Конструктивное взаимодействие вылезло внезапно с совершенно непредсказуемого конца.
Событие случилось грустное. Умер Андрей Миронов — инсульт. Вечером двадцатого числа в новостях сказали, что похороны артиста прошли на Ваганьковском кладбище, даже могилу показали, а в воскресенье…
В воскресенье, прямо в эфире «Руси Православной» строгий и торжественный батюшка отслужил по усопшему рабу божию Андрею панихиду. Я сама не видела, но тётя Валя пересказывала, так натурально выпучивая глаза, что не поверить не было никакой возможности.
Офигеть!
Это настолько не вписывалось во всю предыдущую многолетнюю парадигму взаимоотношений церкви и власти, что звучало похлеще фантастики.
Нет, я, конечно, видела фотки с похорон Брежнева, где его отпевали высшие иерархи. Но дорогой Леонид Ильич вообще себе многое позволял. То на молебны ходил, то Джуна* вон, говорят, его лечила — так что почему бы и нет, тем более, что раз уж помер, то и взятки с него гладки. Но чтобы вот так, прям панихида? Я, честно говоря, не надеялась, что без дебильных горбачёвско-ельцинских реформ церковь раздышится — ан, гляди ты… Однако, может, тётя Валя что перепутала? Когда она службу-то видела в последний раз? Если вообще видела…
*Знаменитая в перестройку
«целительница».
Короче, не дождавшись воскресенья, в пятницу (это было двадцать пятое, последняя пятница перед учебным годом) я включила «Словами пророка». И внезапно услышала, что Аллах, милостивый и милосердный, внял молитвам верных и направил правителей нашей великой Родины на путь мудрости — и дальше очень красиво и витиевато, как это умеют на востоке, перешёл к взращиванию зерна мудрости в каждом человеке — и вот, кстати, в каждом ученике — и как-то вырулил на истинный джихад (который, между прочим, и не война вовсе, а возвышение над противником), в связи с чем каждый правоверный мусульманин должен стараться быть мудрее, лучше и вообще во всём превосходить неверных капиталистов, а прежде всего стараться для совокупного возвышения нашей Родины, поскольку силами правоверных она тоже участвует в джихаде и, соответственно, должна быть самой лучшей.
Вот это я понимаю, правильная мысль!
В конце гражданин имам призвал всех совершить рузбу* — и благополучно совершил, непосредственно в прямом эфире!
*Пятничный намаз,
молитва мусульман.
А следующее воскресенье тоже было последним накануне наступающего учебного года. В студию, из которой шла передача «Русь Православная», пригласили министра образования СССР. Понятное дело, что всё — кто как сидит, кто кому что говорит — было тщательнейшим образом срежиссировано. Однако среди всех взаимных реверансов прозвучал вопрос о том, что даже на коммунистической Кубе никакого ущемления церкви не происходит, и население там практически на девяносто девять процентов христиане, на что товарищ министр ничтоже сумняшеся заявил, что и СССР тоже не является закоснелой структурой, что партия взяла курс на избавление от перегибов, что верующие люди являются полноправными гражданами страны, и никакого ущемления — ни административного, ни любого иного — по признаку религиозных убеждений в социалистической стране быть не может. Самым потрясающим было даже не интервью, а то что после него, как только министр чинно распрощался и покинул студию, отец Георгий провёл в прямом эфире молебен на начало учебного года и благословил всех учителей и учащихся.
Вот это, я понимаю, мир и дружба. Как хотите, а по мне — куда лучше, чем война.
МЕЖДУ ТЕМ
Между тем, мы собрали всех заинтересованных родственников, сообщили им о трансформировании юннатской станции в семейную мини-ферму. Я ответила на множество вопросов и как могла постаралась всех успокоить.
Двадцать третьего мы съездили и переоформили все документы.
Павел Евгеньич несколько расстроился, но я снова показала ему газету.
— Ну, и что вы киснете? Это ж новый курс! Народу надо внушить бодрость и оптимизм. У нас уже и подробные инструкции для каждого вида деятельности в редакцию сданы! «Семейное подворье: круглый год» называется. Они, между прочим, вам звонить будут по поводу иллюстраций. А что касается «Шаманки», вы и дальше сможете продолжать свои репортажи с мест — теперь в новом качестве, как о семейной ферме.
— А ведь верно! — журналист приободрился и побежал что-то очередное фотографировать.
25. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
«УЖ РОЩА ОТРЯХАЕТ», ПОРА БЫ…
В «Сибирском подворье» полным ходом шла подготовка к новому учебному году. Всякие осенние праздники вовсю адаптировались под культмассовые мероприятия, в которых, помимо песен-плясок, специальных осенних хороводов и рукодельных мастер-классов, довольно много места уделялось народным играм. Матушка моя, которую с прошлого года активно привлекали к организации народно-спортивных мероприятий (сперва на треть ставки, потом на половинку, а потом и на три четверти), с энтузиазмом влилась в процесс и снова готовила что-то бодро-развесёлое. Каждый раз, прибегая на репетиции, она забегала к нам, пила чай, сияя глазами рассказывала, что она ещё улётного придумала, и всё предлагала мне занимательные роли в их феерических празднествах. От ролей я отказывалась. Ну, а как? Соглашусь — а потом — бах! — и нет меня. Подставлю ведь их. Мама никак не могла понять — почему? Дулась и сердилась. А я обещала подумать и, возможно, поучаствовать на второстепенных ролях, а потом уходила реветь. Снова меня начало накрывать, прямо не-по детски.
Третьего сентября прошла психиатрическая врачебная комиссия, выписавшая мне, наконец, справку о вменяемости и о врачебной ошибке. Как по мне, так немного поздновато, все нервы мне этот месяц истрепал.
Мама с комиссии побежала на работу, а меня Женя повёз до дома — транспортом «Подворья» я сейчас старалась не пользоваться, у них и так своих разъездов хватало.
У калитки мы остановились:
— Олька, ты как?
— Да нормально, Жень.
— Я тогда заходить не буду, к матери ещё обещал забежать помочь перед сменой.
— А-а. Ну, тогда пока. Спасибо!
Он укатил, а я пошла по дорожке к дому, помахивая своей новой бумагой.
Бабушка сидела в большой комнате и разговаривала с завхозом. Один из строителей ожидал своей очереди на диване, чинно положив кепку на колено.
Да, мы выбили бабе Рае право вести дела в нашем шаманском доме — тупо потому что все площади в «Подворье» были нарасхват. Поставили в углу у окна письменный стол, пару стульев и диванчик для жаждущих срочно что-то решить. Портреты Ленина-Сталина-Андропова повесили, пару плакатов культурно-просветительского содержания, вполне представительно получилось.
Я не стала при чужих людях глаза мозолить, ушла к себе в комнату.
Всё, дело сделано, Сергеич обещал максимально быстро найти подходящее мероприятие, на которое мы могли бы с Вовой выехать, так сказать, с финальным отчётом.
На столе лежали квитки на меня и Вову за серию последних брошюр, про которую я Пал Евгеньичу рассказывала. Завтра надо с матушкой до почты сгонять, да поделить потом эти гонорары: маме с Женей, папе, Вовкиным дедам и Олегу Петровичу с Марией Степановной. Наш с Вовкой, так сказать, прощальный подарок. Учитывая общий солидный объём, сумма получилась совсем неплохая, практически по четыре тысячи в каждый конвертик.
Товарищ редактор поднимал вопрос о том, что если всё будут хорошо разбирать, оформить наши огороднические опусы под одну толстую обложку и издать уже книжкой. Тут, я полагаю, уже Вовина маманя примчится в делёжке участвовать, но с этим уж ничего не поделаешь.
А пока: завтра мы едем, получаем бабосы и делим на четыре части. И будет совсем уже всё.
Я снова расклеилась, села на кровать и начала хлюпать носом… и тут вошла бабушка:
— Что⁈ Не дали справку⁈
— Да дали, вон, — я кивнула на стол.
Баба Рая быстренько просмотрела, что там написано, и всплеснула руками:
— Так и что ты расстраиваешься? — она подсела ко мне, обняла и принялась гладить по голове: — Ну, не плачь, глаза некрасивые будут…
Я обняла её, прижалась изо всех сил, и вдруг, неожиданно для самой себя, начала шептать ей на ухо:
— Баба, я так тебя люблю, ты даже не представляешь как! Родная моя… Дорогая моя… Ты только потом не плачь. Буду в гробу лежать — знай, это не я. Только молчи, никому не говори… Нам опасно здесь, понимаешь? Нас увезут, спрячут, чтоб никто не нашёл. А всё остальное разыграют, как с той больницей, понимаешь?
— И насколько это? — испуганно зашептала бабушка.
— Насовсем, баба. Навсегда. Иначе нельзя. Украдут кого-нибудь, чтобы секреты разведать, будут мучить — Федьку, Ирку. Или Наташку Вовкину, — теперь я ревела совершенно неостановимо.
— А письма хоть будешь писать?