1
В госпитале я пробыл недолго. Хотя раны еще и не зажили, мне не терпелось поскорее вернуться в родную дивизию. Так с костылем, прихрамывая, я и прибыл в Москву в один из январских дней 1942 года.
Начальник управления кадров генерал-майор А. Д. Румянцев принял меня очень хорошо. Но то ли мой вид вызвал у него сомнения, то ли действительно ощущалась острая нехватка в штабных работниках высшего звена, только вместо возвращения на старую должность он предложил мне совсем другое:
- Хотим назначить вас начальником штаба резервной армии.
В этом предложении был, конечно, резон. Я хорошо знал штабную работу (одно время служил в штабе Харьковского военного округа начальником оперативного отдела). Однако меня всегда влекло больше к непосредственной деятельности в войсках - казалось, что на посту командира принесу больше пользы.
Поблагодарив тов. Румянцева, я решительно отказался от нового назначения и попросил не разлучать меня со 132-й дивизией. Просьба моя была уважена.
Не теряя времени, выехал на фронт. Оттуда в последнее время шли радостные вести: наши войска нанесли сокрушительное поражение немецко-фашистским полчищам под Москвой и отбросили их на сотни километров от столицы. Наступление, в котором участвовали армии многих фронтов, продолжалось. О таком наступлении мечтали мы все с первых дней войны, и я не мог оставаться только свидетелем этих великих событий.
132-я стрелковая дивизия, как и прежде, входила в состав 13-й армии, которой командовал теперь уже шестой человек - генерал Н.П. Пухов. Наступательные Действия здесь к моему приезду успели закончиться. Весь Брянский фронт опять перешел к обороне.
Полоса, занимаемая нашей дивизией, простиралась с фланга на фланг до 40 км. Мне пришлось немало попутешествовать - где на машине, где на санях, а где и на лыжах или пешком, - чтобы побывать во всех частях, осмотреть оборонительные сооружения, приглядеться к людям. Личный состав по сравнению с осенью. обновился. Но встречалось еще немало старых бойцов, с которыми я вместе испил горькую чашу и прошел суровую школу первых месяцев войны. Да и те, что прибыли в дивизию после моего отъезда в госпиталь, успели уже понюхать пороху. Дивизия участвовала в зимнем наступлении, освобождала от противника Елец и Ливны. Люди гордились этим и рвались к новым боям. Разговоры в окопах велись только об одном - как бы Поскорее прогнать с нашей земли фашистских оккупантов. Это очень радовало.
Был и еще один приятный сюрприз. За участие в тяжелых оборонительных боях осенью 1941 года, когда наша 132-я стрелковая дивизия нанесла значительный урон врагу, Советское правительство наградило меня орденом Ленина. От имени Президиума Верховного Совета СССР награду вручил мне командующий армией.
Не обошлось, впрочем, и без огорчений.
Исчерпав свои возможности для наступления по всему фронту, 13-я армия продолжала наносить противнику отдельные удары с ограниченными целями. Но Даже такие бои местного значения становились для нее все труднее.
Гитлеровцы стали приходить в себя после первых сокрушительных ударов наших войск под Москвой и приняли ряд мер, обеспечивавших большую устойчивость их обороны. У них появились многочисленные минные поля, густая сеть проволочных заграждений, разветвленная система траншей и ходов сообщения, дзоты, контролирующие многослойным огнем все подступы к переднему краю. В занятых противником населенных пунктах почти все здания были приспособлены для длительного огневого сопротивления.
И вот однажды я получаю приказ: взять штурмом Красный хутор. Этот населенный пункт располагался против нашего левого фланга. Стоял он на обратных скатах поднимавшейся перед нами высоты, и как ни изощрялись наблюдатели, им не удавалось основательно просмотреть, какова там система обороны. А время шло уже к весне, глубокий снег стал совсем рыхлым. Наступать по такому снегу - чистое наказание.
Правда, нам придали лыжную бригаду, но и она не выручила. Лыжники попробовали стать на лыжи и тоже утопли в снегу. Использовать лыжи как средство передвижения оказалось невозможно, а потому организовать стремительный бросок по снежной целине для маневра в обход вражеского узла сопротивления мы не сумели.
Все это чрезвычайно осложняло выполнение поставленной перед нами задачи. Да и в случае удачного ее решения захват Красного хутора не сулил нам ничего хорошего. Заняв его, наши выдвинувшиеся вперед подразделения очутились бы в своеобразной западне: со стороны противника хутор отлично просматривался и простреливался прицельным огнем.
Оценив должным образом обстановку и прикинув наши возможности, я поделился своими сомнениями с командующим армией. Выслушав меня, Н. П. Пухов заявил:
- Ничего не могу сделать, это приказ фронта.
Пришлось отбросить все сомнениями приступать к делу. Мы произвели тщательную рекогносцировку, выделили необходимые силы. Захват Красного хутора решено было осуществить силами 498-го стрелкового полка (им командовал теперь майор Б. Д. Маркин) и лыжной бригады. Для поддержки их на участок прорыва выдвигались гаубичный полк и один дивизион пушечного полка. Дать сюда больше артиллерии я не мог, так как это сделало бы уязвимой оборону дивизии в центре и на правом фланге. Использовать имевшиеся у нас танки тоже оказалось невозможным: снежный покров был настолько обилен и рыхл, что они сразу же останавливались.
В течение ночи предназначенные для атаки подразделения сосредоточились на исходном рубеже. На рассвете был произведен огневой налет, и лыжники двинулись в обход вражеского узла сопротивления с левого фланга. Роты 498-го стрелкового полка под прикрытием огня поддерживающей артиллерийской группы повели наступление на позиции противника в лоб.
В бинокль хорошо было видно, с каким неимоверным трудом бойцы метр за метром продвигались вперед, преодолевая тяжелый мокрый снег, увязая в нем буквально по грудь. Противник открыл по ним огонь из всех видов оружия. Появились раненые и убитые, а до рубежа атаки было еще далеко.
Стало ясно, что в этих условиях и лыжная бригада, и 498-й стрелковый полк будут просто истреблены еще до броска в атаку. Не было никакого смысла продолжать это заранее обреченное на неудачу наступление. И, посоветовавшись с комиссаром дивизии Н. П. Петровым, я приказал прекратить дальнейшее продвижение, окопаться в снегу, а с наступлением сумерек отойти всем на свои исходные позиции.
По возвращении на свой КП немедленно связался у с начальником штаба армии и доложил, что наступление было неудачным. Генерал Петрушевский ответил на это очень лаконично:
- Для вас, видимо, будут большие неприятности - вы самовольно отменили боевой приказ...
И уже самый тон, каким были сказаны эти слова, не предвещал ничего хорошего.
2
В предчувствии обещанных неприятностей я сел с комиссаром за стол, чтобы впервые за целый день поесть. Это был для нас и завтрак, и обед, и ужин.
Только успели мы попробовать наваристых солдатских щей, как раздался телефонный звонок. Я подошел к аппарату, взял трубку:
- Сто двадцать пятый слушает...
В ответ слышу голос командарма:
- Товарищ Бирюзов, сдайте хозяйство начальнику штаба, а сами незамедлительно явитесь к нам.
Недавним разговором с тов. Петрушевским я уже был подготовлен к такому обороту дел и потому не стал задавать командующему никаких вопросов. Молча повесив трубку, повернулся к комиссару:
- Вот, Николай Петрович, и довоевались. Приказано явиться в штаб армии, а дивизию сдать.
Тут же вызвал начальника штаба подполковника М. А. Дудкина и объявил ему, что с этой минуты он вступает в командование. Потом простился со всеми, кто был на КП, и в сопровождении своего адъютанта двинулся в путь.
Но прибыть в штаб армии к сроку оказалось не простым делом. В который уже раз я снова убедился, что на войне всегда нужно быть готовым к любой неожиданности.
На нашем пути была река Сосна. За ней, в городе Ливны, располагались тылы дивизии.
К переправе мы подъехали часам к восьми вечера, когда уже совсем стемнело.
Сосна, в обычном своем состоянии неширокая и спокойная, в половодье казалась грозной. Она разлилась, затопив берега. По ней плыли льдины, с треском ломавшиеся у опор железнодорожного моста. Там берега реки сходились ближе, течение было сильнее и льдины громоздились одна на другую, кружились в водовороте.
И вот через такую-то реку нам предстояло переправляться впотьмах на легкой надувной лодке А-3.
Лодкой управляли саперы, и держались они очень уверенно. Но едва мы достигли середины реки, как мотор заглох. Нас понесло вниз, к мосту. Крупная льдина сильно ударила в борт лодки, отчего один сапер, лихо восседавший на нем, потерял равновесие и свалился в воду. Течением сразу подхватило его, и он быстро исчез из виду.
Нельзя было оставлять человека в беде. Мы занялись поисками тонущего красноармейца. Мой адъютант старательно шарил лучом карманного фонарика по поверхности реки. И не напрасно: закоченевший, уже выбившийся из сил боец был наконец обнаружен. Но втащить его в лодку оказалось нелегко: мешали крутые борта. Сапер в намокшей шинели все время соскальзывал с них. А тем временем лодка попала в стремнину, мы вот-вот должны были врезаться в ледяной затор или разбиться об опоры моста.
На раздумье времени не оставалось. По моей команде саперы принялись грести изо всех сил. В конце концов нам удалось пересилить течение, причалить к берегу. Однако там нас поджидали новые трудности. Береговой склон был очень крут, а покрывавший его и подтаявший днем снег превратился в ледяную корку. Больших усилий стоило вскарабкаться наверх, к ожидавшей меня машине.
Лишь к полуночи добрался я до штаба армии. Ни к командующему, ни к члену Военного совета попасть не удалось. Они долго дожидались меня и, не дождавшись, ушли отдохнуть. Через дежурного командира мне был вручен пакет, адресованный генералу М.И. Казакову, и передано приказание: немедленно выехать в Елец в распоряжение штаба фронта.
Подъезжая к Ельцу, я все больше и больше задумывался над тем, что же ждет меня впереди, какой ответ придется держать за неудачное наступление? И с беспокойством поглядывал на тщательно запечатанный пакет.
С начальником штаба фронта Михаилом Ильичом Казаковым я был знаком, но на какие-либо скидки с его стороны не рассчитывал. А потому представился ему самым официальным образом и подал привезенный пакет. К моему удивлению, Михаил Ильич отнесся ко мне очень приветливо:
- Вот и хорошо, что прибыл...
"Что же тут хорошего? - невольно подумал я. - Радоваться как будто нечему..."
Все еще недоумевая по поводу оказанного мне теплого приема, я отправился к командующему войсками Брянского фронта генерал-лейтенанту Филиппу Ивановичу Голикову. Тот тоже встретил улыбкой и почти теми же, что и Казаков, словами. Но, заметив, видимо, на моем лице выражение недоумения и беспокойства, сразу же задал вопрос:
- Вы что, недовольны?