он согласился проглотить крохотную личинку. Личинка прикрепилась к
стенке желудка, свила себе кокон и постепенно превратилась в куколку, которая стала давать этому человеку полезные советы: «Когда идешь по
улице, подними выше голову и разверни грудь пошире» или «Когда
разговариваешь с человеком, смотри ему прямо в глаза». Но когда куколка
лопнула, из нее вылез жук и принялся летать по внутренностям человека, а
его советы превратились в приказы, высказанные в самой жесткой форме.
«Когда поселившееся во мне существо начало отдавать приказы, —
подумал Хаси, — оно велело мне: „Отрежь себе язык“. Кого же я взрастил
в себе? Жука с крылышками?.. Когда я отрезал себе язык, жук ровно ничего
не почувствовал. Я поднял отрезанный кончик, но это оказался всего лишь
дрожащий комочек. Я вспоминаю звук, который он издал, когда я сжал его
между пальцами. Видимо, именно тогда кокон лопнул, жук вылупился, и у
него появились крылья. И тогда он принялся пожирать меня изнутри, пытаясь меня изменить. Но о чем бы я у него ни спрашивал, я оставался без
ответа. Жук лишь отдавал приказы и требовал, чтобы я их выполнял.
Единственное, что я во всем этом понял: жук говорит, что я слабый, и
обещает сделать меня сильным…»
В ту ночь, когда группа отыграла свой последний концерт на Кюсю, Хаси объявил, что хочет на день-другой съездить домой, на остров. Нива
эта мысль понравилась. Она предложила поехать вместе с ним, но Хаси
настоял на том, что отправится один. В выходные дни музыканты обычно
репетировали, поэтому Хаси послал Нива передать им свои извинения. Она
ожидала недовольства, но оказалось, что все согласны с тем, что Хаси
необходимо немного отдохнуть. Концерты, безусловно, требовали от него
сильнейшего напряжения, и он почти ничего не отвечал на задаваемые ему
вопросы. Если не считать репетиций, Хаси совсем не выходил из комнаты и
даже Нива к себе не пускал. Он страдал бессонницей и начал принимать
снотворное.
Страдал не только Хаси. Из-за утренней тошноты и тревоги за мужа
нервы Нива тоже были на пределе. Она то и дело звонила приставленному
к ним врачу и спрашивала о состоянии здоровья Хаси.
— Не нужно волноваться, — успокаивал тот. — После долгих
гастролей подобный срыв происходит почти с каждым артистом. Добавьте
сюда вполне естественный страх перед отцовством. Не бойтесь за него, все
будет в порядке. Он хочет побродить по родным местам? Что может быть
лучше? Это поможет ему прийти в себя.
Поездом Хаси добрался до Сасэбо, где ему пришлось долго ждать
автобуса до парома. Он решил прогуляться и отыскать универмаг, на крыше
которого был разбит сад, завороживший его много лет назад. Как и когда-
то, Сасэбо показался ему городом, где никогда нет солнца. Бродя по улицам
без теней, он чувствовал, как от прохожих, зданий и всего окружающего
исходят какие-то волны. Такое же ощущение посещало его и в других
городках, где он бывал на гастролях: не звук, не цвет, не запах, не
неуловимое дуновение, а некая деформация — то расширяющееся, то
сокращающееся пространство между ним и окружающими зданиями и
людьми. Сам городок ничуть не изменился. Они с Кику когда-то любили
ходить по этой широкой улице в торговый квартал. По обе ее стороны
тянулись танцевальные залы, и сквозь темные стекла окон было видно, как,
прижавшись друг к другу, покачиваются под музыку пары. А над шпилем
церкви по соседству носились кругами стаи голубей. Фрукты, специи и
всякая всячина продавались везде, где удавалось поставить лоток, а между