Туманность Андромеды - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Глава пятаяКонь на дне морском

Море, теплое, прозрачное, едва колыхало свои поразительно яркие зелено-голубые волны. Дар Ветер медленно вошел по самую шею и широко раскинул руки – старался утвердиться на покатом дне. Глядя поверх пологих волн на сверкающую даль, он снова чувствовал себя растворяющимся в море и сам становился частью необъятной стихии. Сюда, в море, он принес давно сдерживаемую печаль. Печаль разлуки с захватывающим величием космоса, с безграничным океаном познания и мысли, с суровой сосредоточенностью каждого дня жизни. Теперь его существование было совсем другим. Возраставшая любовь к Веде скрашивала дни непривычной работы и грустную свободу размышлений отлично натренированного мозга. С энтузиазмом ученика он погрузился в исторические исследования. Река времени, отраженная в его мыслях, помогла совладать с переменой жизни. Он был благодарен Веде Конг за то, что та с достойной ее чуткостью устроила путешествие на винтолете в страну, преображенную трудом человека. Как и в огромности моря, в величии земных работ собственные утраты мельчали. Дар Ветер примирялся с непоправимым, которое всегда наиболее трудно дается смирению человека…

Тихий полудетский голос окликнул его. Он узнал Миико и, взмахнув руками, лег на спину, поджидая маленькую девушку. Она стремительно бросилась в море. С ее жестких смоляных волос скатывались крупные капли, а желтоватое смуглое тело под тонким слоем воды казалось зеленым. Они поплыли рядом навстречу солнцу, к одинокому пустынному островку, поднимавшемуся черным бугром в километре от берега. Все дети Эры Кольца вырастали на море отличными пловцами, а Дар Ветер обладал еще врожденными способностями. Сначала он плыл не торопясь из опасения, что Миико устанет, но девушка скользила рядом легко и беспечно. Дар Ветер заспешил, несколько озадаченный искусством Миико. Но даже когда он понесся изо всех сил, Миико не отставала, а ее неподвижное милое личико оставалось по-прежнему спокойным. Послышался глухой плеск волн с мористой стороны острова. Дар Ветер перевернулся на спину, а разогнавшаяся девушка описала круг и вернулась к нему.

– Миико, вы плаваете чудесно! – с восхищением воскликнул Дар Ветер и, набрав полную грудь воздуха, задержал дыхание.

– Я плаваю хуже, чем ныряю, – призналась девушка, и Дар Ветер снова удивился.

– Мои предки были японцы, – продолжала Миико. – Когда-то было целое племя, в котором все женщины были ныряльщицами – ловили жемчуг, собирали питательные водоросли. Это занятие переходило из рода в род, и за тысячу лет они достигли замечательного искусства. Случайно оно проявилось у меня теперь.

– Никогда не подозревал…

– Что отдаленный потомок женщин-водолазок станет историком? У нас в роду существовала легенда. Был больше тысячи лет назад японский художник Янагихара Эйгоро.

– Эйгоро? Так ваше имя?..

– Редкий случай в наше время, когда имена даются по любому понравившемуся созвучию. Впрочем, все стараются подобрать созвучия или слова из языков тех народов, от которых происходят. Ваше имя, если я не ошибаюсь, из корней русского языка?

– Совершенно верно. Даже не корни, а целые слова. Одно – подарок, второе – ветер, вихрь…

– Мне неизвестен смысл моего имени. Но художник действительно был. Мой прадед отыскал одну его картину в каком-то хранилище. Большое полотно – вы можете увидеть его у меня, – историку оно интересно. Очень ярко изображена суровая и мужественная жизнь, бедность и неприхотливость народа… Поплывем дальше?

– Минуту еще, Миико! Как же женщины-водолазки?

– Художник полюбил водолазку и поселился навсегда среди племени. И его дочери тоже были водолазки, тоже промышляли всю жизнь в море. Смотрите, какой странный остров – круглый бак или низкая башня, как для производства сахара.

– Сахара! – невольно фыркнул Дар Ветер. – Для меня в детстве такие пустые острова были приманкой. Одиноко стоят они, окруженные морем, неведомые тайны скрываются в темных скалах или рощах – все что угодно можно встретить здесь, что хочется в мечте.

Звонкий смех Миико был ему наградой. Девушка, молчаливая и всегда немного грустная, сейчас неузнаваемо изменилась. Весело и храбро устремляясь вперед, к тяжело плещущим волнам, она по-прежнему оставалась для Ветра закрытой дверью – совсем не так, как прозрачная Веда, чье бесстрашие было скорее великолепной доверчивостью, чем действительным упорством.

Между большими глыбами у самого берега пролегли глубокие, пронизанные солнцем подводные коридоры. Устланные темными холмиками губок, обрамленные бахромой водорослей, эти подводные галереи вели к восточной стороне островка, куда подходила неведомая темная глубина. Дар Ветер пожалел, что не взял у Веды точной карты побережья. Плоты морской экспедиции блестели на солнце у западной косы в нескольких километрах. Ближе виднелся пологий песчаный берег, и там сейчас вся экспедиция на отдыхе. Сегодня в машинах смена аккумуляторов. А он поддался детской страсти исследования безлюдных островов.

Грозный обрыв андезитовых скал навис над пловцами[12]. Изломы каменных глыб были свежими – недавнее землетрясение обрушило обветшавшую часть берега. Со стороны открытого моря шел сильный накат. Миико и Дар Ветер долго плыли по темной воде у восточного берега, пока не нашли плоский каменный выступ, куда Дар Ветер вытолкнул Миико.

Потревоженные чайки носились взад и вперед, удары волн передавались через скалы, сотрясая массу андезита. Ничего, кроме голого камня и жестких кустов, ни малейших следов зверя или человека.

Пловцы поднялись на верхушку островка, поглядели на мечущиеся внизу волны и вернулись. Терпкий запах шел от кустов, торчавших вверху из расщелин. Дар Ветер вытянулся на теплом камне, лениво заглядывая в воду на южную сторону выступа.

Миико села на корточки у самого края скалы и пыталась разглядеть что-то внизу. Здесь не было береговой отмели или наваленных грудами камней. Крутой обрыв нависал над темной маслянистой водой. Солнце вспыхивало ослепительной каймой вдоль его ребра. Там, где срезанный скалой свет отвесно входил в прозрачную воду, едва-едва мерцало ровное дно из светлого песка.

– Что вы видите там, Миико?

Задумавшаяся девушка не сразу обернулась.

– Ничего. Вас влекут к себе пустынные острова, а меня – дно моря. Мне тоже кажется, что там всегда можно найти интересное, сделать открытие.

– Тогда зачем вы работаете в степи?

– Это непросто. Для меня море такая большая радость, что я не могу быть все время с ним. Нельзя слушать любимую музыку во всякое время – так и я с морем. Зато встречи с ним драгоценны…

Дар Ветер утвердительно кивнул.

– Так нырнем туда? – Он показал на белое мерцание в глубине.

Миико подняла и без того приподнятые у висков брови.

– Разве вы сумеете? Тут не меньше двадцати пяти метров – это только для опытного ныряльщика…

– Попытаюсь… А вы?

Вместо ответа Миико встала, оглядевшись, выбрала большой камень и подтащила его к краю скалы.

– Сначала дайте мне попробовать. С камнем – это против моих правил. Но как бы там не оказалось течения – очень чисто дно…

Девушка подняла руки, согнулась, выпрямилась, откинувшись назад. Дар Ветер следил за ее дыхательными движениями, чтобы перенять их. Миико больше не произнесла ни слова. После нескольких упражнений она схватила камень и ринулась, как в пропасть, в темную пучину.

Дар Ветер ощутил смутное беспокойство, когда прошло больше минуты, а храброй девушки не было и следа. Он стал, в свою очередь, искать камень для груза, соображая, что ему надо взять гораздо больший. Только он поднял сорокакилограммовый кусок андезита, как появилась Миико. Девушка тяжело дышала и казалась сильно уставшей.

– Там… Там… конь, – едва выговорила она.

– Что такое? Какой конь?

– Статуя огромного коня… там, в естественной нише. Сейчас я посмотрю как следует.

– Миико, это трудно. Мы поплывем обратно, возьмем водолазные аппараты и лодку.

– О нет! Я хочу сама, сейчас! Это будет моя победа, а не прибора. Потом позовем всех.

– Только я с вами! – Дар Ветер ухватился за свой камень.

Миико улыбнулась.

– Возьмите меньший, вот. И как же с дыханием?

Дар Ветер послушно проделал упражнения и кувырнулся в море с камнем в руках. Вода ударила его в лицо, повернула спиной к Миико, сдавила грудь, тупой болью отдалась в ушах. Он пересиливал ее, напрягая мускулы тела, стискивая челюсти. Холодный серый полумрак сгущался внизу, веселый свет дня быстро мерк. Холодная и враждебная сила глубины одолевала, в голове мутилось, резало глаза. Вдруг твердая рука Миико тронула его плечо, и он коснулся ногами плотного, тускло серебрящегося песка. С трудом повернув шею по направлению, указанному Миико, он откачнулся, от неожиданности выпустил из рук камень – и тотчас же его подбросило вверх. Он не помнил, как очутился на поверхности, ничего не видя в красном тумане, судорожно пытаясь отдышаться… Спустя немного времени последствия подводного давления отступили, и виденное воскресло в памяти. Всего лишь мгновение, а как много подробностей успели заметить глаза и запомнить мозг!

Темные скалы сходились вверху гигантской стрельчатой аркой, под которой стояло изваяние исполинского коня. Ни одной водоросли или раковины не лепилось на отполированной поверхности статуи. Неведомый скульптор прежде всего хотел выразить силу. Он увеличил переднюю часть туловища, непомерно расширил чудовищную грудь, высоко поднял круто изогнутую шею. Левая передняя нога была поднята, прямо выдвигая на зрителя округлость коленного сустава, а громадное копыто почти прикасалось к груди. Три других ноги с усилием отталкивались от почвы, отчего колоссальный конь нависал над смотрящим, как бы давя его сказочной мощью. На крутой дуге шеи грива обозначалась зазубренным гребнем, голова почти упиралась в грудь, а глаза из-под опущенного лба смотрели с грозною злобой, отраженной и в маленьких прижатых ушах каменного чудовища.

Миико успокоилась за Дар Ветра и, оставив его простертым на плоской скале, нырнула снова. Наконец девушка измучилась глубокими погружениями и насладилась зрелищем своей находки. Она уселась рядом и долго молчала, пока не восстановилось нормальное дыхание.

– Интересно, каков может быть возраст статуи? – задумчиво спросила самое себя Миико.

Дар Ветер пожал плечами, вспомнив, что удивило его больше всего.

– Почему статуя коня совершенно не обросла водорослями или раковинами?

Миико стремительно повернулась к нему.

– Да, да! Я знаю такие находки. Они оказывались покрытыми особым составом, не допускающим прирастания живых существ. Тогда эпоха статуи – конец последнего века ЭРМ.

В море между берегом и островком показался пловец. Приблизившись, он приподнялся из воды, приветственно взмахнул руками. Дар Ветер узнал широкие плечи и блестящую темную кожу Мвена Маса. Скоро высокая черная фигура взобралась на камень, и полная добродушия улыбка засияла на мокром лице нового заведующего внешними станциями. Он быстро поклонился маленькой Миико, широким, свободным жестом приветствовал Дар Ветра.

– Мы приехали на один день вместе с Рен Бозом просить вашего совета.

– Рен Боз?

– Физик из Академии Пределов Знания…

– Знаю его немного. Он работает над вопросами взаимоотношения пространство–поле. Где же вы его оставили?

– На берегу. Он не плавает, как вы, во всяком случае…

Легкий всплеск прервал речь Мвена Маса.

– Я поплыву на берег, к Веде! – крикнула из воды Миико.

Дар Ветер ласково улыбнулся девушке.

– Плывет с открытием! – пояснил он Мвену Масу и рассказал о находке подводного коня.

Африканец слушал его без интереса. Его длинные пальцы шевелились, ощупывая подбородок. В его взгляде Дар Ветер прочитал беспокойство и надежду.

– Вас тревожит что-то серьезное? Тогда зачем же медлить?

Мвен Мас воспользовался приглашением. Сидя на краю скалы над пучиной, скрывавшей таинственного коня, он рассказал о своих жестоких колебаниях. Его встреча с Рен Бозом не была случайной. Видение прекрасного мира звезды Эпсилон Тукана никогда не оставляло его. И с той ночи появилась мечта – приблизиться к этому миру, любым путем преодолев необъятную бездну пространства. Чтобы между отправлением и получением сообщения, сигнала или картины не было недоступного человеческой жизни срока в шестьсот лет. Ощутить биение той прекрасной и столь близкой нам жизни, протянуть руку братьям-людям через бездны космоса. Мвен Мас сосредоточил усилия на ознакомлении с неразрешенными вопросами и незаконченными опытами, какие уже тысячелетие велись в исследовании пространства как функции материи. Той проблемы, о которой мечтала Веда Конг в ночь ее первого выступления по Великому Кольцу…

В Академии Пределов Знания подобные исследования возглавлялись Рен Бозом – молодым математико-физиком. Встреча его с Мвеном Масом и последующая дружба была предопределена общими стремлениями.

Теперь Рен Боз считает, что проблема разработана до возможности постановки эксперимента. Опыт не может быть, как и все, что связано с космическими масштабами, проведен лабораторным путем. Громадность вопроса требует и громадного эксперимента. Рен Боз пришел к необходимости проделать опыт через внешние станции с силовой затратой всей земной энергии, включая и резервную станцию Ку-энергии на Антарктиде.

Ощущение опасности пришло к Дар Ветру, когда он пристально смотрел в горящие глаза и на вздрагивающие ноздри Мвена Маса.

– Вам нужно узнать, как поступил бы я? – спокойно задал он решающий вопрос.

Мвен Мас кивнул и провел языком по пересохшим губам.

– Я не ставил бы опыта, – отчеканил Дар Ветер, игнорируя гримасу горя на лице африканца, мгновенно промелькнувшую и исчезнувшую незаметно для менее внимательного собеседника.

– Я так и думал, – вырвалось у Мвена Маса.

– Тогда зачем вы придавали значение моему совету?

– Мне казалось, что мы сумеем убедить вас.

– Что же, попробуйте! Поплывем к товарищам. Они, наверное, готовят водолазные приборы – смотреть коня.

Веда пела, и два незнакомых женских голоса вторили ей.

Увидев плывущих, она сделала призывный знак, по-детски сгибая пальцы раскрытых ладоней. Песня умолкла. Дар Ветер узнал в одной из женщин Эвду Наль. Впервые он видел ее без белой врачебной одежды. Ее высокая гибкая фигура выделялась среди остальных белизной кожи, еще не загоревшей. Видимо, знаменитая женщина-психиатр была очень занята последнее время. Иссиня-черные волосы Эвды, разделенные прямым пробором, были высоко подняты у висков. Высокие скулы над чуть впалыми щеками подчеркивали длинный разрез ее черных пристальных глаз. Лицо неуловимо напоминало древнего египетского сфинкса – того, который с очень древних времен стоял на краю пустыни у пирамидальных гробниц царей древнейшего на земле государства. Теперь, спустя десять веков после того, как исчезла пустыня, на песках шумят плодородные рощи, а сам сфинкс накрыт стеклянным колпаком, не скрывающим впадин его изъеденного временем лица.

Дар Ветер помнил, что свою родословную Эвда Наль вела от перуанцев или чилийцев. Он приветствовал ее по обычаю древних южноамериканских солнцепоклонников.

– Работа с историками пошла вам на пользу, – сказала Эвда. – Благодарите Веду…

Дар Ветер поспешил обернуться к милому другу, но Веда взяла его за руку и подвела к совсем незнакомой женщине.

– Это Чара Нанди! Мы все здесь в гостях у нее и у художника Карта Сана, потому что они живут на этом берегу уже месяц. Их переносная студия – в конце залива.

Дар Ветер протянул руку молодой женщине, взглянувшей на него громадными синими глазами. На миг у него замерло дыхание – в этой женщине было что-то, отличавшее ее от всех других. Она стояла между Ведой Конг и Эвдой Наль, красота которых, отточенная сильным интеллектом и дисциплиной долгой исследовательской работы, все же тускнела перед необычной силой прекрасного, исходившей от незнакомки.

– Ваше имя чем-то похоже на мое, – проговорил Дар Ветер.

Углы маленького рта незнакомки дрогнули в сдержанной усмешке.

– Как и вы сами похожи на меня.

Дар Ветер посмотрел поверх черной копны ее густых и блестящих, слабо вьющихся волос и широко улыбнулся Веде.

– Ветер, вы не умеете говорить женщинам любезности, – лукаво произнесла Веда, склонив набок голову.

– Разве это нужно теперь, с той поры как исчезла надобность в обмане?

– Нужно, – вмешалась Эвда Наль. – И надобность эта никогда не минет!

– Буду рад, если мне объяснят, – слегка нахмурился Дар Ветер.

– Через месяц я читаю осеннюю речь в Академии Горя и Радости, в ней будет многое о значений непосредственных эмоций… – Эвда кивнула приближавшемуся Мвену Масу.

Африканец, по обыкновению, шел размеренно и бесшумно. Дар Ветер заметил, что смуглые щеки Чары загорелись жарким румянцем, как будто солнце, пропитавшее все тело женщины, внезапно выступило сквозь загорелую кожу. Мвен Мас равнодушно поклонился.

– Я приведу Рен Боза. Он сидит там, на камне.

– Пойдемте к нему, – предложила Веда, – и навстречу Миико. Она убежала за аппаратами. Чара Нанди, вы с нами?

Девушка покачала головой:

– Идет мой повелитель. Солнце опустилось, и скоро начнется работа…

– Тяжело позировать, наверное? – спросила Веда. – Это настоящий подвиг! Я не могла бы.

– И я думала, что не смогу. Но если идея художника захватит, тогда сама вступаешь в творчество. Ищешь воплощение образа в собственном теле… Тысячи оттенков есть в каждом движении, каждом изгибе! Ловить их, как улетающие звуки музыки…

– Чара, вы находка для художника!

– Находка! – прервал Веду громкий бас. – И как я нашел ее! Невероятно! – Художник Карт Сан потряс высоко поднятым могучим кулаком. Его светлые волосы разлохматились на ветру, обветренное лицо покраснело.

– Проводите нас, если есть время, – попросила Веда, – и расскажите.

– Плохой я рассказчик. Но это все равно интересно. Я интересуюсь реконструкцией разных расовых типов, бывших в древности до самой ЭРМ. После успеха моей картины «Дочь Гондваны» я загорелся воссоздать другой расовый тип. Красота тела – лучшее выражение расы через поколения здоровой, чистой жизни. В каждой расе в древности была своя отточенность, своя мера прекрасного, выработавшаяся еще в условиях дикого существования. Так понимаем мы, художники, которых считают отстающими от вершин культуры… Всегда считали, наверное, еще с пещер древнекаменного века. Ну вот, я говорю не то… Придумал я картину «Дочь Тетиса», иначе – Средиземного моря. Меня поразило в мифах Древней Греции, Крита, Двуречья, Америки, Полинезии то, что боги выходили из моря. Что может быть чудесней эллинского мифа об Афродите – богине любви и красоты древних греков! Само имя: Афродита Анадиомена – рожденная пеной, восставшая из моря… Богиня, родившаяся из пены, оплодотворенной светом звезд над ночным морем, – какой народ придумал что-либо более поэтичное?..

– Из звездного света и морской пены, – услышала Веда Конг шепот Чары и украдкой взглянула на девушку.

Твердый, будто вырезанный из дерева или из камня профиль Чары говорил о древних народах. Маленький, прямой, чуть закругленный нос, чуть покатый широкий лоб, сильный подбородок, а главное – большое расстояние от носа до уха – все характерные черты народов античного Средиземноморья были отражены в лице Чары.

Веда незаметно осмотрела ее с головы до ног и подумала, что все в ней немного «слишком». Слишком гладкая кожа, слишком тонкая талия, слишком широкие бедра… И держится подчеркнуто прямо – от этого ее крепкая грудь слишком выдается. Может быть, художнику нужно именно такое, сильно выраженное?

Путь пересекла каменная гряда, и Веда изменила свое только что созданное представление. Чара Нанди необыкновенно легко перескакивала с камня на камень, будто танцуя.

«В ней, безусловно, есть индийская кровь, – решила Веда. – Спрошу потом…»

– Чтобы создать «Дочь Тетиса», – продолжал художник, – мне надо было сблизиться с морем, сродниться с ним – ведь моя критянка, как Афродита, должна выйти из моря, но так, чтобы всякий понял это. Когда я собирался писать «Дочь Гондваны», я три года работал на лесной станции в Экваториальной Африке. Создав картину, я поступил механиком на почтовый глиссер и два года развозил почту по Атлантическому океану – всем этим, знаете, рыболовным, белковым и солевым заводам, которые плавают там на гигантских металлических плотах.

Однажды вечером я вел свою машину в Центральной Атлантике, на запад от Азор, где противотечение смыкается с северным течением. Там всегда ходят большие волны – грядами, одна за другой. Мой глиссер то взметывался под низкие тучи, то стремительно летел в провалы между волнами. Винт ревел, я стоял на высоком мостике рядом с рулевым. И вдруг – никогда не забуду!

Представьте себе волну выше всех других, мчащуюся навстречу. На гребне этой колоссальной волны, прямо под низкими и плотными жемчужно-розовыми тучами, стояла девушка, загорелая до цвета красной бронзы… Вал несся беззвучно, и она летела, невыразимо гордая в своем одиночестве посреди необъятного океана. Мой глиссер взметнулся вверх, и мы пронеслись мимо девушки, приветливо помахавшей нам рукой. Тут я разглядел, что она стояла на лате, – знаете, такая доска с аккумулятором и мотором, управляемая ногами.

– Знаю, – отозвался Дар Ветер, – для катания на волнах.

– Больше всего меня потрясло, что вокруг не было ничего – низкие облака, пустой на сотни миль океан, вечерний свет и девушка, несущаяся на громадной волне. Эта девушка…

– Чара Нанди! – сказала Эвда Наль. – Это понятно. Но откуда она взялась?

– Вовсе не из пены и света звезд! – Чара рассмеялась неожиданно высоким звенящим смехом. – Всего лишь с плота белкового завода. Мы стояли тогда у края саргассов, где разводили хлореллу, а я работала там биологом.

– Пусть так, – примирительно согласился Карт Сан. – Но с того момента вы стали для меня дочерью Средиземного моря, вышедшей из пены, неизбежной моделью моей будущей картины. Я ждал целый год.

– Можно прийти к вам посмотреть? – попросила Веда Конг.

– Пожалуйста, только не в часы работы – лучше вечером. Я работаю очень медленно и не выношу ничьего присутствия в это время.

– Вы пишете красками?

– Наша работа мало изменилась за тысячи лет существования живописи. Оптические законы и глаз человека – те же. Обострилось восприятие некоторых оттенков, придуманы новые хромкатоптрические краски[13] с внутренними рефлексами в слое, некоторые приемы гармонизации цветов. А в общем художник незапамятной древности работал как я. И кое в чем лучше… Вера, терпение – мы стали слишком стремительны и неуверенны в своей правоте. А для искусства подчас лучше строгая наивность… Опять я уклоняюсь в сторону! Мне… нам пора… Пойдемте, Чара.

Все остановились поглядеть вслед художнику и его модели.

– Теперь я знаю, кто он такой, – молвила Веда. – Я видела «Дочь Гондваны».

– И я тоже, – отозвались в одно слово Эвда Наль и Мвен Мас.

– Гондвана – от страны гондов в Индии? – спросил Дар Ветер.

– Нет. От собирательного названия южных материков. В общем, страна древней черной расы.

– И какова «Дочь черных»?

– Картина проста – перед степным плоскогорьем, в огне ослепительного солнца, на опушке грозного тропического леса идет чернокожая девушка. Половина ее лица и ощутимого, твердого, будто литого из металла тела в пылающем свете, половина в глубокой полутени. Белые звериные зубы нанизаны вокруг высокой шеи, короткие волосы связаны на темени и прикрыты венком огненно-красных цветов. Правой, поднятой выше головы рукой она отстраняет с пути последнюю ветку дерева, левой – отталкивает от колена усаженный колючками стебель. В остановленном движении тела, свободном вздохе, сильном взмахе руки – беспечность юной жизни, сливающейся с природой в одно, вечно изменчивое, как поток. Это единение читается как знание – интуитивное ведовство мира… В темных глазах, устремленных вдаль, поверх моря голубоватой травы, к едва заметным контурам гор, так ощутимо видится тревога, ожидание великих испытаний в новом, только что раскрывшемся мире!

Эвда Наль умолкла.

– Но как смог это передать Карт Сан? – спросила Веда Конг. – Может быть, через сдвинутые узкие брови, чуть наклоненную вперед шею, открытый беззащитный затылок. Удивительные глаза, наполненные темной мудростью древней природы… И самое странное – это одновременное ощущение беспечной танцующей силы и тревожного знания.

– Жаль, я не видел! – вздохнул Дар Ветер. – Придется ехать во Дворец истории. Я вижу краски картины, но как-то не могу представить позу девушки.

– Позу? – остановилась Эвда Наль. – Вот вам «Дочь Гондваны»… – Она сбросила с плеч полотенце, высоко подняла согнутую правую руку, немного откинулась назад, встав вполоборота к Дар Ветру. Длинная нога слегка приподнялась, сделав маленький шаг, и, не закончив его, застыла, коснувшись пальцами земли. И тотчас ее гибкое тело словно расцвело.

Все остановились, не скрывая восхищения.

– Эвда, я не представлял себе!.. – воскликнул Дар Ветер. – Вы опасны, точно полуобнаженный клинок кинжала.

– Ветер, опять неудачные комплименты! – рассмеялась Веда. – Почему «полу», а не «совсем»?

– Он совершенно прав, – улыбнулась Эвда Наль, снова становясь прежней. – Именно не совсем. Наша новая знакомая, очаровательная Чара Нанди, – вот совсем обнаженный и сверкающий клинок, говоря эпическим языком Дар Ветра.

– Не могу поверить, чтобы кто-то сравнялся с вами! – раздался за камнем хрипловатый голос.

Эвда Наль первая увидела рыжие подстриженные волосы и бледные голубые глаза, смотревшие на нее с таким восторгом, какого ей еще не удавалось видеть на чьем-либо лице.

– Я Рен Боз! – застенчиво сказал рыжий человек, когда его невысокая узкоплечая фигура появилась из-за большого камня.

– Мы искали вас. – Веда взяла физика за руку. – Вот это Дар Ветер.

Рен Боз покраснел, отчего стали заметны веснушки, обильно покрывавшие лицо и даже шею.

– Я задержался наверху. – Рен Боз показал на каменистый склон. – Там древняя могила.

– В ней похоронен знаменитый поэт очень древних времен, – заметила Веда.

– Там высечена надпись, вот она, – физик раскрыл листок металла, провел по нему короткой линейкой, и на матовой поверхности выступили четыре ряда синих значков.

– О, это европейские буквы – письменные знаки, употреблявшиеся до введения всемирного линейного алфавита! Они нелепой формы, унаследованной от пиктограмм еще большей древности. Но этот язык мне знаком.

– Так читайте, Веда!

– Несколько минут тишины! – потребовала она, и все послушно уселись на камнях.

Веда Конг стала читать:

Гаснут во времени, тонут в пространствеМысли, событья, мечты, корабли…Я ж уношу в свое странствие странствийЛучшее из наваждений Земли!..

– Это великолепно! – Эвда Наль поднялась на колени. – Современный поэт не сказал бы ярче про мощь времени. Хотелось бы знать, какое из наваждений Земли он считал лучшим и унес с собой в предсмертных мыслях?

Вдали показалась лодка из прозрачной пластмассы с двумя людьми.

– Вот Миико с Шерлисом, одним из здешних механиков. О нет, – поправилась Веда, – это сам Фрит Дон, глава морской экспедиции! До вечера, Ветер, вам нужно остаться втроем, и я беру с собой Эвду.

Обе женщины сбежали к легким волнам и дружно поплыли к острову. Лодка повернула к ним, но Веда замахала рукой, посылая ее вперед. Рен Боз, неподвижный, смотрел вслед плывущим.

– Очнитесь, Рен, приступим к делу! – окликнул его Мвен Мас, и физик улыбнулся смущенно и кротко.

Участок плотного песка между двумя грядами камней превратился в научную аудиторию. Рен Боз, вооружившись обломком раковины, чертил и писал, в возбуждении бросался ничком, стирая написанное собственным телом, и снова чертил. Мвен Мас подтверждал согласие или ободрял физика отрывистыми восклицаниями. Дар Ветер, уперев локти в колени, смахивал со лба пот, выступивший от усилий понять говорившего. Наконец рыжий физик умолк и, тяжело дыша, уселся на песке.

– Да, Рен Боз, – проговорил Дар Ветер после продолжительного молчания, – вы совершили выдающееся открытие!

– Разве я один?.. Уже очень давно древний физик Гейзенберг выдвинул принцип неопределенности – невозможности одновременного определения импульса и места для мелких частиц. На самом деле невозможность стала возможностью при понимании взаимопереходов, то есть репагулярном исчислении[14]. Примерно в то же время открыли мезонное кольцевое облако атомного ядра и состояние перехода между нуклеоном и этим кольцом, то есть подошли вплотную к понятию антитяготения.

– Пусть так. Я не знаток биполярной математики[15], тем более такого ее раздела, как репагулярное исчисление, исследование преград перехода. Но то, что вы сделали в теневых функциях, – это принципиально ново, хотя еще плохо понятно нам, обычным людям, без математического ясновидения. Но осмыслить величие открытия я могу. Одно только… – Дар Ветер запнулся.

– Что, что именно? – встревожился Мвен Мас.

– Как перевести это в опыт? Мне кажется, в нашем распоряжении нет возможности создать такое напряжение электромагнитного поля.

– Чтобы уравновесить гравитационное поле и получить состояние перехода? – спросил Рен Боз.

– Вот именно. А тогда пространство за пределами системы останется по-прежнему вне нашего воздействия.

– Это так. Но, как всегда в диалектике, выход надо искать в противоположном. Если получить антигравитационную тень не дискретно, а векториально…

– Ого!.. Но как?

Рен Боз быстро начертил три прямые линии, узкий сектор и пересек все это частью дуги большого радиуса.

– Это известно еще до биполярной математики. Несколько веков назад ее называли задачей четырех измерений. Тогда еще были распространены представления о многомерности пространства – они не знали теневых свойств тяготения, пытались проводить аналогии с магнитоэлектрическими полями и думали, что сингулярные точки[16] означают или исчезновение материи, или ее превращение в нечто необъяснимое. Как можно было представить себе пространство с таким знанием природы явлений? Но ведь они, наши предки, догадывались – видите, они поняли, что если расстояние, скажем, от звезды А до центра Земли вот по этой линии ОА будет двадцать квинтильонов километров, то до той же звезды но вектору ОВ расстояние равно нулю… Практически не нулю, но стремящейся к нулю величине. И они говорили, что время обращается в нуль, если скорость движения равна скорости света. Но ведь кохлеарное исчисление[17] тоже открыто совсем не так давно!

– Спиральное движение знали тысячи лет назад, – осторожно вмешался Мвен Мас.

Рен Боз пренебрежительно отмахнулся:

– Движение, но не его законы! Так вот, если поле тяготения и электромагнитное поле – это две стороны одного и того же свойства материи, если пространство есть функция гравитации, то функция электромагнитного поля – антипространство. Переход между ними дает векториальную теневую функцию нуль-пространства, которое известно в просторечии как скорость света. И я считаю возможным получение нуль-пространства в любом направлении. Мвен Мас хочет на Эпсилон Тукана, а мне все равно, лишь бы поставить опыт. Лишь бы поставить опыт! – повторил физик и устало опустил короткие белесые ресницы.

– Для опыта вам нужны не только внешние станции и земная энергия, как говорил Мвен, но ведь и еще какая-то установка. Вряд ли она просто и быстро осуществима.

– Тут нам повезло. Можно использовать установку Кора Юлла в непосредственной близости от Тибетской обсерватории. Сто семьдесят лет назад там производились опыты по исследованию пространства. Потребуется небольшое переоборудование, а добровольцев помощников в любое время у меня пять, десять, двадцать тысяч. Стоит лишь позвать, и они возьмут отпуска.

– У вас действительно все предусмотрено. Остается еще одно, но самое серьезное – опасность опыта. Могут быть самые неожиданные результаты – ведь по законам больших чисел мы не можем ставить опыт в малом масштабе. Сразу брать внеземной масштаб…

– Какой же ученый испугается риска? – пожал плечами Рен Боз.

– Я не о личном! Знаю, что тысячи явятся, едва потребуется неизведанное опасное предприятие. Но в опыт включаются внешние станции, обсерватории – весь круг аппаратов, стоивших человечеству гигантского труда. Аппаратов, открывших окно в космос, приобщивших человечество к жизни, творчеству, знаниям других населенных миров. Это окно – величайшее людское достижение, и рисковать его захлопнуть хотя бы на время вправе ли вы, я, любой отдельный человек, любая группа людей? Мне хотелось бы узнать, есть у вас чувство такого права и на чем оно основано?

– У меня есть, – поднялся Мвен Мас, – а основано оно… Вы были на раскопках… Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к нам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды прошедших человеческих жизней, у которых, как песок между пальцев, мгновенно утекла молодость, красота и радости жизни, – они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем – вот почему я уверен в своей правоте и в величии задуманного дела!

– Мое чувство другое, – заговорил Рен Боз. – Но это другая сторона того же самого. Пространство по-прежнему неодолимо в космосе, оно разделяет миры, не позволяет нам разыскать близкие нам по населению планеты, слиться с ними в одну бесконечно богатую радостью и силой семью. Это было бы самым великим преобразованием после Эры Мирового Воссоединения с той поры, как человечество наконец превратило нелепое раздельное существование своих народов и слилось воедино, совершив гигантский подъем на новую ступень власти над природой. Каждый шаг на этом новом пути важнее всего остального, всех других исследований и познаний. Едва умолк Рен Боз, как опять заговорил Мвен Мас:

– Есть и еще одно, мое личное. В юности мне попался сборник старинных исторических романов. В нем была одна повесть – о ваших предках, Дар Ветер. На них совершилось нашествие какого-то великого завоевателя – свирепого истребителя людей, какими была богата история человечества в эпохи низших обществ. Повесть рассказывала об одном сильном юноше, безмерно любившем. Его девушку взяли в плен и увезли – тогда это называлось «угнать». Представьте, связанных женщин и мужчин гнали, как скот, на родину завоевателей. География Земли была никому не известна, единственные средства передвижения – верховые и вьючные животные. Этот мир тогда был более загадочен и необъятен, опасен и более труднопроходим, чем для нас пространство космоса. Юный герой искал свою мечту, годами скитаясь по неимоверно опасным путям и горным тропам Азии. Трудно выразить юношеское впечатление, но мне и до сих пор кажется, что я тоже мог бы идти к любимой цели сквозь все преграды космоса!

Дар Ветер слабо улыбнулся:

– Понимаю ваши ощущения, но мне не ясна та логическая основа, которая связывает русскую повесть и ваши устремления в космос. Рен Боз мне понятнее. Впрочем, вы предупредили, что это личное…

Дар Ветер умолк. Он молчал так долго, что Мвен Мас беспокойно зашевелился.

– Теперь я понимаю, – снова заговорил Дар Ветер, – зачем раньше люди курили, пили, подбадривая себя наркотиками в часы неуверенности, тревог, одиночества. Сейчас я также одинок и неуверен – что мне сказать вам? Кто я такой, чтобы запретить вам великий опыт, но разве я могу разрешить его? Вы должны обратиться в Совет, тогда…

– Нет, не так! – Мвен Мас встал и его огромное тело напряглось, как в смертельной опасности. – Ответьте нам: вы произвели бы эксперимент? Как заведующий внешними станциями. Не как Рен Боз… Его дело – другое!

– Нет! – ответил твердо Дар Ветер. – Я подождал бы еще.

– Чего?

– Постройки опытной установки на Луне!

– А энергия?

– Лунное поле тяготения меньше, и меньше масштаб опыта, можно обойтись несколькими Ку-станциями.

– Все равно – ведь на это потребуется сотня лет, и я не увижу никогда!

– Вам – да. Человечеству не так уж важно – теперь или поколение спустя.

– Но для меня это конец, конец всей мечте! И для Рен Боза…

– Для меня – невозможность проверить опытом, а следовательно, и невозможность исправить, продолжать дело.

– Один ум – пустяки! Обратитесь к Совету.

– Совет уже решил – вашими мыслями и словами. Нам нечего ждать от него, – тихо произнес Мвен Мас.

– Вы правы. Совет тоже откажет.

– Больше ни о чем не спрашиваю вас. Я чувствую себя виноватым – мы с Реном взвалили на вас бремя решения.

– Это мой долг, как старшего по опыту. Не ваша вина, если задача оказалась и величественной и крайне опасной. От этого мне грустно и тяжело…

Рен Боз первый предложил вернуться во временный поселок экспедиции. Трое унылых людей поплелись по песку, каждый по-своему переживал горечь отказа от попытки небывалого опыта. Дар Ветер искоса поглядывал на спутников и думал, что ему труднее всех. В его натуре было что-то бесшабашно-отважное, с чем ему приходилось бороться всю жизнь. Чем-то похож он был на древних разбойников – почему он чувствовал себя так полно и радостно в озорной борьбе с быком?.. И душа его возмущалась, протестуя против решения мудрого, но не отважного.


  1. Андезитовые скалы – скалы, сложенные вулканическими породами характера лав.

  2. Хромкатоптрические краски – краски, обладающие большой силой отражения света внутри слоя (фантастическое).

  3. Peпaгулярное исчисление – исчисление в биполярной математике, занимающееся решением направлений в моментах перехода (репагулюма) из одного состояния в другое, от одного знака к другому (фантастическое).

  4. Биполярная математика – математика, основанная на диалектической логике с двусторонним анализом и решением (фантастическое).

  5. Сингулярные точки – критические точки перехода количественных изменений в качественные.

  6. Кохлеарное исчисление– раздел биполярной математики, занимающийся анализом спирального поступательного движения (фантастическое).