Настал день, и закопченные колонны и стены рейхстага покрылись множеством надписей и имен. Эти надписи на колоннах рейхстага - неповторимый исторический памятник войне и победе, лучше которого не создаст ни один художник мира. В те дни мы клялись перед могилами павших друзей сохранить память о героях последнего штурма Берлина, чтобы и внуки наших детей знали, чьей жизнью и кровью завоевана победа над фашизмом. Реваншисты стерли со стен рейхстага имена и живых и погибших солдат армии освобождения, но они бессильны вычеркнуть славные подвиги наших воинов из памяти советского народа, из памяти всего прогрессивного человечества.
Много славных имен записано в летопись героизма советских войск, штурмовавших Берлин. Многие стали известны всему советскому народу, о многих еще надо рассказать. Это - почетная и благодарная задача писателей, поэтов, историков. Тогда, в дни боев, просто некогда было собирать материалы о подвигах: живые сражались, а мертвые о себе не говорят.
Мы руководствовались формулой: "Герой не только тот, кто погиб при выполнении задачи. Дважды герой тот, кто, рискуя жизнью, сумел выполнить задачу и остаться в живых, чтобы жить и творить". Формула правильная, она сыграла свою роль. Именно на них, на живых, мы опирались, и они довели дело до конца. Но ни один солдат, ценой жизни проложивший путь к победе, не должен остаться безвестным.
Визит Кребса
Два дня - 29 и 30 апреля - войска фронта, преодолевая возрастающее упорство противника, особенно батальонов СС, все глубже вгрызались в правительственные кварталы Берлина. Войска 8-й гвардейской армии и 1-й гвардейской танковой генерала Катукова - с юга, войска 3-й ударной генерала Кузнецова и 5-й ударной генерала Берзарина - с востока и севера, танкисты 2-й гвардейской танковой генерала Богданова - с запада, войска маршала Конева - с юго-запада.
Вечером, когда я вернулся со своего наблюдательного пункта в штаб армии в район Иоганнистали, мне позвонил командующий фронтом маршал Жуков. Он спросил:
- Есть ли надежда, что к празднику Первого мая мы очистим полностью Берлин?
Я ответил, что, судя по сопротивлению противника, которое, правда, ослабевает, надежды на скорую капитуляцию у меня нет.
На этом наш разговор и закончился. Маршал Жуков не дал никаких указаний, так как знал, что задача нам всем ясна.
Настроение было хорошее, бодрое: скоро конец войны. Работники политического отдела армии пригласили меня поужинать, а заодно - поговорить о предстоящих делах. В политотделе находились писатели Всеволод Вишневский, Константин Симонов и Евгений Долматовский, композиторы Тихон Хренников и Матвей Блантер. Пока накрывали стол, Тихон Хренников сел за рояль и спел песенку из кинофильма "Свинарка и пастух", а Матвей Блантер - вальс "В лесу прифронтовом". Собрались сесть за стол. В эту минуту ко мне подошел дежурный политотдела и сказал, что меня срочно вызывают к телефону. Я прошел в комнату дежурного, взял трубку. Говорил командир 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенант В. А. Глазунов. Взволнованно, немного в приподнятом тоне он доложил:
- На передний край сто второго гвардейского стрелкового полка тридцать пятой дивизии прибыл с белым флагом подполковник германской армии. У него пакет на имя командования русских войск. Немец просит немедленно доставить его в вышестоящий штаб для передачи важного сообщения. Ему удалось перейти канал на участке Висячего моста. Фамилия этого подполковника Зейферд. Сейчас он находится в штабе дивизии. У него есть полномочия германского верховного командования. Он просит указать место и время для перехода линии фронта представителям верховного командования Германии.
- Ясно, - ответил я. - Скажите подполковнику, что мы готовы принять парламентеров. Пусть он ведет их на том же участке, где перешел сам, через Висячий мост.
- Ваше указание я сейчас же передам в штаб дивизии, - сказал Глазунов.
- Огонь на этом участке прекратить, парламентеров принять и направить на мой передовой командный пункт, я сейчас же выезжаю туда.
Вслед за тем я вызвал к телефону начальника штаба армии В.А. Белявского и приказал обеспечить меня надежной связью. Затем доложил обо всем по телефону командующему фронтом и вместе с генералами Пожарским и Вайнрубом выехал на свой КП.
Еще не зная, с чем придут парламентеры, я чувствовал, что назревают серьезные события.
Едва успел перешагнуть порог рабочей комнаты, как на столе затрещал телефон. В трубке услышал хорошо знакомый мне голос писателя Всеволода Вишневского, который с самого Одера находился при 8-й гвардейской армии. Узнав о том, что я на своем КП ожидаю парламентеров - представителей верховного командования Германии, Всеволод Вишневский взмолился всеми богами, даже назвал меня родным отцом, лишь бы я разрешил ему приехать на КП и присутствовать при переговорах. Я решил, что такое событие не должно пройти мимо наших писателей. Они ведь тоже вместе с войсками шли от Волги до Берлина, по мере сил помогая нам. И многие из них погибли как солдаты. Кому, как не писателям, рассказать обо всем знаменательном в жизни наших воинов. Я пригласил Вишневского к себе.
После этого я вызвал к телефону генерала Белявского и приказал прибыть ко мне с офицерами и переводчиками разведотдела штаба армии.
Наступило томительное ожидание. В комнате только я и адъютант. Прошло полтора часа. Глубокая ночь, но спать совершенно не хочется. В голове проносятся воспоминания. Война длится уже четыре года. Перед глазами Волга, теперь далекая и в то же время близкая - по ней разлилась горящая нефть, бушующее пламя пожирает все - баржи, лодки. Вот листовки геббельсовской пропаганды, гитлеровцы сообщали в них нашим бойцам, что "будут считать дезертиром того, кто не сдастся в плен на западном берегу Волги, а всех тех, кто уйдет на восточный, запишут в списки злостных дезертиров..." Вот Запорожье, ночной штурм, Никополь, Одесса, Люблин, Лодзь. И вот наконец Берлин. Отстояв священные рубежи на Волге, советские воины стоят теперь на Шпрее. Опустив на время оружие, они ждут парламентеров от руководителей вермахта, тех самых, которые еще недавно были уверены в близком конце Советского государства. Парламентеры от главарей третьего рейха. Не думают ли теперь эти главари, что у нас короткая память, и мы уже забыли о миллионах убитых, о десятках миллионов вдов и сирот, о виселицах и душегубках, о Майданеке и других лагерях смерти?..
Адъютант тоже не спит. Он молчит, и я молчу, но мы хорошо понимаем друг друга. Мы ждем. Ждут наши гвардейцы на Ландвер-канале. Они не отдыхают, они наготове, и если враг не согласится сложить оружие, то ринутся снова на штурм...
Шумно распахнулась дверь. На пороге - Всеволод Вишневский. Он прибыл не один - писатели в одиночку не ездят. Вслед за ним в комнату вошел поэт Евгений Долматовский, который знаком с бойцами 62-й армии еще с берегов Волги, он живой очевидец великой битвы и капитуляции армии Паулюса. Здесь и композитор Матвей Блантер, которого я еще при встрече на Одере с легкой руки Всеволода Вишневского стал звать по-дружески - Мотя.
Но в этот раз мы не могли беседовать, как обычно, разговор не клеился. Каждый думал, пытался оценить назревающие события. Все беспощадно курили, часто выходили в зал с черными колоннами, чтобы отсчитывать шагами секунды непомерно длинных минут.
Вот уже три часа утра... Три с половиной... Забрезжил рассвет. Наступило утро Первого мая... В Берлине мрачно, а там, на Родине, в ее восточных районах, уже начались первомайские демонстрации. Отстает время в Средней Европе от нашего - солнце восходит с востока! Там, в Сибири, на Урале, в Москве, люди уже проснулись и ждут сообщений о том, что происходит сейчас на фронте, в Берлине.
Наконец в 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошел немецкий генерал с орденом Железного креста на шее и фашистской свастикой на рукаве.
Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает жест приветствия по-своему, по-фашистски; левой подает мне свой документ - солдатскую книжку. Это начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Кребс. С ним вместе вошли начальник штаба 56-го танкового корпуса полковник генерального штаба фон Дуфвинг и переводчик.
Кребс не стал ожидать вопросов.
- Буду говорить особо секретно, - заявил он. - Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушел от нас, покончив жизнь самоубийством.
Произнеся эту фразу, Кребс сделал паузу, точно проверяя, какое воздействие произвело на нас это сообщение. Он, по-видимому, ожидал, что все мы набросимся на него с вопросами, проявим жгучий интерес к этой сенсации. А я, не торопясь, спокойно сказал:
- Мы это знаем!
Затем, помолчав, попросил Кребса уточнить: когда это произошло.
Кребс заметно смутился. Он никак не ожидал, что его сенсационное заявление окажется холостым выстрелом.
- Это произошло в пятнадцать часов сегодня, - ответил он. - И видя, что я смотрю на часы, поправился, уточнил: - Вчера, тридцатого апреля, около пятнадцати часов.
Затем Кребс зачитал обращение Геббельса к Советскому Верховному Командованию, в котором говорилось: "Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера, мы уполномачиваем генерала Кребса в следующем:
Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут самовольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Деницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери.
Геббельс".
Кребс вручил мне еще два документа: о его полномочии на ведение переговоров с русским Верховным командованием (бланк начальника имперской канцелярии с печатью подписан Борманом 30 апреля 1945 года) и завещание Гитлера со списком нового имперского правительства и верховного командования вооруженных сил Германии (этот документ подписан Гитлером и свидетелями; на нем пометка - 4 часа 00 минут 29 апреля 1945 года).
Кребс как бы хотел прикрыться этими документами от вопросов, которых, разумеется, ожидал. Он чувствовал неловкость и трудность дипломата, пришедшего не просто представлять одну сторону другой, а просить "пардона". Конечно, ему хотелось осторожно прощупать нас, узнать, нельзя ли чего выторговать, играя на наших чувствах обоснованного недоверия к союзникам по антигитлеровской коалиции, которые так долго тянули с открытием второго фронта. В то же время ему, закоренелому нацисту, не так-то легко было признать себя побежденным. Ведь он принимал личное участие в походе на Восток.
Почему же я ответил Кребсу, что самоубийство Гитлера не является для меня новостью?
Должен признаться, что я не знал о смерти Гитлера и не ожидал услышать о ней из уст Кребса. Однако же, готовясь к этому разговору, я настроил себя встретить любую неожиданность спокойно, не выказывая и тени удивления, не делая торопливых выводов. Я знал, что опытный дипломат - а Кребс был именно таковым - никогда не начнет разговора с того вопроса, который для него является главным. Он обязательно сначала разведает настроение своего собеседника, а затем постарается повернуть разговор так, чтобы о главном вопросе заговорил первым тот, кто должен его решить.
Для меня и для всех присутствующих при переговорах смерть Гитлера была действительно новостью первостепенной важности, но для Кребса она служила лишь дипломатической маскировкой основного, самого главного вопроса. Поэтому я сразу отвел его попытку увести разговор в сторону и тем самым заставил перейти к делу, ради которого он пришел к нам.
- В этих документах речь идет о Берлине или о всей Германии? - спросил я.
- Я уполномочен Геббельсом говорить от имени всей германской армии, последовал ответ.
Соединился по телефону с маршалом Жуковым, доложил, что Кребс уполномочен временно прекратить военные действия. Жуков спрашивает Кребса, идет ли речь о капитуляции.
- Есть другие возможности прекратить войну, - ответил Кребс. - Для этого необходимо дать возможность собраться новому правительству во главе с Деницем, которое решит вопрос путем переговоров с Советским правительством.
- Какое может быть правительство, если ваш фюрер покончил жизнь самоубийством, тем самым признал несостоятельность возглавляемого им режима. После него, наверное, остался кто-то из заместителей, который вправе решать быть или не быть дальнейшему кровопролитию. Кто сейчас замещает Гитлера?
- Сейчас Гитлера замещает Геббельс. Он назначен канцлером. Но перед смертью Гитлер создал новое правительство во главе с президентом гросс-адмиралом Деницем.
Пока я разговаривал с Кребсом, мой адъютант, Всеволод Вишневский и Евгений Долматовский старательно записывали каждое слово. Чего-чего, а секретарей на этих переговорах хватало.
Кстати говоря, несколько лег назад ко мне обратилась вдова Всеволода Вишневского, Софья Касьяновна Вишневецкая, с просьбой дать согласие на опубликование записей, сделанных ее мужем во время моих переговоров с Кребсом. Я их внимательно прочитал и дал согласие: они весьма точны, хотя, разумеется, не полны. Но упрекать писателя за это нельзя. Ведь в переговорах, кроме меня и Кребса, участвовало командование фронта. И конечно, присутствующие не знали содержания телефонных разговоров.