- Вам, как члену партийного бюро полка, есть одно поручение. Дело такое: противника мы в глаза давно не видим. Какого-либо более или менее суммированного материала об опыте истребительной авиации за последнее время не имеем. А судя по всему, на Кубани, под Ленинградом, наконец, рядом с нами, у Курска, идут большие бои. Я бы даже сказал - воздушные сражения. Сами понимаете, как важно для наших, особенно молодых летчиков знать о действиях истребителей в этих боях. Соберите сообщения газет, есть любопытный материал в последнем номере журнала "Вестник Воздушного флота", проанализируйте их, обобщите и с тактическими выкладками доведите до летчиков. В прошлом году вы нечто подобное уже делали, и получилось неплохо.
Подполковник Кутихин, внимательно слушавший замполита, поддержал:
- Правильно. И кстати, Шевчук, посмотри у начальника штаба - пришла бумага по тактико-техническим данным самолетов, которые немцы вводят в последнее время в бой. Это уже твое служебное дело, начальник "огня и дыма".
Я, безусловно, был доволен таким поручением, хотя и понимал, что выполнить его не так легко. Меркушев нрав - обобщенных материалов о действиях нашей авиации почти не было. Если по отдельным статьям, очеркам, корреспонденциям в печати можно судить в определенной степени о напряженности воздушных боев, то специфика действий летчиков в тех или иных условиях, их тактика, применяемые боевые порядки в бою - материал не для газетных страниц.
Недавно среди сообщений Совинформбюро было следующее: "Группа наших летчиков-истребителей под командованием Героя Советского Союза капитана Глинки встретилась с десятью самолетами "Мессершмитт-109" и двумя "Фокке-Вульф-190". В ожесточенном бою советские летчики сбили 6 самолетов противника. Вместе с Дмитрием Глинкой отличился и его брат летчик Борис Глинка".
Прочитав, я очень обрадовался за Дмитрия, ставшего отличным летчиком, асом, Героем Советского Союза. Кроме того, в информации упоминался и его старший брат Борис. Они очень давно хотели воевать вместе и, оказывается, добились этого.
Чрезвычайно интересный материал, а для меня, как для товарища Дмитрия, его однокашника и бывшего командира, особенно. Но как летчик, я из этой информации мало что почерпнул: "Ожесточенный бой...", "Сбили". Все это правильно. Но как сбили? С какой дистанции открывали огонь? Как заходили в атаку? Как дрались немцы, особенно "фоккеры"? На эти и массу других вопросов газетное сообщение, попятно, ответа дать не могло.
Но поручение Меркушева было мне по душе: я сам довольно много размышлял над тем, как лучше преподать молодым пилотам сложную науку ведения воздушного боя. Скоро начнутся крупные боевые операции. Любые сведения о действиях нашей и немецкой авиации сейчас пригодятся. Жаль, что нет специальных обзоров. Как бы они нам помогли!
К штабу подошли несколько летчиков, в том числе капитан Базаров, командир эскадрильи капитан Смагин, Степан Карнач. Смагин обратился к командиру:
- Какие указания на завтра, товарищ подполковник?
Кутихин вздохнул:
- Сейчас продумаем. Летать не дают. С утра, в общем, политинформация для всего личного состава майора Меркушева. Потом старший лейтенант Шевчук проведет занятия по тактике действий штурмовиков и организации взаимодействия с ними.
При этих словах Николай Смагин недовольно поморщился.
Командир насупился:
- Ну, чем недоволен?
- Сколько же, товарищ командир, можно про штурмовиков талдычить? Сами-то воевать будем?
- Командир дивизии сказал, что наша основная задача на ближайшее время - прикрытие штурмовиков. Вопрос исчерпан. Три часа хватит, Василий Михайлович?
Подполковник Кутихин один на один любому говорил "ты" и даже солдата мог назвать по имени. Но когда шел официальный разговор, он обращался ко всем только на "вы" и называл по званию или по имени и отчеству.
- У меня на четыре рассчитано, товарищ подполковник, - попросил я.
- Значит, четыре часа тактической подготовки. Как раз до обеда. После обеда - инженер по вооружению, на материальной части. А то... Смагин, это у вас кто-то в прошлый раз вышел на полигон, а отстреляться "забыл"? Нет? В первой эскадрилье, значит. Ну, вояка. Прилетел, докладывает, что оружие отказало. Проверили, а он перезарядку забыл сделать. Самое серьезное внимание - действиям с арматурой кабины, - строго приказал Кутихин. Помолчал, словно прикидывая, что можно еще сделать. Но день был уже распланирован. Он улыбнулся.
- Ну, а вечером, опять же Василий Михайлович Шевчук, мой помощник по воздушно-стрелковой службе... - командир посмотрел на собравшихся, а те с недоумением ждали, что еще будет делать Шевчук, - а вечером - песни петь! Шевчук нам споет. Как там, Василий Михайлович: "Вечер близенько, солнце низенько"?
- "Солнце низенько, вечер близенько", товарищ командир, - поправил я.
- Все равно. Хорошая песня. Как сегодняшний вечер, хорошая, согласился Кутихин.
- Да, вечер что надо. Тишина, - поддержал Николай Смагин и прислушался, - чу... кукушка.
Действительно, где-то далеко, в глубине леса, еле слышно раздавалось: "Ку-ку... Ку..."
- И сколько же ты накукуешь? - улыбнулся Кутихин.
Но кукушка смолкла. А может быть, вовсе и не кукушкин это был голос...
- Немного, - произнес кто-то.
Все молчали. Не принято говорить об этом у летчиков, тем более на войне. Но про себя каждый, наверно, подумал: "Кому это? Мне? Ему? Или ему? А может быть, и все доживем до светлого дня, до первого дня мира?.." Хотелось, очень хотелось в это верить. Но все, кто стоял сейчас здесь, возле штабной землянки, под старыми березами с густой кроной: командир полка, майор Меркушев, Иван Базаров, Николай Смагин, Степан Карнач, Николай Буряк, - все побывавшие на фронте знали, что даже победные бои без потерь не обходятся.
- Да, тишина, - перебил молчание Василий Афанасьевич Меркушев, - а войне третий год пошел.
- Что позади - неважно, впереди сколько? - вставил Кутихин.
- Как воевать будем, - улыбнулся замполит.
- Подполковник Кутихин! На проводе командир дивизии! - крикнули из землянки.
...Позавчера, второго июля, генерал Баранчук был у нас. На совещании руководящего состава полка он обратил самое серьезное внимание на поддержание высокой боевой готовности.
- Мы-то всегда готовы. А когда команда на взлет будет? - не удержался от давно наболевшего Степан Карнач.
Баранчук, не обращая внимания на вопрос, как всегда добродушно, бросил командиру полка:
- Кутихин, я всегда говорил, что у тебя не летчики, а ораторы, - и уже серьезно громким басом продолжал: - Да, боевую готовность от нас требовали всегда. Но с сегодняшнего дня, подчеркиваю, с сегодняшнего, особенно с рассвета завтрашнего - третьего июля, приказываю чувствовать себя так, будто каждую минуту может прийти команда на вылет. Задачи полку: первая и основная - сопровождение штурмовиков по маршруту и прикрытие их действий в районе цели. Количество сопровождающих самолетов, групп будет объявляться дополнительно в каждом отдельном случае. Вторая задача - прикрытие наших наземных войск от воздействия противника с воздуха. Третья - самостоятельная штурмовка наземных объектов противника по особому приказу. Во всех трех случаях - борьба с бомбардировщиками и истребителями фашистов. В любое время может поступить команда на воздушную разведку противника. Для этого выделить лучшие экипажи, имеющие опыт разведполетов. Это - четвертая задача. Еще раз говорю, по-морскому: быть "на товсь"!
Телефонный разговор Кутихина с генералом Баранчуком продолжался недолго. Вышел наш командир из землянки озабоченным.
- В чем дело? - спросил Меркушев.
- На "товсь"! - ответил Кутихин словами командира дивизии и приказал: Перед самым рассветом, а точнее, в два тридцать первой эскадрилье заступить на боевое дежурство. Над КП две зеленые ракеты - немедленно в воздух. Это значит, что где-то рядом самолеты противника. Действовать самостоятельно и по командам радио с земли. Первой и третьей эскадрильям находиться возле самолетов. О задачах полка позавчера говорил командир дивизии. Повторяю: главная - сопровождение штурмовиков, прикрытие наземных войск, самостоятельная штурмовка. Конкретное задание - перед вылетом.
Кутихин посмотрел на часы.
- Все ясно? На ужин и отбой...
Но мы медлили расходиться. Сейчас все были убеждены, что на этот раз начинается серьезное дело. Каждый По-своему, по-разному, но все думали об одном и том же - наступают очень важные, решающие дни не только для нас, летчиков 247-го истребительного авиационного полка, но и для всей Красной Армии, для Родины.
Два года войны подготовили в нас эту уверенность.
Все было: жестокие, неожиданные поражения в неравных боях, горе огромных потерь, бессильная ярость отступления, растущая ненависть к фашизму. Но с первого дня войны были у нас и победы. И с каждым днем было больше и больше наших побед. Пусть нас теснили на юге, но под Москвой наступали мы. Мы отходили к Кавказу, но насмерть стояли под Ленинградом. Мы оставили Севастополь, но отстояли Сталинград. Мы бросались под танки с последней гранатой, но преграждали врагу путь. Мы закрывали грудью амбразуры дотов, но наши товарищи шли вперед. Мы падали, ломая самолеты, но Родина давала нам новые могучие крылья, и мы взлетали снова, били врага яростно и умело.
Да, не все дойдут, не все долетят до нашей большой Победы. Но каждый из нас в грядущих боях одержит свою личную, пусть незаметную, но победу. И та, большая Победа будет знать каждого, ибо она называется еще по-другому: вечная память погибшим за народ, за Родину.
И мне в эти минуты торжественного молчания друзей вспомнились строчки из последнего письма жены: "Я не говорю тебе - береги себя. Знаю, на войне беречься - значит быть трусом. Но молю, заклинаю - вернись живым. Мы с дочкой очень просим - победи и вернись. Мы ждем..."
* * *
Утром, скорее даже ночью, еще затемно, все проснулись без обычной команды "Подъем!". Я с вечера, чтобы не тратить времени на одевание, лег, не снимая "жилета" мастера Вано. Здорово выручает меня работа старика. Спать, правда, в нем не очень удобно...