тобой? Ты ранен?
Не обращая на них внимания, Хаси бросился наружу и побежал по
улице. Кровотечение не останавливалось, и Хаси позвонил в дверь какой-то
частной клиники. В доме не было света, не доносилось ни звука, но Хаси
продолжал ломиться в дверь, и тогда на втором этаже открылось окно, откуда высунулась голова какого-то молодого человека.
— Чего вы тут расшумелись? — недовольно спросил он.
— Я порезал себе вены, — крикнул Хаси, показывая руку.
— Ты можешь умереть! — сказал человек в окне, прицокнув языком.
Окно с шумом захлопнулось.
Хаси казалось, что левая рука — единственная часть его тела,
оставшаяся в живых. Он вышел на середину бульвара и увидел вдали
тринадцать высотных башен. Все поплыло у него перед глазами. «Этот
город похож на гигантскую серебристую куколку, свившую кокон из
влажных нитей. Кокон, изолированный от внешнего мира, теплый,
сглаживающий все ощущения. Но когда же, когда из куколки родится
бабочка? Когда взлетит огромная бабочка? Когда лопнет кокон и эти башни
там, вдалеке?» Он лежал на белой полосе, разделяющей две стороны
бульвара. Лишь его левая рука еще продолжала дышать. Фары автомобилей
на миг ослепляли его, потом удалялись. Он принюхивался к земле, но не
ощущал никакого запаха, земля была слишком сухой. «Спи!» — приказал
он себе. Что-то бурлило внутри него, и ему хотелось, чтобы его
внутренности отверзлись и он смог вырвать из себя это бурлящее нутро и
швырнуть в лицо жирной личинке — этому городу.
Кику рыл яму в песке. Рядом лежали два трупа в костюмах
аквалангистов. Когда Кику счел яму достаточно большой, он перекатил в
нее тела. Женщина что-то говорила, молодая женщина с ягодицами и
грудями, обтянутыми клетчатым купальником. Это Анэмонэ читала
поминальную молитву, раскрыв над головой красный пластиковый зонтик.
Потом бросила в яму горсть песка. Вздымая песок, подул ветер, и Анэмонэ
прикрыла глаза рукой. Покончив с похоронами, Кику отломал от одного из
растущих на берегу манговых деревьев толстую ветку и оборвал с нее
мелкие веточки. Потом подогнал приготовленный шест под свой рост и, воткнув его в песок, согнул, чтобы проверить на прочность. Пока он
занимался этим, на высоком берегу показался старик с черной козой и стал
спускаться к побережью. Он потер руки мокрым песком, чтобы смыть
машинное масло, а когда сполоснул руки, на воде появилась радужная
пленка.
— Все отремонтировано, — объявил старик, и Анэмонэ встала.
— Кику! — позвала она. — Пора лететь бомбить Токио!
Кику поднял руку, давая понять, что сейчас будет готов.
— Что это он сделал? — пробормотал старик, обращаясь скорее к
самому себе. У козы были набухшие соски, и время от времени на горячий
песок падали капли молока.
— Кику? Сделал себе шест, чтобы прыгать, — объяснила Анэмонэ.
На сладкий запах молока слетелось множество мух, а Кику все
примерялся к шесту.
— Кику! Перепрыгни через меня! — крикнула Анэмонэ, подойдя к
краю воды и высоко подняв над головой зонтик.
Глядя на красный пластиковый купол, Кику начал разбег. Он
нацелился на полуголую Анэмонэ, скрывающуюся в тени. Его мускулы