Тот же самый эпизод, относящийся к Выбегалло и его экспериментам с моделями человека, содержит и код пародии, то есть представляет собой комическую переделку других произведений - как русской, так и мировой литературы. Модель желудочно неудовлетворенного человека является пародией на "Гаргантюа и Пантагрюэля" Рабле, а именно на сцены рождения Гаргантюа и Пантагрюэля и на их гротескные пиры. Взрыв и разрушение выбегалловской модели человека, удовлетворенного желудочно, завершает главу 4 части 2. Глава 5 открывается эпиграфом из Рабле: "Верьте мне, это было самое ужасное зрелище на свете." Высказывание Рабле относится к ужасающим сценам военных разрушений, так что эпиграф подготавливает читателя к ожиданию худшего от следующего эксперимента Выбегалло и к поиску других параллелей с произведением Рабле. Уже рождение модели человека, неудовлетворенного желудочно, в главе 4, является пародией на рождение Гаргантюа, а больше - на рождение его сына Пантагрюэля. Пантагрюэль был необычайно большим и тяжелым, и тем убил свою мать в процессе появления на свет. Он напоминает своего отца - Гаргантюа тоже был огромен, родившись после 11 месяцев пребывания в материнской утробе. Пантагрюэлю дали имя, происходящее от греческого "Всежаждущий". Оно было дано в память ужасной засухи, обрушившейся на мир в том году и в память людских мучений от жажды. Из-за этого возы соленой пищи появились из разверстой утробы матери в ходе родов. Помимо этого, имя оказалось пророческим, так как Пантагрюэль мог есть и пить в ужасающих количествах: "Я не стану говорить здесь о том, что за каждой трапезой он высасывал молоко из четырех тысяч шестисот коров и что печку, в которой можно было варить ему кашку, складывали все печники из Сомюра, что в Анжу, из Вильдьё, что в Нормандии, и из Фрамона, что в Лотарингии, кашицу же эту ему подавали в огромной каменной водопойной колоде" (С.173)137 Сцены с участием Пантагрюэля у Рабле комичны и гротескны. Стругацкие пародируют их, то есть имитируют, внося ироническую переделку, трансформации и искажения. Используя другую формулировку, они производят "повторение с критической дистанции, которое отмечает скорее различия, нежели сходство"138. Модель человека, неудовлетворенного желудочно, при рождении уже размером со взрослого, хотя и лишена культурных начал. Выбегалло может считаться отцом модели, поскольку та чрезвычайно походит на него. У нее нет и настоящей матери. Роль материнской утробы выполнял автоклав. Открытый и опрокинутый после рождения монстра автоклав похож на "мертвого". "Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут, и вокруг него растеклась обширная зеленоватая лужа" (С.135). Эта сцена неожиданно напоминает смерть родами матери Пантагрюэля. Так машина у Стругацких пародийно подражает живой женщине у Рабле. Предшественника этой модели, полностью неудовлетворенного человека, не кормили и не поили, и он страдал. Новая модель, впрочем, ест и пьет так, словно бы желает вознаградить себя за предшествующие лишения. Будто пародируя жажду Пантагрюэля, модель Выбегалло даже называется "желудочно неудовлетворенной", что точно описывает ее основные характеристики, то есть неутолимое обжорство. Лишенная матери, модель нуждается в няньке. Эту роль, видимо, играет девушка - Стелла: "На другом конце стола молоденькая ведьма-практикантка Стелла с чистыми розовыми ушками, бледная и заплаканная, с дрожащими губками, нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их Выбегалле на вытянутых руках." (С.135). Когда у зомби кончается еда, он, похоже, выбирает свою няньку - Стеллу следующим объектом поедания: "С минуту он сидел в задумчивости, пробуя пальцами зубы, затем медленно прошелся взглядом по замершей толпе. Нехороший у него был взгляд оценивающий, выбирающий какой-то. Володя Почкин непроизвольно произнес: "Но-но, тихо, ты..." И тут пустые прозрачные глаза уперлись в Стеллу, и она испустила вопль, тот самый душераздирающий вопль, переходящий в ультразвук, который мы с Романом уже слышали в приемной директора четырьмя этажами ниже. Я содрогнулся. Кадавра это тоже смутило: он опустил глаза и нервно забарабанил пальцами по столу." (С.139). Потеряв мать, Пантагрюэль тоже нуждается в няньке, но его единственной нянькой была корова: "И он сожрал бы ее всю целиком, да она заревела так, словно на нее волки напали" (С.173). Это сходство попыток сожрать своих нянек и затем отказ от этой мысли - из-за пугающих громких криков жертв, комически подчеркивает различия. А различие в том, что нянька Пантагрюэля - не человек, а корова. Гаргантюа счастлив рождению ребенка: "Ах, как я рад ох, как я рад, ух, как я рад! Хо-хо, уж и выпьем же мы! Прочь, тоска-злодейка! А ну, принесите вина получше, сполосните стаканы, постелите скатерть!.." (С.174). Подобно отцу, сам профессор Выбегалло гордится и радуется на своего отпрыска. Наблюдая за кормлением монстра, Выбегалло подбадривает его, громко аплодирует его аппетиту и периодически восторженно чешет его за ухом. Он дает ему еще еду (тонны селедочных голов) и затем восклицает с радостью и удовлетворением: "Во, во!.. Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот как оно может!" (С.141). Эти два эпизода демонстрируют как свое сходство, так и различия. Различия их лежат как во внешнем, физическом аспекте составляющих, так и в их значении. У Рабле гротескные образы тела, пищи питья и разбухания сложны и зачастую противоречивы. Бахтин дает подробную интерпретацию этих образов. н связывает их с карнавальными празднествами средневековья и с литературой того времени. У этих образов двойное значение. С одной стороны, они восхваляют плодородие, рождение и рост. Поэтому они праздничны, радостны и позитивны. С другой стороны, они сатиричны: направлены против коррупции, жадности и паразитирования. "Но даже когда образы сохраняют свою позитивную природу, и именно их положительный элемент преувеличивается, они используются и в сатирических целях. Отрицание не передается сути образов: вину, пище, изобилию."139 Все увеличивающееся число образов еды и пиров можно обнаружить у Рабле в Книге 4. Часто встречающиеся разнообразные описания пищи, толстения и аппетита включаются в более сложную цепочку символов. У некоторых из них историческая окраска: "При происходил словно в новую эпоху. И можно было бы сказать, что карнавальный пир проходил в утопическом будущем, когда век сатурналий снова вернулся. Веселое, торжествующее время говорило языком пиршественных образов. Этот элемент сохранился и в современных тостах"140. Есть и другой значащий аспект образов пиршества. Они относятся к смерти и к потустороннему миру. "Слово "умереть" среди различных своих коннотаций имеет и такие, как "быть проглоченным" или "быть съеденным"."141 Таким образом, они становятся амбивалентными, относящимися к круговороту жизни и смерти. Этот цикл (смерть и воскресение) распространяется на пантагрюэлевы еду и пиры, но не на "кормление ребенка" Выбегалло. В последнем случае есть только смерть, но не воскресение. Образы пиршества соответственно изменили свое значение в современном мире. Они потеряли многое из своей многозначности, склоняясь к выражению негативных аспектов пожирания, и ассоциируются с "удовлетворением эгоистичного индивида, его персональным наслаждением, а не с триумфом людей в целом"142. Модели человека у Стругацких устроены по принципам неких научных предсказаний исторического развития человека. Так, они пародируют победные пиршественные образы Рабле, относящиеся к будущим эпохам. Пародийность также подчеркивается пищей ребенка Выбегалло. Его еда ("пареные отруби" и селедочные головы) явно напоминают о роскошной еде Пантагрюэля. Негативное значение "пиршественных" образов у Стругацких недвусмысленно. Оно демонстрируется не только повествованием Привалова, но и реакциями и комментариями остальных персонажей. Большая часть наблюдающих за экспериментом испытывает разочарование, отвращение или ужас при виде модели человека и ее обжорства. Образ, выведенный Стругацкими, - образ неостановимого поедания пищи монстром, - не относится к раблезианской продолжительности, восхвалению или празднованию жизни. Скорее, он отражает негативный аспект раблезианских образов толстения, означающих смерть. Более того, сквозь увеличительное стекло сложного произведения Рабле образы, показанные Стругацкими, видятся еще более отвратительными, безнадежными и разрушительными. Это подчеркивается не только финальной сценой саморазрушения зомби, но и той сценой, в которой он, доев свою пищу, обращает внимание - и аппетит - на людей. Гурманство Рабле достигает пика в главах, рассказывающих об обществе в королевстве мессира Гастера (Его Величества Желудка). На одном уровне эти эпизоды выражают идею: трудно заработать хлеб, но приятно его есть. На другом уровне они формируют аллегорический набросок экономической теории цивилизации, утверждающей, что если бы не потребность в наполнении желудка, у человека не было бы достаточно стимулов для развития искусств и наук, и он бы оставался погрязшим в варварстве143. Стругацкие пародируют эти концепции в различных частях ПНВС - различными способами. Одним из таких способов является производство и разрушение выбегалловской модели человека, а также сцены пьянства в Институте. Другим способом является более прямое изложение повествователем философии магов, ученых Института, стремящихся к познанию, и теории работы в целом как движущей силы человеческой эволюции: "Каждый человек - маг в душе, но он становится магом только тогда, когда начинает меньше думать о себе и больше о других, когда работать ему становится интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова. И наверное, их рабочая гипотеза была недалека от истины, потому что так же как труд превратил обезьяну в человека, точно так же отсутствие труда в гораздо более короткие сроки превращает человека в обезьяну. Даже хуже, чем в обезьяну." (С.131). Произведение Рабле является само по себе комическим, но оно очень сложно и многозначно. Помимо показа комического видения мира, у Рабле была и склонность к сатире; он был глубоко озабочен состоянием общества. Пародия Стругацких двусмысленна, она одновременно превозносит и высмеивает Рабле. Пародия - зачастую способ сатиры, и Стругацкие используют сатиру на Рабле как орудие критики, высмеивания их собственного, современного общества. Тот же самый эпизод, касающийся Выбегалло и его экспериментов с моделями человека, обладает комическими аллюзиями на другие литературные произведения, особенно на те, которые касаются философских вопросов человеческого счастья и идеи достижения счастья путем удовлетворения материальных потребностей и обеспечения безопасности. Наиболее заметны в этом плане следующие произведения русской литературы: Чернышевский "Что делать?", Достоевский "Записки из подполья", Достоевский "Легенда о Великом Инквизиторе" в "Братьях Карамазовых", Замятин "Мы", Олеша "Зависть" и другие. Чернышевский верил, что литература - прямое отражение социальной реальности, и его работа произвела большое впечатление на русских революционеров. Его роман предлагал построение утопии, основанной на принципах рационализма, утилитаризма и социализма 19 века. Подобно прочим социалистам он выражал веру в то, что, если удовлетворить все нужды человека, он автоматически будет счастлив. В последующей истории русской литературы роман Чернышевского и его идеи критиковались некоторыми из величайших русских писателей, в том числе и Стругацкими144. Достоевский написал сатиру на эти утопические идеи - как в "Записках из подполья", так и в "Легенде о Великом Инквизиторе". Он полагал, что в рационалистическом, утилитаристском обществе безопасность и счастье лишат людей свободы. В контексте идеи перехода человека "от несчастья к счастью", первая выбегалловская модель человека, полностью неудовлетворенного, больная и страдающая, является пародией на идею человеческого страдания, высказанную Человеком из Подполья в "Записках из подполья" Достоевского. Персонаж Достоевского не передразнивается; он может быть увиден как норма, если не как идеал, от которого отходит первая модель человека у Стругацких. "Я человек больной... Я не лечусь и никогда не лечился"145, - говорит Человек из Подполья. Он утверждает, что в страдании человек находит удовлетворение, благоденствие, и что оно возводит его в некое высшее состояние: "Может быть, страдание-то ему ровно настолько же и выгодно, как благоденствие? А человек иногда ужасно любит страдание, до страсти, и это факт... Страдание - да ведь это единственная причина сознания" (С.42). Человек из подполья нападает на рационалистов, которые хотят привнести счастье и безопасность в человеческую жизнь, убрав свободу и ассоциирующееся с ней страдание. Он полагает, что страдание ценно, поскольку возвышает сознание человека и облагораживает его. Первая модель человека у Выбегалло больна, ее не кормят и не лечат. Она сильно страдает, но не находит в этом ни удовольствия, ни надежды; она жалуется и вскоре умирает, не найдя в страдании спасения. Этот эксперимент делает ее превосходной моделью человека несчастливого. Творение Стругацких глубоко расходится с Человеком из Подполья. Но описание физического состояния обоих, а также философский вопрос человеческого счастья и ассоциирующегося с ним страдания, поднимаемый в обоих случаях, дает ключ к разгадке несоответствия, производя тем самым комический эффект. Высмеивание направлено на обоих, хотя сильнее высмеивается выбегалловская модель.
Теория Выбегалло, "все беды, эта, от неудовольствия проистекают, и ежели, значить, дать человеку все - хлебца, значить, отрубей пареных, - то и будет не человек, а ангел" (С.91) является пародийной аллюзией на произведение Ивана Карамазова "Легенда о Великом Инквизиторе" из "Братьев Карамазовых". Великий Инквизитор - глава церкви в Испании 16 века. В течение своего правления он проводит в жизнь план осчастливливания людей, обеспечивая народу безопасность на земле, но лишая его свободы - свободы выбора следования за Христом к вечной жизни. Говоря об отказе Христа от первого искушения дьявола, Инквизитор использует слова самого Христа (Лк,
4:4):
"Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом."146 Выбегалло передразнивает язык Инквизитора, банально и плоско замечая, что хлеб представляет собой безопасность. Целиком же его фраза производит комический эффект еще и из-за многозначности слова "ангел". Выбегалло подразумевает "счастье", счастливого человека, в то время как данное слово может означать и небесное существование - как раз то, что отрицает человек, принявший земной хлеб. Эта фраза - пример двойной иронии, когда насмешка направлена одновременно на Инквизитора и на Выбегалло. У обоих приземленный взгляд на человечество: Инквизитор полагает что большая часть человечества слаба, искажена и неспособна отказаться от безопасности ради свободы, в то время как Выбегалло ошибочно принимает животное за человека. Судьба выбегалловской второй модели человека (ее жизни и смерти) является комической иллюстрацией к позициям как Инквизитора, так и Христа: она напоминает о различиях и сходстве ее и судеб персонажей Достоевского. Поскольку модель ничего не делает (только ест) и поскольку она не хочет ничего больше, она показывает, что Христос ошибался, а Инквизитор был прав. Но в конце концов, не показав никаких духовных способностей и умерев от переедания, она доказывает, что Инквизитор ошибался, а Христос наконец оказался прав: не хлебом единым жив человек.
Наиболее важным экспериментом Выбегалло является, конечно, создание модели счастливого человека, но он также занимается и другими необычными экспериментами и проектами: "Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов." (С.140) "А классический труд Выбегаллы "Основы технологии производства самонадевающейся обуви", набитый демагогической болтовней, произвел в свое время заботами Б.Питомника изрядный шум. (Позже выяснилось, что самонадевающиеся ботинки стоят дороже мотоцикла и боятся пыли и сырости.)" (С.152) Принцип, лежащий в основе патетических трюков и трудов Выбегалло, покорение природы и построение социальной утопии. В этом отношении эпизод с участием Выбегалло следует волшебно-сказочной модели и пародирует ее. По Якобсону, волшебная сказка выполняет роль социальной утопии. Это мечта о покорении природы147. В волшебных сказках "все ведра сами собой поднимаются в гору, топоры сами собой рубят, незапряженные сани едут в лес, а дрова сами собой прыгают в печь. Это мечта о триумфе калеки, о превращении простолюдина в царя."148 Научная фантастика Стругацких является современной волшебной сказкой, которая, учитывая последние научные, технические и социальные достижения, и далее превращает волшебную сказку в современную волшебную сказку. Наиболее важно, впрочем, то, то, как показывают все выше приведенные примеры, эти трансформации носят комический характер, традиционная волшебная сказка волшебным образом смешивается с современной наукой, порождая комическую научную фантастику. дрова сами собой прыгают в печь(волшебная сказка)
vs
самовыдергивающе-самоукладывающаяся-в-грузовики морковь (ПНВС) Вышеприведенная оппозиция комически показывает больше сходства, нежели ожидавшихся контрастов между сообщающимися дискурсами волшебной сказки и научной фантастики. Футуристические наука и технология Выбегалло помогают получить агрикультуру, которая скорее характерна для магического мира волшебной сказки, нежели для ориентированной на атрибутику популярной научной фантастики. Эта техника пародирует как волшебную сказку, так и научную фантастику. Поскольку перенос волшебной сказки незначителен и незаметен, пародия на волшебную сказку в данном случае - не высмеивание, а, скорее, подтверждение и "ссылка на авторитет". Насмешка этой пародии направлена скорее против оптимистической, утопической научной фантастики, поскольку Стругацкие трансформируют правила и ожидания, ассоциирующиеся с серьезной, привычной научной фантастикой. Выбегалло никогда не преуспевает ни с одним из своих проектов, но у него всегда есть новые идеи, и сама его фамилия предполагает, что он всегда "выбегает", бежит к новым начинаниям. Благодаря своим искусным манипуляциям с трудами классиков он всегда умудряется продолжать работу, хотя большинство его коллег обеспокоены его невежественными и опасными экспериментами. Его роль изгоя в Институте подчеркивается переносом эксперимента с третьей моделью человека из Института на полигон в 15 километрах от города. Выбегалло не возражает против своего статуса изгоя, поскольку находит в нем новые возможности использовать "хитрую науку" и продолжать карьеру. Необычная карьера Выбегалло рассматривается в двух произведениях и усиливает связь между ПНВС и его продолжением - СОТ. Когда обнаруживается возможность высокооплачиваемой работы научным консультантом в колонии Института, он бросает все и снова "выбегает". На этот раз он переходит на "лучшее место"и карабкается по шахте лифта на 76-й этаж, словно на небо, чтобы присоединиться к Тройке отступников в Тьмускорпиони. И в этом плане Выбегалло подражает путешествию героя волшебной сказки: "Изгои отправляются в другой мир в поисках "лучшего места" и "легкого хлеба". В поисках этой цели положительный герой должен использовать "хитрую науку" или просто "идти, куда глаза глядят"... В русской традиции есть очень характерная сказка про крестьянина, который сумел взобраться на небо и нашел там: "Посреди избы - печь, в печи гусь жареный, поросенок молочный и пирогов!.. Одним словом, все, чего душа пожелает!" Верно, что путешествие крестьянина заканчивается в болоте достойным сочувствия возвращением к жалкой реальности, как насмешливо указывает Трубецкой. Но стихотворный эпилог этой сказки удачнее передает функцию волшебной сказки: "Не то чудо из чудес, Что мужик свалился с неба, А то чудо из чудес, Что он забрался на небо"."149 Комическое сходство Выбегалло с мужиком из волшебной сказки далее подчеркивается его крестьянским одеянием и внешностью, а также чудовищным аппетитом его модели человека, с которой сам Выбегалло был готов поменяться местами. Модель человека - по сути, идентичная копия Выбегалло, а пища - все, чего его "душа желает".
КОД САТИРЫ
Текст ПНВС, касающийся выбегалловской идеи сотворения новой модели человека и его экспериментов, содержит некоторые специфические моменты, касающиеся внелитературной реальности., то есть современных реалий общества, особенно общества советского, испытавшего воздействие социалистической революции и величайших в истории социальных экспериментов. Социалистическое движение 19 века, посеявшее семена радикального изменения общества, корнями уходит в некоторые идеи Просвещения, особенно в идею о мироздании, основанном на принципах разума и гармонии, и в оптимистическую веру в человеческий прогресс. Другой источник нового социального порядка может быть найден в марксистской доктрине: "Марксизм - социальная доктрина... философия истории, построенная на основе тщательно проработанной экономической теории. Старается продемонстрировать неизбежность социализма и, очевидно, полного коммунизма, последний при этом надлежит понимать как бесклассовый, коллективистский порядок, при котором происходит распределение произведенного продукта по потребностям..."150 Некоторые из наиболее важных элементов марксизма - это элементы изменения и детерминизма. В соответствии с марксовым законом исторического материализма, человечество прошло через стадии рабовладения, феодализма, капитализма, за которым должны последовать социализм и коммунизм. Подобно всем предыдущим стадиям, социализм - тоже преходящая стадия, а коммунизм стадия финальная. Каждая историческая эпоха творит свою культуру и свой тип человека. Предполагается, что коммунизм тоже произведет особый тип человека с определенными коммунистическими характеристиками. По словам Андрея Синявского, "идея нового человека - краеугольный камень советской цивилизации. Государство не продержалось бы без поддержки человека с новым социальным и психологическим типом."151. По марксистской теории социальная "суперструктура" - идеи, институты, традиции и духовная жизнь в целом является продуктом материального и экономического развития. Марксисты считают, что, если человеку дать всю требующуюся безопасность, он автоматически станет счастливым. Маркс определил социализм лозунгом: "От каждого - по способностям, каждому - по труду", а коммунизм - "От каждого по способностям, каждому по потребностям". Значительной частью своей власти над умами коммунизм обязан "научному" предсказанию и обещанию установления социальной справедливости, вечного мира и счастья. Марксистская доктрина подвергалась различным модификациям и интерпретациям. В России и в Советском Союзе она была расширена Лениным, а перетолкована и осуществлена Сталиным. Выбегалловские теории и модели человека являются сатирой на марксистскую доктрину и грубую манипуляцию и осуществление ее, проведенные Сталиным. Я попытаюсь проанализировать некоторые семантические элементы, показывающие, что выбегалловские три модели человека являются искаженным, сатирическим представлением марксистской теории научно организованного, неизбежного исторического развития: 1.Модель Человека, неудовлетворенного полностью 2.Модель Человека, неудовлетворенного желудочно 3.Модель Человека, полностью удовлетворенного (С.91). Что у всех трех моделей общего и что их связывает с марксистской доктриной и ее знаменитыми максимами, - так это вопрос удовлетворения потребностей и концепция стадий исторического развития. Первый намек на сатирическое изображение марксистских идей появляется в отрывке, в котором повествователь представляет выбегалловскую теорию человеческого счастья. Выбегалло - фанатик своей специализации, но его знание человеческой психологии и понимание проблемы счастья выглядят очень поверхностными. Более того, он использует свои ограниченные знания манипуляционным и оппортунистическим образом. Его рецепт счастья, приведенный выше, до смешного упрощен. Этот рецепт представляет собой сатирически искаженную материалистическую теорию человеческого счастья, основанного лишь на удовлетворении материальных потребностей, которая низводит человека до уровня животного. То, что утверждение Выбегалло легко приложимо к животным, подчеркивается далее словом "отруби", которые традиционно являются частью рациона скота. Теория Выбегалло - карикатура на идею человеческого счастья. Его теория несопоставима с более сложными и глубокими, духовными концепциями человеческого счастья или с серьезным поиском его. Формула Выбегалло приобретает дополнительное комическое звучание в сегодняшнем прочтении. В погоне за здоровьем, сохранностью и долгой жизнью западное богатое общество словно бы демонстрирует все большую и большую веру в поваренное искусство, диеты и привычки питания. Овес, раньше бывший кормом для лошадей, теперь считается одним из наиболее желательных, почти волшебных продуктов в питании человека. Физическое хорошее состояние стало синонимом счастья. Ницше в "Так говорил Заратустра" предрек, что будущий человек, которого он называл последним человеком, откажется от духовных поисков ради здоровья. Он говорил, что этот человек "по-прежнему ссорится, но скоро мирится - иначе это испортит пищеварение. У него есть маленькие удовольствия для дня и для ночи, но более всего он заботится о здоровье"152. Проведение выбегалловских экспериментов проходит с одобрения авторитетов (Ученого Совета) и в строгом соответствии с планами Института. Необычный план сотворения модели человека, надо полагать, - очень сложный, требующий большого воображения, проект, который, впрочем, воплощается в жизнь внутри обычной государственной бюрократической системы с ее обычными задержками и бездействием. Манипулируя бюджетом и бюрократией Института, искажая авторитетные цитаты и следя за возможностью практического применения исследований, Выбегалло наконец спроектировал три экспериментальные модели. Это состояние дел неизбежно вызывает ассоциацию (и является карикатурой) с условиями советской прикладной науки, которая существует в рамках государственного планирования экономики и страдает от последствий бюрократических проволочек и неэффективности. Сатирическая характеристика первой модели Выбегалло, "человека, неудовлетворенного полностью", лучше понимается после знакомства со второй моделью, которой профессор уделяет больше внимания. Произведя вторую модель, названную "неудовлетворенной желудочно", Выбегалло произносит речь, посвященную теории, на которой был основан данный эксперимент, объясняя ее остальным ученым и представителям прессы. Эта речь является комическим tour de force Стругацких: "Ежели он, то есть человек, может все, что хочет, а хочет все, что может, то он и есть счастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собой имеем? Мы имеем модель. Но эта модель, товарищи, хочет, и это уже хорошо. Так сказать, экселент, эксви, шармант... И еще, товарищи, вы сами видите, что она может. И это еще лучше, потому что раз так, то она... Он, значить, счастливый. Имеется метафизический переход от несчастья к счастью, и это нас не может удивлять, потому что счастливыми не рождаются, а счастливыми, эта, становятся. Вот оно сейчас просыпается... Оно хочет. И потому оно пока несчастливо. Но оно может, и через это "может" совершается диалектический скачок. Во, во!.. Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот как оно может! Слова Выбегалло "выбегают" изо рта, но его речь - это объяснение для деревенщины. Она содержит очень четкие аллюзии на популярное марксистское определение коммунизма, выраженное максимой: "От каждого по способностям, каждому по потребностям", и предлагает комически модифицированную версию законов диалектического материализма, в соответствии с которыми общества проходят через классовый конфликт, описываемый в терминах тезиса, антитезиса и синтеза. В этой речи Выбегалло предстает псевдоинтеллектуалом, воспринимающим понятия потребностей и способностей особым - эгоистичным и искаженным - образом. Его запутанный, изобилующий повторами монолог свидетельствует об интеллектуальной ограниченности и отсутствии ораторского мастерства. Но речь его также напоминает опасную демагогию, в которой понятия осознанно смешиваются и неправильно употребляются - чтобы говорящий мог влиять на своих слушателей и достичь своих фанатических целей. Работы Маркса и Ленина были разнообразными и обширными. Сталин и его пропагандисты зачастую брали отдельные фразы Маркса и Ленина и использовали их в политических целях: "Сталин отметал все эти "талмудические мелочи", используя фразеологию марксизма и его неограниченные возможности для "диалектического" самоопровержения. Сталин сам решал, чем был марксизм. Он словно объяснял, что другим уже не обязательно читать Маркса: он, Сталин, уже прочел за них"153 Извращенная логика и мистификации Выбегалло являются сатирическими искажениями коммунистических лозунгов и пропаганды. Его речь содержит достаточно элементов марксистской доктрины, чтобы позволить читателю поразмышлять над несоответствиями и увидеть комизм ее. Таким образом, Стругацкие сатирически освещают не только марксизм, но и интерпретирование и злоупотребление им в сталинистской идеологии. В конце, когда модель человека, неудовлетворенного желудочно, разрывается на кусочки от переедания, даже Выбегалло может понять, что это была неудача. Он с этим, впрочем, соглашается, полагая, что модель человека, неудовлетворенного желудочно, не идеал, а всего лишь переходная ступень. Анализ этой модели может дать лучшее понимание значения двух других моделей: полностью неудовлетворенной и полностью удовлетворенной, а также их отношения к модели желудочно неудовлетворенной. Изготовление первой модели упоминается только вскользь, и она сравнивается с Иовом: "Это жалкое существо, покрытое язвами, как Иов, полуразложившееся, мучимое всеми известными и неизвестными болезнями, страдающее от холода и от жары одновременно, вывалилось в коридор, огласило институт серией нечленораздельных жалоб и издохло." (С.91). Иов, впрочем, не умер. Хотя он даже жаловался Богу, но пришел к процветанию благодаря своей вере, отсутствующей у модели. Когда эта модель умирает, Выбегалло не остается на обломках прошлого. В своей работе он человек прогресса, первооткрыватель и оптимист. Он всегда смотрит вперед, на новый проект и ярчайшее будущее. Первая модель несчастлива потому, что ее потребности не удовлетворяются; ее не кормят и не поят, и она смертельно больна. Если невоздержанность в питании следующей модели представляет стадию социализма, то несчастность и безнадежность первой модели может ассоциироваться с судьбой обычного человека при капитализме, как она представлялась марксистам. Это - сатирическое, крайне упрощенное и искаженное представление о человеке-жертве, эксплуатируемом и унижаемом капитализмом - системой, виновной в несправедливости, раздираемой неразрешимыми противоречиями, не могущей избежать своей судьбы. Судьбой первых двух моделей Стругацкие сатирически отсылают читателя к марксистской концепции различных исторических стадий и их неминуемых трансформаций. По Марксу, не только капитализм, но и социализм являются только переходной стадией, за которой должна последовать наивысшая и окончательная социальная система - коммунизм. В ПНВС вторая модель, извращенное представление идеи социализма и его предсказаний, также показана как преходящая стадия, как переходная система, несущая в себе семена своего разрушения. И после ее уничтожения Выбегалло, всегда взбудораженный и вдохновляемый научной теорией, переходит к следующему эксперименту, к третьей модели - человека, полностью удовлетворенного. Полагаясь на то же самое марксистское обещание относительно человеческих нужд и способностей, доводя его логику и логику исторического развития по Марксу до абсурда, Выбегалло производит существо, стоящее на той ступени человеческого развития, когда его желания и возможности становятся безграничными. Окончательный идеальный человек хочет всего и на все способен. Рождение этой модели происходит на полигоне, и результат этого почти катастрофический. Перед тем, как его уничтожает джинн, брошенный в "идеального потребителя" Романом, этот идеальный человек демонстрирует безграничность своих нужд и способностей. Он вызывает жестокий ураган и забирает все материальные ценности у всех и вся окружающих, и, подобно суперэгоцентристу, начинает сворачивать пространство, чтобы завернуться в него, как в кокон: "Исполина-потребителя в воронке не оказалось. Зато там было все остальное и еще много сверх того. Там были фото- и киноаппараты, бумажники, шубы, кольца, ожерелья, брюки и платиновый зуб. Там были валенки Выбегаллы и шапка Магнуса Федоровича. Там оказался мой платиновый свисток для вызова авральной команды. Кроме того, мы обнаружили там два автомобиля "Москвич", три автомобиля "Волга", железный сейф с печатями местной сберкассы, большой кусок жареного мяса, два ящика водки, ящик жигулевского пива и железную кровать с никелированными шарами." (С.169). В этом отрывке есть четкость деталей, которая является ключом к тому, что изображены определенно советские реалии 1950-1960-х годов, на что указывают советские машины - "Москвич" и "Волга", а также "Жигулевское" пиво. Дополнительный комический эффект создается несоответствием возможностей чудовища, способного сворачивать пространство, и его крохотными желаньицами, сводящимися к материальным удобствам, а также вульгарностью и пошлостью его вкусов. Таким образом, нельзя ошибиться, предположив, что идеальный человек является сатирическим отражением советского "нового человека". Он оказывается могущественным и эгоистичным, обкрадывающим ближних своих, потворствующим себе, невежественным потребителем. Претворение в жизнь идеи нового человека в Советском Союзе оказалось неудачным. По словам А.Синявского, оно "превратилось в фарс, смешной и ужасный одновременно. Таким стало воплощение мечты о новом человеке, краеугольный камень советской цивилизации"154. Потребительство - один из многих аспектов капитализма, но путем игры с марксистской логикой коммунистических лозунгов и проявления отсылок к современной советской реальности Стругацкие показывают фальшь коммунистической доктрины и провал марксистского социального эксперимента, который деградировал в худшие формы капитализма, то есть в неограниченное, чудовищное потребительство. Такое сатирическое понимание советской реальности связано с популярной шуткой, гласящей, что "коммунизм - самая длинная дорога к капитализму". Выбегалло утверждает, что если материальные потребности человека удовлетворены, он сможет успешнее развивать потребности духовные. Затем он проводит эксперимент по изучению духовных возможностей модели. Этот эксперимент, в котором используются магнитофон, радио, кинопроектор, впрочем, показывает зияющую пропасть между теорией и практикой. Выбегалловская модель человека не может быть успехом, потому что весь проект основан на ложной предпосылке: что человеческие потребности можно удовлетворить. Колаковски говорит: "если потребности волков ограничены и определенны, а потому могут быть удовлетворены, то потребности человеческие не имеют границ, которые мы могли бы определить; следовательно, полное удовлетворение несовместимо с разнообразием и безграничностью человеческих потребностей"155. Демонстрация нищеты духовной жизни чудовища предполагает сатирическую атаку на утверждение, что удовлетворение только материальных потребностей приведет к духовному развитию человека. Сцена также предлагает сатирические аллюзии на недавние превращения человека, произошедшие в результате НТР (научно-технической революции). В 1976 году, по случаю XXV Съезда КПСС, А.Стругацкий утверждал: "С литературной точки зрения наиболее интересным последствием НТР является появление новых массовых типов человека - массового научного работника и массового сытого невоспитанного человека... Это потребление ради потребления, сопровождаемое мещанским взглядом на жизнь, является, по нашему мнению, наиболее негативным аспектом НТР"156. Научный продукт Выбегалло является комической карикатурой на "массового сытого невоспитанного человека", а сам Выбегалло является утрированной насмешкой над "массовым научным работником". Научные городки Советского Союза задумывались как центры интеллигенции, но идеального ученого было трудно найти, по мере того как научные городки приходили в упадок. Вскоре было признано, что "нормальные человеческие недостатки присущи и научным сообществам и... атмосфера научно-исследовательского института только слабо влияет на внутреннюю суть"157. И Выбегалло, и его монстры воплощения варварства и пошлости: "Врагом номер один для Стругацких является мещанство, то самое "серое безмолвствующее большинство", которое, как показывает наш земной опыт, мостит дорогу фашизму. Мещанин, по Стругацким, - это агрессивная посредственность, которая не только дерется зубами и ногтями за свое право на сытость и спокойствие, но и пытается распространить свой образ мышления и жизни на остальной мир."158 Тезис Выбегалло - что новые условия могут создать нового человека, равно как и его грубые методы и демагогия, являются также сатирой на лысенковщину, одну из самых мрачных глав в истории современной науки. Теория Лысенко утверждала, что любой живой организм может быть изменен в любом угодном направлении путем изменений в окружающей среде, и новые качества этого организма передадутся следующим поколениям. Такая теория соответствовала марксистско-ленинско-сталинской вере в податливость человеческой натуры и была в течение долгого времени частью советской идеологии, идеологии страны, столь преданной социальному улучшению людей по законам марксизма. Привалов утверждает, что работа Выбегалло могла бы быть названа евгеникой, но никто в Институте не называл ее так - опасались связываться: "Работу, которой он занимался, за триста пятьдесят рублей в месяц, можно было смело назвать евгеникой, но никто ее так не называл - боялись связываться." (С.90). Евгеника - прикладная отрасль биологии, чьей целью является определение и улучшение человеческой генетики с учетом как наследственности, так и окружающей среды. На протяжении истории этой наукой злоупотребляли, и она заработала себе славу псевдонауки: "Сторонники варьировались от американских евгенистов начала 20 века, полагавших, что людей надо скрещивать подобно тому, как это делается со скаковыми лошадями, до немецких генетиков, дававших научные советы вождям третьего рейха, инструктировавших их относительно "очистки" вида избирательным скрещиванием и уничтожением целых рас."159 Ясно, что такой сложный проект, как проект Выбегалло, чтобы выглядеть в глазах читателя хоть сколько-нибудь достоверным (учитывая знания читателя в области современной науки), должен включать в себя генную инженерию. В рассказе Привалова об эксперименте Выбегалло, впрочем, ничего не говорится о хромосомной теории наследственности. Вместо этого Выбегалло, как в теории, так и при проведении эксперимента, полагает окружающую среду единственным все определяющим фактором, явно игнорируя факторы генетические. Лысенко, игнорируя генетику, объявил, что эволюция определяется "окончательно" влиянием окружающей среды: "Под воздействием внешнего окружения, которое не подходит или недостаточно подходит для данного вида, на растении возникают части других видов, для которых условия более подходящи. Из этих частей формируются органы размножения (почки или семена), которые развиваются в особи другого вида."160 Лысенко повторял эту абсурдную теорию до 1961 года, характеризуя ее как важное достижение советской материалистической биологии. Теория эта не оригинальна; она восходит к теориям так называемых "наивных трансформационалистов" конца 17 века, придерживавшихся той точки зрения, что один вид может случайно породить другой161. В 1950-1955 годы в почти каждом выпуске "Агробиологии" появлялись статьи, сообщающие о превращении пшеницы в рожь и наоборот, ячменя в овес, пихты в сосну и т.д., не давая этому никаких доказательств. В то время, когда был открыт на молекулярном уровне генетический механизм, для Лысенко генов не было, не было неизменяемой наследственности, не было определенных неизменных видов. Для него эти термины были абстракциями реакционеров и жрецов мистицизма, идеализма и расизма. На протяжении более двух десятилетий Лысенко был Президентом Ленинской Всесоюзной Академии Агрикультуры и использовал свое политическое влияние для подавления генетики. Его собственная псевдонаучная работа и его политика изолировали советскую биологию от остального мира и причинили огромный ущерб советской науке и агрикультуре. Есть и несколько других намеков в тексте Стругацких, указывающих на комические параллели со случаем Лысенко. Утверждение Привалова, что работа Выбегалло могла бы быть названа евгеникой, но никто в Институте не называл ее так, напоминает о молчании большинства советских биологов, видевших, что деятельность Лысенко - это деятельность шарлатана и негодяя. Они не характеризовали ее так, впрочем, и - из-за страха перед последствиями обычно не противоречили диктатуре - совсем так, как, в рассказе Привалова, делали коллеги Выбегалло. В своем анализе дела Лысенко Джоравски (Joravsky) замечает, что внешние наблюдатели думали о сталинистах, в том числе и о Лысенко, как о сумасшедших идеологах, чьи умы были смущены мечтой о тотальной власти и утопии. Факт то, что, как он позднее замечает, сталинисты считали себя крайне практичными людьми, подчиняющими теоретические размышления практическим необходимостям. Более того, они были заведомыми антиинтеллектуалами, равно как и заведомыми идеологическими фанатиками162. Выбегалло - это карикатура на сталиниста во всех отношениях. Его идеологический фанатизм хорошо иллюстрируется пояснениями эксперимента, делаемыми в расчете на средства массовой информации. Его практичность демонстрируется тем, как он завоевал поддержку своего проекта у Ученого Совета, а также тем, как он проводит работу: "Действуя строго по этому плану, старательно измеряя свои достижения в процентах выполнения и никогда не забывая о режиме экономии, увеличении оборачиваемости оборотных средств, а также о связи с жизнью..." (С.91). Антиинтеллектуализм Выбегалло - сталинистского и лысенковского типа - открыто проявляется в одежде и внешности: Выбегалло выглядит как русский крестьянин. Лысенко был сыном украинского крестьянина, а то, что интеллектуалом он не был, доказывается Медведевым163. Ожидая, что коллективизация создаст наиболее развитую и эффективную систему земледелия, сталинские лидеры, в том числе и Лысенко, себя видели народными вождями на пути к сотворению процветающего нового общества. В реальности, впрочем, после коллективизации советское земледелие испытало резкий и неизменный упадок продуктивности. Тогда лидеры, чтобы сохранить надежду и энтузиазм по отношению к новому порядку, прибегли к обману и самообману. Они публиковали фальшивые отчеты о фантастических открытиях и достижениях в биологии и земледелии, которые скоро принесут изобилие и счастье утопии. Упоминание знаменитых статей Выбегалло о "самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови" показывает, что Выбегалло работал также и в области агрикультуры, и эти его подвиги являются более открытой сатирой на абсурдную и мошенническую деятельность Лысенко и его сторонников: "Его боевые очерки о самонадевающейся обуви, о самовыдергивающе-самоукладывающейся-в-грузовики моркови и о других проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник из Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов." (С.140). Выбегалловские действия, работы, теории и речи наполняют повествование сказки Стругацких колоритными, комическими и пугающими сценами. Вместе они сливаются в обладающий большой сатирической силой образ опасностей, исходящих от управляемой, неправильно используемой и выродившейся науки.
ГЛАВА 6
ТРОЙКА ПО РАЦИОНАЛИЗАЦИИ И УТИЛИЗАЦИИ НЕОБЪЯСНЕННЫХ ЯВЛЕНИЙ. ДЕЛО КОНСТАНТИНА
КОД КОМЕДИИ
"Сказка о Тройке" (аббревиатура СОТ) является продолжением ПНВС. Действие начинается в том же самом Научно-исследовательском институте чародейства и волшебства, но вскоре оно переносится на 76 этаж, в город Тьмускорпионь, территорию необъясненных явлений - колонию Института. Повествователь и главный герой ПНВС - Привалов - продолжает играть ключевую роль и в СОТ. Вдобавок, некоторые другие персонажи ПНВС - такие, как печально известный профессор Выбегалло, Киврин - глава Отдела Линейного Счастья, Эдик Амперян и другие, - играют важную роль и в продолжении. Еще одной связью между двумя частями последовательности являются мотивы укрощения природы и делания людей счастливыми. Тьмускорпионь была центром странных явлений на протяжении многих веков, с тех пор как была впервые захвачена князем - Вещим Олегом (ум.954)164. Никто не знает почему, но факт остается фактом: все, что не могло быть рационально объяснено на любой стадии научного или технологического прогресса, отправлялось туда "для сохранения до лучших времен"165. На протяжении долгого времени Колония принадлежала Институту, но примерно 20 лет назад три инспектора по канализации из Института были заброшены на 76 этаж неисправным лифтом. Они там остались и впоследствии захватили власть, организовав там "Тройку по Рационализации и Утилизации Необъясненных Явлений"166. Под этим названием они стали проводить политику, которая оказалась тираническим правлением и жестоким преследованием местного населения. В Тьмускорпиони много примеров необъясненных примеров: Снежный Человек Федя, старик Эдельвейс и его эвристическая машина, Пришелец Константин, Говорящий Клоп Говорун, птеродактиль Кузьма, плезиозавр Лиза и другие. Пришелец Константин - один из случаев, предназначенных для рационализации и утилизации. Рассмотрение его дела представляет собой один из наиболее длинных и комических эпизодов сказки, и само по себе является весьма показательным для деятельности Тройки. Амперян и Привалов, двое молодых ученых из Института, посылаются с гуманитарной миссией в Колонию - спасти некоторые необъясненные явления, очень ценные для Института. Миссия эта опасна, поскольку включает и борьбу против злых сил Тройки. Как подобает сказочному герою, Привалов является "странником, изменяющимся по ходу выполнения задания"167. Но - в искажение традиционной сказочной модели - Привалов, впрочем, не одинок: с ним отправляется его коллега Амперян. Они пускаются в путь, экипировавшись реморализатором, который способен подавлять примитивные, злые побуждения и пробуждать разумные, добрые, вечные качества в человеке: "В лаборатории у него в девяти шкафах размещался опытный агрегат, принцип действия которого сводился к тому, что он подавлял в облучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность и направлял вовне разумное, доброе и вечное." (С.160). Этот прибор - комическая трансформация обычного волшебного помощника из сказки, сопровождающего героя в путешествии в далекие края. Идея борьбы со злом в человеке и восстановления хороших качеств человека путем использования искусственных, технических средств связана с экспериментами ученых в ПНВС, основной целью которых был поиск человеческого счастья. "Злободробитель" впервые мельком упоминается в ПНВС, где им занимается Отдел Линейного Счастья, чьей конечной целью является человеческое счастье. Раннее упоминание этого прибора в ПНВС предсказывает развитие сюжета в СОТ, где злободробитель выдвигается на главную роль, но именуется иным комическим неологизмом - "реморализатор". Так эти два термина комически перекликаются и дополняют друг друга, объединяя две сказки. В терминах сюжета, СОТ мотивирована "гуманитарной миссией". Для выполнения своей миссии Амперян и Привалов берут "оружие". В это оружие вкладывается, с одной стороны, волшебная сила, на что указывает его название. С другой стороны, в него вложен и обезоруживающий юмор. Трансформация "злободробителя" в "реморализатор" обладает и эффектом, относящимся к области поэтики. Оба эти концепта бессмысленны, но читатель стремится преодолеть недоверие и принять их. Он делает так не потому, что эти устройства неверны, невозможны эмпирически, а потому, что сила творчества Стругацких делает их убедительными. Злободробитель и реморализатор - сложные сущности с двойственным значением, равно как и любые другие технические приспособления, упоминающиеся в сказках Стругацких. Из-за пересечения дискурсов волшебной сказки и научной фантастики в повествовании Привалова, реморализатор может рассматриваться и как продукт науки и технологии, и как продукт магии волшебной сказки, но, несомненно, он является продуктом магии текста Стругацких. Двойственная природа человека, ее хорошие и плохие стороны, разумные и дикие, зачастую считаются источником проблем и несчастий. Ученые Института возлагают большие надежды на реморализатор как на одно из наиболее сложных, технологических приспособлений, используемых для подавления зла и поисков счастья. Но, впрочем, испытания показали только скромный успех устройства в достаточно сложных случаях: "С помощью этого опытного реморализатора Эдику удалось излечить одного филателиста-тиффози, вернуть в лоно семьи двух слетевших с нарезки хоккейных болельщиков и ввести в рамки застарелого клеветника. Теперь он лечил от хамства нашего большого друга Витьку Корнеева, но пока безуспешно." (С.160). Не все так просто, счастливо, достойно и хорошо в Институте, но у позднейшего изобретения будет возможность пройти испытания в борьбе с гораздо большим злом в Тьмускорпиони, колонии Института, терроризируемой Тройкой. В Тьмускорпиони двое посетителей (Привалов и Амперян) узнают некоторые слухи, касающиеся проводимой Тройкой "рационализации", определяющей природу различных странных феноменов, появляющихся в колонии. Амперян и Привалов используют "реморализатор" - с различным успехом , хотя он, тем не менее, влияет на происходящее и на судьбу "рационализируемых". В ходе разбора "дела" Константина-пришельца реморализатор играет важную роль, выявляя комическую, но одновременно и серьезную борьбу между добром и злом. Этот разбор соединяет в себе комические и гротескные эффекты, производимые различными способами. Эпизод с Константином в СОТ состоит из набора сцен, в которых авторы используют гоголевский принцип комического алогизма. По анализу Слонимского этот принцип "состоит из комического разрушения логических и причинных связей" различными повествовательными и языковыми приемами, как-то: "абсурдные ассоциации", "выводы", "бессвязность", "ссоры", "постоянное" "непонимание", "повторения", "прерывания", "неловкая речь", "игра слов и т.д."168. Стругацкие используют эти приемы и пишут собственную комедию бессмыслицы. Пришелец Константин из-за механической неисправности своего корабля случайно приземлился в Тьмускорпиони, на территории необъясненных явлений, управляемой Тройкой. Он взывает к этой власти за технической помощью и наконец, после нескольких месяцев ожидания, приглашается на собеседование. Будучи таинственным существом неизвестного происхождения, впрочем, он подозревается в том, что он - одно из необъясненных явлений, а потому проходит через трудный процесс идентификации перед абсурдной перспективой рационализации. Описание появления Тройки на предыдущем заседании составляет несообразность, основанную на алогизме. Тройка или триумвират - это объединение трех человек. Таким образом, когда утверждается, что Тройка в полном составе появилась в комнате, читатель ожидает трех человек. Это ожидание неожиданно и комически прерывается абсурдным уточнением: "все четверо": "Он вдруг замолчал, прислушался и рысью кинулся на свое место. В приемной послышались шаги, голоса, кашель, дверь распахнулась, движимая властной рукой и в комнате появилась Тройка в полном составе - все четверо." (С.167). Чтобы сгладить несоответствие, читатель может вспомнить, что изначально Тройка состояла из трех человек - до того, как к ней присоединился научный консультант Выбегалло. Выражение "все четверо" может означать и то, что все время команда из троих человек нуждалась в одном "лишнем", поскольку один из них всегда служил козлом отпущения, унижаемым ради удовольствия Лавра, главы шайки. Система такова, что кто-то все время должен быть унижаем. Варварский случай с участием членов Тройки действительно произошел в начале их заседания. Член Тройки Фарфуркис приказал отдернуть штору, закрывающую окно. Председатель - Лавр Федотович, - впрочем, приказал ее закрыть. Следовательно, Фарфуркис был жестоко избит и унижен своими коллегами по Тройке: "Возник крайне неприятный инцидент, и все время, пока инцидент распутывался, пока Фарфуркиса унижали, сгибали в бараний рог, вытирали об него ноги и выбивали ему бубну Вышеупомянутое событие дважды характеризуется как "инцидент". Оно описывает особенно безнравственную схватку между № 2 и № 3 за порядок управления. Перипетии этой схватки, впрочем, включают как буквальное, так и переносное значение, и мы имеем дело скорее с комическим. нежели с трагическим гротеском169. Более того, контекст также говорит против буквальной интерпретации. Примерно восемью страницами позже Фарфуркис, предполагаемая жертва, уже снова далек от смерти или гниения - возвращается к преуспеванию. Хотя насилие этой сцены по сущности своей фигурально, ее неожиданность и жестокость составляют разительное несоответствие с изначальным величественным обликом представителей власти и торжественностью ситуации. Кошмарное наказание, впрочем, оправдывается научным советником Выбегалло, чей комментарий к этой сцене звучит как "Вот злонравия достойные плоды!" (С.203). Очевидно пустячное действие Фарфуркиса в глазах Выбегалло становится серьезным преступлением - противостоянием высшему авторитету, и таким образом сталкивающиеся образы становятся более сопоставимыми. Борьба за власть внутри Тройки, а точнее - между Хлебовводовым и Фарфуркисом, продолжается на протяжении всего заседания, и баланс сил колеблется. Фарфуркис находит возможность выбраться из немилости и его месть сопровождается комическими эффектами. Он превращается в стервятника, и мощь его полета пугает главного соперника. Соответственно, Хлебовводов ожидает атаки, но все, что ему достается - это испражнения Фарфуркиса. Так низкое становится основным, но несоответствие между двумя противоположностями комически разрешается, поскольку Фарфуркис мстит, унижая соперника. Более того, скатологические сцены традиционно являются источником комических эффектов. Но есть и другой аспект, добавляющий комической двусмысленности этой сцене. До сего дня среди некоторых народов Советского Союза сохранилось поверье, что, если орел испражняется кому-то на голову, то это является знаком милости со стороны неба170. Здесь у нас - комически и фигуративно - стервятник вместо орла, но все же Хлебовводову дана "милость свыше". Эпизод с Константином обладает всеми признаками суда - имя, прошлое и профессия пришельца формально изучаются представителями власти. Дело Константина предваряется комендантом Зубо, который зачитывает его имя и другие личные данные из папки: "Константин Константинович Константинов, двести тринадцатый до новой эры, город Константинов планеты Константины звезды Антарес..." (С.203). Основой для комического эффекта является несоответствие двух наборов отсылок. Первому соответствуют полное имя и место рождения, но он сталкивается со вторым набором, производимым повторением одного и того же имени - "Константин". Повторение - один из способов создания бессмыслицы, антитезы смысла171. Оно также производит механический эффект, который, в соответствии с теорией Бергсона, является источником эффекта комического. Что придает некоторый смысл бессмысленному повторению, что уменьшает несоответствие, делая его лишь относительным, комически разрешая его, - так это форма имени - с правильной русской морфологией. Другой комический эффект производится как раз введением звучащего по-русски имени в конфликт с тем, чего можно ожидать от пришельца с другой планеты. Несоответствие комически сглаживается тем фактом, что имя весьма странно своей повторяемостью. Повторение, впрочем, и придает смысл, можно сказать даже, что поэтический смысл. Так Стругацкие вводят поэтическое начало в свою прозу. В теории поэтического языка Лотмана повторение является фундаментальным принципом поэзии. Он использует слово "повтор" (вместо обычного "повторение" для обозначения повторяемости элемента). "Для Лотмана "повтор" означает повторение, но никогда - повторение точное, даже если в стихотворении повторяется целая фраза"172. Этот вид повторения может также производить ощущение замкнутого мира (из которого нельзя вырваться), где пришелец изначально считается виновным и должен доказывать свою невиновность. Для Тройки даже ни в чем не повинный человек, которого нельзя ни в чем заподозрить, должен выглядеть подозрительным. Действовать они будут соответственно. Комическая абсурдность имени быстро замечается одним из членов Тройки, Хлебовводовым, который прерывает комендантово чтение, замечая: "Ты что это нам читаете? Ты это нам роман читаете? Или водевиль? Ты, братец, анкету нам зачитываете, а получается у тебя водевиль." (С.204). Хлебовводов определяет несоответствие в терминах разных жанров, как столкновение кодов официального документа и водевиля. Вмешательство Хлебовводова является инструментов авторской иронии: приравнивая заседание Тройки к водевилю - в начале заседания, - Хлебовводов, сам не желая того, дает определение скандальному суду Тройки, в то время как у авторов есть возможность косвенно определить тип комического настроения, используемого в эпизоде с Константином, - это простейший комизм водевиля или фарса. Следующим идет неожиданное вмешательство в ход суда Хлебовводова с его хаотическими и настойчивыми воспоминаниями. Они никак не связаны с делом пришельца и, поскольку они следуют непосредственно за упоминанием его имени, они производят разительное впечатление бессмысленного смешения образов. Единственный смысл их несвязности, служащей источником комического эффекта, в том, что они связаны с делом, но не делом Константина, а с ранее разбиравшимся делом Эдельвейса, изобретателя эвристической машины: "- Это, помню, в Сызрани, - продолжал Хлебовводов, - бросили меня заведующим курсов квалификации среднего персонала, так там тоже был один улицу не хотел подметать... Только не в Сызрани, помнится, это было, а в Саратове... Ну да, точно, в Саратове! Сперва я там школу мастеров-крупчатников укреплял, а потом, значит, бросили меня на эти курсы... Да, в Саратове, в пятьдесят втором году, зимой. Морозы, помню, как в Сибири... Нет, - сказал он с сожалением, - не в Саратове это было. В Сибири это и было, а вот в каком городе - вылетело из башки. Вчера еще помнил, эх, думаю, хорошо бы там, в этом городе..." (С.204). Внутри этого отрывка встречаются несколько комических несоответствий, порождаемых слабым умом, борющимся с туманной памятью. Характеристика, данная Слонимским гоголевским героям, хорошо подойдет и Хлебовводову: "Болтуны у Гоголя комичны, поскольку они теряю нить логики, сбиваются с мысли и теряются в массе второстепенных деталей, запутывающих разговор. Результатом является ситуация, когда речь движется и управляется ассоциациями, а не логикой и взаимосвязанностью."173 Изучение образования Константина вызывает новую серию комических эффектов. Сначала Зубо затрудняется, читая термин "синкретическое", и заикается: "высшее син... кри... кре... кретическое" (С.205). Заикание - один из наиболее простых приемов создания комического в непритязательной комедии. Это такая форма повторения, которая искажает нормальную речь, превращая ее в механическую и тем самым создавая комический эффект. Хлебовводов явно не понимает термина "синкретическое" и обращается за помощью к Лавру Федотовичу, который отвечает: "Это хорошо, - веско произнес Лавр Федотович. - Мы любим самокритику." (С.205). В этом контексте "самокритика" - слово, произнесенное некстати, что производит еще один комический эффект.. "Синкретическое" - в русском языке термин этот используется относительно часто и означает широкое, универсальное образование, но он не значит ничего для Лавра. Он принимает его за "самокритическое" - это слово ему понятно, но едва ли соотносимо с образованием. У этих двух слов нет ничего общего, и Лавр делает их якобы синонимичными только на основании их звукового сходства. Профессия Константина представлена как "читатель поэзии, амфибрахист". Концепция "читателя поэзии" как профессии выглядит нонсенсом, поскольку она несовместима с обычными представлениями относительно профессий. Подобно прочим несоответствиям в данных Константина, это до некоторой степени разрешается тем фактом, что в инопланетной цивилизации может быть всякое. Несоответствие это также частично сглаживается более специфическим термином - "амфибрахист". Это слово, даже если его не понимать, обладает ореолом эзотерической сложности современных профессий, еще более ярко выраженным за счет того, что данная профессия происходит с другой планеты. Еще больше комических эффектов появляется, когда Хлебовводов в замешательстве пытается выяснить, действительно ли "амфибрахист" является профессией и что это значит. Диалог, происходящий между комендантом и Хлебовводовым, основан на постоянном непонимании и превращается в ссору. Оба эти явления - традиционные комические приемы, особенно развитые в водевиле. Непонимание вызывает нарушение логики в диалоге и разрыв между репликой и ответом. Чтобы скрыть свое непонимание, Хлебовводов принимает начальственную позу и обрушивает свое разочарование на собеседника. Он бросается обвинениями там, где ожидается аргументация, и таким образом в репликах появляется несоответствие: "Это я без тебя понял, - возразил Хлебовводов. - Я говорю: специальность у него какая? Комендант поднял папку к глазам. - Читатель... - сказал он. - Стихи, видно, читает. Хлебовводов ударил по столу ладонью. - Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - Что он читает, это я слышал. Читает и пусть в свободное от работы время. Специальность, говорю! Работает где, кем?" (С.206). Диалог звучит как "разговор глухих", поскольку каждый говорит свое, не слыша и не слушая другого. Хлебовводов осознает недостаток коммуникации, но его саркастическое отрицание собственной глухоты только привносит еще один комический эффект. Его утверждение: "Я тебе не говорю, что я глухой" содержит комическое несоответствие, поскольку, хотя тот факт, что Хлебовводов ни является глухим, ни утверждает это, верен, но, тем не менее, происходящее освещает и подтверждает, что он действует подобно глухому. Будучи неспособным уловить смысл профессии Константина и испытывая недостаток аргументов, Хлебовводов использует свою власть и продолжает спрашивать; речь его обладает весьма хаотическим синтаксисом, полным бессмысленных повторений, которые составляют комическое расхождение с нормальной речью: "Что он читает, это я слышал. Читает и пусть в свободное от работы время. "Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист - это вполне понятно. Амфибрахий там... то, се... И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук... А вот читатель. Нет же в номенклатуре такой профессии! И понятно, что нет. А то как это получится? Я, значит, стишки почитываю, а мне за это - блага, мне за это - отпуск... Вот что я должен уяснить." (С.207). Произнося эти имена, Хлебовводов демонстрирует свое невежество в области российской литературы, ставя рядом великого Пушкина, о котором слышал любой русский, Михалкова - посредственного писателя и Корнейчука украинского драматурга и литературного временщика, - не пару Пушкину. Невнятная, неуклюжая речь Хлебовводова далее уснащается другими лингвистическими ляпсусами, такими, как грамматические ошибки, неправильное произношение слов: "Ты что это нам читаете? Ты это нам роман читаете?", "Я хочу уяснить, за что ему зарплату плотят" (С.204). После долгого и бесплодного спора о том, как чтение может быть работой, иронически и комически выглядит грубый и безапелляционный приказ Хлебовводова коменданту - выполнять свою работу, то есть читать: "Читайте, читайте, - сказал Хлебовводов Председатель Тройки, очевидно, не удовлетворенный слабыми усилиями своего коллеги по разгадыванию загадки профессии Константина, обращается за помощью к Выбегалло, своему научному консультанту. Речь Выбегалло предлагает новый набор комических эффектов: болтливость, бессвязные отговорки и макаронизмы. Когда Выбегалло выражает свои взгляды макароническими конструкциями, то есть на двух языках одновременно, его речь становится карикатурой на макаронизмы ученых174: "В макаронической речи оба языка дискретны и узнаваемы. Им позволяется сосуществовать в одновременности формы, производя голос, который одновременно не здесь и не там, который разбивается на противоречия известного"175. Для человека, который не знает ни одного иностранного языка, неожиданное прерывание родной речи потоком непонятных звуков производит впечатление бессмысленного языка, пародии на родной язык. Для знающих французский (авторы приводят подстрочный перевод) частое использование Выбегалло этого языка также производит комический эффект, но по другим причинам. Его стремление - выглядеть образованным и начитанным, но французские выражения, используемые им с этой целью, представляют собой клише, поговорки либо пустые фразы: "Се ля мэн сюр ле кер же ву ле ди" ("Я говорю вам это, положа руку на сердце") (С.207). Транслитерируя французские фразы кириллическими буквами, авторы стремятся показать, что Выбегалло говорит по-французски с русским акцентом, настолько сильным, что его речь трудно понимать. Таким образом, разрыв между французским языком и исковерканной французской речью Выбегалло является еще одним источником комических эффектов. Искажения и тот факт, что фраза едва ли имеет какую-то логическую связь с сутью дела, показывает на замешательство и на комическую попытку отойти от основной проблемы. Аналогичную технику, используемую болтливыми персонажами Гоголя (правда, только в русском языке), Слонимски называет "словесными лоскутами, закрывающими дыру в логике, острым желанием убедить, когда для этого нет оснований."176 При дальнейшем рассмотрении дела Выбегалло призывают объяснить расхождение между фотографией Константина и его действительной внешностью. Выбегалло, как обычно, прибегает к таинственным французским высказываниям. Но на этот раз его мнение - мнение эксперта - выражается не в прямой речи, а в краткой выжимке от третьего лица: "Выбегалло разразился длиннейшей французской цитатой, смысл которой сводился к тому, что некий Артур любил поутру выйти на берег моря, предварительно выпив чашку шоколада." (С.213). Сказав столь мало, экономя литературные средства, авторы - что парадоксально - подчеркивают и усиливают комическую анормальность интеллектуальных претензий Выбегалло и его туманной логики. Когда Константина наконец допускают в комнату для собеседования, его естественная, прямая, содержащая высказывания по существу просьба оказывается в остром противоречии с формальным, высокопарным и агрессивным поведением Тройки, подчеркивая всю абсурдность и комичность процедур Тройки. Дихотомия этих двух миров делается еще более смешной иронией ситуации, когда Константин, существо с другой планеты, от которого можно ожидать странности и непонимания, оказывается более натуральным и человеческим, нежели Тройка - земляне. Более того, гениальность и здравый смысл Константина не влияют на поведение членов Тройки, а, скорее, делают их еще более пустоголовыми, крикливыми и отвратительными, что усиливает комический алогизм постоянного непонимания: "Мы будем по инструкции, а он нам тут голову будет морочить, жулик четырехглазый... Время у нас будет отнимать, народное время!" (С.215). Только под влиянием реморализатора, аппарата, индуцирующего разумные, добрые и вечные качества в человеке, Выбегалло и остальные члены Тройки подвергаются разительной трансформации и достигают разумного уровня моральной целостности, интеллектуальных способностей и четкости. Они приходят к решению относительно Константина и выражают его, находясь под воздействием реморализатора. Сначала Выбегалло делает скромное и осторожное заявление, резко контрастирующее с его ранними некомпетентными, усыпанными иностранными словами, бормотаниями. Несоответствие становится комическим с осознанием "неожиданного сходства в различии" - с пониманием того, что различные стили речи принадлежат одному персонажу. Председатель Тройки, Лавр Федотович, произносит заключительную речь, в которой он принимает взвешенное решение, выступая против всяких контактов с цивилизацией Константина. Его речь представляет вдумчивый анализ современного состояния человечества и обрисовывает опасности, могущие последовать за контактом с более развитой цивилизацией177. Эта речь по самой сути своей отличается от обычной говорильни Тройки. Она серьезна, она скорее проясняет мысли, нежели скрывает их - что характерно для обычной манеры речи членов Тройки. В этом дискурсе Лавр (или авторы), может быть, пытается облагородить речь, прибегая к архаическому стилю: "мы имеем заявить", "мы имеем уверить вас" (С.222). Смутный комический эффект обязан только тому факту, что слова, произносимые Лавром, не вполне принадлежат ему. Они вложены в его уста Амперяном и Приваловым посредством реморализатора. Это выливается в драматическую иронию, "при которой персонажи используют слова, у которых есть определенное значение, но которые имеют и другое, запретное, значение - для тех, кто понимает ситуацию лучше" (в данном случае, Привалова и Амперяна)178. Влагая определенные слова в уста Лавра, находящегося под воздействием лучей реморализатора, авторы, возможно, указывают на идеи и убеждения, противоположные тем, о которых говорит персонаж. Что истинные намерения Тройки - варварские и невежественные, - видно при выключении аппарата. Словно пробудившись от странного сна, Тройка возвращается к реальности, обратно - к своей грубой и темной тактике. "Ну, товарищи!.. Ну, невозможно же работать, ну, куда это мы въехали... Дело Константина не закрыто. В своем финальном вердикте Лавр ставит условие, которое является воплощением худших сторон бюрократии. Он откладывает решение вопроса до конца года, с тем, чтобы дать время Константину отправиться на родную планету и вернуться с документами, подтверждающими его личность. Это решение абсурдно, поскольку оно игнорирует тот факт, что Константин не может покинуть Землю и просит Тройку помочь ему в ремонте корабля. Как сказал Лавр, одной из причин для вынесения такого решения является борьба с бюрократизмом, но, очевидно, говорящий не видит комического противоречия в своих словах. Это решение может рассматриваться двояко. Лавр в обоих случаях глуп и хитер, зависим от своего положения, но его решение может основываться на двух различных предпосылках: а) будучи глупым провинциалом, Лавр может неправильно судить о пространстве и времени и более или менее искренне полагать, что Константину хватит времени попасть на родину, там получить соответствующие документы и вовремя вернуться в Тьмускорпионь; или б) будучи хитрым и безжалостным главарем, Лавр осознанно предлагает Константину невыполнимое задание. Это не первый случай, когда Константин обнаруживает себя в порочном круге. Ранее Фарфуркис отверг заявление Константина, что его способность к телепатии можно считать доказательством инопланетного происхождения, сказав, что Тройка принимает существование телепатии, но не верит в нее. Фарфуркис завершил свое доказательство словами: "Вы чувствуете замкнутый круг?", предсказывающими дальнейшую судьбу Константина. Окончательно решение, оставляющее Константина на подозрении, является только относительной несообразностью; до некоторой степени оно согласуется с общей политикой Тройки. Тройка является злонамеренным отходом от более благородной работы Института. Различие между Институтом и Тройкой велико, но сходство - еще одно необходимое условие комических эффектов - может быть обнаружено в иронической песенке, которую Корнеев напевает во время эксперимента с рыбой, описанного в ПНВС:
"В целях природы обуздания, В целях рассеять неученья Тьму Берем картину мироздания - да! И тупо смотрим, что к чему..." (С.120). Покорение природы как путь к счастью человечества является основной целью Института. Таким образом, эта песня может быть прочитана как самонасмешка над деятельностью ученых и их ограниченностью. Впрочем, она также является прообразом жестоких и неуклюжих попыток Тройки по укрощению и рационализации необъясненных явлений, а слово "тьму" частично предсказывает "Тьмускорпионь". Последние две строки цитаты предлагают комическую оппозицию между огромностью и красотой вселенной - "картины мироздания" и скукой и дефектностью человеческого восприятия - "тупо смотрим, что к чему...". Более того, последняя строка отзывается в вопросе высшего научного авторитета Тройки, Выбегалло: "Объясни, мон шер, товарищам, что тут у тебя к чему." Комичная сама по себе, песня становится элементом большей структуры текстов Стругацких и таким образом оказывается источником больших комических эффектов. Мотив преобразования природы появляется вновь в дискуссии двух уже рационализированных существ: Снежного Человека Феди и Говорящего Клопа. Федя, не человек, а отсутствующее звено в цепи между обезьянами и человеком, с восхищением говорит о возможностях человеческого разума и его способности к преобразованию природы: "Я, конечно, слабый диалектик, но меня воспитали в представлении о том, что человеческий разум - это высшее творение природы. Мы в горах привыкли бояться человеческой мудрости и преклоняться перед нею, и теперь, когда я некоторым образом получил образование, я не устаю восхищаться той смелостью и тем хитроумием, с которым человек уже создал и продолжает создавать так называемую природу. Человеческий разум - это... это... - он помотал головой и замолк." Это сверхоптимистичное и наивное утверждение существа, не развившегося до уровня человека, начинает наполняться иронией и приобретать беспокоящий комический оттенок, когда его сопоставляют с деятельностью людей, в частности -Тройки, - под столь многообещающим лозунгом рационализации.
КОД ПАРОДИИ
Тексты Стругацких наполнены комическими аллюзиями на произведения русской и мировой литературы. Современная пародия, хотя и фрагментарная и зачастую миниатюрная, может относиться к нескольким нередко очень разным литературным произведениям. Таким образом она создает широкую сеть пародийных откликов, "интегрированный структурно моделирующий процесс пересмотра, переигрывания, выворачивания и "трансконтекстуализации" предыдущих произведений искусства"179. Эпизод с Константином особенно богат такими аллюзиями, которые составляют его код пародии. "Фантастические миры Франца Кафки стали парадигмой для научной фантастики и могут быть найдены также и в советской фантастике"180. Многие критики соглашаются с тем, что в произведениях Стругацких середины - конца 1960-х годов есть кафкианские черты181. Эпизод с Константином, рассмотренный ранее, фактически, содержит многие аллюзии как на "Замок", так и на "Процесс" (произведения Кафки были опубликованы в Советском Союзе в начале 60-х годов). Я собираюсь показать, что у Стругацких не только кафкианская атмосфера, полная тумана, абсурда и отчуждения, но и пародийная отсылка ко многим элементам сюжета и персонажам романов Кафки - "Замок" и "Процесс"182. У двух основных романов Кафки ("Процесс" и "Суд") есть несколько общих черт. Оба они могут быть рассмотрены как развитие одной доминирующей темы, а их главные герои - как дополнение друг к другу. Камю сказал, что "воистину разумно было бы принять как неизбежность путь, ведущий от "Процесса" к "Замку". Йозеф К. и землемер К. - просто два полюса, привлекающие Кафку"183. Сюжет двух романов может быть сведен к немногом. Арест, суд и казнь Йозефа К. в "Процессе" и усилия К. войти в контакт с недостижимыми властями в "Замке". Оба романа, впрочем, крайне сложны, туманны и наполнены символами. Пародийная переделка в СОТ отмечена комическими изменениями и усилением многих структурных элементов "модели", приводящим к решительному сокращению сложных форм Кафки. Оба кафкианских главных героев, землемер К. и старший прокурист Йозеф К., их относительное положение и их антагонисты пародируются соответственно в образе Константина, в его затруднительном положении и в его соперниках. Сложность и туманность романов Кафки заработали им множество интерпретаций. Мне кажется, наиболее исчерпывающую интерпретацию предложил Эрик Хеллер, видящий в произведениях Кафки две фундаментальные темы. Одна - это тема сверхчеловеческого суда и Закона, которому противостоит человек, как это происходит в "Процессе". Чтобы понять приговор, надо понять Закон. Отсюда следует вторая тема: человеческие усилия установить контакт с высшей властью, как в "Замке". В отличие от многих других критиков, Хеллер видит Замок не божественной силой, а скорее силой зла, победившей божественные закон и милосердие и установившей свое собственное правление. Таким образом, Кафка представляет мир во власти злой силы и человеческое восхищение ее неисповедимыми путями, вне зависимости от ее развращенности и несправедливости. Как указывает Хеллер, лучше всего эту ситуацию обрисовал Ницше: "Исковерканный человек, твой бог валяется в пыли, разбитый на кусочки, и змеи сплетаются вокруг него. И теперь ты любишь даже змей - ради него"184. В своей интерпретации я показываю, что эпизод с Константином связан отношениями пародии с романами Кафки, для чего я буду анализировать несоответствия и неожиданное сходство между моделями и пародиями на них как механизм комического эффекта. Ситуации и персонажи у Кафки и Стругацких существуют в разных мирах, но зачастую поразительно неожиданное сходство. В других случаях разительные аналогии неожиданно нарушаются и затем события развиваются уже разными путями. Зачастую такие непредвиденные переходы привносят в текст комический эффект. В начале романов Кафки мало известно как о жизни Йозефа К., так и К. Тот факт, что их сущность остается не раскрытой до конца, подчеркивается тем, что вместо имен у них - инициалы. Никогда не раскрывается и суть совершенного Йозефом К. преступления, иногда появляются и подозрения, что землемер К. - "темный" человек с неясными намерениями. Персонаж Стругацких - Константин, будучи пришельцем с другой планеты, еще более "таинственный чужак" и, естественно, вызывает в членах Тройки подозрения относительно его сущности и намерений. В отличие от кафкианских героев, персонаж Стругацких обладает полным и длинным именем, известны и названия его родных города и планеты: "Константин Константинович Константинов... город Константинов планеты Константины..." (С.203). В семантике "Константина" важен тот факт, что повторяется один и тот же элемент. Ирония заключается в том, что, несмотря на свою полноту, имя немногим отражает сущность и вызывает отвращение своей безликостью, основанной на повторении корня его имени, а тем самым немногим отличается от маскирующей краткости Кафки. Таким образом, намерение скрыть свою суть сближает К. - героев Кафки - и Константина. Дав Константину полное, длинное имя, авторы установили степень отличия своего персонажа от героев Кафки, но только для того, чтобы изменить ее, придав персонажам относительное, комическое сходство. Загадка кафкианских К. углубляется природой их профессий. Йозеф К. старший прокурист в банке, но он ошибочно записан в деле Суда как маляр. К. в "Замке" - предположительно, землемер, нанятый Замком. Э.Р.Штайнберг анализирует свидетельства текста, указывающие на то, что К. только прикидывается землемером, стремясь добиться успеха в Замке любыми средствами185. Притязания К. и его ожидаемый найм являются источником значительных бесконечных бюрократических работы и путаницы, позже приправляемых горькой иронией. К. может болтать о приглашении в Замок, о достижении не заработанного им спасения, но сам по себе Замок является ложным небом. Вопрос о профессии Константина параллелен, но в то же время и комически отличается от такового вопроса, относящегося к К. Как я показал ранее, по аналогии с замешательством относительно его образования, профессия его также может быть неправильно записана в анкете. Хотя официально Константин - читатель поэзии, амфибрахист, он может выполнять иную работу, с другими функциями, как "свидетели" Привалов и Амперян пытаются объяснить находящимся в замешательстве официальным лицам. В первую очередь из-за этого разъяснения официальные лица Тройки начинают испытывать сильнейшие подозрения в отношении Константина - в том, что он является самозванцем. Константин может не лгать, но он разделяет наивные надежды К. на желание или возможность высшей власти исполнить его желания. Аналогично и просьба Константина влечет за собой только приведение в движение огромной, неэффективной бюрократической машины. Власть как в "Процессе", так и в "Замке" является примером огромной бюрократии. Романы не рассматривают суд per se. Немецкое заглавие первого романа звучит как "Der Prozess" (процесс), и Кафка использует его взаимозаменяемо с "Verfahren" (процедуры), что, в свою очередь, подразумевает сложность. Официальные представители Суда проводят несколько допросов Йозефа К. Немецкое слово "Verhor" означает "допрос", а глагол "verhoren" значит: 1) допрашивать; 2) слышать неверно; и действительно, одним из основных мотивов у Кафки выступает непонимание и отсутствие коммуникации. Какое бы послание ни было отправлено, оно становится туманным, непостижимым или ошибочным по мере того, как оно проходит сквозь туман искажений, неправильного понимания и неправильной интерпретации. Абсурд заключается в том, что власти Замка исключают возможность ошибки: "И тут я опешил, потому что я не осмеливался ни утверждать, ни даже предполагать, что в отделе Сордини произошла ошибка. Может быть, вы, господин землемер, мысленно упрекаете Сордини за то, что он мог бы из внимания к моим утверждениям хотя бы справиться в других отделах об этом запросе. Но как раз это было бы неправильно, и я не хочу, чтобы вы, хотя бы мысленно, очернили имя этого человека. Вся работа главной канцелярии построена так, что возможность ошибок вообще исключена. Этот порядок обеспечивается превосходной организацией службы в целом, и он необходим для наибольшей скорости исполнения. Да, тут повсюду одни отделы контроля. Правда, они не для того предназначены, чтобы обнаруживать ошибки в грубом смысле этого слова, потому что ошибок тут не бывает, а если и бывает, как в вашем случае, то кто может окончательно сказать, что это -- ошибка?"186 Тройка также может посылать ошибочные письма, чтобы сделать рационализацию непонятной подчиненному населению. Такая ситуация может помочь объяснить их власть над колонией. Эпизод с Константином является пародией на кафкианские "суды" в целом, как в "Процессе", так и в "Замке", с их общей некомпетентностью и чудовищным смешением, но в то же время и пародией на конкретные моменты этих судов. Константин, впрочем, не совсем на суде. Он подвергается опросу с целью установления личности в ходе заседания Тройки, власти Тьмускорпиони. Концепту "неправильного слышания" находится пародийный эквивалент в виде зачитывания личного дела Константина. Его образование и название профессии (в том виде как они записаны в деле), который причиняют столько неудобств Тройке при попытке их понять, могут быть ошибками или искажениями, сделанными в ходе работы бюрократической машины Тройки. Когда герои Кафки встречаются с загадочными бюрократическими препятствиями, они реагируют разумно, уравновешенно. Пытаясь разрешить неожиданный конфликт, они демонстрируют великое терпение и здравый смысл. Но их обычная рассудительность, впрочем, не помогает им найти общую почву для понимания властью; она только подчеркивает непостижимые правила, которыми руководствуется власть. Это не только неудача коммуникации, но и противостояние двух различных миров: человеческого и "божественного", или, как Камю его видит, вечная дихотомия произведений Кафки. "С одной стороны, есть повседневный, или "естественный", мир; а с другой стороны, есть сверхъестественный мир растерянности и беспокойства"187. У обычного человека, подобного Йозефу К., есть пределы терпения и смиренности. Когда он больше не может выносить абсурдную ситуацию, он открыто критикует Суд за тот способ, которым он рассматривает дела; он показывает его злоупотребления и коррупцию: "Как же тут, при абсолютной бессмысленности всей системы в целом, избежать самой страшной коррупции чиновников? Это недостижимо, тут даже самый высокий судья не останется честным. Потому и стража пытается красть одежду арестованных, потому их инспектора и врываются в чужие квартиры, потому и невиновные вместо допроса должны позориться перед целым собранием" (С.152). Поведение Константина связано с поведением кафкианских героев. Несмотря на то, что он был вынужден несколько месяцев ждать, прежде чем его допустили на заседание, прибыв туда, он держится расслабленно и непринужденно. Его дружелюбная прямота является неожиданным отдохновением от показа чудовищного бюрократизма Тройки. В продолжение аналогии с героями Кафки, спокойный и прямой подход Константина терпит неудачу, когда встречается со стеной непредсказуемых подозрений и замешательства. Разочарованный и оскорбленный, Константин так же в конце концов теряет терпение и отвечает Хлебовводову, обнажая его недостойные действия: "- Почему же это я жулик? - осведомился Константин с возмущением. - Вы меня оскорбляете, гражданин Хлебовводов. И вообще, я вижу, что вам совершенно безразлично, пришелец я или не пришелец, вы только стараетесь подсидеть гражданина Фарфуркиса и выиграть в глазах гражданина Вунюкова... Арест Йозефа К. кажется чудовищной ошибкой - из-за отсутствия какой-либо явной вины. Несмотря на утверждение обратного, К. "Замка" прибыл в деревню случайно, без каких-либо предварительных намерений как странник. Он объявляет себя землемером и стремится к замку, который зачастую интерпретируется как "небо" и "спасение". Соответственно, и у Константина не было намерения приземляться в Тьмускорпиони. Он был вынужден приземлиться там из-за неполадок в космическом корабле и взывать к местным властям о технической помощи, в которой заключается его спасение. Так судьба К. настигает Константина, а его призыв оборачивается горько разочаровывающим и неожиданным расследованием. История Йозефа К. подытоживается в притче о Законе и привратнике, рассказанной священником в 9 главе "Процесса". Человек приходит и просит допустить его к Закону. Привратник говорит, что сейчас он его не может впустить - может быть, позже... Он также и угрожает - на случай, если человек попытается войти без разрешения. Прождав всю свою жизнь, человек умирает, так и не попав к Закону. Йозеф К. и сам приговорен к смерти и подвергается жестокой и унизительной казни. К. из незаконченного романа "Замок" тоже претерпевает бесчисленные трудности и разочарования, по-видимому, получая все меньше и меньше шансов попасть в замок. Эпизод с Константином пародирует как притчу, так судьбу обоих К. Как может быть увидено из этого примера, в СОТ Стругацкие развивают пародию преимущественно на тематическом уровне. Просьба Константина о помощи может быть понята Тройкой как попытка контакта с частью инопланетной цивилизации. Предложенный контакт временно, но категорически отклоняется. Председатель Тройки рекомендует Константину подождать и снова попытаться установить контакт - через 5 лет (то есть уже со следующим поколением). В то же время любая попытка контакта получит быстрый военный отпор. Тем не менее, Константина все еще подозревают в том, что он - необъясненное явление, но, поскольку Тройка находит невозможным точно идентифицировать его, процесс рационализации откладывается, и дело остается открытым. Председатель Лавр сопровождает свой финальный вердикт заключением, которое является мастерским ударом кафкианской бюрократии. Дело Константина откладывается до конца года с тем, чтобы дать ему время попасть на родину и вернуться с соответствующими документами, необходимыми для окончательной идентификации его как необъясненного явления. Услышав это, Константин плюет в ярости и исчезает. Положение Константина в абсурдной "взвешенности" предлагает частичную ироническую трансформацию кафкианского мира правосудия и порядка. Оно перекликается с неразрешимой ситуацией К. в "Замке", так никогда и не допущенного в замок, но разительно отличается от трагической судьбы Йозефа К., который казнен, будучи невиновным. Превосходящее и аномальное поведение Суда в "Процессе" имеет и жестокую грань. Йозеф К. становится свидетелем жестокого телесного наказания, которому подвергаются два служащих Суда, Франц и Виллем, арестовавших его. Их свирепо секут, поскольку К. пожаловался на них, обличая практику Суда. Усилия К. по защите жертв не привели к успеху, и ему дают отпор мрачные слова экзекутора: "Наказание их ждет и справедливое, и неизбежное" (С.181). Крайняя грубость и унижение, направленные на членов собственной организации, есть и в Тройке, что является пародией на террористическую практику кафкианского Суда. Когда Фарфуркис, не зная о предыдущем приказе председателя - задернуть шторы, - отдает обратный приказ, он становится жертвой дикого и кровавого нападения со стороны остальных членов Тройки. Жестокая сцена встречается с циничным подходом и отношением Выбегалло. В последующей сцене Выбегалло просвещает младшего члена Тройки о плодах злонамеренности: "Вот злонравия достойные плоды!". Выбегалло лицемерно превращает в афоризм высказывание экзекутора, что принимает форму пародии. Комментарии экзекутора и Выбегалло создают омический эффект, когда эти, очевидно различные, утверждения о справедливости неожиданно частично дополняют друг друга, во многом из-за одинакового контекста. Террористическая практика Суда демонстрирует, что любой может быть признан виновным и никто не может избежать наказания. Выбегалло повторяет это с садистским наслаждением насилием, не беспокоясь ни о правосудии, ни о чьем-либо ущербе. Деспотичное поведение Суда и Замка подтверждает, что их власть является абсолютной и развращенной. Она вызывает, впрочем, не только страх, но и почтение. В "Процессе" дело К. никогда не доходит до Высшего Суда. Чиновники, с которым он имеет дело, не знают о вышестоящих, но относятся к ним с крайним почтением. Есть несколько свидетельств жителей деревни, указывающих, что на начальника замка, Кламма, они смотрят как на бога. Известно, что его одновременно видят в разных местах, а о его росте, весе и внешности даются противоречивые сведения: "Как-то хозяйка сравнила Кламма с орлом, и К. тогда показалось это смешным, но теперь он ничего смешного в этом уже не видел: он думал о страшной дали, о недоступном жилище, о нерушимом безмолвии, прерываемом, быть может, только криками, каких К. никогда в жизни не слыхал, думал о пронзительном взоре, неуловимом и неповторимом, о невидимых кругах, которые он описывал по непонятным законам, мелькая лишь на миг над глубиной внизу, где находился К., -- и все это роднило Кламма с орлом." (С.391). У образа Кламма-орла есть комическая параллель в менее славном образе одного из членов Тройки, Фарфуркиса-стервятника: "Хлебовводов, очутившись на дне зловонной пропасти, безумными глазами следил за полетом стервятника, совершавшего круг за кругом в недоступной теперь ведомственной синеве. Фарфуркис же не торопился начинать. Он проделал еще пару кругов, обдавая Хлебовводова пометом, затем уселся на гребне, почистил перышки, охорашиваясь и кокетливо поглядывая на Лавра Федотовича, и наконец приступил" (С.216). Более похожий, хотя и не менее пародийный по отношению к образу Кламма-бога, появляется в лице Лавра Федотовича, председателя Тройки, обладающего высшей властью над Тьмускорпионью, вызывающего страх и получающего свою долю уважения. "Пронзительный взор" Кламма превращается в театральный бинокль Лавра, который часто используется во время заседания, в то время как нерушимое безмолвие Кламма и его крики, "каких К. никогда в жизни не слыхал" комически меняются, становясь отчужденностью Лавра и издаваемым им в случае необходимости восстановления порядка звуком "Грррм". Неважно, сколь приземленно ведут себя члены Тройки, формально они напоминают Святую Троицу - с Лавром в роли Отца. Даже если его не почитают, подобно божеству, столь же рьяно, как Кламма, он, тем не менее, претендует на божественность, идентифицируя себя с "бессмертным народом". Странный и загадочный мир бюрократии зачастую показывается Кафкой через использование снов в повествовании. В нескольких случаях К. - герои обоих романов - показываются на границе сна и бодрствования, либо засыпающими, либо просыпающимися, и восприятие реальности, показанной глазами главных героев, зачастую подобно сну или кошмару. Когда ближе к концу романа появляется еще одна призрачная возможность установить контакт с Замком (эта возможность предоставляется Бюргелем, одним из секретарей Замка), К. забывает о ней, потому что засыпает от усталости. Реальность повести "Сказка о Тройке" зачастую обладает элементами гротескного кошмара, но Константин, в полную противоположность кафковскому К., никогда не спит и, очевидно, даже не представляет себе, что такое сон: "Минут через десять мы объясняли ему, что такое "спать", после чего он признался, что это ему совсем не интересно и что он лучше не станет этим заниматься." (С.202). Несмотря на таинственную, похожую на сон атмосферу романов Кафки, автор не прибегает к фантастическим приемам и описывает события четким языком реализма. Пародируя "Процесс" и "Замок", Стругацкие свободно вводят элемент фантастического как часть гротескного преувеличения и искажения пародируемой модели: Константин - пришелец, с четырьмя глазами и четырьмя руками. Один из Тройки - Фарфуркис - фигурально выражаясь, превращается в стервятника. В соответствии со своей властью и влиянием, представители власти у Кафки говорят очень красноречиво и снисходительно. Синтаксис их прямой речи очень сложен и многоречив. И описания повествователем лабиринта властной деятельности и мотивации тщательно разработаны и многословны. В результате язык становится украшенным и запутанным, но эффективно вызывающим и усиливающим неуловимую атмосферу романа. Реальность кафкианского языка это реальность Суда и Замка, отдаленная, жуткая и непостижимая, столь далекая от естественной, приземленной реальности. Высшие власти используют язык, чтобы запутать, внушить страх, разочаровать и контролировать мир внизу. Язык Тройки также обладает некоторыми кафкианскими чертами. Речи Хлебовводова и Выбегалло мутны и запутанны. Этот эффект, впрочем, появляется по другим причинам. Эти речи - просто невнятные, туманные и бессвязные порождения пустых и незрелых мыслей, в них есть грамматические ошибки, неправильное произношение и неуместное употребление слов. Синтаксис примитивен, неспокоен и хаотичен. Подобно властям у Кафки, они хотят запугать и контролировать подчиненных, но их язык - не слишком подходящее орудие. Только когда включается реморализатор, их язык становится ровнее и чище. Фактически, официальная речь Лавра, отрицающая идею контакта, является выразительным, страстным ораторским выступлением, чем-то похожим на восторженные речи старосты или Бюргеля в "Замке".
КОД САТИРЫ
Рассматривая эпизод с Константином, я ранее сосредотачивался на коде комедии и коде пародии. Тот же самый текст, впрочем, располагает элементами, придающими чтению еще одно измерение - измерение сатиры. Восприятие вышеупомянутого измерения зависит от знаний читателя, которые дают ему возможность узнать эти моменты и - по желанию - поискать более глубокие соответствия в тексте. В своем стремлении к поиску читатель подобен собаке, нашедшей мозговую кость: "А случалось ли вам видеть собаку, нашедшую мозговую кость? (Платон во II кн. De rep. утверждает, что собака - самое философское животное в мире). Если видели, то могли заметить, с каким благоговением она сторожит эту кость, как ревниво ее охраняет, как крепко держит, как осторожно берет в рот, с каким смаком разгрызает, как старательно высасывает. Что ее к этому понуждает? На что она надеется? Каких благ себе ожидает? Решительно никаких, кроме капельки мозгу. Правда, эта "капелька" слаще многого другого, ибо, как говорит Гален в III кн. Facu. natural. и в XI De usu parti., мозг - это совершеннейший род пищи, какою нас наделяет природа. По примеру вышеупомянутой собаки вам надлежит быть мудрыми, дабы унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги, быть стремительными в гоне и бесстрашными в хватке. Затем, после прилежного чтения и долгих размышлений, вам надлежит разгрызть кость и высосать оттуда мозговую субстанцию, то есть то, что я разумею под этим пифагорейским символом."188 В случае текста Стругацких кость может рассматриваться как эстетическая функция пародии, а также нравственные и духовные установки сатиры; в общем - множественные и сложные значения текста189. В коде сатиры несоответствие заключено между внелитературной, социальной и нравственной реальности и ее отражением в литературе, всегда критическим, комическим и зачастую карикатурным190. Поддерживая основной комический механизм комических эффектов, Стругацкие могут высоко поставить код сатиры - аккуратным использованием семантических элементов, критически отражающих социальную и нравственную реальность. Одно из несоответствий, обеспечивающих, в частности, динамику появления комических эффектов в сказке Стругацких, является восприятие несопоставимости веры в совершенность человеческого общества и бесплодности этой идеи. С 18 века было два течения, стремившихся построить лучшее общество: эволюционное и революционное. Сторонники эволюционного подхода полагали, что научный и технический прогресс повлечет за собой нравственный прогресс человека, который приведет к построению лучшего, гуманнейшего общества. Сторонники революционного подхода вступили на путь жестокого разрушения традиционного общественного порядка и намеревались построить новое общество, основанное на рациональных научных теориях191. Парадоксы эволюционного и революционного путей людского улучшения творчески используются в сатирическом коде сказки Стругацких СОТ. Научно-исследовательский институт чародейства и волшебства явно занят поисками счастья для человечества. Оно должно быть достигнуто путем использования высокоразвитой технологии будущего, предназначенной для прямого манипулирования и переделки человеческих тела и духа. Одним из таких очень сложных футуристических технологических приборов является реморализатор, обладающий способностью подавлять примитивные, злые побуждения и усиливать добрые, разумные и вечные качества человека: "В лаборатории у него в девяти шкафах размещался опытный агрегат, принцип действия которого сводился к тому, что он подавлял в облучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность и направлял вовне разумное, доброе и вечное." (С.160). Прибор опробуется на Тройке, захватившей власть в Тьмускорпиони (под именем "Тройки по Рационализации и Утилизации Необъясненных Явлений"). Тройка приносит революционные изменения в местное общество. Объявив о построении разумного и целесообразного общества, она проводит процессы над тем, что считает "необъясненными явлениями" и вершит "правосудие", которое сводится к деспотической чистке и подавлению различных социальных иррациональных тенденций и аномалий. "Процесс" Константина - одна из многих попыток рационализировать то, что кажется властям таинственным и непостижимым. Этот процесс, как и сказка в целом, является "критикой дегенеративной власти, приложимой ко всему человечеству, психологически не готовому к контакту с утопическим будущим"192. Есть там, впрочем, и специфические моменты, отражающие советскую реальность, представляющие собой безошибочные сатирические аллюзии на властную ситуацию и революционную переделку в Советском Союзе, особенно при Иосифе Сталине. Члены Тройки изначально были инспекторами канализационной системы Института. Бывшие коллеги называют их "канализаторами". Де Джонг (De Jonge) говорит, что "канализатор" - слово маркированное, относящееся к русской революции. Оно выражает отсутствие страха запачкать руки ради революции. Феликс Дзержинский, глава ЧК, классический пример идеалиста-фанатика, говорил, что он "чистит уборные революции"193, то есть вычищает врагов революции194. Случайный приход к власти бывших канализаторов в СОТ - ироническое воплощение марксистской пролетарской революции и насмешка над историческим детерминизмом. Управление современным обществом, впрочем, требует комплексных знаний, соответствующих мудрости и опыта. Очевидно, Тройка не представляет интеллектуальную или нравственную элиту. Они средние, в общем, довольно примитивные, люди, не обладающие достаточной квалификацией для управления страной. Когда Тьмускорпионь упала им в руки, они используют свою власть грубо, неуклюже. Более того, по мере того как они портят и злоупотребляют всем, они приобретают ореол и вид истинной, неоспоримой власти. Историк Пол Джонсон (Paul Jonson) (86), описывая первые деспотические утопии, цитирует слова Джозефа Конрада (Joseph Conrad) о революции: "В настоящей революции лучшие люди не оказываются на первом плане. Жестокая революция в первую очередь попадает в руки узко мыслящих фанатиков и тиранов-лицемеров. Потом приходит очередь всех претенциозных интеллектуалов-неудачников последнего времени. таковы вожди и лидеры."195 "Четвертый" член Тройки, вероятно, наиболее яркий пример интеллектуала-неудачника, оппортуниста, претендующего на образованность и стремящегося только к высокому социальному положению и материальным благам. Как только от Тройки приходит предложение фантастически высоко оплачиваемого поста научного консультанта, Выбегалло бросает свои эксперименты в Институте и карабкается по лифтовой шахте на 76 этаж - в Тьмускорпионь: "Многие видели, как он, взявши портфель в зубы, карабкался по внутренней стене шахты, выходя на этажах, кратных пяти, дабы укрепить свои силы в буфете. А через неделю сверху был спущен приказ о зачислении профессора Выбегалло А. А. научным консультантом при ТПРУНЯ с обещанным окладом и надбавками за знание иностранных языков." (С.159). Деятельность Тройки у Стругацких носит черты сходства с наиболее знаменитой тройкой в российской истории - Сталиным, Зиновьевым и Каменевым, - созданной Сталиным в последние годы жизни Ленина. Создание Тройки было одним из первых тактических шагов Сталина в борьбе за верховную власть в стране. Сталин использовал коллективное руководство триумвират, - чтобы скрыть свои эгоистические намерения и манипулировать властными отношениями в партии. Термин "Тройка" показывает, что власть делится между ее членами. Это форма коллективного руководства и способ предотвращения концентрации власти в руках одного человека. В случае Тройки у Стругацких, впрочем, ничто не может быть дальше от истины. Тройка и ее бюрократические ритуалы являются фасадом, за которым председатель Тройки, Лавр Федотович, наслаждается абсолютной властью, пока остальные члены постоянно дерутся за его милость. В ходе разбора дела Константина основным "прокурором" является воодушевленный Хлебовводов. Он агрессивно расследует это дело, его вердикт - наиболее бескомпромиссен и в конце он угрожает быстрым военным ответом на попытку межпланетного контакта, буде таковая предпримется до означенного срока. Лавр Федотович участвует в заседании с каменным или деревянным лицом: "каменнолицый", "черты лица товарища Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревенению" (С.205). Он наблюдает за происходящим как за развлечением, отстраненно - через театральный бинокль, но на самом деле он - на стороне суда. Он разрешает выступающим занять свое место и, когда необходимо, он отдает приказы по происходящему простым бурчанием. И за ним всегда остается последнее слово. Он напоминает портрет Сталина, нарисованный Дмитревским (Dmitrievsky): "Спокойный, недвижный, там сидит Сталин - с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живы только глаза. Все мысли, желания, планы сходятся над ним. Он слушает, читает, думает внимательно. Спокойно, без спешки, он отдает приказы."196 Перед произнесением речи Лавр выслушивает мнения своих сподвижников. Они все высказываются против установления контакта с чуждой цивилизацией. Затем в своей речи Лавр поддерживает и развивает взгляды остальных, проделывая это с видом окончательного и непререкаемого авторитета. Этот метод тоже разительно напоминает то, как Сталин проводил заседания: "Всегда казалось, что он следует за другими, не руководит ими. Молчащий во время споров, он мог неожиданно вмешаться, чтобы поддержать взгляды большинства, создавая впечатление всегда торжествующего в конце. Никогда он не председательствовал на встречах; он сидел, покуривая трубку, либо ходил по комнате, держа руки за спиной. Впрочем, всегда чувствовалось, то он - главный."197 Наиболее прямой намек на то, что Лавр является сатирическим портретом Сталина, скрыт в образе Лавра, курящего "Герцеговину Флор", любимые сигареты Сталина, как было отмечено Л.Геллером198. Имя председателя - Лавр - может быть прочитано как "закодированное" имя "Лаврентий" (Берия), глава НКВД-КГБ, ближайший сподвижник Сталина. Когда он говорил, остальные "в неподвижном напряжении, не мигая, глядели на Лавра Федотовича" (С.222), и когда он подавал голос, все в комнате вставали. Но это почтение смешано с постоянным страхом перед потерей влияния, положения или даже жизни. Они знают гнев и жестокость Председателя. Таким образом, они всегда настороже: они не должны противоречить предводителю и постоянно ищут возможностей угодить ему. "Один был на гребне, не желал из-за какого-то пришельца с этого гребня спускаться. Другой глубоко внизу, висел над пропастью и ему только что была сброшена спасительная бечевка." (С.212). Фарфуркис только что совершил почти фатальный промах, неосторожно попытавшись противоречить приказу Председателя, и был жестоко избит своими коллегами. Приведенное выше описание этого гротескно жестокого насилия по отношению к члену Тройки является сатирой на сталинский Большой Террор, жертвами которого, среди многих прочих, были и сподвижники Сталина, товарищи его по триумвирату - Зиновьев и Каменев. Тот факт, что сказка состоит из нескольких процессов, таких, как, например, процесс Константина, и то, что эти процессы происходят примерно через 20 лет после захвата власти Тройкой, - это сатирическая аллюзия на 1937-38 годы, время сталинских показательных процессов и разгара Большого Террора, двадцатилетие прихода к власти большевиков (произошедшего в России в 1917). Процесс Константина порождает атмосферу мира, лишенного здравого смысла, наполненного неопределенностью и абсурдом. Эта атмосфера лучше всего выражена на различных уровнях текста: смешными данными в анкете Константина, алогичными вмешательствами "прокурора" Хлебовводова и финальным бюрократическим, абсолютно иррациональным и жестоким вердиктом. Впрочем с точки зрения Лавра, здесь есть логика. Для него это "законно" законность вне нравственности. У этого процесса, по сути, много общего с показательными процессами, устраивавшимися Сталиным, которые сами по себе напоминали театральные представления: "Московские процессы ни в коем случае не были юридическими процедурами. Скорее, они были тем, что - в свете последних достижений театра - можно увидеть как театральное представление определенного типа. Подобно любой другой действенной драматической или литературной продукции, они были должны производить иллюзию, состоящую в вызывании недоверия в умах аудитории, которая одновременно знает - другой частью мозга (не менее, чем зрители на представлении "Гамлета"), - что весь процесс является порождением изобретательного и творческого ума. Далеко опередив свое время, три больших московских процесса разительно предвосхитили театр абсурда"199. Процесс Тройки - очевидно не один из сталинских процессов, хотя неожиданное сходство между ними и появляется. Сталинские процессы не происходили на театральной сцене, но, временами, они оставляли впечатление театрального представления. Лавр смотрит на происходящее как на шоу, отстраненно, через театральный бинокль, как если бы он смотрел театральное представление, но на самом деле он командует происходящим на сцене: "Лавр Федотович взял бинокль и направил на коменданта" (С.204). Одна из сцен финала СОТ заканчивается опускающимся занавесом: "Жуткий хохот удаляющейся Тройки. Занавес." (С.272). Такие переключения восприятия с одного плана мысли на другой "требует изменения настроения" и порождает сатирические эффекты. Правильная идентификация Константина - трудная задача, потому что его данные, ранее собранные Выбегалло, содержат слишком много непостижимой информации. Например, его образование обозначено как синкретическое. Видимо, никто не знает, что это значит. Во всяком случае, Председатель, претендующий на понимание, идентифицирует термин со словом из своего круга знаний (и для собственных целей) - для него "синкретическое" обозначает "самокритическое". Знакомство Тройки с этим термином и выделение его могут быть рассмотрены как забавная сатира на деградацию его в политической и социальной жизни Советского Союза. Термин этот - "самокритика" - был одним из фундаментальных начал марксистской идеологии и должен был играть ключевую роль в нравственном и духовном развитии социалистического и коммунистического общества200. Это также и сатира на Сталина, который в борьбе со своими советниками "показал виртуозную игру семантикой... Каждая строка была пропущена через фильтр. Каждое слово, произнесенное оппонентом, было заново истолковано, искажено и фальсифицировано."201 "Самокритика" была частью периодически проводимой политики признания прошлых ошибок. Она была важным аспектом неожиданных изменений в политике и в периодах обновления и реформ: "В одном из самых трагикомических эпизодов истории советской культуры Горький призвал к запрещению самокритики. Сталин заметил ему: "Мы не можем обойтись без самокритики. Мы действительно не можем, Алексей Максимович."202 Еще большее замешательство вызвано профессией Константина, которая обозначена как читатель поэзии, специализирующийся по амфибрахию. Замаскированная ограниченность познаний Выбегалло позволяет нам предположить, что термин "амфибрахист" был им записан в деле по ошибке. В ходе разбора предыдущего дела уже была ошибка, касающаяся имени опрашиваемого субъекта, что вызвало долгий спор: "- Дело номер сорок второе. Фамилия: Машкин. Имя: Эдельвейс. Отчество: Захарович... - С каких это пор он Машкиным заделался? - брезгливо спросил Хлебовводов. - Бабкин, а не Машкин. Бабкин Эдельвейс Петрович. - Э-дуль-вейс или Э-доль-вейс? - спросил Фарфуркис." (С.168,169). Проблема с выражением "синкретическое" показывает, что Тройка легко путает ученые термины, и настоящая профессия Константина может иметь с чтением поэзии ровно столько же общего, как "самокритическое" - с "синкретическим". Члены Тройки отчаянно стараются постигнуть суть профессии Константина. Наконец Привалов и Амперян, сотрудники Института, выступают "свидетелями", объясняя действия и цель этой профессии. Они говорят как раз то, что Тройка может понять и желает слышать: "Ведь он не только читает: ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою необходимость... Это очень, очень тяжелая профессия, - заключил он. - Константин Константинович - настоящий герой труда. - Да, - сказал Хлебовводов, - теперь я уяснил. Полезная профессия. И система мне нравится. Хорошая система, справедливая." (С.209). Это объяснение и реакция Хлебовводова двусмысленны и действуют как прием иронии. С одной стороны этот отрывок, в его буквальном значении, описывает работу литературного критика; с другой же стороны, впрочем, он эвфемистически подразумевает работу цензора. Пристальный надзор и контроль литературной деятельности (конкретно в данном случае) или вообще любой деятельности для Хлебовводова имеет смысл, и поэтому он относится к такой профессии положительно. Начальный комический эффект, появляющийся в сцене, касающейся возраста Константина, который - по записям - превышает 2000 лет, возрастает, если учесть и сатирический план этого эпизода: "- А может быть он горец, откуда вы знаете? - Но позвольте! - вскричал Фарфуркис. - Даже горцы... - Не позволю я, - сказал Хлебовводов, - не позволю я вам преуменьшать достижений наших славных горцев! Если хотите знать, то максимальный возраст наших горцев предела не имеет! - и он победно поглядел на Лавра Федотовича. - Народ... - произнес Лавр Федотович. - Народ вечен. Пришельцы приходят и уходят, а народ наш пребывает вовеки." (С.211). "Горец" - так обычно называют жителей кавказских республик. Сталин был грузином и иногда его называли "горцем", как упомянуто в интервью с Г.Дж.Уэллсом203. Заявление Хлебовводова двусмысленно, и его смыслы сталкиваются друг с другом. С одной стороны - это метафорическая хвала знаменитому кавказскому долгожительству, необычности и величию этих народов в целом. С другой стороны - выразительный взгляд Хлебовводова показывает, что заявление - и превозношение начальства, которое он полагает бессмертным. Определенность абсолютной власти приводит Лавра к самообману, к цинизму. н видит себя истинным народным вождем и часто упоминает о себе как о "народе". Его идентификация с народом, впрочем, скрывает в себе несоответствие, являющееся источником глубокого комического эффекта. В приведенной выше сцене комичность усиливается и замешательством остальных членов Тройки, вызванной туманными словами Лавра. Они чувствуют два слоя этого высказывания, но не хотят ошибиться, высказав неверную догадку; они предпочитают промолчать, нежели вызвать недовольство Председателя. Синекдоха Лавра построена на словах Христа из Нового Завета: "Небо и земля прейдут, но слова мои не прейдут" (Матфей 24:35) и цитате из Ветхого Завета: "Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ - трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно" (Исайя 40:07-08). Речь Лавра искажает библейские строки, приобретая - для знающих Библию - оттенок комической иронии. По Библии, "Народ - трава", он не вечен. Лавр, впрочем декларирует веру в бессмертие народа, и, если мы предположим, что он идентифицирует себя с народом, его слова будут выражать пустую претензию на божественность и неиссякаемость его власти. Мегаломания Председателя и отношение к нему подчиненных напоминают случай культа личности. Хинглей указывает, что, когда Сталин говорил о народе, о пролетариате, этот термин "постепенно сводился - в устах Генерального Секретаря - к синониму для местоимения первого лица, единственного числа"204. Конец 1929 года "ознаменован не только началом неприкрытого единовластного правления Сталина, но и культом Сталина во всей его кошмарной сущности... форме обожествления правителя, восходящей к египетским фараонам."205 Дмитревский показывает Сталина воплощением русского национального коммунизма. Диктатура Сталина была национальной, народной диктатурой. "Она была намного теснее связана с массами, чем любая так называемая демократия"206. По словам Геллера, Дмитриевский видел в Сталине предшественника будущего российского Цезаря, строителя будущей, националистической России. Фактически, Сталин и был Цезарем, служащим своим собственным целям и строящим собственное, чисто сталинистское, государство207. По иронии судьбы, Сталин не знал о жизни в "глубинке". По словам Хрущева, "Сталин отделил себя от народа и никогда никуда не ездил... Последний случай, когда он посетил деревню, был в январе 1928 года"208. Это безразличие к судьбе народа сатирически выражено в отношении Лавра к людям. Подобно Сталину, он избегает всякого контакта с ними. Войдя в комнату для заседаний, он приказывает закрыть открытое окно и задернуть шторы. Он сопровождает это решение двусмысленной ритуальной фразой: "Народу это не нужно" (С.203).
Помимо пришельца Константина, есть и несколько других случаев необъясненных явлений, которые рассматривает Тройка: Федя Снежный Человек, старик Эдельвейс и его эвристическая машина, говорящий клоп Говорун, птеродактиль Кузьма, плезиозавр Лизка и другие. Эта коллекция странных и фантастических существ воплощает разнообразие, безграничность и богатство форм жизни. Эти странные существа изображают все иррациональное, свободное и воображаемое, они могут символизировать мир за пределами здравого смысла - сверхъестественный и магический. Усилия Тройки по объяснению и утилизации таинственных явлений высмеивают жестокие попытки ограничить свободу и фантазию людей. Проводя процессы мистических существ, Тройка никогда не вдается в определения необъясненных явлений и никогда не задается вопросом, каковы могли бы быть критерии их классификации. Это вовсе не удивительно, поскольку деятельность Тройки подчинена их политической цели - контролю населения и господству над ним. Для достижения ее требуется уничтожить возможного оппонента. Тройка считает таинственных существ либо бесполезными, либо вредными для своей власти. Чтобы справиться с этой опасностью, используется политика рационализации и утилизации - как причина для существования Тройки. Признать открыто, что они борются со странными и таинственными существами, потому что последние потенциально опасны для удержания власти Тройкой, было бы вульгарно для нее - в свете века экспертов и их познаний. Они циничны и жестоки и предпочитают, чтобы их слова выглядели научными, и по возможности, туманными. "Рационализация и утилизация" является дразнящим ложными надеждами лозунгом Просвещения. Эти термины немедленно вызывают понимание и поддержку. Как же может кто-то в научный и технологический век Тройки быть против достижения столь разумных и возвышенных целей? Но соблазнительный лозунг Тройки одновременно смешон и обманчив. Рационализировать - значит организовывать деятельность наиболее целесообразным и эффективным образом, или приводить нечто к заданной цели. Есть, впрочем, разительное несовпадение между лозунгом и действиями Тройки. В большинстве случаев Тройка пытается искалечить, искоренить или подавить существование таинственных созданий. Впрочем. то, что кажется иррациональным, фактически является вполне логичным, неизбежным и согласующимся с политикой, чьей единственной целью является сохранение власти любой ценой. В случае успеха действия Тройки должны повлечь за собой изменение жизни в этой стране, сделав ее удобной для новых правителей. Выражение "Тройка по рационализации и утилизации необъясненных явлений" является сатирой на утопическую фразеологию, утопическую идеологию и на трагическую практику революционных преобразований российского общества при советской власти. Анализируя язык советской цивилизации, Андрей Синявский утверждал, что, когда страна постигла разумного научного социального порядка - социализма, - появилось желание выражаться "научно", то есть, фактически, псевдонаучно. Повседневная речь наполнилась "прекрасными" словами, такими, как механизация, индустриализация, электрификация, химизация. Все эти слова подразумевают некое большее значение и привязаны к научной утопии на основе советской цивилизации209. Люди склонялись - осознанно или нет - к использованию этих "восхитительных" слов, которые они могли даже не понимать или не знать, как правильно произносить. Но это был священный язык советского государства, врученный свыше - через прессу и речи вождей, к которому массы стремились (или, по крайней мере, должны были стремиться). Слова заменяли знание: достаточно было знать определенный набор слов, чтобы чувствовать себя овладевшим ситуацией."210 Нравственная деградация и умственная ограниченность Тройки отражаются в деформированности и других особенностях их языка, который рассматривался в предыдущем разделе главы (код комедии). Искаженный язык Тройки сатирически отражает манипуляции властной элиты языком в коммунистической стране: "Это идиома, естественно обусловленная их веком, их работой и их идеологией: речь, сочетающая в себе язык коммунистической пропаганды и стилизованные, архаические выражения, старомодный жаргон. Тот факт, что почти ни у кого из них не было формального образования, увеличивает общий эффект. Их предложения неуклюжи, владение грамматикой незначительно; они неправильно используют слова, видя язык не как средство выражения мыслей, но как средство для искажения и сокрытия правды"211. Противоречие между разумными лозунгами и ужасной деятельностью Тройки является противоречием между утопическими видениями, переложенными на политическую деятельность. Разумное и постоянно гармоничное сообщество недостижимо. Такое сообщество требовало бы отказа от всего, что отличает одного человека от другого. Идеальное общество также подразумевает удовлетворение всех человеческих потребностей. Но полное удовлетворение несовместимо с разнообразием и безграничностью человеческих потребностей. Любая попытка воплотить идеал будет вести к установлению тоталитарного принуждения и насилия. Само название Тройки содержит маркированные слова, связанные с русской революцией. Задолго до Ленина термины утилизация и рационализация выражали цели российских революционеров: "В девятнадцатом веке этот утилитаризм ворвался в интеллектуальные и литературные движения шестидесятников или нигилистов 1860-х годов, возглавляемые Николаем Чернышевским и Дмитрием Писаревым и воплощенные в вымышленном Базарове, герое романа Ивана Тургенева "Отцы и дети" (1862)."212 У Достоевского в "Записках из подполья" герой полемизирует с философией рационализма и утилитаризма, выступая в защиту человеческих свободы и счастья. С успехом революции движение утилитаризма вышло далеко за рамки мира литературы и проникло в каждую сферу российской жизни. Утилитаризм "свел утопию к реальным терминам и сделал возможным переключение с высокой риторики и идей на действительное построение нового мира"213. "С революцией человечество вступило в эру наиболее жестокой целесообразности. Любое движение человека теперь судилось по тому, полезно оно или вредно для высшей цели - коммунизма"214. На ранней стадии развития советского режима трансформации российского общества проводились во имя абстрактно понятых рациональных принципов научной доктрины марксизма и ленинизма. В период сталинизма "рациональная" реорганизация продолжалась - ради построения тиранической империи (все еще под покровом коммунистической идеологии). Описывая социальный эксперимент, проводившийся в Советской Союзе, Бернард Шоу назвал его - в лишенном иронии заглавии книги, не издававшейся до 1964 года, - "Рационализация России"215. Он начинает рассмотрение ситуации, сложившейся в Советском Союзе, с риторического вопроса: "Как вожди русской революции смогли сделать то, чего я не могу: то есть организовать эффективное расследование для уничтожения той догмы, что форсайтство - паразитизм - грех против Святого Духа, и если все остальные грехи могут быть прощены, на этот грех может быть только одна реакция уничтожение?"216 Сталинская политика национализации и коллективизации была попыткой "рационализировать" страну в больших масштабах - силой и жестокостью. В сказке Стругацких, несмотря на предопределенность, работа Тройки отягощена излишней бюрократией и продвигается медленно и неэффективно. Эта сказка является также сатирой на колоссальные ошибки советских правителей. По Колаковски, "С нынешней точки зрения, русская революция может сойти за относительно ограниченную и обошедшуюся без последствий версию культурного апокалипсиса... Несмотря ни на что, уничтожение и преследование были недостаточно эффективными для того, чтобы сломать полностью последовательность культуры. Радикальная идея полного разрушения унаследованной культуры (Пролеткульт) никогда не была официальной политикой властей; оказалось, что - при некотором ослаблении политических репрессий - Россия способна производить новую культурную энергию, показывать, что она не разорвала своих связей с прошлым и готова противостоять великолепию Нового Времени"217. Наблюдая за процессами необъясненных явлений, Привалов и Амперян используют реморализатор для воздействия на Тройку. Этот прибор играет важную роль во введении в центр внимания комической борьбы между добром и злом, и кажется, что он способен повлиять на происходящее и судьбу обвиняемых. Ранее члены Тройки продемонстрировали бюрократическую некомпетентность, мрачную борьбу своих со своими и невразумительное бормотание, но когда включается реморализатор, происходит разительная перемена к лучшему. Неожиданно их действия и речи приобретают разумны уровень нравственной целостности и демонстрируют впечатляющие интеллектуальные возможности. К сожалению, перемена не оказывается необратимой. Когда очеловечивающее устройство выключается, Тройка, словно пробудившись от смешного сна, возвращается к мрачной и неэффективной тактике. Идея борьбы с деградацией человека и возвращения положительных качеств искусственным, технологическим путем (таким, как применение реморализатора) смешна и фантастична. Осмеянием прямого вмешательства технологии в метафизическую сферу человеческой жизни Стругацкие высмеивают и веру в науку и технологию как путь к улучшению нравственности человека.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Сказки Стругацких "Понедельник начинается в субботу" и "Сказка о Тройке" блестящие комические и очень сложные работы. Движущая сила комического искусства Стругацких лежит в парадоксах и несоответствиях, которые можно обнаружить на многих уровнях повествовательной структуры сказок. Наиболее важным источником этих парадоксов является синтез "реалистического" дискурса с дискурсом волшебной сказки - в первом построена научная деятельность работников Института, а второй представляет мир волшебства и чудес. Результат смешения двух дискурсов - третий дискурс: комической научной фантастики. В этом процесс мечтательность, воображение и волшебство волшебной сказки находят расширение и комическое приращение в научном мышлении фантастики, ее гипотезах и выдумках. Как волшебная сказка, так и научная фантастика вдохновляются человеческим оптимизмом и стремлением к идеальному, утопическому состоянию общества и счастью человека в нем. Эти черты - как волшебной сказки, так и научной фантастики - оказываются в центре внимания, поскольку постоянно утверждается цель Научно-исследовательского института чародейства и волшебства человеческое счастье, - и к ней ищется путь. Преследование этой цели ведет к другим парадоксам или несоответствиям, от которых сказки Стругацких получают динамизм. В мире повествования этих сказок несоответствия порождаются чувством противоречия между верой в совершенство человеческого общества и реальной несостоятельностью этой идеи. Стругацкие явно высмеивают идею человеческого прогресса, достигается ли он посредством науки или же посредством волшебно-сказочной магии, но, идентифицируя утопическую тенденцию научной фантазии с мечтой волшебной сказки, они рассматривают тему утопии как не только комическую, но и более распространенную и универсальную, двузначную, вызывающую сочувствие. Макс Лути предполагает, что литература в ХХ веке не исполнена неприязни к фантастическому, вымышленному и чудесному. "Чудо, хотя и не воспринимаемое как реальность, стало образом и появляется во многих формах, даже когда оно может быть замаскированным под абсурдное или непостижимое"218. Обратное тоже может быть верным, как в произведениях Стругацких, где "абсурдное или непостижимое" маскируется под чудеса и выдумки волшебной сказки. Творчество Стругацких - искусство не только абсурдных оппозиций и несоответствий, но и искусство откликов, перекличек, отсылок и симметрии. Когда повествователь или другие персонажи сказок встречаются с тем, что может оказаться неразрешимым столкновением противоположностей, с миром, лишенным здравого смысла, они не впадают в отчаяние и безнадежность, они не становятся жертвами страданий или героями трагедии. Встречаясь с несоответствием, они на самом деле видят дальше и заставляют видеть нас что абсурдные имена, странные институции, гротескные образы или сталкивающиеся перспективы соединены неожиданным сходством или отсылками, которые возвращают часть согласованности и гармонии тому, что видится, привнося относительный "смысл в бессмыслицу" и "метод в безумие". Этот род видения не только отсылает к высшему порядку вещей и скрытому значению мироздания, но и высвобождает беспокойство - в форме смеха, приближающего читателя к счастью. Это видение связано с философией феноменологии и экзистенциализма, особенно с философией Хайдеггера. Одним из принципиальных моментов этой философии является внесение согласованности, целостности и смысла в хаос мира - как защита от абсурдности существования219. В мире Стругацких есть фундамент ужаса и трагедии, но их видение преодолевает его и они трансформируют бессмысленность и хаос, могущие быть мучительными, в более организованную окружающую среду интеллектуально богатую, многозначную, восхитительную, поддерживаемую воображением и ироническим смехом. Пересекающиеся коды комического - комедийный, пародийный и сатирический играют с крайними противоречиями и умудряются содержать глубочайшие противоречия. В ходе этого они производят текст очень широких достоинств: литературных, нравственных и философских. Широта и баланс, отраженные в искусстве Стругацких, подобны описанным Баранчаком в его статье о восточноевропейском авторе: "Радость чтения повестей "Понедельник начинается в субботу" и "Сказка о Тройке" возрастает от их наиболее неотразимых качеств - удивительности и юмора. "Великая литература всех времен заимствовала мотивы из волшебной сказки, зачастую демонстрируя воображение, не во всем отличное от волшебно-сказочного."221 Для Стругацких магия является синонимом волшебной сказки, а волшебная сказка идентична поэзии. Они следуют принципам волшебной сказки и изменяют дискурс ее для создания собственной поэтической магии. Никогда не переставая быть забавными и игривыми, сказки Стругацких предлагают интеллектуальное приключение, вызывающее смешанные чувства возбуждения. скептицизма или ужаса, направляя читателя к более глубокому изучению чудес жизни и искусства. Но, если мы не услышим разные оттенки и уровни смеха, мы не сможем полностью постичь работы Стругацких - мы не сможем понять их связи с реальностью или воспринять их эстетическое богатство.
БИБЛИОГРАФИЯ
Afanas'ev A. Russian Fairy Tales / Tr. R.Guterman. - New York: Pantheon Books, 1975. Bakhtin M. Rabelais and His World. - Cambridge: M.I.T. Press, 1974. ---"---. Problems of Dostoevsky's Poetics. - Minneapolis: University of Minnesota Press, 1984. Baldrick C. Frankenstein's Shadow: Myth, Monstrosity, and Nineteenth-Century Writing. - Oxford: Clarendon Press, 1987. Ball H. Irish Journal / Tr. L.Vennewitz. - New York: McGraw-Hill Book Company. Baranczak S. Breathing Under Water and Other East European Essays. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1990. - --"---. All the President's Plays // The New Republic. - 1990. - July 23. Bentley E. Farce // Comedy: Meaning and Form / Ed. R.W.Corrigan. - New York: Harper & Row Publishers, 1981. Bergson H. Laughter // Comedy / Ed. W.Sypher. - New York: Doubleday Anchor Books, 1956. Bronowski J. Science and Human Values. - New York: Harper Torchbook, 1965. ---"---. Magic, Science and Civilization. - New York: Columbia University Press, 1978. Butcher S.H. Aristotle's Theory of Poetry and Fine Art with a critical text and translation of "The Poetics". - New York: Dover Publications,
1951.
Camus A. Hope and the Absurd in the Work of Franz Kafka // Kafka: A Collection of Critical Essays / Ed. R.Gray. - Englewood Cliffs: Princeton Inc., 1962. Csicery-Roney jr., I. Towards the Last Fairy-Tales: On the Fairy-Tale Paradigm in the Strugatskys' Science Fiction, 1963-72 // Science-Fiction Studies. - 1986. - Vol.13. Dmitrievsky. Stalin. - Berlin, 1931. Ducrot O., Todorov T. Encyclopedic Dictionary of the Science of Languages. - Baltimore and London.: The John Hopkins University Press, 1979. Eco U. The Comic and the Rule // Travels in Hyperreality. - New York: Hartcourt Brace, 1986. Elmer-Dewitt P. The Peril of Treading on Heredity // Time. - 1989. - March
20.
Fanger D. The Creation of Nikolai Gogol. - Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1979. Feinberg L. Introduction to Satire. - Ames, Iowa: The Iowa State University Press, 1969. Fowler R. Modern Critical Terms. - London and New York: Routledge & Kegan Paul, 1987. Freud S. Jokes and Their Relation to the Unconscious. - London: Routledge,
1960.
Frye N. Anatomy of Criticism. - Princeton: Princeton University Press,
1957.
Gakov V. A Test of Humanity: About the Work of the Strugatsky Brothers) // Soviet Literature. - 1982. - # 1 (406). Galligan E. The Comic Vision in Literature. - Athens: The University of Georgia Press, 1984. Glad J. Extrapolations From Dystopia: A Critical Study of Soviet Science Fiction. - Princeton: Kingston Press, 1982. Greene T.M. Rabelais: A Study in Comic Courage. - Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1970. Gurewitch M. Comedy: The Irrational Vision. - Ithaca and London: Cornell University Press, 1975. Hansen A.J. The Meeting of Parallel Lines: Science, Fiction, and Science Fiction // Bridges to Fantasy / Ed. G.E.Slusser, E. S. Rabkin and R. Scholes. - Carbondale: Southern Illinois University Press, 1982. Heller E. The World of Franz Kafka // Twentieth Century Interpretations of "The Castle". - Englewood Cliff, New Jersey: Prentice-Hall, 1969. Heller M., Nekrich A. Utopia in Power. - New York: Summit Books, 1986. Hingley R. Joseph Stalin: Man and Legend. - New York: McGraw-Hill, 1974. Holman C.H., William H. A Handbook to Literature. - New York: Macmillan Publishing Company, 1986. Huizinga J. Homo Ludens. - New York: Roy Publishers, 1950. Hutcheon L. A Theory of Parody. - New York: Methuen, 1985. Jakobson R. Language in Literature. - Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1987. Jakobson R. On Russian Fairy Tales // Russian Fairy Tales / Coll. by A.Afanas'ev. - New York: Pantheon Books, 1975. Johnson P. Modern Times. - New York: Harper & Row, 1983. Joravsky D. The Lysenko Affair. - Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1970. Kafka F. The Castle. - New York: Schocken Books, 1974. - --"---. The Trial. - New York: Alfred A. Knopf, 1972. Kaufmann W. The Portable Nietzsche. - Penguin Books, 1979. Kern E. The Absolute Comic. - New York: Columbia University Press, 1980. Koestler A. The Act of Creation. - New York: The Macmillan Company, 1964. Kolakowski L. Modernity on Endless Trial. - Chicago: The University of Chikago Press, 1990. Kolek L. Toward a Poetics of Comic Narrative: Notes On the Semiotics Structure of Jokes // Semiotica. - 1985. - 53-1/3. ---"---. Toward a Poetics of Comic Narratives: The Semiotics Structure of Evelyn Waugh's "A Handful of Dust" // Semiotica. - 1985. - 55-1/2. P.75-103. Kravchenko M. The World of the Russian Fairy Tale. - New York: Peter Lang,
1987.
Lem S. About the Strugatskys' "Roadside Picnic" // Microworlds. - New York: A Harvest/HBJ Book, 1984. Lindsey B. On the Strugatskij Brothers' Contemporary Fairytale: "Monday Begins on Saturday" // The Supernatural in Slavic and Baltic Literature: Essays in Honor of Victor Terras / Ed. by A.Mandelker, R.Reeder. Columbus: Slavica Publishers, Inc., 1989. Loseff L. On the Beneficence of Censorship. - Munchen: Vertalg Otto Sagnet. Luthi M. Once Upon a Time. - New York: Frederick Unger Publishing Co.,
1970.
Manlove C.N. Comic Fantasy // Extrapolation. - 1987. - Vol.28. - # 1. Markiewicz H. On the Definition of Literary Parody // To Honour Roman Jakobson: II. - The Hague: Mouton, 1967. Marx K. Grundrisse: Foundations of the Critique of Political Economy / Tr. M.Nicolaus. - Harmondsworth, 1973. Marx K., Engles F. The Communist Manifesto. - New York: Meredith Corporation, 1955. McFadden G. Discovering the Comic. - Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1092. Medvedev Zh. The Rise and fall of T.D.Lysenko. - New York: Columbia University Press, 1969. Milner G.B. Homo Ridens: Towards a Semiotic Theory of Humor and Laughter // Semiotica. - 1972. Muecke D.C. Irony. - Norfolk, England: Methuen & Co. Ltd., 1970. Nabokov V. Strong Opinions. - New York: McGraw-Hill, 1973. Nash W. The Language of Humour: Style and Technique in Comic Discourse. London, New York: Longman, 1985. Philmus R. Into the Unknown: The Evolution of Science Fiction from Francis Godwin to H.G.Wells. - Berkley Angeles: University of California Press,
1970.
Popovsky M. Manipulated Science. - New York: Doubleday & Company, Inc.,
1979.
Rabelais. Gargantua and Pantagruel / Tr. J. Le Clercq. - New York: Random House, 1944. Rabkin E. The Fantastic in Literature. - Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1976. Rose M.A. Parody // Meta-Fiction: An Analysis of Parody as a Critical Mirror to the Writing and Perception of Fiction. - London: Croom Helm,
1979.
Shaw B. The rationalization of Russia. - Bloomington: Indiana University Press, 1964. Shukman A. Literature and Semiotics: A Study of the Writings of Yu. M. Lotman. - Amsterdam, New York: North-Holland Publishing Company, 1977. Siniavsky A. Soviet Civilization: A Cultural History. - New York: Arcade Publishing, 1990. Slonimsky A. The Technique of the Comic in Gogol // Gogol from the Twentieth Century. - Princeton: Princeton University Press, 1974. Slusser G., Rabkin E.S., Scholes R. Bridges to Fantasy. - Carbondale, Edwardsville: Southern Illinois University Press, 1982. Steinberg E.R. K. of "The Castle": Ostensible Land-Surveyor // Twentieth Century Interpretations of "The Castle". - Englewood Cliff, New Jersey: Prentic-Hall, 1969. Stephan H. The Changing Protagonist in Soviet Science Fiction // Fiction and Drama in Eastern and Southeastern Europe / Ed. H.Birnbaum, T.Eekman. Slavica Publishers Inc., 1980. Stewart S. Nonsense: Aspects of Intertextuality in Folklore and Literature. - Baltimore: The John Hopkins University Press, 1979. Suvin D. The Literary Opus of the Strugatskii Brothers // Canadian-American Slavic Studies. - VIII, 3 (Fall 1974). Swift J. Gulliver's Travels. - New York: Schoken Books, 1984. The Science in Science Fiction / Ed. P.Nicholls. - New York: Alfred A. Knopf, 1983. The Stalin Dictatorship: Khrushchev's "Secret Session" Speech and Other Documents / Ed. by T.H.Rigby. - Sydney, 1968. Thomson Ph. The Grotesque. - London: Methuen & Co Ltd., 1972. Thorndike L. The History of Magic and Experimental Science. - New York: Columbia University Press, 1923-58. Todorov Tz. The Fantastic: A Structural Approach to a Literary Genre. Ithaka, New York: Cornell University Press, 1975. Toranska T. "Them": Stalin's Polish Puppets. - New York: Harper & Row,
1987.
Tripp E. The Meridian Handbook of Classical Mythology. - New York: A Meridian Book, 1974. Tynyanov Yu. Dostoevsky and Gogol: Towards a Theory of Parody // Dostoevsky & Gogol: Text and Criticism / Ed. P.Meyer & S.Rudy. - Ann Arbor: Ardis, 1979. Updike J. The Flaming Chalice // The New Yorker. - 1990. - February 26. Vinogradov V. On the Task of Stylistics: Observations Regarding the Style of the Life of Avvakum // Archpriest Avvakum: The Life Written by Himself / Ed. K. Brostrom. - Ann Arbor: Michigan Slavic Publications UP, 1979. Watt I. The Rise of the Novel. - Berkley, Los Angeles: University of California Press, 1957. Zipes J. Fairy Tales and the Arts of Subversion. - New York: Wildman press, 1983. Аввакум. Житие протопопа Аввакума им самим написанное. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1960. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. - М.: Гос. изд-во худож. лит.,
1957.
Благой Д. Примечания // Пушкин А.С. Избранные сочинения. Т.1. - М.: Худож. лит., 1978. Геллер Л. Вселенная за пределом догмы. - London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1984. Герцен А.И. Собрание сочинений в тридцати томах: Т.10. Былое и думы. Часть
4, гл.30.
Достоевский Ф.М. Записки из подполья. - Letchworth, Hettfordshire: Bradda Books Ltd., 1973. - --"---. Братья Карамазовы. - М.: Изд-во "Правда", 1969. Ильина Н. Изгнание норманнов: очередная задача русской науки. - Париж,
1955.
Крепс М. Техника комического у Зощенко. - Benson, Vermont: Chalidze Publications, 1986. Лотман Ю. Структура художественного текста. - Providence: Brown University Press, 1971. Неелов Е. Волшебно-сказочные корни научной фантастики. - Ленинград: Изд-во Ленинградского ун-та, 1986. Петров Е., Ильф И. Двенадцать стульев. - М.: Изд-во "Худож. лит.", 1968. Пушкин А.С. Поэмы и сказки. - Москва: Изд-во Академ. наук СССР, 1963. Салтыков-Щедрин. История одного города. - Москва: Гос. изд-во худож. лит.,