- Со мной товарищи. - Старчак указал на Щербину и Кабачевского.
- Их тоже заберем...
Они решили сократить расстояние и пройти напрямик, через летное поле.
Было совсем темно: на земле ни огонька, в небе ни звездочки. Снег скрипел так, как скрипят новые хромовые сапоги...
Впереди, как хозяин, шел Ильинский. В следы, оставленные его огромными унтами, ступали остальные.
Минут через двадцать Старчак спросил:
- Костя, скажи по совести, ты ходил когда-нибудь этой дорогой?
- Тысячу раз, - не очень уверенно ответил Ильинский и, чтобы быстрей бежало время, стал рассказывать про одного штурмана, который определял положение самолета по шестому способу.
- Почему по шестому? - спросил Кабачевский.
Ильинский стал перечислять способы воздушной навигации: по карте - раз, по приборам вслепую - два, по радиокомпасу - три... Он назвал еще два способа. Старчак говорил мне о них, но я, признаться, забыл, в чем их суть. А вот шестой- запомнил.
- Почему по шестому? - повторил свой вопрос Кабачевский. - В чем он состоит?
- А вот в чем, - ответил Ильинский. - Ты производишь посадку где-нибудь на бахче и спрашиваешь сторожа: "Дидусь, где мы сейчас находимся?.." Узнаешь - и снова в полет.
- Неплохо было бы и нам сюда деда-бахчевника,- сказал Старчак. - Мы к твоей "шестерке" опять притопали.
И верно: они вернулись на стоянку бомбардировщика с огромной цифрой "6" на киле.
- Вот, оказывается, кто по шестому способу!-засмеялся Старчак.
Он пошел впереди, и вскоре все четверо входили в ярко освещенную столовую летчиков первого полка.
Сели за стол, накрытый белоснежной скатертью, дождались, пока придет официантка, заказали ужин.
- Может, погреемся чуток? - предложил Ильинский. - После шестого способа... За то, чтобы ты там не заблудился...
- Не могу, мне к ребятам идти. И вообще лучше отложить это до Нового года, - ответил Старчак.
Ильинский не настаивал. Он давно - еще с финской кампании -дружил со Старчаком и знал: тот скажет - как отрежет.
Отказались выпить и Кабачевский, и Щербина.
- Лучше так посидим, поговорим. Было уже поздно. Движок, снабжавший столовую электроэнергией, выключили, и в зале зажгли свечи, Старчак засмеялся:
- Впервые после начала войны вижу стеариновые свечи, да еще с шандалами. Плошки там разные, фитили попадались, а вот свечей видеть не доводилось.
- У нас, как в лучших домах, - улыбнулся Ильинский. - А сказать по совести, никогда не думал, что ты такому отсталому виду освещения обрадуешься.
- Да нет, пускай повсюду электричество горит, а твой домашний стол пусть посадочные прожекторы освещают. Тогда не промажешь - ложку мимо рта не пронесешь.
Ильинский стал рассказывать о дежурном по полетам: положил ракетницу в карман комбинезона, и она выстрелила невзначай; комбинезон прожег, а нового на складе не дают - срок не вышел.
Парашютисты и летчик говорили о свечах, о том, как только что блуждали по аэродрому, смеялись над дежурным, прожегшим комбинезон, благодарили официантку, которая так хорошо накрыла на стол. А за этими словами было совсем иное.
Четверо сидевших за столом думали о том, что и нарядная столовая, и стеариновые свечи, и белая скатерть - все это пока несущественно. Главное завтра надо лететь и выполнять свой долг.
4
Назавтра метеорологи принесли добрую весть:
- Погода будет!
Да, погода была. Стоял лютый, сорокаградусный мороз. Чтобы запустить моторы, авиамеханикам приходилось с самого утра прогревать их с помощью круглых бензиновых горелок, похожих на огромные, богатырские примуса. Такие горелки подвешивали на трубах, вроде водосточных, и нагретый воздух поднимался к моторам.
Двигатели становились теплыми. Но все остальное - ничуть не нагревалось. Самолеты из темно-зеленых превращались в белые: иней надежно маскировал их и лишь там, где тянулись масляные подтеки, он не смог осесть на гофрированных широких листах крыльев и фюзеляжа.
Да, мотористу надо было иметь крепкие нервы, чтобы не отчаяться и не забросить с досады гаечный ключ подальше в глубокий снег, так забросить, чтобы до самой весны не найти...
Мороз выжимал влагу из сосен, обступивших полевой аэродром, и деревья трещали. Мороз выжимал слезы из глаз. Мороз и ветер. Но люди не смотрели на термометр. Они смотрели на часы: к вечеру - а он зимой приходит рано самолеты должны быть готовы.
Руки примерзали к заиндевелому металлу, и у всех мотористов была сорвана на пальцах кожа: есть работа, которую не сделаешь в перчатках, - у них распухли суставы пальцев, обожженных морозом и ветром.
Прогноз подтвердился.
Мы с редактором решили проводить Старчака и его товарищей. Увидев нас около самолетов, капитан засмеялся:
- Ну вот, прощаться пришли. Значит, не улетим... Мы взобрались вслед за десантниками в один из самолетов.
- Интервью брать? - крикнул мне Демин: рев четырех моторов не позволял говорить ровным голосом. - Вот с Буровым побеседуйте, он это любит.
Буров показал Демину кулак.
Мы пробирались вдоль фюзеляжа в кабину летчиков, ее почему-то называли "Моссельпром". Наверно, потому, что она застекленная, словно кондитерский киоск.
Мне запомнились шутливые слова Демина:
- Первый лунный вальс с Шурочкой - мой! Как, товарищ военфельдшер?
- Нет, мой, ты водить не умеешь, и потом - я записался первым, - засмеялся Васильев.
Кузьмина, серьезная, задумчивая - это ее первый прыжок, - не отвечала.
Борис Петров сказал шутникам, как всегда рассудительно:
- Ну что вы, ребята... Дайте человеку с самим собой побыть.
Побеседовав с командиром корабля капитаном Ильинским, мы прошли к двери: настала пора уходить.