- Четыре, товарищ генерал!
- Когда тебя сбили, сколько немцев было?
- На двоих с капитаном Карначом - десять.
- Какую школу кончил?
- Качинскую.
На лице командира дивизии довольная улыбка. Сам, видимо, учился в этой старейшей летной школе.
- Кто сбил тебя, видел?
Я честно признался, что нет.
- Плохо. Очень плохо. В чем была ошибка?
Вступился Кутихин:
- Товарищ генерал, старший лейтенант Шевчук после возвращения из госпиталя в полк по своей инициативе организовал занятия с летным составом по анализу наших тактических ошибок.
- Да? - Баранчук все еще недоверчиво, но с любопытством, внимательно посмотрел на меня. - Это уже что-то... Ты садись, садись, старший лейтенант. Небось спина болит? - участливо, но не без коварства, предложил генерал.
Тут я согрешил. Поблагодарил генерала, сказал, что о боли давно забыл, и в подтверждение своих слов показал целый комплекс физических упражнений: наклоны корпуса, отжим на руках, поднял стоявшее в углу полное ведро с водой.
- Хватит, хватит, - остановил он, - надорвешься, оставишь Кутихина без руководства "огнем и дымом". Сходи-ка, погуляй. А мы это дело обмозгуем.
Не знаю всех подробностей разговора, который состоялся между комдивом Баранчуком и командиром полка. Много позднее Кутихин в общих чертах передал мне его содержание. Спора никакого не было. Генерал сразу решил оставить меня в полку: "Замордуют его доктора в Москве. Знаю я их...". Речь шла о том, как этот приказ мотивировать, если местные медики вспомнят обо мне снова. И Баранчук со свойственной ему решительностью сказал, что всю ответственность берет на себя.
А со мной разговор был недолгим:
- Хочешь летать - летай. Почувствуешь себя плохо - сразу пиши рапорт. Найдем место на земле. Воевать придется много, долго и трудно. Слышал небось, наши опять оставили Харьков и Белгород? Всего месяц-то и были в наших руках. Так что война впереди еще большая. - Последние слова генерал произнес непривычно тихо, но тут же исправился: - И запомни, начальник воздушно-стрелковой службы, от тебя во многом зависит, как будет воевать полк. Учить нужно и на земле, и в воздухе. Сейчас, правда, сорок третий год - это не сорок первый и не Испания. Отличные самолеты, и, главное, их много. Но каждый летчик с боевым опытом на счету. "Безлошадных" уже не будет. Фашист еще силен, а бить его надо так же смело, как в сорок первом, но гораздо грамотней, умней, расчетливей. Правильно я говорю, старший лейтенант?
- Так точно, товарищ генерал! - выпалил я, а в душе, словно песня, звучал его напутственный приказ: "Летай!.."
Если бы в то время кто-нибудь спросил: "Зачем тебе нужны все эти хлопоты, волнения? Неужели ты думаешь, что без тебя наша авиация не одолеет врага, а без твоего личного участия в боях война продлится хоть на день дольше?" - ответ был бы один: по-другому мы, советские люди, не только поступать не можем, но даже думать иначе не имеем права - время сейчас суровое, военное время.
Каждый день начинался с прокладки линии фронта на карте-миллионке в коридоре штаба полка. Она проходила от Баренцева моря к Ладожскому озеру, далее по реке Свирь к Ленинграду, оттуда на юг. У Великих Лук кривая поворачивала на юго-восток, а в районе Курска образовывала огромный выступ, глубоко вдававшийся в расположение немецких войск. Далее от района Белгорода линия фронта шла восточнее Харькова, а потом по рекам Северский Донец и Миус тянулась к восточному побережью Азовского моря. Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего, подводя итоги зимней кампании этого года, подчеркивал, что наступательная сила Красной Армии возросла, что наши войска не только оттеснили немцев с территории, захваченной летом 1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках врагов около полутора лет. Фашистам оказалось не под силу предотвратить наступление Красной Армии.
Даже для контрнаступления на узком участке фронта в районе Харькова гитлеровское командование было вынуждено перебросить более трех десятков новых дивизий из Западной Европы. Немцы рассчитывали окружить советские войска в районе Харькова и устроить нам "немецкий Сталинград". Однако попытка ставки Гитлера взять реванш за поражение на Волге провалилась.
За время войны мы научились за четкими короткими строками праздничных приказов видеть больше, чем сказано. Связывая положение линии фронта с населенными пунктами, упоминающимися в приказе, нетрудно предположить, что в районах Курска, Харькова, да и на других участках обстановка остается сложной. Недаром партия, правительство пламенными словами приказа Верховного Главнокомандующего вдохновляли армию и народ на суровую и тяжелую борьбу, на полную победу над гитлеровскими извергами, не скрывая, что она потребует больших жертв, огромной выдержки, железной стойкости...
Это хорошо понимал каждый советский человек. Получая новые истребители прямо на заводском аэродроме, мы видели, с каким огромным напряжением работают труженики тыла. Усталые от многочасовой, а иногда и бессменной работы, изможденные голодом лица. Не хватало места в цехе сборки (количество выпускаемых самолетов все время увеличивалось) - люди работали под открытым небом, невзирая на непогоду, забывая о себе, усиленно старались соблюсти все правила технологии. С большой тщательностью заворачивался каждый шуруп, подгонялись друг к другу куски обшивки. Инженеры, техники-эксплуатационники завода затрачивали массу времени, чтобы помочь нашему техническому составу как следует подготовить самолеты к полетам.
Полеты... Как на праздник, шли наши летчики на аэродром. Обо мне и говорить нечего. Первого мая, год назад, я провел свой последний воздушный бой, и вот сегодня, пятого мая, снова сажусь в кабину истребителя. Перед этим я выполнил несколько контрольных полетов с майором Карначом. Степан, недавно назначенный заместителем командира полка, сам предложил слетать со мной. Сделали с ним на спарке несколько кругов, потом сходили в зону, на пилотаж. Я очень старался все сделать "по пулям". Как положено, после выполнения упражнений подошел к Степану.
- Разрешите получить замечания! Степан улыбнулся, хлопнул по плечу:
- Рад за тебя, Василий. При всем желании придраться практически не к чему. Недаром тогда, в госпитале, Дмитрий Глинка рассказывал, как ты И-16 на фуражку во время посадки "притирал". Давай, Василь. Сейчас командиру полка доложу - и двигая сам.
Приятно, когда тебя хвалит такой летчик, как Степан Карнач. Но если бы он знал, сколько раз я за этот год "побывал" в воздухе. Да, начиная с Тбилиси, когда я, почувствовав, что поправляюсь, проводил тренажи в нашей маленькой комнатке, на протяжении многих месяцев не пропускал ни одного дня, чтобы мысленно не слетать. Повторял, как таблицу умножения, действия по управлению самолетом - от взлета до посадки. Ну а когда стали получать самолеты, я уж каждую свободную минуту проводил в кабине "яка".
И вот уже есть от командира добро на вылет. Волнуюсь не меньше, чем перед самым памятным полетом - первым самостоятельным. Сейчас решится все, и окончательно - быть мне или не быть летчиком-истребителем, воевать или не воевать?!
Во время контрольных полетов я точно соблюдал условия упражнения. Старался все делать плавно, четко. Даже в пилотажной зоне не допускал больших перегрузок, чтобы меньше было ошибок. Степана Карнача я знал хорошо. На земле он простит тебе многое, в воздухе - ни малейшей оплошности. А я во что бы то ни стало хотел добиться права на самостоятельный полет. Решение принято давно: как только поднимусь в небо - буду пилотировать так, чтобы испытать на прочность позвоночник да и все физические возможности. Я всегда помнил слова подполковника Кутихина: "В бою нужно пилотировать на пределе, а может быть, и выше предела прочности - и своей, и самолета".
Запущен мотор. Машина нетерпеливо дрожит: не любит тратить свои "лошадиные силы" без толку. Но как хороший хозяин проверяет перед выездом сбрую на лошади, так летчик должен убедиться в нормальной работе мотора. Взгляд на приборы - все в норме. Поднимаю руки над бортами кабины, развожу их в стороны. Это команда механику: "Убрать колодки".
Такое было уже сотни раз. Но любой летчик согласится, что каждый взлет для нас - событие. Тем более для меня - ведь сейчас обретаю потерянные в бою крылья! Старт. Поднимаю правую руку. Стартер смотрит на руководителя полетов подполковника Кутихина и с его разрешения поднимает флажок.
Плавно идет вперед сектор газа. Самолет медленно начинает двигаться вперед. Быстрей. Еще быстрей. Колеса уже не чувствуют неровности аэродрома. Неуловимое, чуть заметное движение ручки на себя. Но самолет все-таки раньше времени оторвал от земли - сказался перерыв в полетах.
Ошибку понял сразу и после отрыва придержал истребитель - скорость растет. Земля все больше становится похожей на карту. Четко выделяются темные участки пашни. Серыми пятнами лежат еще не покрытые весенней листвой перелески. Извилистая змейка речушки. Словно разбросанные детские кубики дома поселка вдоль дороги. Поймал себя на том, что увлекся красотой земли. А военный летчик, тем более истребитель, с посадки в кабину должен следить в первую очередь за воздухом. Осмотрительность - прежде всего. Старый, утвержденный кровью закон...
Высота заданная. Уточнил ориентировку. Аэродром слева. Справа чуть видна Волга. За ней в призрачной дымке безбрежные леса. Внизу небольшое село с белой церковью. Начинаю пилотаж. На вираже стараюсь достичь максимальной угловой скорости. Перегрузка растет - плавно вдавливает тело в чашу сиденья. Боли в позвоночнике не чувствую. При больших перегрузках даже у самого здорового летчика может потемнеть в глазах. Это происходит от быстрого и сильного прилива крови к голове или, наоборот, отлива ее к ногам.
Еще раз выполнил комплекс фигур. Пора на точку - бортовой хронометр показывает, что полетное время истекает.
Курс на аэродром. Самолет планирует устойчиво. И только тут я почувствовал, как устал. "Жилет" старого Вано мокрый от пота, лицо покрыто испариной. Но главное свершилось - я и мои позвонки выдержали! И пусть после полетов, вечером, я с трудом добрался до постели, упал, будучи даже не в состоянии снять корсет, но заснул я с ощущением небывалого счастья.
Несколько дней полк жил напряженными полетами. Мы восстанавливали технику пилотирования, отрабатывали групповую слетанность. Большое внимание командир полка уделял учебным воздушным боям, стрельбе. Летчики с боевым опытом учились водить группы та четырех, шести, восьми самолетов.
11 мая вечером поступил приказ: "Выдать летчикам полетные карты и подготовить полк к перелету по маршруту с посадкой на одном из полевых аэродромов под Воронежем". Наконец-то! Настал долгожданный день и час.
В приподнятом настроении, весело, с шутками мы склеивали листы карт, прокладывали маршрут, делали расчеты. Подполковник Кутихин собрал в штабе всех, кто поведет группы. Полк пойдет двумя эшелонами. Для перевозки техников и механиков выделен транспортный Си-47.
- Старший лейтенант Шевчук в первом эшелоне ведет звено, - приказал командир полка, - возвращается на "Дугласе" и обратно - во главе восьмерки. Не устанешь? - посмотрел на меня внимательно Кутихин.
- Никак нет, товарищ подполковник! - ответил я торопливо, радуясь доверию и боясь, что командир передумает.
Спать не ложились долго, пока не убедились в полной готовности к перелету. Предстоял трудный и ответственный день, но в помещении летчиков до позднего часа не смолкали разговоры. Летим за Воронеж к левому флангу Курского выступа: сомнений нет - полк в составе 203-й истребительной авиационной дивизии вводят наконец в бой. Не подвела бы только погода. В большой перелет при облачности, тем более при дожде, могут не выпустить. В полку много молодых летчиков.
Утром погода как по заказу: чистое небо, солнце. Наскоро позавтракав, спешим к машинам. Последние указания. Нас поведет лидер, самолет-бомбардировщик Пе-2. Все заметно волнуются: маршрут большой, задание ответственное.
Вскоре первая эскадрилья полка в воздухе. Идем с набором высоты. Кончились мои тыловые мытарства. Я лечу, лечу на фронт! Радостно поет свою песню мотор "яка". Как-то будем воевать с тобой, мой новый боевой друг?
Много людей на протяжении целого года помогали мне встать на ноги, выздороветь, во всеоружии встретить тот день: медсестра Маруся, безыменный командир стрелкового полка, Анна Павловна Авророва, подполковник Кутихин, комиссар Меркушев, генерал Варанчук, да только ли они!..
А жена? Разве не ее забота, любовь, вера в меня помогли мне быстрее встать в строй? А отец, родные, оставшиеся на территории, занятой врагом, разве не взывали они: "Освободи нас, Василий!" А разве партия не поддержала меня в трудное для всех нас время? Разве не сознание долга коммуниста, советского человека вело меня к незабываемой минуте, когда я снова иду в бой за Родину!
Впереди еще тысячи километров войны. Не раз мы будем переклеивать полетные карты района предстоящих боев, прежде чем на них появится "населенный пункт" стратегического значения - город Берлин. Но мы летим. И с каждой минутой сокращается это расстояние. Летит наш полк, наша дивизия, и одному Верховному Главнокомандованию известно - сколько самолетов, танков, людей летит, едет, идет сейчас к фронту, чтобы новыми силами, новой техникой, новой яростью ударить по врагу. И я счастлив, что в этой великой армаде - я, старший лейтенант Шевчук...
Поклон мой низкий и огромная благодарность тем, чьими заботами, любовью, участием в судьбе летчика-бойца возвращен я в строй защитников Родины!
И снова в бой