продолжал смотреть с неотрывным вниманием.
— Так его! — бормотал он. — Служит этой беглой шлюхе! Избить его
надо к чертовой матери…
Наконец наступил выход дочери. Накакура подскочил на месте, но
Хаяси и Кику вцепились каждый со своей стороны в его робу и усадили
обратно. Пара ножек под короткой юбочкой вызвала долгую овацию, после
чего девочка исполнила свою песню и танец.
Я гор невинное дитя.
В горах мой кров, в горах мой дом.
Зверье и птицы — мне друзья.
О, как люблю мой милый дом!
«Да, я люблю эти горы. Но неужели правда, что моя мать жива, а отец
на самом деле — вовсе мне не отец, а дедушка? Что мне делать? Что
делать? О, богиня Акэби, подскажи!»
На сцене появилась фигура, с головы до ног укрытая вьющимися
растениями: богиня Акэби, дух гор, покровительница дикой природы.
«Милое дитя, чего ты желаешь? Скажи мне! Ты всегда была другом
животных, и теперь, когда ты в беде, я обещаю исполнить любое твое
желание».
Девочка, однако, растерялась.
«Не знаю, что и сказать», — пропела она.
«Не знаешь? — вскричала богиня, внезапно разгневавшись. — Того,
кто не знает, что он хочет, я превращаю в каменных стражей горных
перевалов».
Богиня взмахнула своими вьющимися растениями, вспыхнула
магнезия, сцену заволокло дымом, и, пока сидевшие в первых рядах
заключенные кашляли, появилась статуя девочки. Из динамиков по краям
сцены доносились ее рыдания.
— Сволочь! — воскликнул Накакура. — Ну и сволочь эта богиня,
обратила малышку в камень.
У пьесы, впрочем, был хэппи-энд. Не зная о том, что дочка
превращена в статую, Тори и ее помощник изложили при ней свои злые
намерения, девочка наконец поняла, что по-настоящему ее любит только
дедушка, а богиня Акэби вернула ее к жизни. В последней сцене девочка
спела еще одну песню.
Я ничего не знала,
Пока не стала камнем.
Я знала очень мало. Судила я богиню
За то, что стала камнем.
Но я не подозревала,
Как этот мир огромен,
Насколько я ничтожна,
А я и знать не знала.
(Хор)
Поэтому сядь, сядь…
Надень свой колпак раздумий…
И думай!
Пусть не сломят, тебя эти стены…
Надень свой колпак раздумий…