Роман «Госпожа Бовари» был первым реалистическим произведением Гюстава Флобера. «Госпожа Бовари» знаменовала собою начало зрелого творчества писателя. В высшей степени напряженная работа над романом заняла около пяти лет: с сентября 1851 по май 1856 года.
В зарубежной критической литературе обычно ссылаются на конкретный случай, послуживший Флоберу стимулом к созданию романа. По свидетельству Максима Дю Кана, которое он приводит в своих «Литературных воспоминаниях», дело происходило будто бы следующим образом: закончив «Искушение св. Антония» (это была первая рукописная редакция его «философской драмы»), Флобер пригласил к себе друзей — Луи Буйле и Дю Кана (сентябрь 1849 года) и прочел им новое свое произведение. Друзья терпеливо его, выслушали, но затем подвергли «Искушение» жестокой критике. Они напали на отвлеченный, метафизический характер произведения и предложили Флоберу взяться за простой, обыденный сюжет в духе романов Бальзака «Кузина Бетта» и «Кузен Понс». «Почему бы тебе не написать историю Деламара?» — говорили они ему. Подобный выбор, по их мнению, помог бы Флоберу избавиться от власти необузданного лиризма.
Существует целая литература, посвященная вопросу об «истинной Бовари», то есть вопросу о том, кто именно послужил Флоберу прототипом героини его романа. Согласно весьма распространенной версии, в основу сюжета «Госпожи Бовари» легла история семейной жизни врача Деламара, практиковавшего в Ри (недалеко от Руана). Его супружеские несчастья (неверность жены) занимали любителей скандалов; соблазненная, затем брошенная любовником, жена Деламара Дельфина (до замужества — Кутюрье) отравилась. Французские исследователи Дюмениль, Дюбоск и другие утверждают, что «роман следовал действительности в ее мельчайших деталях».
Несомненно, во всяком случае, что в основу злосчастий Эммы — жены деревенского лекаря Шарля Бовари — Гюстав Флобер вложил богатое количество наблюдений над «провинциальными нравами». Так, например, в письме к Луизе Коле (14–15 июня 1853 года), касаясь наставлений, которыми аптекарь Омэ провожает клерка Леона Дюпюи в Париж, Флобер замечает: «Я, кажется, собрал на двух страницах все нелепости, какие рассказывают в провинции о Париже: студенческая жизнь, актрисы, мошенники, пристающие к вам в общественных садах, и ресторанная кухня „всегда более вредная, нежели домашняя кухня“». Чтобы описать жизнь Эммы в пансионе, Флобер решает погрузиться «в молочные океаны литературы о замках и трубадурах в бархатных беретах с белыми перьями». Он изучает книги по хирургии, необходимые ему для эпизода с оперированием искривленной стопы Ипполита. Флобер штудирует материалы, которые помогли ему с большой точностью описать смерть от отравления мышьяком.
С несомненностью установлено, что прототипом одного из самых привлекательных образов романа — доктора Ларивьера — послужил отец писателя. Флобер писал о нем: у него были «…крепкие мясистые руки, — очень красивые руки, на которых никогда не было перчаток, словно они всегда торопились погрузиться в человеческие страдания. Он презирал чины, кресты и академии, был гостеприимен и щедр, к бедным относился, как родной отец, и, не веря в добродетель, был ее образцом… Взгляд его был острее ланцета, — он проникал прямо в душу и, отбрасывая все обиняки и стыдливые недомолвки, сразу вскрывал всякую ложь. Так держал он себя, исполненный того добродушного величия, которое дается сознанием высокого таланта, счастья и сорокалетней безупречной трудовой жизни».
Говорить о полном тождестве других образов романа с какими-то конкретными прототипами, как это делают зарубежные исследователи, невозможно.
Если верить, что Флобер точно воспроизвел семейную драму Деламара и его жены Дельфины, то Эмма должна была проявить больше настойчивости, чтобы завоевать Шарля; Родольф, в соответствии с прототипом, должен быть сентиментальнее, чем он есть в романе; в отце Эммы должно быть меньше простодушия и больше мещанской спеси и нетерпимости… Буквального тождества нет. Исходя из общего замысла романа, Флобер акцентировал в Эмме наклонность к мечтательности, а в Родольфе — его чувственный, животный темперамент. Однако суть дела была совсем не в этом. Флобер подверг вдумчивому, творческому осмыслению образы людей, реально бытовавших, прежде чем показал их в романе. Он связал в единое, противоречивое целое романтические устремления Эммы с ее «положительным духом», он установил общую почву, соединявшую в одно целое в образе Родольфа слащавую сентиментальность и животную грубость. Это было такое глубокое, подсказанное эпохой крушение романтических иллюзий, переосмысление реальных бытовых фигур, что Флобер имел право утверждать в своих письмах, что он выдумал эту историю, когда его спрашивали о прототипах. И это была правда. В этом и разгадка того смущавшего исследователей противоречия между реальным происхождением образов романа и отрицанием со стороны Флобера за ними фактического, бытового прообраза. Зато с тем большей охотой он говорил о широком типическом значении Бовари или Омэ. И это тоже была правда.
По словам Флобера, он начал обдумывать «Госпожу Бовари» совсем в ином плане, чем тот, который получился в окончательной редакции. Сперва он представлял себе героиню девственницей, которая живет в провинциальной среде, стареет от огорчений и доходит до крайнего мистицизма в мечтах по воображаемой страсти. Отказавшись от первоначальных планов, Флобер впоследствии говорил: я придумал героиню, женщину, которая встречается чаще других. По его словам, он хотел передать в книге ощущение цвета плесени. Заставив Эмму Бовари жить в реальной мещанской среде, писатель перенес внимание на ту действительную основу, которая с неизбежностью порождает у героини иллюзии, надежды и желания и приводит ее к катастрофе.
Подчеркивая широкое жизненно-типическое содержание, вложенное им в историю злоключений Эммы, Флобер замечает в одном из писем, что сейчас многие Бовари страдают и плачут во многих французских селениях. По богатству бытовых и психологических наблюдений над провинциальной средой, по глубине обобщения фактов рядовой житейской драмы роман этот — крупнейшее явление во французской литературе второй половины прошлого века. Роман по своему идейному значению вышел за пределы «банальной любовной истории», как расценивали его некоторые зарубежные литературные критики.
«Госпожа Бовари» печаталась в журнале «Парижское обозрение» в последние месяцы 1856 года. Флобер выразил свое возмущение тем, что редакторы журнала делали в тексте романа сокращения; они обосновывали эти купюры соображениями художественного и цензурного характера. «Парижское обозрение» было на подозрении у правительства как один из органов печати либерального направления. Печатание романа в журнале привлекло внимание властей. Автор романа, издатель и типограф были привлечены к суду за «оскорбление общественной морали, религии и добрых нравов».
Защищал роман, по поручению Флобера, адвокат Сенар, друг отца писателя. Прокурор Пинар обрушился в своей речи на Флобера, обвиняя его в пропаганде безнравственности, в прославлении адюльтера. Прокурор обвинял писателя в том, что его роман подрывает уважение к религии, так как в нем выведен в отрицательном виде служитель церкви. Пинар указывал, что источником безнравственных идей и описаний в литературе является реализм, связанный с духом демократии. Сенар же в своей речи подчеркивал нравственно положительную и религиозную направленность в образе мыслей Флобера, ссылался в оправдание писателя на примеры из французской классической литературы, отмечал безупречную репутацию семьи романиста и т.п. Флобер предоставил Сенару возможность распространяться насчет его благонадежности, хотя в действительности он, столь ненавидевший буржуазные порядки, был далек от «благонадежности». Постановлением суда с Флобера были сняты предъявленные ему прокурором обвинения, но, как выразился Флобер по этому поводу, «удар был нанесен».
Писателя потряс факт судебного разбирательства как проявление чудовищного «социального лицемерия».
Отклики многих критиков на роман были откровенно враждебными. За Флобером одни отрицали какую бы то ни было оригинальность, объявляли его подражателем Готье, Бальзака и других, иные расценивали «Госпожу Бовари» как одну из самых безнравственных книг, какие только известны им.
Реакционная критика (Кювилье-Флери, Понмартен и другие) резко порицала Флобера за безнравственность его книги, за будто бы абсолютное равнодушие, проявляемое автором к порокам и добродетелям героев. Твердили при этом, что его персонажи не живые люди, а манекены или карикатуры и т.п. Понмартен высказал мысль о том, что роман Флобера есть «проявление болезненной экзальтации чувств и воображения недовольной демократии».
Флобера объявили творцом «мизантропического эпоса», старались под видом защиты «идеалов» дискредитировать суровую и честную правду жизни, ставшую главным героем первого реалистического творения Флобера.
Один из наиболее авторитетных критиков того времени, Сент-Бёв, своим откликом на роман положил начало своеобразному «медико-хирургическому» истолкованию особенностей реализма Флобера. «Сын и брат выдающихся врачей, — писал Сент-Бёв, — Гюстав Флобер держит перо, как иные — скальпель. Анатомы и физиологи, я нахожу вас повсюду».
Положительно расценил выход романа Шарль Бодлер. Тронутый отзывом, Флобер писал ему: «Вы проникли в тайники моего произведения, как будто мозг мой принадлежит вам: все понято вами и глубоко прочувствовано».
Из крупных писателей, современников Флобера, сочувственно отнеслась к нему Жорж Санд (статья в сборнике «Вопросы искусства и литературы»). Ценность книги Флобера, по ее мнению, в морально благотворном воздействии на многих реальных Бовари, живущих в обстоятельствах, сходных с изображенными в романе. Позже высокую оценку роману Флобера дали Золя и Мопассан. Последний писал в «Этюде о Флобере», что «выход в свет „Госпожи Бовари“ был революцией в литературе».
Следует отметить наличие любопытных «зигзагов» в критических оценках романа Флобера. В период Второй империи реалиста упрекали в мелочной кропотливости описаний, в кощунственном взгляде на человека, в отсутствии возвышенных идеалов у его персонажей. После Парижской Коммуны, в семидесятые годы, намечается тенденция хвалить Флобера за трезвость в подходе к действительности. Влиятельный в свое время буржуазный литературовед Брюнетьер одобряет «Госпожу Бовари» за то, что в ней изображена жизнь такой, какова она есть, без всяких «химер». Кропотливая точность описаний, бытописательство выдавались теперь за высшую добродетель художника.
В конце прошлого века, в пору роста декадентской литературы, в критике пробуждается интерес к «формальным красотам» «Госпожи Бовари», которые воспринимаются в отрыве от содержания романа. Жизнь рассматривается упадочными писателями как сырой и грубый «материал», из которого художник лепит прекрасные формы. Типично в этом смысле высказывание О. Уайльда о романе: «Из низких сентиментальных любовных интриг простоватой жены деревенского доктора в грязной деревушке Ionville-L’Abbaye, близ Руана, Гюстав Флобер сумел создать классическое, образцовое по стилю произведение» («Критик как художник»).
К нашим дням накопилась богатая количественно литература о Флобере. Много места занимает в ней вопрос о прототипах романа, указание совпадений в деталях между «Бовари» и юношескими произведениями. В новейших буржуазных исследованиях о романе Флобера шедевр писателя часто рассматривается как банальная мещанская история.
Один из первых откликов о Флобере в России был напечатан в «Отечественных записках» Примечательно, что, характеризуя неприглядное состояние литературной критики Второй империи, автор статьи берет под защиту реалиста Бальзака, которого пытаются уничтожить критики вроде Понмартена. Молодой писатель Флобер на фоне разброда и упадка французской литературы выделяется автором статьи как явление, родственное Бальзаку, хотя и не достигающее его силы. «Говорили еще о романе г. Флобера „Госпожа Бовари“, — сообщает автор обзора. — Роман этот с большими притязаниями. Автор, совсем неизвестный в литературе, известен в обществе, несмотря на молодость, как человек умный, наблюдательный, оригинальный. Несмотря на способность писателя „смотреть и видеть“, он слаб как мастер композиции, роман страдает растянутостью, обилием эпизодических лиц, не связанных с развитием сюжета…» Автор обзора приходит к заключению, что «роман плох, хотя в нем виден зародыш таланта сильного и современного».
[«Отечественные записки», май 1857 года, т. СХII, «Французские журналы, книги и брошюры». Статья первая, стр. 2–3.]
В том же году в № 7 «Отечественные записки» вернулись к «Госпоже Бовари» Флобера. Отмечая «необычайный успех флоберовского романа» во Франции, критик связывает этот успех с «нравственным и умственным состоянием современной Франции». К. Штахель — автор обзора — определяет «Бовари» как «биографический роман», в котором отсутствуют драматизм, фантазия, изобретательность.
«Современник» (№ 5–7 за 1857 год) откликнулся на появление романа Флобера кратким сообщением.
Таким образом, роман Флобера был встречен русской критикой в общем сдержанно. Так обстояло дело с первыми откликами на книгу. Однако «Отечественные записки», вернувшись в 1859 году еще раз к «Госпоже Бовари», стали по отношению к Флоберу на исторически более правильные позиции. В статье «Реалистический роман во Франции» творчество Флобера противопоставляется творчеству его современников Э. Фейдо и О. Фёйе как искусство подлинно реалистическое. У Флобера заметно «очевидное желание стать на действительную почву, держаться правды, изображать жизнь, как она есть, без всяких утаек и прикрас». В статье делается вывод и о том, что «сочинения г. г. Флобера и других, по характеру своему, очень близки натуральной школе, основанной у нас бессмертным Гоголем. В особенности можно сказать это про „Г-жу Бовари“». Узости и скудости жизненных наблюдений у Фейдо противопоставляется «полнота изображения и жизненность характеров» у Флобера.
В мартовской книге «Отечественных записок» (того же 1859 года) отмечается, что роман Флобера — «поразительная по своей верности картина внутреннего быта среднего сословия Франции… Сама жизнь, во всей своей обнаженной правде, развертывается перед вами в похождениях госпожи Бовари». Автор статьи подчеркивает, что французская критика и общество недостаточно оценили роман, их поразила неожиданность явления, «они не привыкли к такому прямому и ничем не смягченному реализму».
[«Отечественные записки», март 1859 года, т. СХХIII, отдел «Обозрение иностранной литературы», стр. 1–28.]
Эти отклики русской критики показывают, с какой проницательностью она (эта критика) сумела поставить вопрос о ценности и значении реализма Флобера, обнажить косвенным образом узость французской критики того времени в ее суждениях об авторе «Госпожи Бовари».
После Великой Октябрьской социалистической революции «Госпожа Бовари» переиздавалась у нас неоднократно. В лице массового советского читателя первый реалистический роман Флобера нашел признательного и чуткого ценителя.