ногой, пытаясь вырваться. — Как ты смеешь такое говорить санитару?
Кончай выпендриваться, придурок! — сказал он и ударил Хаси дубинкой
по ноге.
Тело Хаси прострелила боль. После второго удара боль пробежала от
пяток до подбородка и отозвалась даже в затылке. Хаси сжал зубы, чтобы
не закричать. Если бы он открыл рот, то наверняка попросил бы пощады.
Он ощутил дрожь в паху. После третьего удара ему стало страшно. Хаси
изо всех сил сжал зубы. После четвертого удара у него напряглись мышцы
бедер и захотелось помочиться. Он подумал, что со следующим ударом
непременно обмочится. «Только бы этого не случилось!» Лодыжка
онемела. Страх пронзал все его тело от головы до пят, зубы стучали, но в
тот момент, когда он готов уже был просить пощады, он прикусил себе
язык. И подумал о том, что, когда собственноручно отрезал себе язык, сумел перенести эту боль. Хаси уже забыл, какой она была. Внезапно ему
пришла в голову мысль: «А почему я должен переживать по поводу этого
безумного старика из клетки напротив?» Но понимал, что старик —
единственный свидетель случившегося.
«Даже если я описаюсь, мне не будет стыдно. Давай! — бормотал он,
стараясь преодолеть страх боли, которую принесет следующий удар. —
Давай, бей, не тяни!» От этих слов ему стало легче. Неприятие боли
ослабло, желание помочиться исчезло. В этот момент пятый удар
обрушился на его лодыжку. Он выдержал боль, стиснув зубы, хотя и пролил
несколько капель мочи. «Давай, давай!» — снова пробормотал он. Его
голос становился все отчетливей: «Давай, бей, ты ведь это умеешь!» —
вопил он, колотя кулаками по циновке. Санитар отпустил Хаси. Хаси
перевернулся и посмотрел на санитара. Тот раскраснелся от ярости и снова
замахнулся дубинкой. «Бей, бей!» — закричал Хаси. Какое-то время
дубинка висела над Хаси, потом санитар медленно опустил ее и сказал:
— Ты никогда отсюда не выйдешь. С тобой будут хорошо обращаться,
назначат хорошее лечение, очень эффективное. Тебе прочистят голову и
удалят всю гниль. Увидишь, как это приятно.
Тыльная сторона ноги Хаси начала разбухать. Старик наблюдал за
ним. Как только санитар ушел, старик расхохотался.
— Так ты, оказывается, Хороший!
Хаси молча массировал ногу, вытянув ее вдоль прохладной стены.
— Ты Хороший Человек, Хороший, говорю тебе! — Кричал старик,
облизывая руку.
— Замолчи! — рявкнул Хаси с мрачным видом. — Я тебя ни о чем не
спрашиваю. Оставь меня в покое.
Погрустнев, старик несколько раз покачал головой:
— Да, да, да…
Тут Хаси взглянул на кучу одеял в углу своей камеры и с удивлением,
обнаружил, что из-под них торчат пальцы ног — красивые, белые, женские.
Под этими одеялами лежала женщина! Приглядевшись, Хаси увидел ее
волосы, лоб и левую руку.
— У нее голова совсем не варит, — объяснил старик. — Она ни
Хороший Человек, ни Плохой, она просто Капуста. Подгнившая капуста, есть ее нельзя.
На мизинце левой руки у Капусты было золотое колечко. Окон в
камере не было, и Хаси удивился, не жарко ли ей под одеялами. В дальнем
конце коридора жужжал вентилятор, однако сюда не доносилось ни