Часов в 19 с караваном из 5-6 судов вышли в Ленинград. Темнота, но на небе ни облачка. Снова заработал немецкий прожектор, и в его луче шли минут десять, призывая и про себя и вслух: "Форты! Форты! Прихлопните их!" Немцы, очевидно, тоже нервничали, спешили как можно больше успеть дать по нам залпов и поэтому стреляли на "тройку ". Ближе 50 метров не упал ни один снаряд.
Около 24-х были в Неве. Без потерь.
21 ноября. Пятница.
Объявили, что норма хлеба нам уменьшена еще на 100 г. Общее мнение распределить хлеб так: на обед - 200 г, в утренний и вечерний чай и на ужин - по 100 г. Населению нормы хлеба с 20-го тоже снижены: рабочим - до 250 г, остальным - до 125 г. Снижены до мизера и остальные продукты, но и те не всегда выдают. Наши командиры и старшины из запаса, у которых в городе семьи, очень беспокоятся за них и при первой возможности передают им, что можно сэкономить со своего пайка. Комсостав фактически весь свой доппаек передает домой.
22 и 23 ноября. Суббота-воскресенье.
Ничего нового и необычного. Каждую ночь водили караваны в Кронштадт и обратно. И каждую ночь возвращались в Ленинград в сопровождении прожектора и залпов орудийной батареи с берега. И всякий раз выручали форты: не давали немцам как следует пристреляться. Обе ночи, точнее, рано утром - между 4 и 5 часами "Марат" и южные форты усиленно били по Южному берегу.
24 ноября. Понедельник.
Примерно в час ночи, когда мы стояли в Кронштадте, подняли по тревоге. Над нами свист снарядов, а разрывы в порту и в городе. Минут через 5 открыли огонь южные форты, и вскоре немцы затихли.
Вчера весь день отдыхали в Кронштадте в ожидании каравана и погрузки к нам на борт бойцов, эвакуированных с Ханко. Под вечер из Купеческой гавани несколько раз подходили к нашему борту буксиры и тральщики и передали нам человек 500 красноармейцев и командиров с их оружием. Разместили их в жилой палубе и по кубрикам. Рассказывали, что при эвакуации с Ханко были большие потери при подрыве кораблей и судов на минах вблизи Ханко. При самой обороне Ханко за 5 месяцев было меньше потерь. Там надежно вгрызлись в землю, укрылись за бетоном.
Примерно в 18.20 вышли. За нами "Октябрь" буксирует "Ленинград", за ними минзаг "Урал" (в мае 1954 г. на "Урале" я месяц проходил морскую практику, будучи слушателем Военно-морской медицинской академии. Никого служивших на этом корабле в ноябре 1941 года не оказалось). Завершал колонну п/х "Пятилетка", имевшая уже большой опыт переходов по этому маршруту. Ночь темная, идет небольшой снег. Может быть, и сегодня пронесет? Выходим на траверз Петергофа. Все тихо. Ветра почти нет, и нет надобности прятаться за надстройки и трубы. Хотя температура не ниже минус 5°, мы пританцовываем около орудий или начинаем "петушиный бой" - скачем на одной ноге, толкая плечом другого "петуха", стараясь сбить его на палубу или, на худой конец, заставить встать на вторую ногу.
Вдруг страшный грохот взрыва справа в носовой части. Нос корабля подбросило, и несколько человек, не устояв на ногах, плюхнулись на палубу. Почти одновременно с взрывом что-то загрохотало по мостику, по надстройкам, по рубке, а затем на корабль обрушились сверху куски льда разной величины и даже многопудовые глыбы. В момент взрыва, чтобы удержаться на ногах, я невольно обхватил ствол орудия и не отпускал его, пока сверху на нас сыпались куски льда. Первой мыслью было: начался обстрел. Но не видно было ни вспышек на берегу, ни звуков выстрелов, ни разрывов других снарядов. Значит, мина, но как она тут оказалась? Значит, мы подорвались. Но спокойно гудят вентиляторы около труб, подавая воздух в машинные и котельные отделения, равномерен гул машин. Мы идем и, кажется, не сбавили скорости. Из кормовых тамбуров, что над трапами в жилую палубу, стали выскакивать наши заспанные "пассажиры".
Только мы пришли в себя и собрались обменяться мнениями о случившемся, новый сильный взрыв в левой носовой части. Так же подбросило носовую часть, такой же грохот по мостику, рубке, надстройкам, а затем град кусков и глыб льда сверху на палубу. Сильный удар по голове сбил меня с ног, и я потерял сознание. Очнулся в лазарете. Перед глазами появилась какая-то белая фигура, которая постепенно превратилась в нашего доктора с флаконом нашатыря у моего лица.
"Ну, оклемался?" "Кккажется, оккклемался", - ответил я, непривычно заикаясь, и сделал попытку встать с койки. Но голова закружилась и плюхнулась на подушку. "Не дергайся, полежи полчасика, а я Соболем займусь. Он выскочил на палубу без каски, и ему больше досталось". Соболь лежал напротив на койке и тихо постанывал.
Через полчаса доктор, спросив, как я себя чувствую, разрешил идти и лечь в кубрике. Голова еще кружилась и немного гудела, но меня потянуло наверх, посмотреть, что там делается?
Боцманская команда и наши ребята вручную или ногами сбрасывают за борт куски льда, щепки, обломки досок. В районе нашей батареи заметных разрушений не было. А вот когда я потихоньку вышел из-под мостика на полубак и взглянул наверх, картина предстала печальная: ограждения мостиков, стекла в боковых будочках на крыльях верхнего мостика, в рубке, с каютах командира и штурмана выбиты, планширь и леерные стойки на полубаке и баке разрушены, в тамбурах над трапами в носовую часть жилой палубы двери сорваны и разломаны. Около тамбуров стоят дежурные и никого из "пассажиров" на палубу не выпускают. Но мы идем. Только скорость немного упала. Наверное, не больше 5 узлов. И корабли спокойно идут за нами. Ну, и здоров же ты "минокол" "Волынец!". Похоже, что на мостике все живы, никто о погибших и раненых оттуда не говорил. Вот кому-то из "пассажиров", выскочивших на палубу, немного досталось.
Идем уже между дамбами Морского канала. В Ленинградском порту, как обычно, отходим в сторону, останавливаемся и пропускаем вперед корабли. Проходя мимо нас и видя наш развороченный нос и полуразрушенный мостик, они дают короткий гудок соболезнования, а может быть, и благодарности за благополучное для них завершение перехода. С "Октября", буксирующего "Ленинград", запросили, нуждаемся ли мы в помощи и дойдем ли мы до места. Ответили, что дойдем.
Около 23-х часов отшвартовались на своем месте у набережной Лейтенанта Шмидта. Наши "пассажиры" покинули корабль, построились на набережной, и несколько раз пересчитались, пока не получилось необходимое число бойцов. Очень хотелось посмотреть со стенки, что с нашим носом, но с корабля никого на набережную не пускали.
Ремонт в блокадную зиму
25 ноября. Вторник.
После завтрака занялись наведением порядка в кубриках и во всех помещениях жилой палубы, а также на верхней палубе. Сбросили за борт то, что не успели на переходе после подрыва. Что можно исправить хоть как-то, стали исправлять: выправлять леерные стойки, поручни трапов и фальшборт на мостиках, ремонтировать сорванные и побитые двери тамбуров и прочее. Оказались разбитыми оба компаса. Как это им досталось? К обеду подъехало начальство из штаба Отряда и из Базы. Осмотрели пробоины снаружи, для чего даже спускались на лед и смотрели со стороны Невы, с расстояния, метров 50 ближе лед был поколот. Затем все спустились в носовые отсеки, в носовую машину.
После осмотра все начальство собралось в кают-компании для обсуждения увиденного.
К концу дня из обрывков разговоров наших командиров, из рассказов вестовых и тех, кто оказывался невольным свидетелем разговоров наших командиров и штабного начальства, вырисовалась такая картина: пробоина на правой скуле между 147 и 153 шпангоутами, на левой скуле - между 133 и 149 шпангоутами. По форме правая пробоина - вытянутый снизу вверх овал неправильной формы начинается примерно на метр ниже ватерлинии и метра два с половиной выше ватерлинии. Максимальная ширина ее - примерно метра два с половиной. Левая пробоина вытянута горизонтально - ширина ее метров пять, а высота метра четыре с половиной. Большая часть - выше ватерлинии.
Через пробоины вода хлынула в форпик и машинную кладовую, в которые стал набиваться колотый лед. Аварийная команда и машинисты укрепили брусьями переднюю переборку носовой машины и заднюю переборку кладовки. Возникший вначале незначительный дифферент на нос был быстро ликвидирован перекачкой воды в кормовые дифференцирующие цистерны, что позволило приподнять носовую часть корабля и тем самым уменьшить давление воды и льда на разрушенные носовые помещения. Поскольку форштевень корабля и вся носовая часть не пострадали, корабль мог продолжать выполнять свои функции ледокола и довел караван до места.
Сегодня получил от мамы поздравительную открытку с праздником 7 ноября. Отправлена была 4 ноября. В довоенное время за три дня, наверное, бы дошла. А сейчас за три недели. А вот письмо от мамы от 11 ноября шло всего две недели. Написал ответ маме и письмо Андрею Айдарову в интернат.
26 ноября. Среда.
После завтрака продолжали приводить корабль в божеский вид, насколько это было возможно сделать своими силами. Чтобы очистить разрушенные помещения от набившегося льда, создали еще больший дифферент на корму так, что нижние края пробоин поднялись выше уровня воды. Выбросили из помещений лед, откачали воду, а после обеда пошли в ковш завода им. Марта. В ковше стоял "Максим Горький" и плавучий док, размером поменьше того, что мы привели в августе из Таллина. И док, и "Максима Горького" поочередно отбуксировали к 12-ой линии Васильевского острова, что немного ниже того места, где обычно мы швартовались.
27 ноября. Четверг.
Весь день простояли на своем месте. На корабль приходили снова работники штаба Отряда, из штаба Ленвоенморбазы, представители каких-то судоремонтных заводов. Снова осматривали повреждения и решали, что с нами делать. А мы пока нормально отсыпались.
28 ноября. Пятница.
В первой половине дня пошли снова в ковш завода Марти. Ковш узкий и длинный, метров 500, явлется фактически правым рукавом Фонтанки и делит завод Марти на две части: северную и южную, которая занимает Галерный остров. Встали мы к правой (от входа) стенке ковша около каких-то цехов завода. Когда на мостике остался один сигнальщик Антоненко, я поднялся на мостик и принялся в бинокль осматривать "окрестности". Слева сзади, по корме, виднелись пустые стапели, справа по борту из-за цехов ничего не было видно. Прямо по носу в конце ковша (или в начале, не знаю, где считается конец, а где начало) небольшой мост через рукав Фонтанки, который соединяет Лоцманскую улицу с восточной стороной Галерного острова. А за ним и за невысокими заводскими служебными постройками виднелись верхушки четырех башен Старого Калинкиного моста. Немного правее Калинкиного моста виднелись верхние два этажа краснокирпичного большого здания. Как оказалось - это 1-ый военно-морской госпиталь.
Не думал и не гадал я, что, во-первых, попаду в этот госпиталь всего через три месяца и проваляюсь там больше месяца. Во-вторых, через 5 лет в 1948 году месяц буду в нем на лечебной практике, оканчивая Военно-морское медицинское училище в г. Одессе. В-третьих, еще через 7 лет буду снова на госпитальной практике после 5-го курса Военно-морской медицинской академии.
Слева по носу и по борту - снова цеха завода, а слева по корме на стенке ковша стояли штук шесть торпедных катеров. Наверное, просто нашли место для зимовки.
После обеда общее построение на верхней палубе во главе с командирами боевых частей. Перед строем появились командир кап. л-т Мокасей-Шибинский, и.о. военкома Шкляр, старпом Жирнов, комендант кап. л-т Линии. Командир объявил, что командование Флотом приказало, учитывая крайнюю нужду флота и города в ледоколах, завершить ремонт нашего корабля к 20 декабря, т.е. меньше, чем за месяц. Для выполнения ремонта в назначенный срок в помощь рабочим завода выделяются 45 человек из числа личного состава нашего корабля, а также будут прикомандированы 40 человек с других кораблей. Работать будем круглосуточно в три смены.
Второе объявление совсем нерадостное: поскольку наш корабль встал на заводской ремонт, то он выведен из числа действующих кораблей. Поэтому мы будем получать меньший, тыловой паек.
Вечером написал письмо домой и послал с ним справку о службе и одну свою маленькую фотокарточку 3x4 см. Лицо худющее, какое-то вытянутое. На бравого краснофлотца никак не похож.
29 ноября. Суббота.
После завтрака старпом объявил списки смен на работу по ремонту корабля на следующую неделю, начиная с сегодняшнего дня. На следующую неделю смены меняются: первая станет второй, вторая - третьей, третья - первой. И так каждую последующую неделю. Считаем, что это разумно. В каждой смене распределили объекты работы: по 5 человек на пробоину, 3 человека на ремонт разрушенных переборок, двое ремонт разрушений на палубе. Руководить и обучать работе будут мастера и рабочие с завода Марти, потому что такими работами почти никто из нас не занимался.
Я попал на работу в правой пробоине. Наша первоочередная задача срубить, срезать и придать определенную форму пробоине, чтобы закрыть ее потом новыми листами обшивки. Наш мастер начертил мелом: какие куски разрушенной обшивки и шпангоутов необходимо удалить, где работать пневмозубилами, где автогеном или электросваркой.
Двое рабочих, также направленных на нашу пробоину, стали показывать и обучать, как работать с пневмозубилом и автогеном.
На месте пробоин толщина обшивки не меньше дюйма. В самой носовой части, наверное, еще больше. Это же ледокол, а не транспорт, которому хватит и десятимиллиметровой обшивки. Сколько же килограммов взрывчатки должны были притащить немцы на лед для нас? Обсуждения, на чем же все-таки мы подорвались, возникали каждый день. Большинство считало, что это морские мины. Но очень сомнительно, чтобы немцы специально привезли зимой из Таллина (ближе просто неоткуда) морские мины, которые вместе с тележкой-якорем весят больше тонны. А для установки этих мин нужны опытные специалисты-минеры. Для больших судов мины устанавливают так, чтобы она была на глубине 3-5 метров от поверхности воды. А в нашем случае бесспорно, что взрыв произошел на поверхности льда у борта корабля на уровне его ватерлинии. Поэтому пробоина ниже ватерлинии была много меньше, чем над ватерлинией. А получить такой силы взрывы можно было, по-моему, или установкой на льду двух глубинных бомб, или двух связок противотанковых мин, уложенных по краям фарватера и связанных веревкой, натянутой поперек фарватера.
Корабль форштевнем натягивает веревку и связки мин, или две глубинные бомбы подтягиваются к обоим бортам. К какому борту связка взрывчатки на веревке окажется ближе, у того борта она первой и взорвется. Или другой возможный вариант: связку взрывчатки укладывают на одном краю фарватера, а веревку от взрывчатки натягивают поперек фарватера и крепят на его другой стороне к вбитому в лед стальному штырю. Вторую связку взрывчатки укладывают метров через 50-100 на другой стороне фарватера и крепят от нее веревку также к штырю на противоположной стороне фарватера.
При таком расположении взрывчатки взрывы должны последовать через больший промежуток времени, зависящий от расстояния между связками взрывчатки. Мне тогда показалось, что второй взрыв произошел через 1-2 минуты. Если скорость корабля была 5 узлов, то за это время он мог пройти 150-300 м. Может быть, когда-нибудь от самих немцев удастся узнать, что они нам подложили.
Мои попытки научиться работать пневмозубилом ни к чему не привели. Тяжеленный отбивной молоток бешено дергался у меня в руках, зубило скользило по металлу обшивки, отбивая страшную дробь, и никак не хотело вгрызаться в металл. Пожилой рабочий, посмотрев на мою борьбу с этим непослушным орудием, сочувственно сказал: "Нет, сынок, эта работа еще не для тебя. Силенок еще мало. Вот годика через два-три." И тихо добавил: "Если жив останешься." Я не обиделся, а на последнее замечание вообще не обратил внимание. Важно, что никто в бригаде не упрекал и не подсмеивался надо мной, т.к. и им, каждый из которых был старше меня на 4-8 лет и значительно сильнее физически, работа с этим простым на вид орудием труда давалась не легко. К автогену меня даже не допустили. Так что же мне делать? Тот же рабочий успокоил, что работа и мне найдется. Резиновые шланги к этим пневмозубилам имеют привычку путаться, за что-то цепляться и отвлекать рабочих от их основной работы. Может прекратиться подача воздуха от компрессора. Надо будет бежать в цех и выяснять, в чем дело и надолго ли остановка? Чтобы рабочие могли, при необходимости, заняться другой работой. Ну и т.д.
Наша смена вторая - с 16 до 24-х. Грохоту от нас было много, а результаты в первый день весьма скромные. И то, что сделали, это была работа двух рабочих во время показа и обучения нашего брата.
30 ноября. Воскресенье.
До обеда нашей рабочей смене разрешили помыться и постираться. С 1 декабря помывка и стирка будут проводиться только два раза в месяц. Нужно экономить уголь. Когда мытье и стирка были в самом разгаре, услышали разрывы снарядов. Кто-то выскочил наверх, чтобы узнать, где ложатся снаряды. Сообщил, что где-то в устье ковша и Невы. Ну, это от нас далеко, не менее полукилометра. К обеду спокойно докончили стирку-мойку, а после обеда даже поспали часик.
На рабочем месте в первую очередь посмотрели, что сделали 1-ая и 3-я смены. С удовлетворением отметили, что не больше нашего. Для меня, в дополнение к уже известным мне обязанностям, нашли еще одну работу - по моим силам и нужную - тяжелым молотком заглаживать, сбивать на краях обшивки образовавшиеся после резки автогеном или зубилами различные заусеницы, острые зазубрины, чтобы они не мешали в дальнейшей да и в текущей работе, т.к. о них можно порвать ватники да и руки. Фактически эту работу я должен делать после той работы, которую выполнили и 1-ая, и 3-я смены.
Рабочие завода тоже работают в три смены. Сегодня с нами те же двое рабочих. По их внешнему виду видно, что они здорово недоедают.
Когда мы пошли на ужин, то пригласили и их пойти с нами. Договорились с коком, чтобы на пятерых рабочих оставил ужин. От сотни человек пятерых всегда можно накормить без заметного ущерба для команды. Пока мы плавали, кормешка хоть и не та, что была до сентября и даже октября, но не голодали.