедностью всеми силами, а общество обязано помогать малоимущим встать на ноги.
Бедная страна — это прежде всего страна недобрых людей, не создающих, а уничтожающих ресурсы. На земле мало стран с меньшими природными ресурсами чем в Исландии или в Японии, но эти страны богаты. А значит главная причина бедности в том, что люди мешают друг другу. Тем более ужасно если в числе самых бедных оказывается потенциально богатейшая страна с громадными природными ресурсами.
Но есть и люди, которые не получают денег за сделанное добро. Мать, делая добро ребенку, ожидает получить назад не деньги, а ответное добро — улыбку ребенка. Это натуральный обмен. Мать может ожидать от ребенка поддержку и заботу в старости, то есть мать как бы кладет «деньги» в банк. Я тоже мог бы, в обмен на сделанный для меня книжный шкаф, помочь плотнику избавиться от алкоголизма.
Сложнее с теми, кто работают бесприбыльно или даже себе в убыток. Существует миф, что бескорыстное добро — самое доброе. Но добрый крестьянин не тот, кто раздает молоко от своей единственной коровы, пока она не издохнет от голода, а тот, кто, беря за молоко деньги, вскоре вырастит сорок упитанных и здоровых коров, которые обеспечат молоком всю деревню. Брать деньги за совершенное добро не безнравственно, так как это позволит сделать добро еще раз. Те же, кто бесплатно берут молоко у крестьянина, на самом деле думают: «Ничего, если его корова издохнет и пришедшие после меня останутся без молока».
Когда за добро платят добром, то есть, например, деньгами, происходит обмен. Каждый участник отдает то, что для него менее ценно, а получает более ценное. Хотя в процессе обмена ничего не создается, оба его участника становятся богаче, так как в результате обмена им удается удовлетворить свои потребности: то, что они получили, им было важнее, чем то, что они отдали взамен.
Итак, от передачи своего добра человек должен получать прибыль. Наличие прибыли означает, что все затраты окупились (иначе человек не смог бы сделать это добро в следующий раз, ведь его ресурсы не безграничны). Прибыль разделяется на две части: ресурсы, идущие на увеличение количества и улучшение качества добра, которое человек может сделать в следующий раз, и поощрение, получаемое человеком за свою деятельность
Добро не обязательно сопряжено с производством, оно может быть связано и с услугами. Например, спекулянт, берет на себя риск и трудности доставки добра тому, кто в нем наиболее нуждается: в городе питьевая вода стоит дешево, а умирающий от жажды в пустыне готов заплатить очень дорого. Не будь спекулянта — наступила бы смерть. Но спекулянт доставил воду и нашел умирающего вовремя. За превращение простой фляги воды в источник жизни (реальный рост ценности воды) спекулянт справедливо получает прибыль.
Что такое преступление? Преступление совершается, когда один человек отбирает у другого жизнь, собственность, доброе имя, спокойствие или возможность наслаждаться красотой. Преступление неразрывно связано с идеей обладания. Когда у человека всего лишь появляется мысль, что ему необходимо обладать собственностью соседа, управлять жизнью соседа, потребовать с соседа некий «долг», человек совершает преступление против самого себя. Если же дело дойдет и до действий, базирующихся на этих претензиях — это и преступление против общества. Водораздел, отделяющий гражданина от преступника очевиден: это отсутствие необоснованных претензий к другим или же наличие таких претензий.
Человек владеет чем-то, а у него это отбирают. Но в Советском Союзе Партия считала возможным отобрать у человека все, а потом раздавать крошки, как милостыню. Поэтому политические противники режима соглашались с ворами-карманниками в том, что советские законы несправедливы и их необходимо нарушать, поскольку жить по этим законам, как обычные советские обыватели, позорно или даже преступно.
Давайте рассмотрим четыре типа людей, составлявших население Советского Союза.
Первый тип — коммунисты. Коммунистическая идеология горизонтальна, она базируется на претензии и поэтому она преступна. Часто судьба коммуниста приводила его к реальному преступлению, продиктованному его идеологией: доносу, обману, жестокости, малодушию, захвату чужой собственности. Даже у совершенно чистого человека (а в партии были очень разные люди), формируется идеология преступника в той мере, в которой он живет по агрессивно-горизонтальным коммунистическим канонам. Кроме того, если у коммунистов есть совесть, они понимают, до чего довели страну и народ и чувствуют себя преступниками.
Второй тип — люди, пытавшиеся жить вне коммунистической системы распределения. Часть из них была уголовными преступниками — ворами, бандитами, и, разумеется, у них выработался преступный взгляд на жизнь. К криминальным поступкам их толкало отсутствие духовных ориентиров, чувство полной безысходности, но также и цинизм и несправедливость самой системы. В отличие от преступников на Западе, многие преступники в СССР и в России — это прежде всего жертвы режима. Уголовное преступление — это часто закамуфлированная попытка самоубийства, последний крик о помощи, протест против бесчеловечно организованного общества. Криминальное поведение выражается в воровстве, грабеже, мошенничестве — в открыто горизонтальном поведении. Не зря коммунисты называли воров социально близкими: у коммунистов нет проблем с тем, что преступники делали, проблема лишь в том, что преступники совершали свои преступления неорганизованно, без приказа.
Третий тип людей существовал вне коммунистической системы духовного закабаления (тут я не имею ввиду те фрондерские «свободы», которые система даровала за верность ей). Отказ от духовного самозакабаления сурово наказывался, а в лучшем случае лишал людей возможности преуспеть внутри системы, и люди, склонные к такой деятельности, научились быть хорошими конспираторами и видеть себя вне общества. Это могли быть очень хорошие люди, элита нации, но долгие годы жизни вне системы сформировали у них привычку к социальной отстраненности, и когда появилась свобода слова и действий, они продолжали оставаться пассивными. Многие из них просидели советский период на кухне. Но не вышли они из кухни и в пост-советский период. У этой группы людей есть нечто общее с преступниками: продолжая антагонистически относиться к стране, они не чувствуют ее своей, боятся укорениться в ней.
Люди четвертой категории составляют громадное большинство населения. Они управляемы и внушаемы, научились молчать и голосовать единогласно. Эта категория полностью отучилась от инициативы и ответственности за себя. Многие из них нефункциональны, привыкли плохо работать, пить, часто просто нездоровы и безынициативны. Невольное преступление этих людей состоит в несохранении себя. Им никогда не придет в голову заявить, что правительство существует, чтобы служить им и отчитываться перед ними. При этом, концепция правительства играет в их мировоззрении громадную роль: правительство — это нечто одновременно и полностью отделенное от них и обязанное заботится о них во всех аспектах их жизни. Мы говорили, что Социальная машина — это новый бог, нечто совершенно недоступное разуму, но одновременно и ответственное за все.
Мы видим, что за исключением тех, кто прятался в норах, все жители Советского Союза были в каком-то смысле преступниками. Вот что такое настоящий преступный режим.
Когда российские бизнесмены начинают свой бизнес, они быстро открывают для себя что если действовать по закону — неминуемо разоришься. На пути легального бизнеса стоят мощные препоны, а пути обхода закона общедоступны, и конкуренты безусловно смогут ими воспользоваться. Считается, что у нас есть частное предпринимательство и частная собственность. На самом деле, бизнес в России до сих пор нелегален.
Государство делает все, чтобы бизнес перешел в теневой сектор экономики. Вот одна из причин: легализация бизнеса невозможна без снижения налогов. Однако в этом случае бизнес станет независимым от государства и чиновники потеряют реальную власть и возможность жить на взятки. Без изменений в самом российском государстве освобождение бизнеса никогда не произойдет: дело не в налогах и законах, а в том, что государство желает играть в обществе управляющую, а не обслуживающую роль.
Сегодня у нас законы противоречат друг другу, а коммерческое законодательство противоречит здравому смыслу и базовым законам экономики. Человек, занимающийся в России бизнесом, всегда нарушает какой-то закон, но с точки зрения властей, все устроено хорошо. Необходим настоящий переворот в сознании, фундаментальные, а не косметические изменения.
Считается, что успешным в России может быть только бизнес, купивший власть. Это не совсем верно: успешным в России может быть только бизнес, который есть власть. Проблема в том, что не власть является агентом бизнесмена, а бизнесмен — агентом и креатурой власти. Миллионеры у нас не появляются: они у нас назначаются.
При нормальных условиях, если три бабушки торгуют пирожками, победит та, что продает за ту же цену самые вкусные пирожки. В России побеждает та бабушка, к которой более благосклонно относится милиционер. Ей гораздо выгоднее тратить деньги на взятку милиционеру, а пирожки делать из кошатины, чем улучшать качество пирожков. Если в нормальных условиях в бизнесе побеждают люди, наиболее эффективно удовлетворяющие нужды покупателя, в России побеждают те, кто подкупает чиновника и тем реально становится его агентом.
Русский бизнесмен прежде всего сталкивается с необходимостью иметь “крышу”. На Западе закон является “крышей” для всех, но в России, где закона нет, что-то другое должно быть над головой.
“Крыша” — это человек или организация, способные разрешить потенциальные конфликты бизнесмена с государством или деловыми партнерами, так как закон либо бессилен, либо неадекватен и не в состоянии регулировать эти отношения. За предоставленные услуги “крыша” обычно требует часть дохода, а также осуществляет по крайней мере частичный контроль над бизнесом.
Феномен “крыши” не уникален: “крыши” существуют в маленьких итальянских и китайских районах Америки. Можно предположить, что “крыша” возникает, если бизнес поставлен в условия, когда намного выгоднее существовать вне закона (например, в случае торговли наркотиками или использования нелегальной рабочей силы). Не является исключением также влияние криминальных структур на нелегальный бизнес (например, проституцию) и бизнес, представляющий особый интерес для мафии (игорный бизнес). Но существующая в России необходимость для каждого частного предпринимателя иметь “крышу” — явление совершенно другого уровня, указывающее на то, что государство находится в конфликте с предпринимательской деятельностью и до сих пор ориентировано горизонтально.
На Западе роль “крыши” играет юридический советник фирмы. Эта роль чисто техническая: в стране существуют справедливые, непротиворечивые и всеобъемлющие законы, а человек живет в активно ищущем справедливости гражданском обществе, которое является его лучшей защитой.
В России ситуация совершенно иная. Законы направлены против того, кто хочет честно что-то сделать, занимает активную жизненную позицию. Закона, защищающего творца от вора, просто нет, а общество никогда не встанет на твою защиту. Поэтому необходима “крыша” — тот, кто защитит тебя от закона, конкурента или бандита.
Как же “крыша” повернет закон в твою сторону, если закона на самом деле нет? В России закон сводится исключительно к вопросам личных отношений, а мораль базируется на личной лояльности, создавая идеальные условия для существования “крыш” — людей или организаций, готовых нарушить закон ради тебя. Закон должен относиться ко всем одинаково, но “крыша”, бандитская или государственная, ставит тебя в привилегированное положение.
“Крыша” охраняет тебя лично и твою фирму от рэкета, участвует вместе с тобой в переговорах, чтобы твои деловые партнеры боялись тебя «кинуть». “Крыша” передает взятки и звонит по нужным телефонам и, если необходимо, участвует в «разборках» и «отбивает бабки». Обратите внимание, сколько жаргонных, воровских слов. И это совершенно не случайно: “крыша” выводит тебя из сферы закона и решает вопросы не правовым путем, а по законам криминального мира, где побеждает не наиболее честный и эффективный производитель, а наиболее наглый или высокопоставленный вор (а вот и другая иерархия появилась).
Закон в России существует на трех уровнях, от низшего к высшему:
1. Защищает гражданина, то есть выступает на стороне того, кто прав (на Западе закон начинается и кончается этим);
2. Позволяет власти закабалять народ;
3. Выступает на стороне сильного.
Первый уровень — юридический. Существуют законы, и если кто-то их нарушает, следуют юридические санкции. Например, если вы перешли улицу в неположенном месте, может случиться, что вас заставят заплатить предусмотренный законом штраф. Однако, не надо обольщаться: чиновники находят способ брать взятки не только за нарушение законов (здесь уж сам бог велел), но и за их исполнение. Будь ты хоть тысячу раз прав, а побеждает тот, кто сильнее.
Второй уровень — псевдоюридический. Приведем пример: милиционер, ссылаясь на правила дорожного движения, обоснованно или необоснованно обвиняет вас в переходе улицы в неположенном месте, но делает это отнюдь не для того, чтобы движение стало безопаснее, а исключительно с целью получения взятки. Не будь закона, не было бы и оснований давать взятку милиционеру. Закон стал орудием в руках преступника. Россия очень нуждается в законах, но пока бандиты, облеченные государственной властью, могут использовать законы против людей, лучше, чтобы законов не было вообще.
Наконец, третьим уровнем являются откровенно незаконные или противозаконные действия. Здесь в открытую торжествует право сильного, что часто означает близость к власти. В России любят специально нарушить правила уличного движения, чтобы посмотреть, как изменится лицо гаишника, радостно идущего тебя «штрафовать», когда ты покажешь ему свою «корочку». На этом уровне имеют место открытый сговор с чиновниками, махинации с использованием государственных средств и криминальные разборки.
В России первый уровень, юридический, так часто и так просто перетекает во второй, псевдоюридический и грабительский, что порой проще сразу переходить на третий, открыто подкупая чиновников и криминальные структуры, то есть свод законов просто не открывать.
Справедливый закон должны создавать достойные выборные представители. Если бы в России чудом появилось справедливое и честное законодательство, существующий госаппарат все равно сделал бы криминальное, незаконное разбирательство наиболее эффективным методом решения споров. Проблема России не в словах и процедурах, а в людях.
В Америке существуют налоговые законы, переводящие в разряд преступников 1 % американских бизнесменов. Как показал пример остальных 99 % американских бизнесменов, этот 1% мог без ущерба для себя исполнить требования закона. В России тоже есть налоговые законы, но они делают преступниками 100 % российских бизнесменов, потому что эти законы невозможно выполнять, никому и не при каких условьях. Функции американского и российского налогового законодательства прямо противоположны: там поддержка и освобождение, здесь контроль, подчинение и закабаление.
Если бы в России действовало американское налоговое законодательство, это бы ничего не решило — у нас другие налоговая полиция, цели государства и идеалы: мы не любим воров только как конкурентов, и все потому, что в нашей стране всегда было запрещено зарабатывать.
Российское налоговое законодательство переводит в преступники не только бизнесменов. В Америке лишь ничтожное количество чиновников смогло использовать налоговое законодательство в целях личного преступного обогащения. В России же только те чиновники налоговой сферы не являются преступниками, которые не ходят на работу: ведь налоговый закон, которому они служат, объективно преступный и воровской. Исполняя закон, налоговые полицейские реально являются инструментами грабежа и разорения людей. А если они и взятки берут, то являются преступниками вдвойне. Главный виновник этого — преступный и несправедливый налоговый закон, который не только служит преступникам, но и подрывает экономику страны.
Когда закон переводит и бизнесменов — субъектов этого закона, и полицейских — его исполнителей в ранг преступников, использование преступной “крыши” не кажется столь уж неправильным. В этом заключается кошмар сегодняшнего российского государственного устройства.
Существуют два типа “крыши”. Первый — государственная “крыша”, чиновник, готовый интерпретировать законы в твою пользу и использовать свою власть и неформальные отношения с другими чиновниками, чтобы дать тебе возможность работать или обеспечить преимущества перед другими.
Государственная “крыша” прославилась больше всего во время приватизационных аукционов, когда под маркой аукциона проводились раздача за бесценок общенародного достояния заранее назначенным «победителям».
Второй тип — криминальная “крыша”. Обычно в той или иной степени каждый бизнес имеет обе “крыши”, часто действующие совместно. Таким образом, происходит сращивание государства и криминала, вернее, сращивание административного преступного сообщества с негосударственным криминальным элементом. Вот и получается, что политики ужинают с ворами, а у депутатов Государственной Думы татуировки на руках.
В основном “крыши” работают не за зарплату: для себя они требуют части уставного капитала фирмы, то есть места в ее управлении и доли во владении ею. Если частью бизнеса владеет криминально-государственная “крыша”, это означает, что громадную часть прибыли от производственной деятельности получают люди, которые в ней реально не участвуют и к тому же являются преступниками. Здесь есть противоречие: ведь преступник ориентирован по-воровски, горизонтально, а настоящий производитель — вертикально. Вот мы и имеем в России «капиталистов», которые не вкладывают деньги в производство, распродают лучшие станки, используют предприятие для получения мошеннических кредитов.
Капиталист любит свою фабрику как мужчина любит женщину. Для него главное — ни с кем ее не делить. В России же «капиталист» вынужден беспомощно смотреть, как его любимую фабрику «трахают» налоговики, чиновники и бандиты. Такую фабрику любить невозможно, можно лишь жить за ее счет, как это делают сутенеры.
Огромная часть ресурсов, которые могли бы пойти на развитие производства, попадает к “крышам”, а “крыши”, будучи горизонтально ориентированными, не думают о завтрашнем дне. Эти люди не являются производственниками, однако имеют едва ли не самое веское слово в совете директоров, что тоже отвращает фирму от ее реальной деятельности. Таким образом, к руководству производством пришли люди, не желающие и не умеющие производить, паразитирующие на ресурсах и производительном потенциале страны.