один раз: лицо Кадзуё, когда казалось, кровь начнет сочиться из ее глаз, носа и рта, из ее окоченевшего тела. Ему не хотелось увидеть такое еще
раз. Он вспомнил, какие у Хаси тонкие руки, и услышал его голос:
— Кику!
— Дерьмо! — пробормотал он, не останавливаясь.
— Он зовет тебя, — сказал охранник.
— Кику! — снова закричал Хаси.
От этого слабого сдавленного крика задрожали двери камер-одиночек
вдоль коридора. В каждой из них метался призрак Хаси и истошным
голосом звал его. Кику остановился. Наступила тишина. В мозгу у него
всплыла картина: лежит окоченевший Хаси, у него из глаз, носа и рта
вытекает кровь. Содрогнувшись, он повернул назад в комнату для
свиданий. «Не умирай, Хаси!» — твердил он, ускоряя шаг. Охранник
отворил дверь, и Кику влетел в комнату, Хаси повис на проволочной сетке,
как обезьяна в зоопарке, взгляд его был безумным и неподвижным. Он что-
то жевал. Кику заметил у него во рту какое-то белое месиво, должно быть
те самые таблетки, которые не сумела отобрать Нива. Хаси кивнул вдруг в
сторону двери, знаком показывая, чтобы Нива вышла. Несколько
мгновений она колебалась, поглядывая то на одного, то на другого.
— Убирайся! — прокричал Хаси и выплюнул ей в лицо слюну
молочного цвета.
Нива наклонила голову, вытирая лицо. Кику сразy же вспомнились две
другие женщины: Кадзуё и та, что оставила его в камере хранения и
которую он убил. На их лицах он видел точно такую же боль.
— Убирайся! — повторил Хаси, и в этот момент Кику с такой силой
ударил кулаком по проволочной перегородке, что Хаси отбросило к стене.
Он упал. Нива поспешила к нему, но Кику словами удержал ее.
— Извините, вам лучше ненадолго оставить нас, — сказал он.
Хаси лежал на полу, стирая с лица ошметки ржавчины, потом,
покачиваясь, поднялся. Он обтер губы рукавом куртки, отчего одно
страусиное перышко прилипло к уголку его рта, и рухнул на табурет.
— За что ты меня ударил? — спросил он.
— Тебе так нравится изображать крутого парня перед женщиной? —
сказал Кику.
— Мне вовсе не больно. Я не в себе и потому боли не чувствую. — Не
поднимая глаз, Хаси смотрел на свои колени. — Ты в первый раз меня
ударил. Мне приходилось видеть, как ты дрался с другими, но меня ты
никогда не бил… Кику, мне очень хотелось тебя повидать.
Он замолчал и поднял голову. Взгляд его был умоляющим. Коронный
прием, который он когда-то усвоил в сиротском приюте при разговоре с
взрослыми: говорил тихим, замученным голосом, а потом медленно и
робко поднимал глаза, стараясь при этом уловить выражение лица. Так он
определял, как данный человек к нему относится: с симпатией или
неприязнью и чего от него ждать — снисхождения или расправы.
— Кику, что случилось? Я ничего не понимаю.
— Не в этом дело. Я хочу знать, зачем ты сюда пришел, — сказал
Кику.
— Теперь я другой, не тот, каким был прежде. Помнишь, как мы
ходили узнавать результаты экзаменов в школу высшей ступени? Кадзуё
хотела пойти вместе с нами, но из-за низкого давления почувствовала