Во время обстрела "Комсомольца" нам пришло приказание: подойти к нему и взять на буксир. После долгих объяснений, что подставлять под снаряды такое большое судно неразумно, от нас отстали. После окончания стрельбы к "Комсомольцу" подошли два небольших буксира и увели его в Морской канал. И зачем его приводили сюда, куда немцы бьют прицельно каждый день?
Около нас стоит баржа, на которую молодые красноармейцы, лет 19-20-ти, грузят какие-то моторы. Вид их страшен: лица худющие, скулы торчат, под глазами синие круги, пилотки натянуты на уши, кисти рук до конца втянуты в рукава шинелей. Сегодня капитан-лейтенант получил письмо от моего отца. Дал мне его.
Я едва разобрал его почерк, который после болезни стал очень неразборчивый. Пишет, что три недели от меня нет писем, и дома беспокоятся. Просит узнать у меня, что я думаю об окончании школы? Я то думаю, что ничего из этого сейчас не выйдет. Надо ждать окончания войны.
В 21.15 отдаем швартовы и куда-то уходим. И я иду спать.
25 сентября. Четверг.
В 2.30 меня разбудил Ломко. Команда: "Все наверх!" Вышел, темнота, тишина. С правого борта возвышаются какие-то две высокие вышки. Где мы находимся - никак не пойму. Зачем вызвали всех наверх - не знаю. Пошел снова спать. В 4 часа опять разбудили - на вахту. Стоим с Емельяновым: я на баке, он на юте. Обо всем увиденном докладываем капитан-лейтенанту на мостик.
Теперь я разобрался в обстановке: около нас стоит здоровый плавучий док. Мы стоим ютом к буму. Это на том месте, где мы стояли в первый раз. Оказывается, мы ждали всю ночь буксир "Октябрь", чтобы вместе буксировать док, но "Октябрь" прошел куда-то мимо. В 4.30 отдаем швартовы и идем на старое место. Встречаем "Комсомолец", который буксируют вверх по каналу. "Ермака" на месте уже нет, куда-то ушел. Часов в 6, еще до рассвета, встали на прежнее место.
В 8 часов сменился, но поспать так и не удалось. Воздушная тревога! Недалеко в облаках летают три "юнкерса": то появятся, то скроются. Снова тишина. Решил разобрать замок. Вынул, разобрал, убрал лишнюю смазку, а то при стрельбе брызгает и в лицо, и на форму. Только успел собрать, увидел те три "юнкерса", которые теперь шли на нас. Дал два выстрела. Один снаряд лег хорошо. Самолеты отвернули и ушли. Вчера привезли аккумуляторы для прицела к орудию. Приладил их на место. Теперь можно стрелять и ночью. А сейчас капитан-лейтенант ругается - прочему я стрелял без разрешения. А его в это время на палубе не было.
В 11 часов старшина с Афанковым и Кошелем пошли в военпорт. Пришлось мне с 16-ти снова заступать на вахту. В 17.30 капитан-лейтенанта к телефону на стенку. А он в бане. Хорошо, что пришел старшина и пошел вместо него.
Опять пойдем ночью кого-то буксировать. Около 23-х меня подменили, и я лег спать.
26 сентября. Пятница.
Разбудили в 4 часа на вахту. Стоим с Жентычко.
Пока я спал, вот что произошло: в 23 часа снялись со швартовых и снова пошли к Морскому каналу. Сюда буксиры притащили "Полтаву", вернее то, что от нее осталось. Из истории Балтийского флота помню, что этот корабль был один из четверки самых мощных в мире линейных кораблей в период 1-ой мировой войны: "Полтава", "Севастополь", Гангут" и "Петропавловск".
Последние три и сейчас служат и воюют, сменив имена. Я думал, что "Полтаву" давно разобрали на лом. Оказывается, не успели, коробка-корпус еще остался, и вид ее очень солидный. А лишившись всех рубок, труб, артиллерийских башен и всех надстроек, корпус его стал выше метра на 3-4, чем у "живых" его собратьев - "Марата" и "Октябрины".
Так вот, корпус "Полтавы" мы с "Октябрем" должны отбуксировать в Кронштадт. Зачем он там нужен? Наверное, на металлолом. На нем всего несколько человек: охрана, для принятия и отдачи буксирных тросов. Подошли осторожно кормой к его носовой части, подали буксирный трос. "Октябрь" подал буксир на корму, и двинулись самым малым. Впереди нас шел буксир "Зюйд" с лоцманом. Около 3.30 наши заметили, что корму "Полтавы" заносит к северному берегу канала. Стали кричать в мегафон, чтобы на "Октябре" удерживали корму, но ответа не дождались. Вахтенный с "Полтавы" сообщил, что "Октября" сзади нет. Когда он ушел, никто в темноте не видел. Дальше случилось то, что и должно было случиться: корма "Полтавы" под острым углом села на грунт у северного берега, а нос, несмотря на то что мы его тянули посередине канала, уткнулся в южный берег.
Вот после того, как "Полтава" перегородила канал, я и вышел на вахту. Нам тоже грозит опасность сесть кормой на грунт у южного берега. Попросили "Зюйд" помочь нам снять с мели носовую часть "Полтавы". Тужились, тужились ни с места. Масса такой громадины даже на малом ходу здорово врезалась в берег. Теперь канал перегорожен надежно - не только нам, но и "Зюйду" в Ленинград не вернуться. Время уже 5 часов, скоро будет светать, немцы днем никому не дают проходить по каналу. На "Полтаве" больше получаса отдавали буксирные концы. Наш капитан-лейтенант даже охрип, ругаясь. "Зюйд" снял команду с "Полтавы", и мы двинулись в Кронштадт. На востоке небо начинает светлеть. В конце огражденного канала, где стояла в бухточке "Октябрина", полузатопленный буксир. Наверное, он затаскивал, устанавливал "Октябрину" в эту бухточку - артиллерийскую позицию линкора и погиб при последней бомбежке линкора на этом месте.
На еще темном южном берегу пожары в районе Петергофа. Они продолжаются уже несколько дней. На траверзе Петергофа старпом, как и раньше, дал команду запустить донку - насос для закачки в цистерну питьевой воды, здесь она самая чистая и пресная. Совсем рассвело, Кронштадт уже недалеко. Теперь мы почти в безопасности. Со стороны южного берега появился "юнкерс". Чего в такую рань? Откуда-то по нему вяло, как бы спросонья, дали четыре выстрела. Дал четыре выстрела и я, и "юнкерс" ушел на юго-запад.
Примерно в километре от Кронштадта стоят отдельно три транспорта. У одного корма сильно погружена. По-видимому, сидит на грунте. У другого вся осадка слишком большая. Неужели и этот весь сидит на грунте? Здесь глубины небольшие, а фарватер в Ленинград или в Петергоф ночью можно и не заметить. Почти от самого Ленинграда до Кронштадта, в заливе, севернее Морского канала, стоят морские охотники, дымозавесчики и какие-то еще катера.
У северного берега залива, в районе Лисьего носа, чернеют неясные силуэты каких-то судов. К нам подходит катер. Велят стопорить машины. Через несколько минут передают приказ из штаба: "Немедленно вернуться к "Полтаве!" Капитан-лейтенант объясняет командиру катера, что одни мы не могли оттащить его от берега. Катер уходит в порт. Мы на самом малом маневрируем то на Восточном, то на Малом рейдах. Я в бинокль рассматриваю, что делается в порту после сильнейших бомбежек в последние дни.
За молом в гавани видны только труба и рубка "Минска". Он затоплен у стенки, у него, похоже, оторвана корма. От "Марата", который стоит в Средней гавани, упершись кормой в стенку Петровского канала, осталось чуть больше половины - носовая часть вместе с первой трубой представляет груду металла. Но полубак цел! И немного носовой частью возвышается над водой. Даже гюйс на флагштоке висит. Правда, половина его полощется в воде. В этой груде металла можно разобрать только два ствола главного калибра. Бомба, очевидно, попала между первой башней главного калибра и боевой рубкой. В результате детонировал боезапас в погребах первой башни. Результат налицо. С него сгружают на стенку боезапас.
"Октябрина" в Лесной гавани. У нее сильно покорежен бак. Но полубак цел. На стенках и пристанях горы ящиков со снарядами, пустых и с гильзами. На берегу много краснофлотцев.
Немецкая "колбаса" отсюда видна лучше, чем из Ленпорта. Она висит немного левее колокольни Петергофской церкви, которая заметно возвышается над темной линией леса Петергофского парка.
Вдруг пальба. Бьют зенитки. За облаками над нами гул самолетов. Со стенок все побежали в Петровский парк, с кораблей тоже бегут на берег. Вскоре из-за облака вывалился самолет, штопором пошел вниз и врезался в воду на Малом рейде недалеко от фортов, что за Кроншлотом. Рядом на "Водолее" даже взвыли от восторга, захлопали в ладоши, но быстро утихли. Самолет-то наш - "чайка".
Вскоре по "Марату" стало бить одно немецкое орудие. Судя по разрывам, дюймов шести. Очевидно, пристрелка. Поскольку мы в это время находились немного восточнее Кроншлота и метрах в 400-500 от наружного мола Средней гавани, то снаряды на излете пролетали почти над нами. Несколько разорвалось между нами и молом, другие рвутся в гавани и на стенке недалеко от "Марата". Один здоровый осколок врезался нам в правый борт, один просвистел над палубой. Пристрелявшись по "Марату", немецкое орудие перенесло огонь по "Октябрине". Подожгло один транспорт, стоявший в Средней гавани.
С 12-ти часов до вечера катера постоянно ставят дымозавесы между Кронштадтом и Петергофом, но это мало помогает, т.к. с немецкой "колбасы" корректировщики видят и рейды, и порт, и тем более город. Дьмозавеса плотная только внизу и на небольшой высоте. Какой-то буксир потащил баржу в "Рамбов". По нему сразу же открыли огонь. Немцы просто обнаглели и издеваются над нами, а мы глаза закрываем и делаем вид, что ничего не случилось. Наверное, наши очухаются, когда "колбаса" будет висеть в Ораниенбауме, а немецкие летчики будут бить из пистолетов по окнам штаба флота или летать над площадями и улицами и бить из пистолетов по прохожим по выбору.
В 18 часов капитан-лейтенант и капитан на подошедшем катере ушли в штаб. Были у какого-то адмирала, объяснили ему, почему не можем в узком канале стаскивать с мели такую громадину. Во-первых, "Полтава" встала не поперек канала, а по диагонали, примерно под углом градусов 30, носовой и кормовой частью. Значит, стаскивать ее с грунта надо под прямым углом от носовой части, т.е. под углом 60 градусов от берега канала, а не вдоль капала. А в таком ракурсе наше судно не умещается. А, главное, для этого маневра нам надо развернуться в канале, что при наших габаритах невозможно ширина канала в огражденной части метров 85-90. Буксировать в море, это мы можем, а заниматься буксировкой в узкостях, наверное, дело буксиров. Адмирал согласился. Ему, оказывается, передали из Ленинграда, что мы - буксир.
Машины снова в двухчасовой готовности. Темнеет. Старый Петергоф горит уже вторую неделю. Вдоль берега все время взлетают осветительные ракеты. Кто их пускает - не знаю.
27 сентября. Суббота.
Моя вахта с 0 до 4-х. Стоим с Афанковым. Холодный северный ветер. Я надел ватные брюки, бушлат, ватник и зимнюю шапку. Так терпимо. В 2.30 нас окликают с берега. Это какой-то старший лейтенант из штаба. Просит вызвать коменданта. Вызвали. Приказ командующего флотом: идти к "Полтаве".
Я слышал весь разговор: наш комендант начал объяснять, что мы не можем, что мы не буксир, а ледокол, что не можем даже развернуться в канале, чтобы тащить "Полтаву" в Кронштадт и т.д. Не помогло. Приказ командующего: через 2 часа идти в Ленинград. В 4 часа пришло повторное приказание в Ленинград. Наша вахта закончилась, и мы пошли спать.
В 6.30 нас с Жентычко дважды будит Кошель - вызывает комендант. Вышли. Комендант приказывает приготовить орудие к стрельбе и зарядить. Считаю, что это ни к чему, т.к., не зная, по какой цели будем стрелять, на какой высоте пойдет самолет, заряжать снаряд с постоянной трубкой нельзя. Ну да бог с тобой. Увижу самолет, разряжу орудие и установлю нужную трубку.
Наверное, из Кронштадта вышли всего час назад. Дотянули. Еще не вошли в огражденную часть канала, а уже совсем рассвело. На берегу, кажется, километрах в 2-3-х, по правому борту висит "колбаса". Чья - не знаю. Комендант приказал, когда она будет на траверзе с правого борта, долбануть по ней. Около нее уже водны разрывы снарядов. Вот более сильный взрыв, вспышка огня, дым. Попадание! Аэростат сгорает, а что-то черное медленно опускается на землю. Наверное, корзина корректировщиков. Но людей не видно. Может быть, это "утка"? Но чья "колбаса?" Вошли в канал и увидели вдали "Полтаву". Ее оттащили к северному берегу, но она все еще сидит на грунте. С "Моряка-2" нам написали: "Идти к Железной стенке и стать у причала № 1". Это уже за Морским каналом, вернее уже в устье Невы, у таможенной набережной.
Здесь стоят несколько эсминцев: "Свирепый", "Сметливый", "Стойкий", а также "Ленинград". Много транспортов. Кто стоит у стенки, некоторые на якорях. Среди них наш старый знакомый - "Казахстан".
Мостик, мачты, труба обгорелые. Пролетит самолет вдоль стенки, посыпит бомбами - ни одна не пропадет даром, так густо стоят транспорты и боевые корабли. В 8 часов отшвартовались у причала № 1 и спустили на стенку сходню.
Пришел младший политрук из штаба отряда (Отряд особого назначения, в который входят ледоколы "Ермак", "Молотов", "Суур-Тылл", "Октябрь") и незнакомый мне капитан второго ранга и начали отчитывать капитана и коменданта - почему и зачем ушли вчера в Кронштадт? Оказывается, им командующий флотом дал нагоняй. Капитан второго ранга сказал, что нам нужно будет стащить "Полтаву" с грунта, а буксировать ее в Кронштадт будут буксиры. А мл. политрук агитирует коменданта "мобилизовать все силы" и буксировать "Полтаву" самим. Ну и другие красивые словечки. (Вскоре этого младшего политрука назначили к нам замполитом. Фамилия его Зуев).
Сегодня написал и отправил письмо Андрею Айдарову.
Коменданта опять вызывали в штаб. В 16.00 должны уходить, но я сменился с вахты в 20.00, а мы еще стояли.
Часов в 17 на Кронштадт опять был сильный налет. Даже с палубы было видно, как они пикируют.
Сегодня перед ужином выдали по 100 грамм. После ужина сильно разболелась голова и сразу же лег спать.
28 сентября. Воскресенье.
Так никуда за ночь и не ушли. Значит, обошлись и без нас. В 11 часов со старшиной пошли в город за машинным маслом. С нами напросились машинисты Ратман и Фалков. На трамвае № 18 доехали до площади Труда, откуда Ратман и Фалков пошли домой - они ленинградцы. Теперь понятно, почему они напросились идти с нами. А мы со старшиной подошли к пивному ларьку. Около ларька полно народу. Немало и военных. Пошел в парикмахерскую, но и там много народу. Книжных магазинов поблизости не видно, а отходить далеко боюсь - везде патрули. Они отгоняют военных и от пивных ларьков.
Наконец пришли наши ленинградцы. Пошли в порт - Новую Голландию. Старшина пошел искать машину, а мы ждем у ворот. Минут через 20 подошла грузовая машина со старшиной. Забрались в кузов и поехали на "Смоленку" в район Смоленского кладбища на Васильевском острове. С моста Лейтенанта Шмидта увидел наших старых знакомых: "Киров", "Марти", в стороне Балтийского завода - "Ермак", "Молотов". Много буксиров, тральщиков, разных катеров. Вернулись на судно в 15 часов.
Сегодня удивительно хорошая погода - ни облачка. Только холодновато. Удивительно, что еще нет налетов.
Получил сегодня два письма от брата Жени от 19 и 20-го сентября. Пишет уже из Средней Азии, куда эвакуировали их специальную художественную школу. Удивительно, что письма шли всего 7 дней. Или по военному адресу они идут быстрее, или сообщение улучшилось. У меня дома дела неважные. Написал домой ответ.
С 20 до 24-х стоим на вахте с Ломко. Я в носовой части, он на юте. Сходню на ночь затаскиваем на палубу. В 21 час воздушная тревога. Судя по звуку, не более двух самолетов ходят на большой высоте и периодически сбрасывают бомбы. В трех местах возникли пожары. Работают всего три прожектора. Зенитки бьют, похоже, только береговые. Корабли молчат. Что толку бить в темное небо? Комендант говорит мне: "Давай, стрельнем". Отговариваю его: "Какой толк бить трассирующими, когда неизвестно - куда бить". "Ну, давай фугасным, посмотрим, где будет разрыв". Тьфу, черт! Уже расстреляли 14 фугасных, но разрывов не видели ни одного. Политрук говорит: "Не стреляй", а комендант: "Стреляй". Выстрелил с таким расчетом, чтобы снаряд упал в залив. Даже в темноте пламени от выстрела почти не было. И звук от выстрела значительно слабее, чем от осколочно-фугасного с трассой. Оба командира успокоились. В остальном вахта прошла спокойно.
29 сентября. Понедельник.
День прошел без особых происшествий. Поздно вечером воздушная тревога. Я лег спать, а Жентычко попросил пойти к орудию. Говорю ему: "Выпусти все шесть фугасных снарядов, чтобы успокоился наш комендант, только бей в сторону залива". Не успел уснуть, приходит в кубрик Жентычко и говорит, что меня вызывает на палубу комендант. Прошу Жентычко передать коменданту, что я уже сплю и что мне в 4 утра на вахту.
Минут через пять слышу два выстрела. Они довольно слабые. Значит, бьют фугасными. Первый раз слышу "голос" своего орудия со стороны. Теперь за мной приходит старшина. Поднялся на палубу и спрашиваю у Жентычко: куда бил и кто приказал? Говорит, что никто не приказывал, сам решил выстрелить в сторону залива. "А комендант что?" Сказал, чтобы больше без его разрешения не стрелял, а если самолет будет пикировать (это ночью-то!), то докладывать ему и только потом стрелять. Гениально!!!
Сейчас ни коменданта, ни политрука на палубе нет. Ну, тогда и мы пошли спать.