Так, если я тут со своим английским открою рот, это всё равно что красное знамя развернуть и медведя на цепочке за собой тащить. С балалайкой. Рискнуть под глухонемого закосить? На жестах тоже спалиться можно, но не так откровенно, как на попытке говорить.
Посетителей не было, и тётка уставилась на меня с вялым интересом. Я подошёл и помаячил перед ртом и ушами, потом помычал, мол — не говорю, не слышу. Тётка с сомнением скривила рот и сложила брови домиком, но тут я достал деньги. Нет, мэм, я не хочу выпросить, я хочу купить.
В этом месте она сразу воодушевилась и начала произносить слова медленно и внятно, как в курсе английского для детского сада. Почему-то люди думают, что если говорить громко и чётко, то их поймёт и глухой, и иностранец…
Так мы и перемещались вдоль прилавка. Она тыкала пальцем и спрашивала чуть не по слогам, я мычал и семафорил.
В итоге мне удалось получить бейсболку, две больших бутылки кока-колы (близнецов той, которой я мыл окна машины), кольцо колбасы, на вид напоминающей краковскую, хлеб в упаковке, нарезанный для тостов, и пачку мятной жевачки*. К зубным щёткам я сегодня чувствовал некоторое предубеждение.
*Никто не говорит «жвачки»,
пора это признать.
Потом я сел в машину, начал кусать колбасу прям так — ножа-то нет, а возвращаться к этой тётке за ножом мне показалось слишком подозрительным. Дату посмотрел в чеке — четвёртое июля. Ага, суббота. Точно, день же начинается с наших восточных границ! По чеку 18.14 уже. Поэтому едим бодро и смотрим в карты.
Я отстранённо подумал, что двигаюсь и действую натурально как робот. Последствия лекарств? Людей убил, трупы таскал, машину мыл — ничего внутри не вздрогнуло. А щас жру вот. И хоть бы хны. Но скоро это прекратится, причём резко, как отрубит.
За столь оптимистичными мыслями я нашёл подробную карту западного побережья. И даже подходящую мне жирную трассу, которая называлась «West Side Freeway». При этом отдельные её куски были пронумерованы в порядке, вообще не вписывающемся в привычную мне логику. Тут тебе были и «80», и «5», и «99», и внезапно «580» и ещё куча циферок и даже иногда буковок. Я их все на всякий случай запомнил, но разобраться, где я нахожусь в этой каше…
Тревожный таймер приближающегося отката тикал в голове, и я пока плюнул на разбирательства. Сейчас важнее увеличить отрыв.
А КАК ЖЕ…
Нам не товарищи. День тот же: суббота, 4 июля, 18.30 по времени Калифорнии.
— Сэр, группа не вышла на связь. Все попытки связаться ничего не дали.
— Машина⁈
— Сигнал отслеживаем. Похоже, они заметно отклонились от маршрута.
— Ясно. С любой информацией сразу ко мне! Идите.
Хлопнула дверь.
— Но как же… — глаза профессора за толстенными линзами казались огромными, словно прилипшими к очкам, — как же объект?..
Лицо полковника сделалось жёстким и отстранённым:
— Господин профессор, я прошу вас пока пройти в вашу лабораторию, до выяснения всех обстоятельств. Как только будут получены положительные известия, я вас вызову.
— Но…
— Идите, профессор.
МАШИНУ НАДО БРОСИТЬ
Вовка. В поисках нужной трассы.
Через некоторое время стало ясно, что я таки приближаюсь к большому городу. Вот и указатель мелькнул. Ну, натурально, Сакраменто! Периодически попадались знаки ограничения скорости. В милях, конечно же. Это было бы неудобно для пересчёта, если бы разметка спидометра у машины не была тоже в милях.
Двигаясь по принципу «свернуть на более крупную трассу» я, наконец, увидел один из запомненных мной номеров! Скоростное многополосное шоссе шло прямо через город. Странно. Да и пофиг. Я вырулил на West Side Freeway и помчал на северо-запад.
Периодически по бокам дороги появлялись съезды, рядом со многими — магазинчики или забегаловки, иногда нечто вроде городков или посёлочков. В местечке под названием Dunnigan (Данниган, надо полагать?) я понял, что пора остановиться. Руки начали натурально дрожать, пробирал озноб.
Я съехал на парковку, на которой виднелось несколько больших фур, свалил в рюкзак весь запасной арсенал, карты, оставшуюся бутылку газировки и полпачки хлеба.
В придорожной кафешке народу было немного. К моей досаде, линии самообслуживания тут не было, и пришлось снова разыгрывать пантомиму с тыканьем пальцами в блюда. Только на сей раз со зрителями. Оплата сразу, как в «Мак-Дональдсе».
Жратва оказалась более-менее, а кофе — говно. Ну, хоть горячий. Руки, вроде, перестали трястись, но за руль я не торопился. Да я вообще не хотел возвращаться в ту машину. Такой червячок сомнения, ага.
Рискнуть?
Я подошёл к столику, за которым сидело трое мужиков, немедленно на меня уставившихся. Выложил дорожную карту и потыкал пальцем в кружок повыше города Сиэтл, почти на границе с Канадой, а потом, со всей доступной мне изобретательностью спросил (жестами!), не подкинет ли кто меня дотуда, присовокупив для убедительности на обратной стороне счёта: «my home, my mom»*.
*«мой дом, моя мама»
Мужики переглянулись и двое сразу замотали головами, начали тыкать в карту, мол — не, не смогут, едут на юг. Третий почесал в затылке и махнул рукой: так и быть. Вроде как он до Ванкувера фуру гонит, подкинет. Подозреваю, мужик больше бы обрадовался говорящему попутчику, за разговором время в дороге скоротать, но тут уж, извините.
Грузовик выглядел монструозно, но внутри кабины не было ничего кроме двух стандартных кресел и спального места за ними, отделённого занавеской, натянутой на верёвочке. Ни холодильника, ни туалета, ни раковины, ни даже кулера. Восьмидесятые! Зато лежанок было даже две: нижняя, стационарная и верхняя, откидывающаяся по типу верхних полок в поездах. Я показал пальцем на верхнюю, и водитель кивнул, бормоча что-то ободряющее. Залазь, короче, будь как дома.
Меня снова потряхивало мелкой дрожью. Да и боялся я проколоться на какой-нибудь фигне, так что забрался наверх сразу, задёрнулся шторкой, задвинул рюкзак поглубже в угол, обмотав на всякий случай лямками запястье. Бубнило и пело радио, но мне было глубоко наплевать. После нервов меня всегда рубит страшно.
07. ЛИНИИ
РАЗМЫШЛИЗМЫ
Олька. Психушка. Детское отделение №2. Воскресенье, 5 июля. В Иркутске 11:10.
Время я увидела над столом сестринского поста. Про воскресенье узнала из ворчания нянечки. Да я прям шпион! А если кроме шуток, здорово я в отрубе провалялась, что скажешь.
Я даже не знаю, хорошо это, что меня перевели в более «благополучное» отделение, или плохо. Там хоть все лежали или по кроватям сидели. А тут… Вокруг бродили странные дети. Кажется, тоже только девочки, хотя не поручусь. Некоторые бритые почти под ноль, худые, не разберёшь. Кое-кто останавливался возле нового объекта — меня — рассматривал с недалёким интересом, запихав от наплыва сосредоточенности пальцы в рот. Из дальнего угла подошла девочка, ахнула:
— Ай-яй-яй! Как же ты замарала тапочки! Придётся тебе их стирать! Придёт мама, заругает. Нельзя по грязи ходить!
Штырит девочку, крандец. А вот это, если грязь видишь, где её нет — тоже галюцинации? Шизофрения или как? Никогда особо психиатрией не увлекалась…
— Тонька! — прикрикнула дежурная санитарка, и девчонка (видимо, она и была Тонька) тут же бросила меня и вернулась в свой уголок, уселась на кровать. Хватило её ненадолго. Минут пять — и она снова кому-то выговаривала за грязные тапочки. Но меня это уже волновало мало. Я раздумывала о превратностях судьбы, и моя постхимическая меланхолия становилась всё более чёрной.
Кто такие были эти мужики, которые помогали психиатрине меня сюда упаковать? Нет, понятно, что какие-то спецслужбисты. Какие? Почему вдруг? Внутренние игрища? Или шпионские? На чужую разведку работают? На наших из какой-то внутренней противостоящей группировки? На диссидентов типа продажного Солжа? На чёрных предпринимателей? Тупо на бандитов?
Я поёжилась. Не хотелось бы мне, чтоб меня тут где-нибудь по-тихой придушили. Скорей бы уж Вовка вернулся со своих высокопоставленных бесед…
КОМУ ВЫГОДНО?
Нам не товарищи. Суббота, 4 июля, около 20.00 по времени Калифорнии