Канистру водрузил на место, шляпу, подумав, сунул в багажник, чтоб никому случайно на глаза не попалась. Бейсболку тоже. Мало ли, может у них в ориентировках то или другое значится? Лучше перебдеть.
Погнали дальше!
Дорога бодро отматывалась назад: подъёмы, спуски, живописные склоны и речки, которые время от времени перескакивали через мосты из трубчатых металлоконструкций.
И я довольно лихо мчал, держа около девяноста в час, четырежды останавливаясь на небольших заправках (одна из них в Уотсон-Лейк, помеченном на карте как крупный город — полторы тысячи человек!), пока на подъезде к посёлку Теслин за очередным поворотом едва не налетел на чёрного медведя, что-то изучающего на дороге. Вырулил, конечно, обложив мишку трёхэтажным от души. Но подумал: пора, однако, сделать паузу, всё-таки уже четыре часа в пути.
Перед Теслином дорога пересекала довольно широкую реку. Что характерно, мост целиком и полностью оказался выполнен из металла, даже дорожное полотно, напоминающее ажурную сетку. А в Теслине всё было в лосях. На вывеске гостиницы, на колонках заправки, и даже напротив моста — там стояло чучело лося (или муляж, я особо не разглядывал).
Зато в мотеле был ресторан!
Кухня заявлялась как французская и канадская. Между тем, центральным фирменным блюдом оказался всё тот же повсеместно предлагающийся гамбургер. Да половина посетителей этого зальчика сидели с гамбургерами, причём в комплекте с картошкой-фри! Мда, это прям из разряда «лучшая итальянская шаурма»…
Суп сколько раз пробовал в заграницах, ничего кроме супа-мисо не понравилось, не стал и сейчас судьбу испытывать. Разварная овсянка что-то тоже меня не привлекла. Заказал омлет с ветчиной и сыром. Неожиданно в составе порции тоже оказалась картошка-фри и несколько кусков хлеба. Кофе. И кофе с собой. Чуть меньше восьми баксов на круг.
Поел не торопясь, но и засиживаться не стал. Заправился. Нарисовал лицо. Да-да, опять за обедом сожрал всю помаду, и как только женщины справляются с такой проблемой…
Из Теслина я попылил с чувством довольной сытости. Причём, попылил в буквальном смысле, поскольку асфальт тут внезапно закончился, а грунтовка, пусть даже и укатанная — такое себе, особенно на «Кобре», которая сразу же начала возмущённо трястись.
Вскоре проехал площадку, уставленную резными крашеными столбами. Вроде, какой-то индейский культурный центр. Останавливаться, сами понимаете, не с руки.
Пятьдесят километров трасса шла вдоль озера, вытянутого, как сосиска, периодически виляя вслед за контурами берега. Пошёл асфальт, что не могло не радовать. Ещё раз встретил медведя, что-то индифферентно ковыряющего в кустах.
На трассе стало побольше машин. То есть, если утром я два часа ехал и никого не видел (кроме людей в крохотных придорожных посёлках, понятное дело), то сейчас каждые минут десять-пятнадцать навстречу что-нибудь да попадалось. Местами было видно, что идёт реконструкция дороги, где-то ладят, где-то спрямляют, и там, где новое, маркировка была уже в километрах, а там, где полотно шло старое, внезапно снова вылазили мили на овальных табличках ретро-вида.
Через два часа добрался до Уайтхорса. Судя по поэтичности, название индейское. Переселенцы — те всё больше по фамилиям или названия со Старого Света передирали, а тут что-то про белую лошадь.
По сравнению со всеми другими поселениями Юкона, Уайтхорс выглядел прямо настоящим городом, пусть и небольшим. Столица штата (или не штата — как правильно называется Юкон, я понятия не имею), больше двадцати тысяч населения. И именно по этой причине останавливаться я здесь не собирался. Народу много — значит, есть настоящие органы правопорядка. Вполне вероятно, местная полиция уже получила ориентировки на «Кобру», а даже если и нет — светиться и примелькиваться идея не фонтан. Так что заправлюсь — и вперёд.
У заправки, вполне подтверждая моё соображение о том, что Уайтхорс — почти настоящий город, тусовалось двое бомжей. Один, вроде, хотел двинуться в мою сторону, но я скроил максимально презрительную рожу, на которую был способен, и этот тип передумал. Правильно. Психованных баб никто не любит, даже бомжи.
До границы по моим прикидкам осталось около шестисот пятидесяти километров. Надеюсь, к ночи я уже проскочу пограничный контроль. Так или иначе.
ГДЕ???
«Охотники за привидениями», 8 июля, 14.30.
— Пол, есть зацепка.
— Где?
— Мальчика, очень похожего по описанию, видели на ковбойской распродаже в Эдмонтоне. В местном торговом центре. Продавец запомнил его, потому что он купил всё новое, включая обувь. Поменял «Адидасы» на кожаные ботинки «Viberg». Причём разглядывал их… не как дети.
— Кроссовки на классические ботинки?
— Да там даже не столько классика, сколько под вид рабочей обуви. Кожа классная. И, похоже, мальчишке именно это понравилось. Продавец отметил совершенно нехарактерное для ребёнка поведение.
— Расплачивался опять как немой?
— Нет, но говорил очень мало и с чудовищным акцентом.
— Без сопровождающих?
— Никого рядом продавец не заметил. Рассчитывался он сам.
ПЛАНЫ ПОЕХАЛИ
Вова. Шоссе «Аляска». Тот же день.
Не знаю, в чём состояла логика местного хайвеестроительства, но неожиданно выяснилось, что не вся трасса «Аляска» заасфальтирована. Внезапно, да? Да и хайвеем её мог назвать разве что некто, исключительно самоуверенный. На вид дорожное полотно издалека особо и не отличалось — очень хорошо укатанная тёмная песчано-гравийная подушка сильно смахивала на асфальт, но «Кобра», и без того довольно жёсткая, выскочив на этот участок, начала с такой силой трястись, что у меня аж зубы заклацали. Пришлось скинуть скорость до шестидесяти, иначе мозги превратятся во взбитую кашу. Хуже того, скоро я догнал пару бензовозов, которые ползли ещё медленнее и поднимали за собой такое облако пыли, что впору было респиратор одевать. Вот зачем ковбоям шейные платки! Я натянул на нос розовый шарфик. Спасал он плохо, но хоть чуть-чуть…
Пылевая завеса кончилась, как отрезанная, галечное поскрипывание сменилось на привычный шум асфальта, и я с превеликим облегчением втопил педаль газа, обходя бензовозы и торопясь нагнать упущенное время.
Радовался я недолго. Второй кусок гравийки возник довольно скоро. За ним ещё. И ещё. На очередном неасфальтированном куске собралось аж четыре дальнобоя, гружёных каким-то железом, и пыль они поднимали такую, словно начинается буря. Да в рот мне ноги! Как же меня это достало, растуды твою через коромысло! Уже песок на зубах скрипит.
Через четыре часа такой вот затрахандии на дороге показались лёгкие, явно временные постройки и многочисленные знаки, свидетельствующие о том, что впереди идёт ремонт дороги. Ну зашибись вообще!!!
На дороге уже скопился паровоз из чётырёх машин. Фигня, так-то, но учитывая мизерную плотность движения…
Из-за этой миниколонны на левой свободной полосе показалась приземистая машинёшка, со всех сторон обвешанная всякими знаками и табличками. За ней крадущимся паровозиком — пять легковушек и бензовоз. Машинка сопроводила эту колонну, развернулась, объехала нас и пристроилась впереди. На жопе у неё висела большая табличка: «Двигайтесь за мной». Ну, о-кей.
Наша сторона на цыпочках прокралась мимо асфальтоукладчика и суетящихся рабочих — и наконец-то пошёл нормальный асфальт!!! Я обошёл фуры и помчал, стараясь наверстать упущенное. Сотку эта машина может здесь держать, пусть это и требует от меня повышенной сосредоточенности. Хочу проскочить границу именно сегодня. Телефоны и рации никто не отменял. Боюсь, что завтра Шелби «Кобру» будут высматривать все посты, придётся её бросить.
У озера Клуэйн я позволил себе кратковременный отдых: остановился на туристической площадке, дошёл до воды, умылся — ну, невозможно же, пыль эта мелкодисперсная везде. Вернулся, немного отошёл в сторону, лёг прямо на траву. Минут пять полежу. С*ка, весь позвоночник в штаны стрясся, пока по грунтовке пилил. Потом спрятался за ёлками, чтобы не смущать добропорядочных туристов видом кобуры, выхлопал одежду. Всё полегче стало. Перекусил из запасов. Никуда заходить не буду, нафиг. Максимум — заправки. Мандраж накатывает, боюсь спалиться. И рассуждать снова начинаю безэмоционально, как робот. Плохой признак.
Ещё раз внимательно рассмотрел карту. Получается, между канадским и американским пропускными пунктами почти тридцать километров, ни фига себе. До ближнего, если на глаз прикинуть, километров четыреста-четыреста пятьдесят. А времени… по моим часам скоро семь. Не знаю, сменился ли уже часовой пояс, да и неважно. Ночевать в Канаде я не собираюсь.
Машинка устала не меньше меня, синий глянец скрылся за густым слоем серо-коричневой пыли, первоначальный цвет остался виден разве что на ручках да на бензобаке. А внутри что делается, вы не представляете. Все щели и складки забиты, как после пыльной бури. На водительском сиденье остался чёткий (и чистый) силуэт моего седалища. Мда, к кабриолетам хайвей «Аляска» относится крайне недружественно.
Я слегка отошёл за деревья, пока никто не видит, сорвал хороший пучок травы, обмёл более-менее приборную панель.
А что делать? У этой дамочки в машине ни одной тряпки, кроме бешено розового шарфика. А шарфик пока нужен.
Я решительно тронулся вперёд, выжимая максимум возможного из сочетания машины и меня, но… через полчаса впереди снова показался затор. Да что такое!
На этот раз это были, вы не поверите, бизоны. Стадо голов в тридцать выперлось на шоссе — и чего им по траве не ходилось? Огромные морды индифферентно взирали на отчаянно пищащие коробочки, выстроившиеся в два конца. Некоторые водители опускали стёкла и фотографировали. Я тоже сфотографировал, радуясь, что нахожусь в стороне от толпы мохнатых туш, а не на переднем крае. Мало ли что у них там в бошках…
Минут двадцать мы стояли и сигналили, пока стадо не соизволило убраться с дороги. Чисто священные коровы!
Ещё час спокойной езды, и — та-дам! — снова начались куски гравийки. Не езда, а ёрзанье, как пел незабвенный Владимир Семёнович*. Альтернативой являлся перемежающий гравий асфальт, закатанный настолько плохо, что камешки торчали из него сплошными шишками. Черновой? Я решил, что этому асфальту поеду хотя бы на восьмидесяти. Из последних сил, натурально, челюсти уж от тряски ныть начали. Одна радость, машин становилось всё меньше и меньше. Дальнобойщики разъезжались на стоянки, а с легковушками, идущими примерно с моей же скоростью, шансов пересечься оставалось всё меньше.