Вскоре после ужина, только расположились отдохнуть, снова обстрел, который затянулся более, чем на час - до 21 часа. Давно такого яростного обстрела не было. Такое впечатление, что немцы били только по нам и "Стойкому". Вернее - по "Стойкому" и по нам, потому, что в "Стойкий" все же один снаряд в кормовую часть с правого борта попал и разорвался под верхней палубой. Загорелись пороховые заряды в кранцах, но пожар был быстро потушен. Убит один старшина, и трое краснофлотцев ранены. К счастью "Стойкого", да и к нашему счастью, снаряд не попал в глубинные бомбы, что стоят на корме эсминца. И зачем они нужны на корабле, который стоит зимой у завода?
Ребята со "Стойкого" рассказывали, что в конце ноября - начале декабря они участвовали в эвакуации гарнизона с Ханко в очень тяжелых условиях. Погибли несколько кораблей с экипажами и эвакуированными. Конечно, не сравнить с Таллинским переходом, но все равно потери были большие.
13 декабря. Суббота.
Ребята рассказали новость о "Ермаке". 8-го, ведя из Кронштадта на буксире "Стойкий", на траверзе Петергофа у них справа у носа рванула какая-то мина. Завалило носовую часть льдом, повыбивало ограждение и стекла на мостике, одного из команды убило, больше двадцати ранило. Считают, что это была донная магнитная мина. Но корпус корабля не пострадал, и он по-прежнему работает.
Позже ребята с "Ермака" рассказали, что в декабре их выходы из Ленинграда в Кронштадт и обратно стали более разумными: из Кронштадта выход позже 3-х часов ночи был запрещен. Расстояние между кораблями в караване должно быть не более четверти кабельтова, чтобы с каждого корабля могли видеть и впереди и сзади идущих, и была бы возможна голосовая связь между ними. В случае аварии или повреждения корабль должен стараться встать на бровку фарватера (но как это он может сделать во льду?).
И еще, что я считаю важным, это - одинаковая ответственность за караван и командира ледокола, и командира каравана. А то у нас, после "потери" "Отто Шмидта", отыгрались только на нашем коменданте Линиче.
За день было два обстрела города минут по 20-30 каждый - в 11.30 и в 9 вечера.
14 декабря. Воскресенье.
Немцы вспомнили о нас - больше часа днем бил по району нашего и Балтийского заводов.
15 декабря. Понедельник.
Сразу после ужина почти полчаса немец был по нашим морзаводам. Утром мороз не менее 20°.
16 декабря. Вторник.
Примерно с 17 до 17.30 обстрел нашего и Балтийского заводов.
17 декабря. Среда.
Днем два буксира старательно ломали лед в ковше за "Стойким".
18 декабря. Четверг.
Утром эти же буксиры привели в ковш к противоположной стенке большую подводную лодку.
19 декабря. Пятница.
Сразу после обеда сильный артобстрел нашего завода. Несколько снарядов разорвалось в ковше метрах в 30-40 за кормой.
20 декабря. Суббога.
Примерно с 19 до 20 обстрел района Балтийского завода. Нам - перекур.
21 декабря. Воскресенье.
С 13 до 14 обстрел района нашего завода, но снаряды летят через нас севернее. Значит, там тоже стоят корабли. Кончился обстрел - воздушная тревога в городе, но стрельбы не слышно. Потеплело аж до 0°!
22 декабря. Понедельник.
С 16 часов минут 20 сильный обстрел района нашего завода. В корабли не попало.
24 декабря. Среда.
В 10 часов в городе короткая воздушная тревога. Ни стрельбы, ни самолетов.
26 декабря. Пятница.
Мороз снова до 20°. Небо ясное. С 19 до 19.30 город бомбят одиночные самолеты. Немецкие артиллеристы отдыхают.
29 декабря. Понедельник.
Днем артобстрел города в течение 15-20 минут. Снаряды воют над нами и уходят в сторону полуэкипажа и площади Труда.
30 декабря. Вторник.
Днем "Ермак" полчаса колол лед в ковше, и вскоре в ковш вошла большая п.л., наверное, типа "К". Мороз около 20°.
До конца декабря и за первую декаду января подробных дневников не сохранилось, т.к. в середине декабря по приказанию старпома мои дневники опять отобрали и отправили в Особый отдел базы. Почти месяц подробные записи вести не мог. Поэтому многие детали повседневной жизни тех дней в памяти уже не восстановишь. В маленьком блокнотике-календарике, купленном в Таллине в начале июля, графы на 7 дней недели умещались на формате 9 на 6 см., т.е. на каждый день можно было сделать короткие (6 см) четыре строчки бисерным почерком. Много ли тут напишешь? Интересно, что я скрупулезно в этом блокнотике записывал, когда кому написал письмо или открытку, когда получил ответ и на какое письмо. Когда были получены мои письма.
Сейчас, в 1998 г. письма из Москвы в С-Петербург и обратно идут примерно столько же времени, сколько они шли в 1941-42 гг. из блокадного Ленинграда в Москву и из Москвы в Ленинград.
Очень короткие заметки об участии в угольных погрузках, вахтах, дежурствах, времени и продолжительности артобстрелов ближайших районов и города, воздушные налеты и тревоги, пополнились скупыми цифрами полученных за день основных продуктов питания: сколько хлеба, масла, сахара. Очевидно, голод давал о себе знать все больше, и мысли об еде все больше занимали внимание. Сохранился небольшой блокнотик с названием, написанным, наверное, позже: "Блокадный паек с 16.01 по 24.03.42 года". В нем скрупулезно, ежедневно в отдельных графах записано: сколько хлеба всего получено, что и сколько выдано на чай, что и сколько получено на обед, на ужин, на вечерний чай, сколько всего за сутки выпито стаканов воды, точнее - жидкости. Не знаю, кто надоумил меня вести учет количества выпитой воды, но это помогало мне стараться ограничить ее употребление.
Уже в декабре у многих, в том числе и у меня, начались голодные отеки лица, рук, ног и всего туловища. У меня на лице и на шее стали появляться фурункулы, стали кровоточить десны, шататься зубы. От фурункулов наш доктор давал какую-то мазь, и я бинтовал на ночь шею и лицо. Чувство голода мы старались утолить большим количеством выпитой воды и съеденной соли, выдача которой не нормировалась. Результат - отеки. Забегая вперед, скажу, что, согласно моей "бухгалтерии", в середине января я выпивал ежедневно 15-16 стаканов жидкости, а в середине марта, когда питание намного улучшилось, 7-8 стаканов.
Продолжались работы по ремонту корабля. Все чаще бывали вынужденные простои из-за отключения света и подачи сжатого воздуха, а то и из-за сильных артобстрелов завода и ковша. Конечно, никто не вспоминал о первоначально запланированном сроке окончания ремонта. Но к концу декабря пробоины были вырезаны для наложения заплат, и в начале января пробоины стали заделывать: заготовленные в цехе завода листы обшивки дюймовой толщины и нужной конфигурации, с просверленными по периметру отверстиями под заклепки, перетаскивали к кораблю, где кранами, где лебедками, где на катках под "Дубинушку". Сверление отверстий в листах под отверстия в шпангоутах и саму клепку мне не доверяли. Но вот поддерживать заклепки со стороны их шляпок, когда расклепывают их концы, это мне досталось. Плечом надавливаешь тяжелую кувалду-упор в шляпку заклепки, а с другой, внутренней, стороны конец ее расклепывают пневматическим молотком. И дробь ударов по заклепке бьет тебе в плечо так, что даже зубы начинают стучать.
Поскольку в начале ноября, перед походом на Гогланд, нам не успели поставить 76-мм орудия, эту работу продолжили теперь. Рабочие завода стали устанавливать перед мостиком банкеты для 76-мм орудий, на корме и на штурманской рубке - для дальномеров. Под банкетами цилиндрические подпорки упирались в жилую палубу. Но эти работы тоже шли очень медленно. Рабочих очень мало, часто подолгу вырубался свет и воздух с берега.
В свободное от работы время обязательные занятия у орудий, дежурства и вахты, выгрузка шлака, погрузка угля, разгрузка продуктов, заготовка воды и пр. Эсминец "Стойкий", который с начала декабря стоял у нашего правого борта, пришлось обеспечивать теплом и светом. Примерно с середины декабря прибавился новый вид работ: раза 3-4 в неделю пешней обкалывать лед вокруг корабля до воды и выбрасывать сколотый лед совковыми лопатами или самодельным большим сачком, чтобы вокруг корпуса была чистая вода. По правде говоря, мне непонятна была необходимость этой работы для нас. Мы же не в Баренцевом море, затертые льдами, где подвижка льдов может раздавить судно. В нашем ковше лед неподвижен, а обшивка у нас дюймовая. Вот "Стойкому" может быть это и необходимо. Но .... начальству виднее.
Питание становилось все хуже и скуднее, а морозы все крепчали. На вахте у трапа, у трюма с боезапасом и вообще на улице сменялись каждый час или максимум через два часа. На такую вахту натягивали на себя весь вещевой аттестат: две тельняшки, фланелевую и суконку, бушлат, на него шинель, а на шинель - тулуп. Ниже, кроме двух кальсон и брюк, ватные брюки и, конечно, валенки. Под шапку-ушанку натягиваешь шерстяной подшлемник. Руки в шерстяных перчатках в больших теплых рукавицах едва держат винтовку, чтобы не упала. О том, чтобы из нее при необходимости прицелиться и выстрелить, не могло быть и речи. Запомнился случай, когда во время очередного артобстрела откуда-то издалека присвистел осколок и впился мне в валенок чуть выше стопы. Но не пробил его, т.к. был совсем на излете. Вытащил я его, показал потом ребятам и положил в рундук. Во время очередного "шмона" кто-то из проверяющих выбросил его в иллюминатор.
В моей маленькой записной книжке в графе 31 декабря короткая запись: "В 23.00 заступил на вахту". Так что Новый 1942 год встретил на боевом посту! В 00 часов вышел дежурный по кораблю (не помню кто), поздравил с наступившим Новым годом и пожелал самое главное - скорейшей победы над немецким фашизмом и чтобы нам дожить до этой победы. Немцы на Новый год молчали. Мороз за 20°. В 1.00 меня сменили, и я до 5 часов мог поспать.
В конце декабря произошли некоторые изменения среди командования в нашей БЧ-2: на должность командира батареи 76,2-мм орудий (которые так еще и не установлены) прибыл старший лейтенант Шаталов, который, говорят, командовал артиллерийской батареей на Ханко, командиром БЧ был назначен капитан-лейтенант Линич (наконец-то его освободили от давно уже непонятной старой должности "военный комендант судна"), а лейтенант Кузнецов стал командиром нашей 45-мм батареи. Для Кузнецова это, конечно, понижение в должности, но со старой должностью Линича надо было что-то решать.
Произошло радостное событие в первую очередь для Жентычко, а так же и для меня - из госпиталя вернулся Миша Кошель. Еще более тихий, спокойный, немногословный. Ранен он был осколками мины или снаряда в руку и ногу в начале ноября в первые же дни высадки под Невской Дубровкой на левый берег Невы. На наши расспросы - как там было, махал рукой и отвечал очень кратко: "Гарно страшно!"
О Толике Ломко сообщил очень немного: ранены они были в один день, но Толя очень тяжело - ему осколком снаряда оторвало левую руку. На правый берег Невы их эвакуировали на разных шлюпках, и о дальнейшей судьбе Толи он ничего не знает. Наверное, его сразу же отправили через Ладогу в тыл.
Кошель часто приходил к нам в кубрик к Жентычко, садился к нему на койку, и начинались воспоминания: "А помнишь, Алеха, как приходим вечером с гулянки домой, матка отрежет ломоть теплого черного хлеба и на него шмат холодного сала с ладонь! Жуешь, аж за ушами хруст". Сначала в кубрике тихо, и все слушают аппетитные воспоминания. Потом кто-нибудь не выдерживает: "Да, заткнитесь вы, хохлы! Хватит душу травить! Уже кишки сводит!"
В январе продолжался ремонт корабля, учебные занятия по материальной части и различные хозяйственные работы. Запомнились поиски для растопки котлов каких-нибудь досок, бревен и прочих деревянных предметов на территории завода. В цехах ничего не нашли. Все, что можно было сжечь, было сожжено в ноябре-декабре рабочими завода в самодельных печурках, а то и на кострах. Поиски в районе стапелей оказались успешными: там валялись здоровые тяжелые брусья из какого-то крепкого дерева, может, даже из дуба. Очевидно, они использовались при постройке кораблей, и рабочие не решились их взять, а может быть, просто не в силах были притащить и расколоть. Два таких бруса мы вчетвером за трос приволокли к кораблю. А уж в котельное отделение их затаскивали котельные машинисты. Как эти брусья они там разделывали неизвестно.
В самом начале января на корабль из ЛФЭ прибыли человек 8 краснофлотцев и один мл. сержант Бондаренко Петр, который как-то скоро обратил на себя внимание не только армейской формой, но и поведением. Четверо краснофлотцев, в том числе Агафонов Сергей, Вересов и Гордеев были комендорами, хотя у нас на наших орудиях комендоров хватало, а старшина 1 статьи Румянцев - командир отделения пулеметчиков. В конце первой недели до нашего сведения довели приказ командира корабля о понижении в должности командира отделения машинистов Скорнякова в рядовые машинисты, за неоднократные жалобы на плохое питание и обвинение в этом нашего отдела снабжения и руководства корабля.
Числа 10-го приказом по кораблю наконец-то снят старший кок Яковлев "Жора" и посажен на 10 суток строгого ареста за хищение продуктов с камбуза для обмена на часы у рабочего завода, а затем переведен в БЧ-5. Был также отстранен от дежурств на камбузе Климкин. Старшим коком назначен Дроганчук, только прибывший на корабль, а коком - пожилой краснофлотец из запасников Николаев, из БЧ-5, который у нас с 25 августа.