клинической смерти, именно таким. Став певцом, я впервые сумел
выбраться из камеры хранения. Я ненавижу свою кому. Поэтому мне и
хочется, чтобы все те места, в которых я жил, пребывая в коме, были
разрушены. Хаси шел по дороге и вспоминал ощущения от прикосновения
языка Нива. Спина, ягодицы, половой орган, пальцы на ногах помнили ее
язык. Слегка шероховатый и сильный, словно в нем скрывался хрящ.
Скользкий и влажный, а на самом конце острый. Нива глотала мою сперму,
я хорошо знаю этот вкус. Застревает в горле, сколько ни отхаркивай, никак
не проходит. Мертвые сперматозоиды цепляются за внутреннюю сторону
десны, и каждый раз, когда пьешь черный чай, оживают воспоминания об
эякуляции в рот. Нива сказала, что она делает такое впервые. «Хаси, я
скажу тебе что-то очень важное. Когда танцуешь медленный танец,
мужчина должен распрямить грудь, а не сутулиться, как ты». Хаси хотелось
сказать, что он впервые танцует с женщиной. Нива признала в нем
мужчину, он больше не педик. Неожиданно Хаси вздрогнул и остановился.
Кто-то появился перед ним и шел прямо к нему.
— Ты все-таки. А я все думал, ты или не ты. Гляжу из окна, думаю, может, и вправду ты.
Это был старик, который жил с ним в одном домe и всякий раз, когда
случалось землетрясение, кричал «Ура!».
— Ты что, вернулся?
— Да нет, просто так пришел.
— Грустно стало. Все уходят, одиноко становится и страшно, ночью
никак не заснуть.
— Ладно, мне некогда.
— Может, поешь? Я купил удон[10], приготовленный вручную. Много
еще осталось.
— Спасибо, но мне пора.
Старик был одет в полинялую фланелевую пижаму и женские гэта. От
него пахло кислым. У Хаси возникло дурное предчувствие. Он подумал, что нужно побыстрее уходить отсюда. Он хотел вернуться на дорогу, но
старик схватил его за рукав и остановил.
— У меня к тебе просьба.
— Послушайте, мне надо торопиться, я пошел. Старик держал в руках
картонную коробку.
— Мне некого попросить, кроме тебя. Не можешь ли это закопать?
Старик протянул Хаси коробку.
— Что это?
— Помнишь, девица жила, проститутка с жизотом, в соседней
комнате. Когда она съезжала, вот это оставила.
— Так возьмите себе.
— Не понял ты меня, там труп. Предчувствие оправдалось. Старик
поставил коробку на землю, сказал:
— Я тебя очень прошу, — и попытался уйти. Хаси схватил его за
воротник пижамы.
— Зачем вы меня подставляете? Почему именно я должен этим
заниматься?
Шея старика была такой холодной, что Хаси отпустил воротник.
Старик упал на колени, задрожал и громко, в голос зарыдал. Ногтями он
рыл землю и осыпал Хаси бранью, смысла которой Хаси не мог разобрать.
Из налитых кровью глаз текли слезы и останавливались в морщинах, покрывавших кожу, словно чешуя.