Он очень не любил большие окна. Не любил голубое небо, терпеть не мог яркое солнце, и буквально ненавидел яркие краски цветов. Именно поэтому, в его кабинете, расположенном в самой высокой точке замка Ришельё, были устроены окна во всю стену, вид из которых охватывал огромную панораму раскинувшегося, на десять гектар, парка.
О! Как он его ненавидел, его дорожки, посыпанные битым красным кирпичом. Его клумбы, яркими пятнами раздражающие глаза, фонтаны со статуями, лавочки, альковы, гроты, а ещё были садовники, деловито копающиеся в саду, как большие муравьи, всё вызывало глухое раздражение, в такие моменты он с удовольствием вспоминал стоящий в специальном гараже старый танк Mark I, подаривший ему чувство истинного наслаждения. Да, давить и крушить, в этом кроется глубокий смысл, через двенадцать лет он снова проедется на нём по дорожкам, ожидание того стоит, ожидание примеряет его с этим аляпистым убожеством.
Хозяин кабинета, замка и парка вокруг него, молча стоял около окна, мрачно наблюдая заоконный пейзаж. Высокий мужчина был пугающе неподвижен, вся его фигура источала ледяной холод промёрзшего камня. До конца его часа ненависти оставалось одиннадцать минут, секунды падали круглыми камнями перед внутренним взором, оставляя яркие росчерки на иссине-чёрной роговице глаз.
На дорогу ведущей к замку, из-за холма выехал жёлтый автомобиль. Он медленно ехал, выписывая петли вслед причудливым поворотам фантазий дизайнера, вписавшего подъездную дорогу в призамковый парк.
С высоты башни машина казалась большим жёлтым жуком, неспешно пробирающимся через зелёные заросли. Автомобильная парковка для гостевого транспорта находилась за сто метров от главного входа. Жук на колёсах, яркого, ненавистного, жёлтого цвета, остановился там, где его остановил, повелительным жестом, охранник. Из задней двери вылезла человеческая фигурка, закутанная в непонятные одежды. До конца часа осталось двести пятьдесят восемь секунд. Мужчина поморщился. Тем самым разрушив неподвижность вечного льда замка Брунхильд принадлежащего его матери. Взгляд приблизил фигурку, превратив её в молодую женщину, замотанную в шемах, оставив только щель для двух глаз, закрытых тёмными солнцезащитными очками. Такси отправилось в обратный путь, оставив на площадке, согнутого в поклоне охранника и его дочь, чьи ярко алые глаза смотрели на отца, над приспущенными очками.
Мужчина щёлкнул пальцами.
— Слушаю. Мессир.
— Подготовь малую залу по первой форме. Обед на три персоны. Начало через сорок минут.
— Будет исполнено. Мессир. — Референт, не поворачиваясь к хозяину спиной, покинул кабинет.
Француа дю Плесси де Решильё отвернулся от окна, направив свой взгляд на большой книжный шкаф, занимающий своей массивной основательностью всю дальнюю стену кабинета. В центре шкафа, на специальной полке, отдельно от остальных книг, лежал толстый фолиант в кожаном переплёте, с двумя большими, золотыми, застежками. В этой книге хранились все секреты и тайны его семьи, именно поэтому он всегда держал свою великую ценность у себя на виду.
Золотые застёжки, звонким щелчком откинулись на кожаную обложку, давая право на открытие секретов. Правая рука хозяина совместилась с нарисованной, когтистой, трёхпалой лапой, плотно прижимаясь к мягкой коже старого пергамента. Серая дымная воронка, вырвалась из-под руки, обхватила её, быстро поднимаясь вверх, наполняя тонким свистом пространство кабинета, истончая руку, и самого хозяина, в длинное серое веретено. В следующий миг, с лёгким хлопком, мужчину втянуло в недра фолианта.
В каменном мешке, на высоком, ледяном троне без спинки, восседала статная женщина. На вид, ей можно было дать лет тридцать, тридцать пять, голубые, цвета прозрачного льда покрывающего непроглядную глубину, нос с горбинкой, мраморная, бледная кожа, высокие скулы, правильная форма лица. Женщину можно было назвать ослепительно красивой, если бы не синие, тонкие губы, полноты которых не хватало, чтобы прикрыть выпирающие, острые, как четыре иглы, клыки, и седые, сбившиеся в неопрятные космы, волосы. Женщина сидела неподвижно, складки платья, бывшего писком французской моды более четырёх сотен лет назад, аккуратно уложены, руки с красивыми запястьями застыли на ручках кресла. Её поза совсем не изменилась с последнего посещения сына.
— Здравствуй мама, — мужчина подошёл вплотную к креслу, внимательно осматривая сидящую на троне, — давно не виделись.
Медленно, стараясь не коснуться материи, дё Ришельё поднялся по ступеням к подножию трона, воздух его дыхания пошевелил волосы женщины сбивая хлопься седой пыли возвращая причёске ухоженность и серебряный, с голубыми искрами, цвет. Мужчина наклонился к губам, со стороны это можно было принять за естественное желание поцелуя, вот только верхняя губа коснулась острых иголок клыков, оставляя на последних засветившиеся яркими точками рубинов, меленькие капли крови.
Так же медленно, внимательно смотря на место куда он ставит ноги, Дё Ришельё отступил на пару шагов и застыл в ожидании.
Сначала бледная, кожа на лице приобрела мраморно-белый цвет, ещё через четыре десятка секунд она стала отливать розовым подобно опалу светом. Следом по лицу побежали морщинки, сразу состарив женщину на пару десятков лет. Лед в глазах растаял, явив посетителю голубые глаза, расширенные зрачки сфокусировались на пришедшем и тихий, шипящий голос раздался под каменными сводами:
— Мой сын решил опять,
Негодный отпрыск мрака,
Кусочек времени забрать,
Откинув кость аббака.
— Глаза твоей внучки стали алыми. — Мужчина внутренне сжался готовый к любым неожиданностям.
Платье женщины взметнулось вверх, опадая невесомым бумажным пеплом явив сильное тело, стоящее на девяти змеиных хвостах, покрытых, отливающих голубым металлом, чешуёй. Два крыла, сотканных из ледяного пламени, ударили по воздуху, разметав остатки платья, явив налитую грудь, и плоский живот.
— Старый мальчик, Старый враг
Явит миру острый меч
Он на землях Когурё
Будет жизни наши сечь.
— Мама пришло время мести, пойдём я познакомлю тебя с твоей внучкой, — мужчина низко поклонился, протягивая руку.
В тёмном, душном, помещении с низким потолком, посредине стоял треугольный стол с закруглёнными краями, девять факелов истинного пламени бросали блики, на вычурную, серебряную посуду, кувшины с высокими горлышками, бокалы горного хрусталя, искрились бриллиантовым блеском. Парящие вкусным запахом супницы, парное мясо на блюде рядом с вмонтированной в центр стола жаровней, ни чего из этого не привлекало сидящую га одном из трёх кресел-оттоманок с высокими подлокотниками и отсутствующими спинками, девушку закутанной в банный халат.
Николь дю Плесси де Решильё бездумно смотрела на отражающийся в полированном боку соусника свет факела. Позади была боль и побег из Сеула, тяжёлый перелёт до Парижа и двести двадцать километров на такси.
Она дома, в замке где её никто не ждёт. Впереди тяжёлый разговор с отцом, простое поручение родителя ею провалено с треском, что было сложного убить пятнадцатилетнего мальчишку. Даже выдумывать ничего не нужно было, он сам помог, и вызов принял. И что? Она не смогла себя удержать, показала свою заинтересованность, влезла в дуэльный договор, тем самым показав, что дуэль не случайность, и всё. Её выпнули из страны демонстративно, как драную кошку поливают помоями, так ещё и её очистили светом, тем самым показав ей кто она есть. Удержать человеческую ипостась стоило сильнейшей боли, кожу жгло и плавило, испытывая силу воли наследницы древнейшей фамилии Плесси. Конечно отец всё понял, иначе зачем было назначать встречу в этом месте где ни какое святое волшебство её не достанет. Девушка посмотрела на свои руки поднеся их глазам, кожа снова была чистой и белой, как и положено аристократке, перья голубого огня исчезли и руки больше не чесались. Вот только глаза, они стали алыми и в темноте заметно светились. Ну ни чего отец поможет, в крайнем случае можно очки носить.
Двери в залу открылись и вошёл её отец — Францу дю Плесси де Ришельё и странная женщина в долгополом платье до пят, тяжёлым шлейфом волочащееся вслед за хозяйкой. Длинные волосы цвета чистого серебра искрились в свете факелов как шерсть у кошки во время грозы, пронзительно голубые глаза и старящие мимические морщины, женщина, казалось плыла над полом, совсем его не касаясь ногами, на миг показались сложенные крылья за её спиной, но это скорее всего блики истинного пламени играют с воображением. Николь поднялась с оттоманки, с почтением склонив голову поприветствовала отца:
— Здравствуй отец.
— Здравствуй Николь, — Мужчина остановился перед девушкой внимательно вглядываясь в её лицо, — познакомься это твоя бабуш…
Закончить он не успел, серебристым росчерком метнулись волосы, хлестнув отца и сына по лицу, его мать коршуном, распахнув крылья, набросилась на дочь сбивая ту на пол. Змеиные хвосты жёстко зафиксировали на каменном полу девушку, распахнутые крылья, шатром, укрыли от жадного взора мужчины неприглядную картину.
Семь минут из-под крыльев доносилось хлюпанье, перемежаемое чавканьем, по каменной мозаике потекли тоненькие алые ручейки крови, складываясь в сложную печать с рогатой козьей головой в центре. Кровь вспыхнула, высоким, всепроникающим пламенем оставив на потолке чёрное отражение. Две женские фигуры воспарили, зависнув посредине, Факелы на стенах вспыхнули, на краткий миг пронизав призрачным светом парящие фигуры, и потухли погрузив всё в непроглядную тьму.
— Свет! — мужчина хлопнул в ладоши. По стенам и потолку вспыхнули светильники залив Малую Залу электрическим светом.
Посредине зала, на десяти хвостах, стояла прекрасная в своей наготе молодая девушка с лицом его дочери, спокойно с высока своего роста смотрящая на коленопреклонённого сына. Одежда мужчины расползлась по швам являя витые жгуты мышц, буграми, перекатывающимися под коричневой кожей покрытой мелкими чешуйками. Костяные шипы украшали согнутый в поклоне позвоночник, короткий мощный хвост, с острым костяным жалом. Почтительно склонённая лысая голова с ёжиком жёстких игл вместо волос. Морда существа, называемого в миру глупыми людишками — Француа, поднялась к женщине, пасть распахнулась в рыке, сложившемся в слова.
— Моя Госпожа — мать Горгонда! Приказывай!
— Твоя дочь совершила ошибку. Сколько можно тебе говорить, неразумный, воспитывай девочек правильно, не позволяй им иметь своё мнение. Мне нужна свита и корабль, придётся самой плыть в Когурё, тратить свою драгоценную жизнь на исправление твоих ошибок.
— Моя Госпожа, земля Когурё сейчас зовётся Империей Корё, — ящер вытянулся по стойке смирно, преданно смотря на свою мать, стал рычать рубленными фразами, — воздушный корабль готов Вас принять на борт, когда Вам будет удобно. Ваш Муж, мой отец, даст в свиту своих воинов. Жертвы уже на алтаре, напитывают его своей болью.
— Прекращай лебезить! И прими наконец людскую форму, в истинной форме ты слишком похож на отца, — Девушка окуталась голубым светом и как была нагая, но только уже на двух ногах, подошла к столу с интересом разглядывая угощение, не обращая внимания на мужчину спешно одевающегося в углу около вешала с одеждой.
— Как поживает Людовик? Не надоело ему ещё играться в короля? — Девушка руками достала кусок тушёного мяса из чаши, слизала длинным языком текущий по руке сок, с удовольствием стала жевать.
— Император Людовик двадцать первый правит нашей страной. Да продлятся его дни. Правда лет триста назад, чернь отрубила ему голову, устроив Великую Революцию. Глупцы, сожгли бы и остались живы. А так всё хорошо. — мужчина, поправив манжеты уселся за стол, самостоятельно наливая себе из графина рубинового цвета вино, — твой брат живее всех живых, всё так же волочится за каждой новой юбкой.
— Когда алтарь напитается болью? Откуда у тебя вимана? — она оценивающе глянула на бокал с вином в руках мужчины. — и налей матери вино, мужлан.
Вино сверкающей рубиновой струйкой полилось в бокал.
— Моя Госпожа, — Француа протянул девушке бокал, его не обманул игривый тон, опасность флюидами страха разлилась по комнате. Мать стала злиться, а причин он не понимал, — алтарь будет готов для вызова вашей свиты по истечению трёх полных суток, виманы у меня нет, есть самолёт, так называется аппарат, летающий при помощи крыльев и реактивной тяги. Мир сильно изменился госпожа.
— А люди? — Длинный глоток отправил всё содержимое бокала к месту назначения. — Они изменились?
— Нет Госпожа всё те же алчные и жадные существа, поглупели только в своём стремлении ублажить свои потребности. — Мужчина снова налил вино в поставленный на стол бокал. — Моя Госпожа, у людей сейчас большое значение имеют документы, удостоверяющие личность, для внешних людей Вы моя дочь Николь.
— Не испытывай моё терпение, — девушка придавила взглядом Француа, оторвала ножку от запечённой индейки, полностью засунула в рот, проигнорировав законы физики пространства, начала медленно жевать, разглядывая застывшего в почтительном поклоне сына, наконец, придя к какому-то решению, порывисто встав произнесла:
— Прикажи слугам наполнить ванну горячей водой в моей комнате, и пришли мне юношу не познавшего женщину, — она на миг задумчиво прикрыла глаза, — двух, я голодна.
* * *
Самолёт, увёзший отца с Ми Сук в Москву, взлетел точно по расписанию, установленному диспетчерской службой аэропорта, натужно ревя турбинами, круто взял вверх, очень быстро, превратившись в маленькую игрушку. Я с сёстрами стоял возле стеклянной стены терминала провожая взглядом серебристую точку чартера.
Сегодня устроил родственницам праздник живота, накормив сладкой клубникой, ещё хранившей тепло южного солнца, и от этого необыкновенно вкусной. Потом были абрикосы и персики. Потом я вспомнил про черешню.
Главное при этом было шутить и развлекать, потому что в глазах матери был такой страх, что мне совсем не нужно было сканировать её эмоции, в отличии от сестёр она знала о печати, знала, чем для меня это должно закончится, а моему заявлению, что со мню всё в порядке, она не поверила. Я рассказал про отца Николая и брата Никодима, как они что-то на мне искали и не нашли, но и это не помогло, так продолжалось до тех пор, пока к нам не присоединились папа с Александром Владимировичем. Они с лёту тоже заказали себе клубники, а когда я, от доброты душевной, добавил сливочного Амартетто, они от радости начали по новому кругу рассказывать какая классная из училки получится жена, тут то маму и отпустило.
Мама нарезалась ликёру как сапожник, даже петь пыталась, чем, по-моему, шокировала дочек до первых седых волос.
В общем из больницы мы всей толпой погрузились в микроавтобус с больничным логотипом и поехали свататься к Со Хён. В логове семейства Кимов, как оказалось, моей потенциальной жены не было. Она девочка взрослая и давно жила отдельно от родителей.
Пока ждали невесту, успели накушаться клубникой с ликёром жёны дяди Саши, кстати милые тётки, и их старшие дети. Мне кажется даже Юн Ми вкусила кубанской амброзии с французским акцентом. Самой маленькой дочке — Со Юн, вместо ликёра я поставил креманку со взбитыми сливками, и как мне кажется заслужил самые искренние чувства благодарности.
Со Хён влетела в прихожую, как в последнюю электричку, как потом оказалось, она не поняла старшую жену Се Лин, и думала, что мы ещё в пути и спешила в дом к родителям с платьем на перевес.
В общем получилась картина маслом. Я ж не знал, что девушка ещё не готова, ну и встретил её на пороге общей гостиной залы с огромным букетом алых роз и кольцом для помолвки. Нет я конечно, как правильный жених, ну по крайней мере я в этом был уверен на тот момент, встал на колено рассыпав розы под ноги своей суженной, и протянув кольцо предложил выйти за меня замуж, а она возьми да разрыдайся. Ой что там началось. Мне даже маленькая Со Юн высказала какой я чурбан не отёсанный, а дитю если что лет десять не больше, правда я так до сих и не понял, что не так-то, какая собственно разница какое платье на Со Хён одето. И в чем смысл поклонов перед родителями стоя на коленях. За пол часа пока Со Хён переодевалась, мне успели так мозги выклевать, что я уже был готов и по-пластунски ползать, не то что на коленях стоять. Даже подзатыльник маменьки стоически стерпел, когда полез к невесте целоваться, ну их пьяных женщин, с меня не убудет.
Ну а дальше было веселье, моя невеста с Софией быстро взяли на себя организацию банкета, как самые трезвые и виновницы счастья. Быстренько собрали на большой круглый стол всё что было на кухне. А было там до хрена всего, пусть и суточной давности, но на качество и вкус это не влияло. Стол ломился от снеди, в алюминиевых банках плескалась соджа, в стекле коньяк, а когда я с тоски вытянул себе салатницу на пол ведра оливьешки, ну не люблю я местную кухню, остро и не солёно, не по мне это, короче дядя Саша признался мне в любви. Назвал самым лучшим зятем, пол часа учил жизни и мужским хитростям в общении с жёнами, чем периодически вызывал смешки с другой стороны стола.
Под конец меня заставили петь, дражайшие сестрёнки похвастались какой крутой их братец, какие песни поёт. Заставили меня петь, и я пел песни, о любви, о белой акации. аккомпанируя себе на гитаре. Правда пел без огонька, без души так сказать. Гничей не видел, или что там у меня бывает, и был безмерно этому рад. Хотя, если честно, не я был гвоздём концертной программы, а Василий.
Будущим тёщам, вот повезло-то сразу двух заиметь, возжелалось увидеть настоящего фамильяра. Увидели показалось мало, решили узнать, что он умеет. Узнали. Бедного Ваську поставили на стул, он конечно же кот хоть куда и в полном рассвете сил, но метр с кепкой при наличии стула проблемой не является.
Вася больше часа читал печальную повесть про Ромку с Жулькой, женская часть рыдала, мужская утирала скупую слезу. Только мне бедняге хохоталось в кулак до икоты, трезвость, она знаете ли, в больших компаниях до добра не доводит.
Хорошо так помолвку обмыли, душевно, лесник, только зараза, под конец всех разогнал. Приехала Мария свет Витальевна и ошарашила новостью. Родителей срочно-обморочно вызывают ко Двору его Величества Императора Всероссийского Георгия Миротворца. Новость ввела в уныние сестёр, а меня в недоумение, с чего бы это, по чью душу, мою или Ланки с Линкой. Думаю, ответ был в пакете, вручённом отцу под роспись, представителем нашего посольства. Только нам его доводить никто не стал, папа прочитал, черканул роспись на подставленном бланке, написал ответную записку, слов на десять, не больше, и отправил посольского обратно. Маму с папой в машину, Мария Витальевна даже чемоданы успела собрать. Мы с сёстрами в провожающие. Собственно всё. аэропорт и самолёт улетающий на запад.
Точка самолёта пропала с закатного неба, а я всё стоял и смотрел, переживая сегодняшний день, в голове навязчивым мотивом крутилась песенка из старого советского фильма с Мироновым в главной роли: «Женюсь! Женюсь! Какие могут быть игрушки? И буду счастлив я вполне…». Странно всё это, я наследник старинного Рода. А что я знаю про свой Род, да ни хрена я не знаю, прошерстив свою память становится понятно, что меня намеренно ограждали от любой информации касательно дел Рода, его активов, его слуг.
Да блин! Я ведь даже историю Рода толком не знаю, меня даже не набивали информацией про дворянские Рода Российской Империи! Или набивали? Одни загадки вокруг.
Решив утром заняться своей здешней памятью, зацепился за воспоминания о вчерашнем утре. Поехать что ли к Софи. Краем глаза кошусь на сестричек и со вздохом понимаю, что никуда не поеду, кто-то должен следить за сёстрами, пусть родители и не говорили об этом прямо, но… Не судьба короче.
А сестрички мои больше не двое из ларца — одинаковы с лица. Может это макияж, но Лина как будто бы постарше стала выглядеть. За её выдающимися пропорциями в верхних девяносто, Лана вообще теряется как пятиклашка на фоне выпускницы.
Блиииин, а ведь мне сегодня ночевать с ними под одной крышей, может лучше снова в больничку, там за между прочим есть красивая девушка Юрри, вот сейчас скажу, что лапы ломит и хвост отваливается.
— Юра как ты себя чувствуешь, — Лина опытным жестом медицинской сестры потрогала мой лоб, — ты прямо побледнел весь.
— У меня хвост отваливается — выдал я свои мысли на автомате.
— Даже не думай — повзрослевшая сестрица сразу стала похожа на Ми сук, — сегодня ты ночуешь дома. Правда Ланка?
— Лин а может в больницу? — Лана с сомнением осмотрела мою фигуру, стараясь заглянуть за спину, — может он и правда хвост отбросить собрался.
— Нет! Я сказала домой! Значит домой! — Лина рубанула рукой воздух, — мы его там накормим, отмоем и спать уложим.
Ну всё я попал, перспектива насыщенного вечера двумя руками в замке, врезала мне по затылку. В растерянности я оглянулся вокруг стараясь найти пути к спасению, даже ауры стал высматривать, может сейчас усмотрю какого-нибудь демона и рога ему обломаю. Всё лучше, чем быть затисканным родными сёстрами. К моему сожалению кругом были люди как люди, ни чего особенного.
Так стоп, а это что? Аура есть, а человека нет. И вон ещё около колонны та-же картина. Это как?
— Вася а ну-ка давай ко мне в скрытом режиме.
— Я здесь хозяин. — раздалось из пустоты.
— Юра ты чего? — дуэтом спросили близняшки.
— Отставить вопросы, — прошипел, не меняя выражения лица, — смотрим в окно и не отсвечиваем пока иных приказов не поступит. Понятно?
— Понятно. А почему в окно? — Спросила Лина.
— Потому что гладиолус, — прорычал я шёпотом, не отрываясь от пустых аур, краем глаза наблюдая как Лана дёргает за рукав сестру, — Василий я тут наблюдаю странные объекты, ты их видишь?
— Да хозяин, — кот на удивление сегодня лаконичен, эмбарго на молоко страшная штука. — вижу ёкаев.
— Кого? — мои брови в удивлении взметнулись к затылку. — Ёкаи, разве это не японские черти? И потом не ты ли умник мне говорил, что нечисти нет больше места в Сеуле.
— Ёкаи не нечисть, они не противны Богу, — на миг в пустоте перед моим лицом блеснули зелёным пламенем глаза, — а японские потому, что их тут много после японской оккупации осталось.
— Не противны Богу, говоришь, — мои глаза метались вслед за внутренним зрением отслеживая ауры находящихся в терминале людей, — то есть, бояться их не стоит.
— Я такого не говорил, — аура кота показала мне как он повернул голову к ближайшему ёкаю, — они под скрытом, это странное поведение для этих существ.
— Скрыт это как ты прячешься, раз и только голос. — Мне реально стало интересно, очередная фишка нового для меня измерения.
— Нет скрыт это изменение угла отражения любого типа излучений, которые локализованы в текущем пространстве.
— Юра! А долго мы должны пялится в это окно? — Лана требовательно уставилась на… меня наверное. Кота же ей не видно. — При чем здесь Ёкаи?
— Так Лана давай без нервов. Ты же слышала наш разговор? У нас тут ёкаи под скрытом. А ещё вопрос, что в данной ситуации делать? Молча уйти и хрен с ними, пусть прячутся дальше. Наше дело сторона.
— Юра пошли от сюда, я домой хочу — заканючила Лина, — дались тебе чужие духи.
— Ладно пошли — я вздохнул, — а как понять чужие духи.
— Слушай, ну ты как с другой планеты, честное слово, — Лина подхватила меня под руку и потащила к выходу, — ну это же как домовые, все знают, что они есть, но практически никто их не видел, то же самоё и с этими отщепенцами.
Лана ревниво схватила меня за другую руку и тоже защебетала, в другое ухо.
— Сама ты Линка с другой планеты, кто бы ему в России про местных ёкаев рассказывал. А отщепенцы они Юрочка потому что, когда была война их вместе с их хозяевами уничтожали. Те кто выжил, у которых японских хозяев убили пошли служить местным чеболям. Выбрали жизнь вместо пути ронина, их за это в Японии презирают и у нас они вроде бы есть, но их никто не видит, и они никому не показываются.
— Жесть. Всё Вася проявляйся если хочешь. Понижаю тебя с уровня «Кот Учёный» до «И так сойдёт». Бери пример с Ланы, умничка девочка всё знает, готовит, опять же хорошо.
— Я не кот! И я не рыжий. — произнёс с обидой голос из пустоты. — Хозяин.
Я даже остановился от удивления. Заодно в экспериментальным путём установил почему мы в детстве девчоночьи недозрелые грудки называли буферами. Лина с Ланой руки мои не отпустили, вот и столкнулись передо мной. Если бы не третий размер быть бы беде. А так обошлось.
— Василий! Вот сейчас я не понял! И требую объяснений.
— Я барс, Хозяин. Огненный барс из города Семи Ветров.
Нда, мы втроём стояли с отвисшими челюстями. За те несколько дней пока Василий был со мной, я как-то уже привык к образу увальня кота из мультика про Шрека, а тут… Перед нами стоял благородный разумный, ноги в штанах из кожи рептилии, заправленных в высокие ботфорты, открытая мускулистая грудь и живот, едва прикрыты кожаной жилеткой. На поясе широкий ремень с серебряной пряжкой и шпагой в ножнах отделанных серебром. Широкие плечи, как и положено, переходящие в руки, перевитые мышцами. Широкие запястья удлинённые кисти рук заканчиваются когтистыми пальцами музыканта. И конечно же шляпа испанского гранда с широким белым пером под которой вполне человеческая голова с лицом семейства кошачьих. Ибо мордой такое даже с пьяну не назовёшь. А для полноты картины — Василий покрыт короткой огненно-красной шерстью по которой бегали всполохи рыжего пламени.
— Прости Хозяин, я не многое знаю о твоём мире, — Вася потупил раскосые глаза прижав снятую шляпу двумя руками к груди, явив миру пару рысьих ушей с длинными кисточками.
— Удивил. Не скрою, — я попытался воспользоваться замешательством сестёр что бы освободить свои руки, бесполезно вцепились крепко, бульдозером не сорвать, — почему сразу не предстал в своём истинном виде?
— Хозяин, ты сам создал мне вторую форму, накладывая на неё часть своей души.
— А тебе котом быть не хочется? Ай! Лана! Больно, — сестра вцепилась в меня как клещ, обхватив мой локоть двумя руками. — Ты чего?
— Юр поехали домой, мне вдруг так страшно стало.
— Ага, Юр поехали. Мне тоже не по себе. — вставила Лина.
— Хозяин мы привлекаем внимание, — кот Василий, который барс. Показал мне взглядом куда-то за спину.
Ну конечно. Вокруг начала собираться толпа любопытствующих. Конечно — Вася великолепен в своём великолепии.
— Согласен, валим отсюда.
Водитель микроавтобуса сообщила о месте где она нас ждёт. Чего это её потянуло на минус второй подземный этаж, когда на верху свободных мест завались.
Лифт выпустил нас в полупустое пространство парковки. Машин тут тоже было, раз два и обчёлся. Наш белый, больничный микрик, одиноко стоял в дальнем полутёмном углу.
Сердце сжалось от предчувствия, позавчера, перед казармой так же было.
— Вася видишь?
— Да хозяин, здесь пять ёкаев, — кот положил руку на шпагу.
Глядя на него без раздумий вынул свои клинки.
— На тебе сёстры, хвостом за них отвечаешь. — я быстрым шагом рванул вперед на перерез двум аурным теням.
— Хозяин зажги свой шар, истинный свет уберёт невидимость.
Шарик белого света взметнулся к потолку, сразу высветив две уродливые, непропорциональные фигуры. Екаи были похожи на синих киношных гоблинов, только очень высоких. Тумбообразные тела, тоненькие спички ног и руки от Кинг-Конга, лягушачьи губы, крючковатый нос, большие, на выкате глаза. В мощных лапах короткие дубинки.
Сзади раздался сдавленный женский визг. Поворот головы туда-обратно, оставил на сетчатке образ прижатых к дверям лифта сестёр, огненного барса с клинком на изготовку, шляпой вместо щита в левой руке и трёх японских духов поигрывающих своими дубинками.
— Сдавайся чародей, — голос был немного писклявый как у оперного евнуха толерантной ориентации, — Иначе убьём и тебя и твоих сестёр,
— А так значит не убьёте, я внимательно следил за обоими расфокусировав своё зрение, отслеживая подёргивание лап с дубинками.
— Господин так сказал, значит так будет. На то его воля. — Странно голос слышу, а губы у образин не шевелятся.
— Русские не сдаются! — резким выпадом атакую правого, шпага с глухим стуком встречается с дубинкой. Быстрый гад. Уводя в право с разворотом, тут же атакую левой, метя в запястье. Попасть попал, но без видимого эффекта, по ощущениям как в деревяшку ткнул. Продолжая правый поворот закрутил метель. Моё солнышко вспыхнуло рыжим золотом, напитав шпаги яростью ветра и солнечной мощью. Мощь метели стала моим упоением, в которое окунулся с головой, перестав думать, отдался чувствам.
Выходя со второго оборота, рубящим, с оттягом, ударом, рассекаю на двое дубинку левого ёкая, подшаг к противнику коротким проникающим уколом через нос, достаю до мозга левой шпагой.
Есть! Левый готов, тело рассыпается карточным домиком на множество синих лепестков, которые тут же истаивают серым дымом.
Танец смерти взял первую жертву.
Угроза, красным всполохом, показывает куда будет нанесён удар, увожу голову с поворотом корпуса. Ветер от дубинки шевелит воздух, шпага сталкивается с длинными когтями. Интересное кино. От неприятного сюрприза ухожу приседая, в повороте левой шпагой наношу рубящий удар по хворостинке ноге, отсекая её напрочь. Тварь заваливается назад, чтобы тут же перекувыркнувшись через спину, встать на обе ходули, но уже в полутора метрах от меня. Клинки поют песню метели, закручивая серебристые росчерки снежинок. За спиной женский крик, обречённый страшный.
Поворот головы, оценка ситуации.
Огненного бойца смогли оттеснить от девчонок, два урода заставляют моего кота, с невероятной скоростью, клинком и хвостом отбивать удары дубинок и когтей духов, связав его боем. Третий ёкай навис над сёстрами в замахе дубинкой. Сердце сжалось, желая остановить мгновение, правая шпага направлена на прорвавшегося противника, семь метров, громадное расстояние для шпаги, но не для моей воли. От гарды, вспухнув комком белого света, проносясь по клинку, пронзая пространство, срывается нестерпимо белый шар плазмы. От местного гоблина не осталось даже дубинки, на короткое мгновение, вспыхнув сверхновой, резанув болью по сетчатке глаз, фигура ёкая рассыпалась песком, разметавшись по наливному полу парковки.
Опасность красным росчерком ударила по нервам заставляя спасать свою спину кувырком через левое плечо. Сука! опять пиджак испортили.
Встать не успел, синий гоблин уже на до мной, болтая своим сморщенным отростком в широкой промежности между тоненьких ножек. "Самец однако", мелькает неуместная мысль. В момент, когда правая шпага, снизу вверх, без сопротивления входит в синий живот, от гарды, по клинку, белым росчерком плазмы, ударил своей энергией, вполне осознанно применяя свои чародейские возможности. Синие лепестки окутались серым дымом, мне не до того, завершив кувырок с упором на левое колено вижу две синие фигуры, улепётывающие к выездному пандусу.
Заторможено смотрю вслед, в венах гудит белое пламя метели заставляя броситься в погоню. А вот хрен, я взрослый уравновешенный мужчина. Сначала близкие с местной шелупонью ещё успею разобраться.
— Все целы? Василь ты как? — С некоторым усилием поднимаюсь на ноги заставляя уняться дрожь в руках, адреналин можно ложкой черпать.
— Я в порядке. Хозяин, — Василий уселся на пол усиленно дуя на свои руки пытаясь сбить огонь с шерсти.
— Я ноготь сломала-а-а. — плаксивый голосок Лины заставил всех нас в немом изумлении уставиться на говорившую, — а что, я видела. Так всегда в дорамах говорят.
— Видишь братик, не получится с неё хорошей жены, — Лана победно ткнула пальчиком на сестру. — Я тебе говорила, что большие сиськи уменьшают объём головного мозга.
Мне осталось лишь сокрушённо покачать головой, этих двух не переделать. Для таких синие гоблины фигня на палочке. Молча иду к нашей машине, составляя в уме список неотложных дел на вечер, иначе эти фифы жизни бедному мне не дадут.
Водитель нашлась в салоне с проломленной головой, крови натекло жуть, даже под машиной лужа собралась. Молодая ещё, злость холодной волной поднялась в груди, обещая страшные кары не известному мне господину наславшего на нас своих эмигрантов, рукой коснулся холодной шеи даже не надеясь на результат.
Есть! Жилка толкнулась в палец слабеньким импульсом. Аура молодой женщины полыхает затухающим красным, ещё минута и оторвётся от бренной оболочки.
Хренушки ты у меня ещё поживёшь.
Так руку на слипшиеся от крови волосы. Череп проломлен, кости вдавились в мозговое вещество, разорвав правую центральную артерию. Так вот откуда столько крови. Обволакиваю аурной рукой черепную коробку силой заставляя двигаться костные клетки в нужном мне направлении. Следующим этапом восстанавливаю стенку артерии, крови много потерянно, сердцу буквально не чего качать. Так где наша печень. Провожу второй рукой по животу женщины, чёрт одежда мешает.
— Сейчас хозяин, — Василий задирает форменную блузку пуская мою руку к животу.
Есть контакт. Печень — второе сердце, в обморочном состоянии, сил на кроветворство у неё не осталось совсем. А мы тебе энергию моего солнышка. Давай родная — твори и наполняй. Аура в районе печени начинает сиять золотым с зелёными всполохами светом. Давление повышается медленно, но верно. Теперь снова к голове. Клетки мозга в месте удара лишены жизни и больше не реагируют на, несущую жизнь, кровь. И то делать? А если овощем останется, моих знаний недостаточно. Не выходя из состояния рабочего транса обращаюсь к учёному коту:
— Василий помощь нужна, у неё клетки головного мозга отмирать начали, они ещё есть, а вот жизни в них нет? Знаешь, что делать?
— Искра жизни. Попробуй запустить свою Искру, — голос кота глухой и напряжённый раздаётся из-за спины.
— Знать бы ещё как, — ворчу себе под нос направляя энергию в отмершие клетки пытаясь ввести их в резонанс с живыми своей энергией. Не получается! Зараза! Искра что такое эта Искра.
— Вася не получается, объясни, что есть твоя Искра. Энергия проходит свободно, всё без толку`.
— Не знаю, У меня её нет.
Вот же, гадство, мысли всполошено бегают по кругу. Искра, искру, искрой, из искры. Что у нас бывает из искры. Из искры разгорится пламя — прямо девиз, хоть сейчас на герб. Но мысль уже зацепилась. Из искры пламя, моё пламя — это моё солнышко. Энергия греет, но не жжёт, а нужно зажечь. Отщипываю от своего света небольшой огонёк, оставшийся алой искоркой на моей бестелесной руке. Подношу к омертвевшему участку, пятнышко света соскальзывает вниз. Омертвевшие клетки полыхнули красным, дрогнули и завибрировали в ритме жизни со своими здоровыми товарками. Есть получилось. Пот большой каплей повис на кончике моего носа вызывая тем самым не шуточное раздражение. Так теперь печень. Хватит тебе работать на износ.
Всё закончил, открытые глаза видят порозовевшую кожу на щеках женщины, и мои руки, покрытые кровью. К испорченному пиджаку добавились брюки пропитанные чужой кровью. Надо переодеться. За руль кроме меня садиться всё равно не кому. Водительница наша без сознания и, наверное, очнётся не скоро.
От размышлений меня отвлекла Лана. Сестра судя по всему дозвонилась до отцовской службы безопасности, начав деловито рассказывать какому-то Сергею Петровичу о случившейся неприятности.
— Да мы ещё в аэропорту… да на подземной парковке, водитель получила серьёзное ранение… да без сознания… медицинская помощь нам не нужна, водителю? Юра спрашивают нужна медицинская помощь водителю, — на что я устало, отрицательно качаю головой, — нет помощь не нужна, уже оказали на месте, понятно ждём.
Лана покосилась на бледную Лину, оценивая нужна ли сестре помощь обратилась ко мне.
— Юра, машина с охраной уже въезжает на территорию, минуты через три будут у нас, Тебе умыться не помешает, ты на вампира похож, жуть какой бледный и весь в крови.
— Да конечно, — я поднялся, поставив на пол парящее тёплой водой ведро, добавил брусок детского мыла с улыбающейся детской мордашкой на обёртке. — поможешь ополоснуться?
— Конечно, — Лана улыбнулась — с тебя тазик, табуретка и ковшик, что бы поливать.
Вот женщины! Быстро к хорошему привыкают, мгновенно пристраивая мужские способности к делу. И щербатый эмалированный тазик с табуреткой и старый ковшик, всё вытащил из своей детской памяти.
О, а вот и кавалерия подоспела. Я даже штаны не успел снять, действительно за три минуты управились.
— Лина, Солнышко слей мне, пока Лана будет с бодигардами разбираться, Василий, а ты присмотри на всякий случай, случаи они всякие бывают. — Кот только кивнул, отлипнув от машины, пошёл вслед за недовольной Ланой.
Тёплая вода побежала по спине в тазик оставляя в нём розовые разводы. Я мылся тщательно, смывая с себя кровь. Мокрая ладошка сестры мылила мои плечи и шею, царапая ноготками кожу
— Лина, меня местные гоблины когтями не достали, так родная сестра сейчас расцарапает, спину, что я своей невесте скажу?
— Я тебе не родная, мы сводные, хочу и царапаю.
— Лин, действительно, больно же, заканчивай свои садистские штучки.
— Ой да ладно, поцарапали его бедненького. Штаны снимай и в тазик становись, будем ножки твои мыть.
— Сам справлюсь.
— Я твоя старшая сестра, ты меня слушаться должен. — Лина с воинственным видом уцепилась за пряжку ремня.
— Да ладно старшая. У тебя день рождение пятого апреля, а у меня третьего марта, значит я старше у меня дата рождения по российским правилам записана.
— Братец тебя всё-таки достали дубинкой по голове, — сестра, сощурившись, демонстративно осмотрела мою голову, — вроде целая. Мы с Ланой тоже родились в России, забыл?
— Отвали, сказал сам помоюсь, — я оттолкнул шаловливые ручки от моего ремня, наблюдая за суетой охранниц, которые перетащили нашего водителя к себе в машину. Всей этой суетой командовал мужчина в деловом костюме чёрного цвета в тонкую зелёную полоску. Увидев моё внимание, поклонился и коротко представился:
— Мезенцев Сергей Петрович. Начальник службы безопасности вашего отца. Юрий Евгеньевич, предлагаю незамедлительно покинуть территорию аэропорта, в нашей машине стёкла тонированные и вас не будет с улицы видно.
— Предлагаете мне поехать раздетым?
— Покупать одежду долго, а у нас пострадавший сотрудник, машина в крови, лужа крови под машиной. Камер здесь нет, но мало кого принесёт нелёгкая.
— Что скажет про нападение, и про свою некомпетентность. Почему не присутствовали при вылете родителей.
Лицо начальника охраны не изменилось, и он спокойным голосом уверенного в себе человека пояснил:
— Форс мажор, связанный со срочностью, и непредусмотренная задержка на въезде, на терминале шлагбаум заклинило прямо перед нашей машиной. Вот и застряли.
— Принято, — я вынул свою старую армейскую форму, быстро переоделся решив, что ноги можно и дома помыть. — Командуйте Сергей Петрович. Выдвигаемся.
* * *
Две машины спешно покинули парковку, взвизгнув резиной покрышек по гладкому полу. Воздух около одной из колон подпирающих потолок заколыхался, выпуская из себя неприметного серого мужчину с крысиной мордочкой, он обошёл место схватки, подобрал дубинку незамеченную уехавшими, спрятал в боковой карман серого сюртука. Крысиный нос дёргался из стороны в сторону, пробуя вибрисами густой воздух пахнущий кровью и смертью.
Мужчина вздохнул, достал из старинного сюртука неуместную для такого раритета телефонную трубку:
— Госпожа они не смогли его взять... Нет он живой, но ваш отец будет недоволен... Трое из пяти мертвы... Да госпожа... Понял следить и докладывать... Спасибо Госпожа, вы как всегда щедры.