Рядом с парком располагался тихий жилой квартал. Когда он проходил
мимо ворот одного из домов, пошел сильный снег. Хаси нажал на звонок.
Вышла молодая женщина.
— Вы по какому вопросу? — спросила она.
С губ Хаси одно за другим срывались слова, словно в его горле сидел
карлик, который говорил за него.
— Меня зовут Куваяма Хасиро. Я певец. Мне семнадцать лет.
Семнадцать лет назад меня обнаружили в камере хранения в Йокогаме. В
ячейке были рассыпаны лепестки бугенвилии. Год назад писательница, которая живет здесь, выступала по телевизору и сказала, что встречалась в
тюрьме с женщиной, которая бросила своего ребенка, осыпав его
лепестками бугенвилии. Я хотел бы расспросить про эту женщину.
Возможно, она и есть моя мать. Я понимаю, что сейчас поздний час, но для
меня это жизненно важно.
Молодая женщина переменилась в лице. Присмотревшись, Хаси
сообразил, что перед ним медицинская сестра.
— Госпожа писательница больна. Она никого не принимает, — сказала
медсестра, словно произносила заученный текст.
Хаси хотел что-то сказать, но дверь перед ним захлопнулась. Щелкнул
замок, и медсестра через дверь сказала:
— Уходите, пожалуйста.
Но Хаси не ушел и несколько раз заглянул в дом. Свет горел, но
никакого движения. Хаси считал падающие снежинки, освещенные
электрическим фонарем, и продолжал ждать. Снег, в отличие от насекомых,
которые роятся вокруг фонарей, не закручивается, как вихрь, и не издает
звуков. Наоборот, он гасит звуки. Не стало слышно криков птиц. Шум
машин, проезжавших вдали, едва доносился. Снега в луче света
становилось все больше. Хаси облокотился о столб и наслаждался тем, что
его одежда промокает, тело замерзает, зубы стучат, а руки и ноги
постепенно теряют чувствительность. Он услышал звук распахнувшегося
окна. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы обернуться. Из дома
лился свет, за стеной белого снега стояла старуха. Он видел лишь тень, лица не разглядел. Тень сказала:
— Не так уж и холодно.
На волосах Хаси лежал снег. Медсестра вышла и открыла ворота. Хаси
вошел в сад и направился к серебристой тени. В саду была большая круглая
клетка, в которой держали двух павлинов. Один из них спал в гнезде, другой распустил на снегу свой хвост. Хвост сверкал, отражая падающий
из окон свет. Снежинки исчезали в узоре павлиньего хвоста.
— Входите, — сказала писательница и поманила Хаси рукой.
Женщина закончила массировать виски клиента, вошла в служебную
комнату и затянулась тонкой и длинной ментоловой сигаретой. Ее
напарница, которая уже успела переодеться и теперь ела печенье, показала
рукой за окно. Шел снег. Она сняла с себя трусы и протерла ноги
полотенцем. Надевая колготки, сделала ногтем зацепку. Где-то возле
лодыжки поползла петля, женщина прищелкнула языком. Она вспомнила, что пришла сегодня в высоких сапогах. «Как не повезло», — подумала она.
Она выплатила стоимость сапог только за три месяца. Продавец сказал, что
в дождь и снег их лучше не надевать. Особенно в снег. Иначе срок их
службы сократится вдвое. Женщина нахмурилась и посмотрела за окно.
Дорога была мокрой, на крышах лежал тонкий слой снега. Другая
массажистка оторвалась от журнала и спросила, видно ли что-нибудь за
окном. Недавно здесь ходили мужчины с камерами — должно быть,