шахтеров, но в бар уже почти никто не ходил, и наконец все молодые
мужчины покинули остров, население которого сократилось почти в десять
раз. Кадзуё исполнилось тридцать.
Дядя перебрался работать в порт на Сикоку, а Кадзуё нашла работу в
баре в Син-Йокогаме. В отличие от шахтеров маленького островка, до
которого приходилось два часа добираться на пароме, здесь уже никому в
голову не приходило сказать ей, что она красивая. Кадзуё по-прежнему
подолгу просиживала перед зеркалом, вспоминая лица и половые органы
мужчин, с которыми спала на острове, но как-то ночью обнаружила на
своей белой гладкой коже пятна. К ним добавились темные пятна под
глазами, на щеках и груди, потом она заметила, что у нее высохли и
потрескались губы, появились морщины, а кожа утратила упругость. Семья
дяди занялась обустройством своей новой жизни и совсем забыла о Кадзуё,
от которой теперь пахло пудрой, даже когда она выходила из ванной.
Кадзуё уехала из Син-Йокогамы, два года проработала в Осаке, затем
год в Фукуоке, пока наконец, смертельно уставшая, не вернулась на остров.
Она устроилась официанткой в единственной гостинице, которую еще не
закрыли, где и встретилась снова с Куваяма. Куваяма был тем самым
шахтером, что угостил ее когда-то «Какао Фиджи». Он рассказал, что
бросил работу шахтера, поднакопил деньжат, работая на чугунолитейном
заводе, и открыл собственное производство. Куваяма показал ей помещение
с оцинкованной крышей, где на земляном полу стоял один-единственный
станок, покрытый ржавчиной. Кадзуё решила жить с ним. Куваяма
дрожащими губами сказал, что она красивая. Куваяма при помощи пресса
изготавливал из пенистого стирола коробки для бэнто. Со временем спрос
на коробки стал расти, Куваяма купил еще несколько станков, стал делать
коробки разной формы, потом взял ссуду и купил для Кадзуё
парикмахерскую. Вернув половину ссуды, супруги решили усыновить
детей.
Кику и Хаси одели в пижамы с рисунком в виде паровозиков. Как
только Хаси лег, от усталости у него поднялась температура. Кадзуё
принесла грелку со льдом и принялась обмахивать мальчика веером.
Куваяма, как только ушел социальный работник, отправился работать на
пресс. В окно влетел мотылек бледно-розового цвета, такого Кику видел
впервые. Кику выглянул в окно, но ничего не увидел. Из окна приюта
всегда виднелись огни улицы и фары автомобилей — очень красивое
зрелище. Здесь было темно, хотя, если внимательно приглядеться, можно
было увидеть, как на теплом ветру раскачиваются большие листья. Как
только Куваяма включил электрический пресс, стрекотание насекомых
смолкло.
— Громко, да? Но если он не поработает немного вечером, то заснуть
не сможет, — сказала Кадзуё.
Кику раздавил ногой ползшего по полу жука-носорога.
— Нельзя убивать живых существ, — сказала Кадзуё.
Кику увидел вдали огонек. Похоже на звезду, по, кажется, не звезда.
— Это маяк, — сказала Кадзуё, — он светит для того, чтобы корабли
не натолкнулись ночью па скалы.
Прожектор маяка поворачивался по кругу и на мгновение осветил
волнистую поверхность моря прямо перед Кику.