«Нива ничего не понимает, — думал Хаси. — Не понимает, какой это
ад — представлять женщину, родившую тебя. Невозможно представить ее
красивой. Невозможно представить ее улыбку. Она должна пребывать в
вечном ужасе оттого, что бросила собственного ребенка. Мучиться
раскаянием и постоянно обвинять себя в содеянном». Хаси воображал себе
безумную старуху-нищенку со страшным лицом, грязной кожей, вонючей и
ветхой одеждой. Болезнь распространилась по всему ее телу и теперь
поджаривала нутро. Женщина, которая не годится даже на корм собакам.
Вот какой он представлял ее себе. В своем воображении, до тех пор пока он
не успокоится, он заставлял ее кататься по земле, блевать, истекать кровью, сжиматься от страха, мочиться, рыдать… Придя в себя он покрывался
мурашками, и его охватывало невыносимо мерзкое ощущение. Печальная
женщина готова была расплакаться, потом возвращалась в обычное
состояние. Тогда он превращал ее в молодую женщину, стирал с лица
морщины. Поднимал ее с помойки, ставил на ноги. Расчесывал волосы.
Снимал туфли. Погружал в ванну. Надевал платье. Отправлял в больницу, где ей делали операцию и удаляли язвы. Следы от операции исчезали.
Останавливал слезы. Вел по городу. Она брала под руку какого-то мужчину.
Потом обнажалась. Ее тело не было упругим, но на нем не было ни одного
пятнышка. Мужчина вылизывал ее тело. Она смеялась. Женщина смеялась.
И тогда в нем вскипала злость, которую он не мог остановить. Он вновь
превращал ее в нищую старуху. Она медленно превращалась в старуху.
Нива не могла знать об этих страданиях. До вчерашнего дня он и сам
думал, что сможет выступить на телевидении. Был уверен, что сумеет
сыграть. Говорил себе, что, какая бы женщина ни появилась перед ним, он
не будет нервничать, потому что она — чужой ему человек. Он и не
собирался сбегать накануне передачи. Сегодня он издали взглянул на
Нумада Кимико. Эту женщину показал ему господин Д. Через окно
машины, оставаясь незамеченным, он наблюдал за тем, как она покупала
редьку и рыбу. Довольно крупная женщина. Высокая, с толстой шеей.
Несмотря на холод, на ней не было носков. Она складывала покупки в
грязный полиэтиленовый пакет. Купила маринованную редьку и капусту.
Взяла в руку апельсин, спросила цену, покачала головой и положила на
место. «Она бедная», — подумал Хаси. У нее были крашеные волосы.
Ногти без маникюра. На лице легкий макияж. Она зашла в рыбную лавку и
купила там сушеную треску. Всего одну. Значит, она живет одна, без мужа
и ребенка. Заговорила с владельцем рыбной лавки. Он, видимо, пошутил и
рассмеялся. Женщина не рассмеялась. Хаси, глядя на нее, дрожал всем
телом. В глазах стояли слезы. Он был до безумия рад. Схватился за сиденье
и с трудом удерживал себя от того, чтобы не закричать. Однако не сумел с
собой справиться и попытался вылезти из машины. Господин Д. задержал
его. Зажал рот рукой. Хаси хотел закричать «Мама!». Он стал вырываться.
Родившая его женщина вовсе не была ни умалишенной, ни старухой-
нищенкой. Она была самой обычной женщиной, бедной, одинокой,
грустной женщиной, которая не смеется. Когда Хаси успокоился, его
охватил страх. Ему стало безумно страшно: а вдруг эта идеальная мать от
него откажется? Конечно, он первый со слезами на глазах бросится в ее
объятия, но прижмет ли она его к себе? Что, если она рассердится и
оттолкнет его? Он перестал понимать, что происходит вокруг. Сбежал через
форточку в туалете от строгой охраны, которую приставил к нему господин
Д., и поспешил к ней домой. Женщины дома не оказалось. Тогда он