Всем казакам, в станицах и организациях казачьих не состоящим, приказываю в них записаться. Связь со мною держаться всемерно.
Донской Атаман, генерал-лейтенант Граф Граббе».
С аналогичной по содержанию приветственной речью к казакам и всем русским эмигрантам обратился и Атаман Общеказачьего объединения в Германской империи, упоминавщийся выше генерал-лейтенант Е.И. Балабин:
«В 1917 году русский народ, обольщенный лживыми обещаниями международной банды вождей Коммунистического Интернационала, восстал против законной, вековой и возвеличившей Россию власти и вступил на путь пагубной марксистской революции, которая привела его к потере всего того, что создавалось в течение тысячелетия трудами и кровью наших предков.
Крепкие духом и разумом казаки не поддались разлагающей пропаганде врагов нашего отечества евреев и интернационалистов и оказывали им сопротивление в течение трех лет.
Изнемогшие в неравной борьбе, потерявшие на поле брани более миллиона своих сынов, лишенные необходимого вооружения, истощенные экономически, казаки не пошли на мир со злодейской властью и ушли со своими вождями, Войсковыми Атаманами, в изгнание.
В течение 20 лет, в невероятно тяжелых условиях жизни хранило казачество идею национального возрождения Родины и ожидало благоприятной обстановки для возобновления борьбы за честь и счастье своей Матери-России (курсив наш — В.А.).
Двадцатилетнее тираническое правление международной еврейской банды, засевшей в кременной Москве и насильственно проводившей в жизнь безумные бредни лжеученого еврея Маркса, довело нашу Родину до неслыханного унижения и разорения. Россия утратила свое международное положение, лишилась того уважения, которым пользовалась среди цивилизованных народов Европы, и обратилась в анонимный союз советских республик, не пользующийся у культурного мира ни уважением, ни авторитетом, ни доверием. Ее неисчислимые естественные богатства бессмысленно расточались на нелепые затеи индустриализации и пропаганды всемирного мятежа. Россия, житница Старого Света, могущая прокормить своими урожаями тройное количество всей Европы, существует в постоянном состоянии голода, и миллионы людей буквально умирают от недостатка питания. И в то же время кремлевская банда продает хлеб и продукты питания за границу, чтобы получить средства на подготовку всемирной марксистской революции и установление кровавой диктатуры во всей вселенной.
Долгожданный момент освобождения России, наконец, наступил: 22 июня Вождь Германского народа, предупреждая нападение красных войск на свою территорию, приказал доблестной своей армии начать наступление.
Началась новая эра жизни России.
В первые две недели силам Коминтерна нанесен ряд тяжких поражений.
Добровольную помощь победоносной Германской Армии оказывают все нации Европы, снаряжая отряды для борьбы против моральной заразы, распространяемой из древней столицы Святой Руси, для борьбы за веру Христову, поруганную богоборцами-иудомасонами, за гражданскую свободу, за право хозяйственной инициативы, которая одна только дает твердый стимул для всякой разумной экономической деятельности.
В этих условиях все казачество, как ушедшее в изгнание, так и оставшееся в России и 22 года мучившееся под гнетом злодейской власти, одушевлено одной мыслью, одним желанием: получить возможность участвовать в освобождении родины от погубивших ее насильников и в устроении ее внутренней гражданской и экономической жизни на началах разума, права и социальной справедливости.
Ныне освободительная задача возлагается Всеблагим Промыслом на Вождя Великой Германии Адольфа Гитлера. Под его мудрым и благословенным водительством началось освобождение России, шестой части света, и не одной только России, но всего человечества, на священные права и свободу которого кремлевские злодеи замышляли и упорно подготовляли изменническое нападение.
Мы верим, что над нашей Родиной уже восходит заря свободы и счастья и что Великая Россия (курсив наш — В. А.), в достойном союзе с великой Германией и всеми соединенными с нею народами Европы, вступит на путь истинного прогресса и новой жизни на началах общественной справедливости, права и материального благоденствия».
Как может убедиться уважаемый читатель, все мысли лидеров казачьей эмиграции были о возрождении Великой России, а отнюдь не о казачьем сепаратизме, как самоцели. Генерал Краснов мог бы спокойно подписаться под воззваниями графа Граббе и Балабина «обеими руками». Он не мог оставаться в стороне от борьбы за спасение своих Родины и Отечества и, не колеблясь, возглавил Козакен-Ляйтштелле — Главное Управление казачьих войск в составе германского вермахта (а не войск СС, как часто неправильно пишут!).
Кстати, генералу Деникину, спокойно пописывавшему в эмиграции свои вполне политкорректные «Очерки русской смуты», немцы — вопреки лживым утверждениям деникинских апологетов! — никогда не предлагали перейти к ним на службу, зная о его стойком антигерманизме, антимонархизме и либеральном мировоззрении (так что он, даже если бы захотел, попросту не имел возможности «гордо отказаться от предложений немцев стать предателем»).
П.Н. Краснов посвятил себя формированию казачьих соединений для борьбы с давним врагом исторической России и казачества — советской «Рабоче-Крестьянской» Красной «армией мирового пролетариата» (выпестованной большевицким режимом в первую очередь для борьбы с русским народом и другими народами России и уничтожившей больше «пролетариев, то есть, тех самых пресловутых рабочих и крестьян, чем все «белобандиты» и «фашисты» вместе взятые)!
И никто в современном казачьем движения России, кроме жалкой кучки розовато-красных недоумков — пусть даже и нацепивших бутафорские погоны «генералов казачьих войск», каковых в исторической Росси отродясь не бывало!(а были только генералы Русской Императорской армии, вкомандовавшие казачьими войсками!) не осуждает эту позицию Царского генерала и Донского Атамана П.Н. Краснова в последней в его жизни схватке с мировым коммунизмом (а отнюдь не с Россией и не с русским народом). Для этого достаточно ознакомиться с сегодняшними казачьими изданиями — такими, как «Казачий Взгляд», «Казачий Спас», «Станица», «Отечество и Вера» и многие другие.
Именно из-под пера Петра Николаевича вышел текст присяги, которую приносили чины казачьих частей в составе германского вермахта:
«Обещаю и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием, в том, что буду Вождю Новой Европы и Германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом. Не щадя своей жизни до последней капли крови.
В поле и крепостях, в окопах, на воде, на воздухе, на суше, в сражениях, стычках, разъездах, полетах, осадах и штурмах буду оказывать врагу храброе сопротивление и все буду делать, верно служа вместе с Германским воинством защите Новой Европы и родного моего войска от большевицкого рабства и достижению полной победы Германии над большевизмом и его союзниками».
Согласно данным Главного Управления Казачьих Войск, к 1945 году на территории Великогерманского рейха (включая территорию довоенной Австрии) и других стран Европы было дислоцировано около 110 000 казаков. Данную цифру, в частности, приводил соратник П.Н. Краснова, Кубанский Атаман генерал В.Г. Науменко в своем труде «Казаки и Русское освободительное движение».
Из этих 110 000 верных сынов Тихого Дона, Кубани, Терека и других Казачьих Войск — «жемчужин в короне Российской Империи» — до 30 000 штыков и сабель числились в составе XV Казачьего Кавалерийского Корпуса под командованием германского генерала Гельмута фон Паннвица (в самом конце войны чисто формально подчиненного Главному Управлению войск СС под названием XIV, а позднее XV Казачьего Кавалерийского Корпуса СС), 35 000 — в составе Казачьего Стана под командованием Походного атамана Доманова, 2000 сабель — в составе Казачьего резерва генерала А.Г. Шкуро и 1500 штыков и сабель — в 1-м казачьем полку полковника В.Э. Зборовского, входившего в состав Русского (охранного) Корпуса на Балканах (сражавшегося, под командованием генералов М.Ф. Скородумова и Б.А. Штейфона и полковника А.И. Рогожина, в основном против коммунистических банд Иосипа Броз Тито, а на завершающем этапе Второй Гражданской войны — также против Красной армии и болгарских войск, в последний момент повернувших штыки против своих бывших соратников по Антикоминтерновскому пакту).
Кроме того, огромное число казаков, включенных в состав отдельных сотен, эскадронов, рот, команд и взводов, мелких групп, а то и выступавших в качестве бойцов-одиночек, сражалось с красными (а во Франции и в Италии — также и с западными «союзниками», оставившими по себе недобрую память на казачьей земле еще во время Первой Гражданской!) в рядах частей германского вермахта, войск СС и Русской Освободительной Армии (РОА) генерала А.А. Власова, а на заключительном этапе войны — в составе войск Комитета Освобождения Народов России (КОНР).
Многие тысячи казаков, не способные более, вследствие ранений, болезней или преклонного возраста, с ражаться против красных с оружием в руках на поле боя, крепили оборону Третьего рейха честным трудом в различных германских учреждениях, на фабриках, в строительной «Организации Тодта» и на сельскрхозяйственных работах и служили в вспомогательной полиции, обеспечивая закон и порядок в тылу.
Почти всем этим казакам, за малыми исключениями, если только им не посчастливилось прежде с честью пасть на поле брани или в последнем порыве отчаяния покончить с собой, предстояло оказаться выданными сталинской охранке «благодарными» западными «союзниками» на позорную казнь или каторжный труд в ГУЛАГе. Не минула сия горькая чаша и Петра Николаевича Краснова.
Последний, поистине Крестный путь Донского Атамана на красный эшафот, вместе с сохранившими ему верность до гробовой доски и до конца восхищавшимися им казаками, через очередное предательство западных «союзников», выдавших его, вместе с другими казачьими генералами и офицерами, в нарушение торжественного обещания, СМЕРШ-у в Лиенце в 1945 году, не может не вызвать уважения к светлой личности генерала Краснова — даже безотносительно оценки правомерности его участия, как русского офицера и патриота, в войне с Советами на стороне гитлеровской Германии.
Старому Царскому генералу суждено было вернуться в Москву, но не победителем «гидры революции», а пленником, дабы принять в ней мученическую смерть и пополнить собой число Новомучеников и Исповедников российских самого трагического века (как хотелось бы надеяться!) российской истории. Промыслительным образом Петр Николаевич сумел абсолютно точно предсказать и описать свою судьбу — вплоть до судебного заседания в красной Москве и вынесения смертного приговора! — в своем, пожалуй, лучшем романе — «Ложь».
16 февраля 1947 года Царский генерал-мученик Петр Николаевич Краснов уже лично дал своему погибшему от тех же рук, что и сам он, Царю-Мученику у Престола Царя Небесного отчет обо всей своей беззаветной борьбе за Веру, Царя и Отечество на этой грешной Земле.
Вместе с ним и другими казачьими атаманами и генералами взошел на эшафот и последний Всеказачий Походный Атаман генерал Гельмут фон Паннвиц, командующий XV Казачьим Кавалерийским Корпусом. Как природный немец и подданный Германского рейха, фон Паннвиц выдаче Советам не подлежал и мог отправиться в британский лагерь для военнопленных. Но он так любил и ценил русского человека, казака, бойца, что, дав ему клятву на верность даже перед лицом смерти, остался ей верен до конца и до дна испил смертную чашу вместе со своими казаками, отказался от права немца покинуть свой пост и своих людей, сохранить если не свободу, то. хотя бы, жизнь — ибо жизнь не имела, в его глазах, никакой ценности, если платой за ее сохранение была бы потеря чести. Он предпочел сохранить честь солдата и свое имя светлым в памяти всех тех, кто пережил катастрофу выдачи казаков Советам из Австрии весной 1945 года, всех, кто сражался с коммунистами под его командованием, предпочел погибнуть, «славное имя предков низким деянием не запятнав».
Нам представляется уместным привести здесь посвященное последнему Всеказачьему Походному Атаману бесхитростное, но преисполненное глубочайшего уважения к самопожертвенному подвигу германского казачьего генерала стихотворение казака И.И. Сагацкого, опубликованное в казачьем журнале «Родимый край» (Париж, № 94, май-июнь 1971 года).
Фон Паннвиц
Нам также представляется уместным коснуться и другой стороны исторической медали. Итоги деятельности генерала П.Н. Краснова в годы Второй мировой войны (являвшейся для него, как мы знаем, Второй Гражданской войной) в очередной раз заставляют задуматься о том, что, к сожалению всех истинных патриотов Великой России и российского казачества, история не знает повторения упущенных один раз исторических шансов. Недаром говорят, что она, история, повторяется дважды — один раз, как трагедия, а другой — в Европе, возможно, как фарс, а у нас в России — еще раз как трагедия.
Трагедия генерала Краснова заключалась прежде всего в следующем: он не заметил (или не захотел заметить), что, несмотря на наличие многих элементов несомненной схожести с вооруженной борьбой казачества, при участии германской армии, против Советской власти, ситуация лета 1918 года в период 1941-45 годов зеркально переменилась. Если бы летом 1918 года состоялось совместное наступление на красную Москву русских Донской и Добровольческой армий, при активной или даже пассивной поддержке германских войск, это была бы национальная, народная война русского народа с интернациональным, в основном инородческим (на тот момент) сбродом, обманом и насилием захватившим власть в обеих столицах и нескольких центральных губерниях России.
Воинская опора тогдашней «Советской власти» летом 1918 года состояла в основном из латышских, мадьярских, китайских и прочих (даже немецких!) «интернационалистов». Летом 1918 года позиция Атамана Краснова — будь она даже в тысячу раз более прогерманской! — с моральной и патриотической стороны являлась полностью оправданной, и с военной точки зрения (как показал весь дальнейший ход Первой гражданской войны!) давала русским национальным силам единственный шанс на победу над кровавым Коминтерном.
В то же время, Вторая мировая (Европейская Гражданская) война, сначиная с 22 июня 1941 года (хоти мы этого или не хотим) стала все-таки последней Великой Отечественной войной советского (но, прежде всего — русского) народа. Его консолидации способствовали как генетическая память русского народа — поистине неповторимой уникальной общности, выкованной в горниле непрерывной национальной обороны поколениями Великих Государей Московских, Русских Царей, а впоследствии — Императоров и Самодержцев Всероссийских.
Войну выиграли отнюдь не ленинская партия большевиков (почти поголовно поставленная к стенке «за все хорошее» Иосифом Сталиным — еще одним «германским прихвостнем» — во всяком случае, Сталин, не в меньшей степени, чем Ленин с Троцким — в глазах правых, и Скоропадский с Красновым — в глазах левых, мог с полным основанием считаться таковым, по крайней мере, в 1939-41 годах!) и не Коминтерн (распущенный тем же Иосифом Сталиным в 1943 году); ее выиграла «инерция Российской Империи».
Если в первые десятилетия после октябрьского переворота 1917 года советское государство не носило, по выражению русского историка Дмитрия Жукова, ни малейшего оттенка русскости, красноармейцы в двадцатые годы в обязательном порядке изучали в частях эсперанто («язык Мировой революции»), всякая историческая преемственность с Российским государством отрицалась и красные СМИ торжественно провозглашали: «Наш лозунг — всемирный Советский Союз», то, начиная примерно с 1937 года, историческая память русского народа в СССР, после двадцати лет усердно насаждавшегося насильственного беспамятства, стала постепенно возрождаться — пусть даже и на некоей новой, уродливой «социалистической» основе. Произошла почти тотальная смена большевицкого партаппарата, сохранившегося еще с ленинских времен и понятно из кого состоявшего (особенно в «высших градусах» красной номенклатуры).
«Чистка» Красной Армии коснулась в первую очередь кадров, назначенных еще товарищами Лениным и Троцким и, по новой логике «построения социализма в одной стране», пришедшей на смену прежнему стремлению «бросить Россию, как охапку дров, в костер Мировой революции», была бы с необходимой неизбежностью проведена все равно — независимо от предлога. В 1934 году были восстановлены исторические факультеты в Московском и Ленинградском университетах (ликвидированные «пламенными революционерами-интернационалистами», желавшими преподавать массам «пролетариев, не имеющих отечества» исколючительно «теорию классовой борьбы»).
В 1937 году впервые на общегосударственном, общесоюзном уровне были отмечены 125-летие Бородинской битвы и столетие со дня гибели Первого Русского Поэта. По всей стране прошли Пушкинские торжества, и национальная русская классика вновь заняла подобающее ей главенствующее место в школьных программах — вопреки совсем недавним большевицким призывам «сбросить Пушкина с корабля современности»!
Безраздельно господствовавшая прежде в Совдепии официальная большевицкая теория о Российской Империи как о «тюрьме народов» сменилась новой установкой о «положительном значении» для многих народов их вхождения в состав России. Наряду с утверждениями о «полнокровном расцвете всех наций и народностей исключительно в условиях социализма», был возрожден абсолютно «антибольшевицкий» для Ленина (с его: «А на Россию мне плевать, я большевик!») и всей «несгибаемой (Царь не смог или не пожелал «согнуть», так Сталин «согнул», да еще как!) ленинской гвардии» тезис о «консолидирующей исторической роли русского народа».
На смену узаконенному большевицкими идеологами (вроде Александры Коллонтай) всеобщему распутству (любви «пчел трудовых», для которых сойтись друг с другом — все равно, что «выпить стакан воды»)и стремлению передать воспитание детей всецело в руки безбожного государства, пришли «руководящие указания» о ценности семейных отношений, «семьи как ячейки общества», о необходимости мер, способствующих увеличению рождаемости, укреплению института брака.
На советских киноэкранах стали появляться фильмы вроде «Александра Невского» (как-никак, князь, предок Благочестивых Русских Государей и Православный Святой!) или «Суворов», где с экрана — и это в разгар антирелигиозной пятилетки! — устами царского Генералиссимуса открыто провозглашалось: «Бог — наш генерал!» (а в конце концов дело дошло до постановки грандиозного игрового фильма о столь «неполиткорректной» и усердно обвиняемой в «юдофобии» личности, как гетман Богдан Хмельницкий, в честь которого был, в довершение ко всему еще и орден учрежден)!
В СССР начала издаваться патриотическая литература об Отечественной войне 1812 года и о других периодах Российской Истории (вопреки прежнему большевицкому лозунгу «Все мы — родом из Октября!»). Пусть в чудовищно усеченном, донельзя заидеологизированном и крайне неуклюже приспособленном к «строительству социализма в отдельно взятой стране» виде, но восстанавливалась насильственно разорванная в роковом 1917 году связь времен.
Разумеется, невероятная жестокость Советской власти с 1917 по 1941 год прошлась стальным катком по стольким людям и сломала столько судеб, столько сердец горело неумолимой жажды мести «комиссарам в пыльных шлемах» — в их ленинском, троцкистском, сталинском и ином обличье, что число русских солдат в красноармейской форме, добровольно сдавшихся в плен и перешедших на сторону германских войск, а также добровольцев, неустанно пополнявших «восточные части» вермахта на оккупированных территориях, превышало все мыслимые и немыслимые цифры и проценты, которые когда-либо знала Российская Империя.
Не менее двух миллионов русских людей и представителей других наций и народностей, населяющих гигантские евразийские пространства Российской Империи (а на тот момент — Советского Союза), с оружием в руках сражались против Советского правительства. Но все они составили лишь небольшую часть вовлеченного в войну населения воюющей Державы — бывшей Российской Империи и тогдашнего Советского Союза.
Читая о жестокой казни генерала П.Н. Краснова советскими палачами, поневоле задумываешься о том, почему его именно повесили, а не, скажем, отправили в мир иной девятью граммов свинца в затылок из чекистского нагана, как это было принято при ликвидации «врагов народа» и «предателей Родины» в сталинских застенках. И тогда приходят на ум следующие слова из Священного Писания:
Вот, я дом Амана отдал Есфири, и его самого повесили на дереве за то, что он налагал руку свою на Иудеев.