Выявили ребят-комсомольцев и тех, кто хотел вступить в наши ряды. Провели собрание. Меня избрали секретарем комсомольской ячейки. Было в ней поначалу всего человек десять - пятнадцать, но очень инициативных и энергичных ребят. Помнятся Коля Базанов, Миша Хломов, Ваня Аскретков, два брата Волковы и другие, кто стал работать среди молодежи. Ячейка росла. Наши начинания встречали горячую поддержку со стороны заводских партийцев. Многие из ребят выросли в руководителей крупного масштаба. Миша Хломов, например, стал управляющим делами Совнаркома СССР. В работе комсомольской ячейки в то время все было необычным. И это понятно. Новая, революционная Россия совершала первые шаги в свое великое, но еще не изведанное будущее, а комсомольцы с огромным подъемом брались за дело. Они заботились о ребятах-подростках. По ходатайству ЦК РКСМ правительство ввело так называемую бронь для них: определенный процент подростков обязательно принимали на работу. Комсомольская ячейка добивалась, чтобы это решение выполнялось неукоснительно. Следили мы и за тем, чтобы у каждого подростка был сокращенный рабочий день и все они с помощью кадровых рабочих освоили какую-либо специальность. Занятия по теоретическим вопросам проводили специально приглашенные преподаватели. Окончив школу фабрично-заводского ученичества, созданную на заводе, ребята становились настоящими рабочими.
Комсомольская ячейка занималась и политико-просветительной работой среди юношей и девушек. В уютном клубе завода, который находился в Лялином переулке, устраивались лекции, доклады. Особый интерес вызывали диспуты. Мы горячо спорили о том, как жить советской молодежи, какими должны быть взаимоотношения между ребятами и девушками, как одеваться. Можно ли комсомольцу носить галстук, а девушке - шелковые чулки?
Свой клуб любила не только молодежь, но и пожилые рабочие. Помещался он в хорошем, благоустроенном доме, где жили только рабочие завода. Придя с работы, умывшись и поев, они шли отдыхать в клуб. Здесь были зрительный зал на 200 мест, а также несколько комнат, в том числе и пионерская. В клубе учились, отдыхали, веселились.
По сравнению с комсомольскими ячейками соседних предприятий - швейной фабрики имени Клары Цеткин, чаеразвесочной фабрики и другими - наша была наиболее крупной и считалась базовой (была такая система в то время). Будучи секретарем базовой ячейки комсомола, я выполнял поручения райкома комсомола: передавал некоторые указания райкома другим комсомольским ячейкам, проводил инструктивные совещания, организовывал обмен опытом работы и т. п.
Одновременно была у меня еще одна общественная обязанность - рабкор завода. Выборы рабкора проводились на общем собрании рабочих завода. Рабочие корреспонденты выбирались не в какую-либо определенную газету, а для работы в любой газете, главным образом в местных, московских. Они писали туда небольшие заметки и о плохом, и о хорошем, не оглядываясь на то, как на это посмотрит начальство. К чести руководства завода, прежде всего директора Иванова, как мы его называли - "красного директора", взгляд на рабкоровскую работу у него и у других товарищей был правильный. Я никогда не испытывал с их стороны никакого давления.
После года работы на заводе я задумал пойти учиться. Мысль эта меня не оставляла, и по путевке райкома комсомола в конце концов поступил на учебу в Центральный дом коммунистического воспитания рабочей молодежи, который помещался в здании, где теперь находится Центральный Дом Советской Армии. Сдав необходимые экзамены, получил место в общежитии и перебрался туда. Однако когда пришел к секретарю парторганизации завода, чтобы согласовать с ним вопрос о новом секретаре комсомольской ячейки, то услышал:
- Мы тебя с завода не отпустим. Учиться еще успеешь. Сейчас ты нужен здесь.
Собралось партбюро, вынесли решение: не отпускать.
Пришлось забрать из общежития Центрального дома свои пожитки, а из канцелярии - документы и вернуться на завод.
Умер Владимир Ильич Ленин. В глубокий траур погрузились города и села. Помню, весть о смерти В. И. Ленина застала меня дома. Как клинок вонзилась в сердце боль. Как же мы будем без Ленина? Наутро, чуть свет, ушел на завод. Помню сосредоточенные лица наших отцов и матерей, сверстников и товарищей, траурный заводской митинг.
Страна глубоко скорбела о своем вожде. Комсомольцы за эти дни как-то сразу повзрослели, почувствовав на своих плечах огромную ответственность за выполнение ленинских заветов.
В эти дни началось массовое вступление рабочих в партию.
Лучшие комсомольцы завода стали коммунистами. В их числе был и я. Каждому комсомольцу райком комсомола давал рекомендацию. Нас вызвали в Бауманский райком. На беседе спрашивали, как мы понимаем звание члена партии, что сейчас, в дни великой утраты, требуется от коммунистов и рабочих, кто может быть членом партии, что требует партия от молодых коммунистов, работающих в комсомоле? Вопросы эти задаются и сейчас, но тогда они звучали по-особенному. В августе 1924 года я стал кандидатом в члены РКП(б), а членом партии - в марте 1925 года.
Партийная организация завода была в то время небольшой - человек около тридцати, но каждый коммунист был бойцом за линию партии. Помню Дрожжина, старого рабочего, вступившего в партию в период ленинского призыва. Совсем неграмотный, он был замечательным агитатором и прекрасным оратором. Около него, авторитетного рабочего, всегда собирались люди, чтобы послушать объяснение текущих событий. Помню и других рабочих, таких, как Ушаков. Карамзин, который давал мне рекомендацию в партию, а также секретаря партбюро Терехина и других. Многие из них были выдвинуты потом на ответственные посты.
Весной 1924 года наша ячейка поставила вопрос перед рай-бюро юных пионеров об организации при нашем заводе пионерского отряда и о выделении нам пионервожатого. В то время пионерские отряды организовывались при предприятиях. Районное бюро выделило нам пионервожатого. Провели запись детей. Потребовались форма, галстуки, знамя, горн, барабан. Какой же отряд без этого? Завком пошел навстречу - выделил необходимые деньги. И вот мы с Розой, так звали пионервожатую, на заводском выезде (пролетка на дутых шинах) едем на Никольскую улицу, ныне улица 25-го Октября, закупать имущество. Едем, важно покачиваясь на мягких "дутиках" и рессорах, по булыжной мостовой - асфальта тогда в Москве не было.
В клубе состоялось торжество по случаю создания 43-го отряда юных пионеров Бауманского района. Меня избрали почетным пионером отряда, повязали галстук и вручили книжку с законами и обычаями юных пионеров, написанную ребятами цветными карандашами. С этого времени в клубе встречались три поколения манометровцев. У пионеров была своя комната, там они играли и занимались. Когда в клуб приходили мы, комсомольцы, для ребят это была огромная радость. Они окружали нас, висли на шее, руках, начиналась возня, шутки и песни, пока вожатая с поддельной строгостью не призывала нас к порядку.
В декабре 1924 года в моей жизни произошла серьезная перемена. Меня выдвинули на работу в райком комсомола, в отдел политпросветработы. Партийная и комсомольская организации согласились. Так я перешел в Бауманский райком, но в парторганизации остался на заводе. Хотя и небольшой срок три года, но они были очень насыщены для меня многими событиями, Я принимал участие в организации комсомольской ячейки и был ее секретарем. Стал кандидатом в члены партии, потом вступил в члены РКП(б). Организовал пионерский отряд.
Завод "Манометр" в жизни нашей семьи вообще занимает особое место. На нем более сорока лет проработал мой отец. Оттуда он ушел на пенсию и до конца дней своих считал "Манометр" родным заводом. Я и мои два брата также трудились на этом заводе. Где бы я потом ни работал, считал, что коллектив "Манометра" всегда имеет право меня спросить, что я делаю и как работаю, если нужно, то и отозвать обратно, если я как выдвиженец завода не оправдываю оказанного доверия. В то время существовал такой порядок: рабочие, рекомендуемые на партийную, хозяйственную и советскую работу, периодически отчитывались на заводских собраниях, если они не справлялись со своими обязанностями, их отзывали снова к станку.
В декабре 1924 года началась моя работа в Бауманском райкоме комсомола. В Москве в то время было всего шесть районов. Бауманский охватывал большую территорию. Начинался он от Ильинки, ныне улица Куйбышева, и Мясницкой, теперь улица Кирова, и шел к Семеновской заставе, Преображенской площади, в Лефортово и т. д. В районе было много крупных предприятий, таких, например, как моторостроительный завод "Икар", "Манометр", затем фабрика имени Клары Цеткин, электроламповый завод, несколько типографий и текстильных фабрик. В то же время здесь располагалось и значительное количество учебных заведений: МВТУ имени Баумана, педагогический институт имени К. Либкнехта, Промышленно-экономический институт, межевой, строительный и другие. Всего более 15 учебных заведений. Были и научно-исследовательские институты, среди которых выделялся ЦАГИ. При такой "насыщенности" мы не испытывали недостатка в пропагандистских кадрах, руководителях политшкол и кружков.
В самом райкоме было много хороших товарищей и толковых организаторов. Отдел политпросвета, в который я попал, возглавлял Василий Чемоданов. Через некоторое время Чемо-данова выдвинули на работу в Московский городской комитет комсомола, а потом избрали первым секретарем КИМа - Коммунистического Интернационала Молодежи. Секретарем Бауманского райкома комсомола был в ту пору Семен Федоров, впоследствии возглавлявший ряд обкомов и крайкомов комсомола и ставший заворгом КИМа. До Федорова Бауманским райкомом комсомола руководил Александр Косарев - будущий генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ, организатор комсомольского движения в нашей стране. Это был настоящий вожак молодежи, беспредельно преданный партии коммунистов. Шестнадцатилетним парнем он стал членом партии и с оружием в руках защищал Советскую власть. Комсомольский актив района был замечательный, боевой.
Секретарем Бауманского райкома партии был тогда А. М. Цихон, до революции также работавший на заводе "Манометр". Орготдел возглавлял П. Т. Комаров, впоследствии секретарь ряда обкомов партии и заместитель председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Один из инструкторов райкома, С. А. Акопов, после окончания МВТУ назначенный директором Уралмашзавода, стал наркомом автомобильной промышленности.
С самого утра в райкоме кипела работа. Мы развернули большую политико-просветительную и культурную деятельность на заводах, предприятиях и в учреждениях. Организовывались политшколы, кружки политграмоты, лекции на политические и бытовые темы, доклады. Заботой окружали созданные еще в 1923 году общеобразовательные школы при заводах. Их было более 35. В них преподавались чтение, грамматика, арифметика, география, естествознание и политграмота. Стремление рабочей молодежи к знаниям было очень большим. Особой заслугой Александра Косарева являлось еще и то, что в бытность его секретарем Бауманского райкома комсомола он сделал многое, чтобы эти школы стали настоящими рабочими университетами.
А вечером все комнаты и коридоры в райкоме заполняла молодежь. В комнатах шли совещания и беседы, а в коридорах юноши и девушки ожидали вызова на комиссии по приему в комсомол. Иногда работало несколько комиссий сразу, и обязательно во главе с членом бюро райкома. Приходили будущие комсомольцы в райком вместе с секретарями ячеек, они же давали характеристику вступающему. Вступавший вызывался на беседу. Работа в приемочных комиссиях была интересной. Перед нами проходило комсомольское пополнение, которое оставляло хорошее впечатление своей одухотворенностью, высокой настроенностью, серьезным отношением к делу. Иногда сразу было видно, что парень или девушка будут активистами комсомола.
В марте 1926 года состоялся VII съезд ВЛКСМ. Я был избран членом ЦК ВЛКСМ. Съезд проходил в филиале Большого театра, его тогда называли театром Зимина. С приветствием к съезду обратился М. И. Калинин. Съезд решил переименовать Российский Коммунистический Союз Молодежи во Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. Дни съезда были днями большого творческого напряжения и в то же время большим праздником. Прения продолжались и в перерывах между заседаниями, в кулуарах, вечерами.
Все это время меня не оставляла мысль об учебе. Правда, еще работая на заводе, учился вечерами на электротехнических курсах, но этого было мало. И я попросил в ЦК комсомола перевести меня на работу, которую мог бы совмещать с учебой. В 1927 году меня утвердили представителем ЦК ВЛКСМ во Всероссийский комитет по промышленно-экономическому образованию и назначили заместителем председателя комитета. Кроме промышленно-экономических вузов, над которыми шефствовал комитет, под его опекой находились техникумы этого профиля и школы конторско-торгового ученичества. Все это кровно интересовало комсомол. Работая в комитете, я имел возможность вечерами готовиться для поступления в вуз и осенью 1927 года поступил в Промышленно-экономический институт, который позднее стал называться Инженерно-экономическим институтом имени С. Орджоникидзе. Учился я на машиностроительном факультете.
Первые два года занимался на вечернем факультете, днем работал. Затем перешел на дневное отделение. Но отдаться всецело учебе опять не удавалось: меня избрали секретарем парторганизации института. Институт тогда находился в стадии формирования. Много дискутировали о том, какое место должны занимать инженерные и какое экономические дисциплины. Студентам хотелось быть в основном инженерами со знаниями экономики. Институт одновременно и строился, в основном силами студентов. Пришли на первый курс парттысячники. В целях увеличения в вузах рабочей и партийной прослойки партия направляла коммунистов-рабочих 25-30 и даже 36 лет на рабфаки и на курсы по подготовке в счет парттысячи. Это были люди, знавшие жизнь и цену знаниям Стремление к познанию было велико, учились они все прилежно, хотя некоторым из них наука давалась с большим трудом.
Когда я перешел на последний курс, меня освободили от обязанностей секретаря, чтобы вплотную занялся учебой. В этот период прослышал о лекциях, организуемых обществом техников-марксистов. Председателем этого общества, помещавшегося на Волхонке, был один из соратников В. И. Ленина - крупный ученый Ф. В. Ленгник. Начав посещать лекции, я познакомился с одним из учеников Н. Е. Жуковского по МГУ и одним из организаторов Красного Воздушного Флота - П. С. Дубенским. В обществе техников-марксистов он возглавлял авиационную секцию, а работал заместителем начальника Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Выглядел он довольно сурово, всегда был сосредоточен, улыбался редко, но был удивительно скромным человеком, даже застенчивым. Никогда не повышал голоса, а если начинал сердиться, то говорил еще тише и переставал смотреть на собеседника. Это с его стороны был самый большой "разгон".
В ту пору многие проявляли интерес к авиации. Еще в марте 1921 года на X съезде РКП(б) обсуждались мероприятия по дальнейшему строительству и укреплению Воздушного Флота. Боевым девизом молодежи двадцатых годов стал призыв партии: "Трудовой народ, строй Воздушный Флот". В марте 1923 года в стране было создано Общество друзей Воздушного Флота. Проявляя большой интерес к авиации, авиастроению, и я стал заниматься в обществе техников-марксистов, где слушал лекции и доклады по авиационной тематике. Помимо теоретических дисциплин за время учебы я прошел и производственную практику. Литейное дело изучал на "Красном пролетарии", мартеновское - на заводе "Серп и молот", технологическую практику проходил на АМО, теперь ЗИЛ, и на 1-м Государственном подшипниковом заводе.
Окончив институт, получил направление на один из заводов Гражданского воздушного флота и стал там начальником отдела организации производства. Завод этот вскоре перешел в авиационную промышленность, а в Главном управлении ГВФ остались только ремонтные предприятия. Вскоре, однако, я понял, что для работы в авиационной промышленности моих знаний недостаточно. При очередной встрече с П. С. Дубенским поделился с ним своими мыслями. Он порекомендовал мне перейти в Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского, где в то время под его руководством шла большая опытно-конструкторская работа. Ему был подчинен научно-исследовательский отдел, который направлял, организовывал и координировал научные исследования всех факультетов и кафедр, всех ученых и преподавателей академии. Дубенский посоветовал мне пойти инженером в этот отдел и одновременно посещать те лекции и семинары, которые будут меня интересовать. Это отвечало моим стремлениям, и он обратился с ходатайством в соответствующие организации о переводе меня в Военно-воздушную академию.
В начале 1933 года я был переведен в академию и стал работать там в научно-исследовательском отделе в должности инженера по вольному найму, но с нетлением военной формы. Знаков отличия я тогда не имел и внешне выглядел так, как слушатели академии, поступившие туда не из армии, а с "гражданки". Это облегчало мне посещение лекций и лабораторных занятий.
Военно-воздушная академия имени Н. Е. Жуковского в то время была единственным высшим военным авиационным учебным заведением, которое готовило инженеров-механиков, конструкторов, инженеров-эксплуатационников, а также занималось переподготовкой авиационных командиров. Видимо, потому, что это было единственное военное учреждение, где готовились кадры высшей квалификации для авиации, здесь преподавали известные ученые - буквально цвет страны.
В первые годы работы я подчинялся непосредственно заместителю начальника академии П. С. Дубенскому. Крупный ученый и организатор науки, он возглавлял до работы в академии научно-технический комитет Управления ВВС. Общение с ним помогло мне существенно расширить общий кругозор и углубить познания в авиации. Важную роль играли и встречи по долгу службы с другими крупными учеными-преподавателями, с одаренными людьми из слушателей академии. Как заместитель председателя бюро Общества изобретателей академии, я был тесно связан с его руководителем - начальником эксплуатационного факультета Андреевым. Вспоминаю выдающихся ученых - И. И. Артоболевского, Б. Н. Юрьева, Н. Г. Бруевича, В. С. Пышнова, В. Ф. Болховитинова, В. В. Уварова, Б. С. Стечкина, В. П. Ветчинкина и других. Хотя работа у меня была в основном организационная, я должен был понимать, о чем идет речь, знать состояние дела, представлять перспективы развития авиационной науки и техники. Вскоре меня избрали еще и ученым секретарем научного совета академии.
В академии в то время строился самолет-гигант с 12 двигателями. Этой работой была занята большая группа профессоров и преподавателей, организационно оформленных в Особое конструкторское бюро. Тут работали В. Ф. Болховитинов, который впоследствии принял большое участие в создании первого в нашей стране самолета с жидкостно-реактивным двигателем, видный специалист в области прочности конструкций М. М. Шишмарев, знаток винтомоторной группы Е. Е. Дзюба и многие другие крупные ученые. Общее руководство созданием самолета-гиганта осуществлял П. С. Дубенский. Строились самолеты, сконструированные нашими преподавателями и слушателями, и в мастерских Военно-Воздушных Сил, например самолет профессора В. С. Пышнова, крупного теоретика в области аэродинамики, авиетка конструкции слушателей академии- А. И. Микояна, Самарина и Павлова, самолет "Кукарача", сконструированный также группой слушателей.
Все, кто связан с авиацией и ее наукой, представляют, какие замечательные ученые работали над подготовкой военных инженеров Военно-Воздушного Флота, и, конечно, эти труды не пропали даром. Были подготовлены замечательные кадры специалистов.
Хочу сказать и о руководстве академии. За время моей работы сменилось два начальника академии. Третьим был А. И. Тодорский. До академии он руководил высшими военными учебными заведениями Красной Армии. Александра Ивановича Тодорского хорошо знали в армии. Его брошюру "Год с винтовкой и плугом 1917" в свое время высоко оценил В. И. Ленин, назвав ее замечательной книгой.
Чтобы не повторяться, упомяну лишь о том, что особенно запомнилось.
Для преподавателей были организованы занятия английским языком, но из-за большой занятости многие посещали их нерегулярно. В числе их был и В. Ф. Болховитинов, который кроме преподавательской работы занимался строительством цельнометаллического бомбардировщика собственной конструкции и, конечно, был сильно перегружен. И вот однажды - приказ по академии. В. Ф. Болховитинову объявлялся выговор за непосещение этих занятий. Виктор Федорович пошел к начальнику академии выяснить, почему именно ему объявлен выговор, когда в этом нарушении повинны многие. Выслушав его, Тодорский ответил своим окающим говорком:
- А что мне другому-то выговор выносить - не подействует. Вот если Болховитинову, тогда каждый подумает: дело серьезное.
Среди множества других случаев память удержала еще один. Как-то, проходя по круглому залу Петровского дворца, Тодорский встретил спешившего на лекцию известного и одного из наиболее уважаемых профессоров академии - Бориса Михайловича Земского. Звонок прозвучал уже минут пять назад, и Тодорский сделал профессору замечание:
- Борис Михайлович, вы опаздываете на лекцию!
- Александр Иванович,- услышал он в ответ,- я не могу опоздать на лекцию: без меня она не начнется.
- Конечно,- улыбнулся Тодорский,- без вас она не начнется. Но перемножьте, профессор, пять минут на число слушателей в вашей аудитории и вы увидите, сколько знаний и сколько удовольствия они потеряли.
Земский на лекциях стал появляться вовремя.
Общаться с Александром Ивановичем было очень приятно. Высокий, полный, с бритой головой, он говорил окая, не торопясь, почти всегда с юмором. Его пухлое розовое лицо редко не искрилось улыбкой, а глаза - небольшие, с белесыми бровями - в это время были почти невидимыми.
Тодорский глубоко вникал в работу научного совета академии, что мне, как ученому секретарю, было очень заметно.
Яркое впечатление осталось у меня от приездов в академию начальника Управления Военно-Воздушных Сил Якова Ивановича Алксниса. Видел я его всего несколько раз, однажды даже докладывал ему план научно-исследовательской работы в академии. Алкснис был очень требователен и строг. К каждому его приезду, если об этом удавалось узнать заранее, мы готовились очень тщательно. И в смысле общей готовности, и в смысле внешнего порядка. Не говорю уж о чистоте помещений, лабораторий, опрятности одежды, белизне подворотничков многие повторно брились, если визит бывал не с утра. Доклады Я. И. Алкснис признавал только деловые, причем короткие и четкие. Свой рабочий день он начинал с аэродрома, личных полетов на самолетах. В летний лагерный период Яков Иванович на своем самолете перелетал из лагеря в лагерь, проверяя подготовку личного состава. По поручению Я. И. Алксниса научно-исследовательскую работу в академии проверял Ф. Ф. Новицкий, бывший генерал царской армии, выполнявший у Якова Ивановича особые поручения. Это был широко образованный и очень скромный человек.
Работы в академии у меня было много. Меня не раз избирали в партийные органы подразделений академии, был и секретарем парторганизации штаба, а в начале 1937 года стал еще и членом райкома партии. Несмотря на такую нагрузку, работал с большим интересом. Поначалу я жил далеко от академии. Поэтому уезжал из дому рано, а возвращался поздно. Иной раз так за день накрутишься, что забываешь о еде, а спохватишься - уже все закрыто и столовая, и буфет. Потом дали квартиру рядом с академией. Это экономило много сил.
В один из дней августа 1937 года меня вызвали в Ленинградский райком партии. Секретарь райкома расспросил о том, как я работаю и живу. Рассказал все как было: работа интересная, дел много, жаловаться не на что. Выслушав это, секретарь сказал:
- Завтра в девять часов вечера будьте в приемной первого секретаря Московского комитета партии.