Три месяца Хаси только и делал, что слушал. У него развился очень
острый слух. Хаси слушал звуки и смотрел изображение в телевизоре: парк, в котором дует ветер, качающиеся деревья, металл, стекло, животные, музыкальные инструменты, лица людей. Хаси сумел уловить тончайшую
связь между формой, звуком и рождающимся от этого звука образом.
Согласившись вернуться в школу, Хаси потребовал, чтобы ему купили
магнитофон, который может записывать звуки, накладывая их друг на
друга. Хаси продемонстрировал Кику результаты своих экспериментов по
сочетанию звуков. Он понял две очень важные вещи. Звук, приносящий
облегчение, должен преодолевать любые изгибы и препятствия и вселять
надежду, что он будет длиться вечно. Хаси говорил, что звуками,
породившими в нем самое сильное чувство покоя, были еле слышные звуки
фортепиано, донесшиеся из какого-то школьного класса, и звук дождевых
капель, барабанивших по карнизу.
Вернувшись в школу, Хаси продолжал оттачивать слух, слушать
звучание разных предметов и музыку, делать первые шаги в изучении
нотной грамоты, принципов музыкального ритма и гармонии. Как-то Хаси
отыскал мелодию, которую могли использовать при создании того звука из
больницы. Эту мелодию ему приходилось уже слышать на магнитофоне, но
тогда он ровно ничего не почувствовал. Как-то раз в заброшенном
шахтерском городе он нашел музыкальную шкатулку с этой мелодией.
Ручка шкатулки, которую нужно было вращать, отломалась, поэтому Хаси
стал пальцами перебирать покрытый крошечными выступами валик. Тогда-
то он и заметил, что мелодия похожа на тот звук. Даже Милки, услышав
музыкальную шкатулку, перестал лаять, сел и завилял от удовольствия
хвостом. Тот звук, который Хаси решил во что бы то ни стало найти, даже
если бы для этого потребовалась вся жизнь, он назвал в честь мелодии из
музыкальной шкатулки Traumerei[4].
Было лето. Кику и Хаси исполнилось по пятнадцать лет. Каждый день
они ходили вместе с Милки на море. Милки очень любил воду. Когда он
был совсем маленьким, ему наливали воды в тарелку и он тут же вставал в
тарелку передними лапами. Если в канаву падал резиновый мячик, он
бросался за ним, а если на пути встречалась лужа, то, сколько бы его ни
звали, барахтался в ней, не отзываясь. Больше, чем по песчаному берегу, он
любил бегать по большим острым камням. Чтобы щенок не поранил свои
нежные лапы, мальчики сшили ему из кожаных обрезков тапочки. Стоило
только надеть ему эти тапочки, как он тут же радостно лаял, зная, что они
идут на море. Милки стал плавать лучше Хаси. Белая длинная шерсть, унаследованная от матери, всегда была мокрой. Когда мальчики
расчесывали его на солнечном берегу, между зубьями гребешка оставались
кристаллики соли.
Однажды Кику и Хаси позавидовали Милки. Он встретился со своей
матерью. Возвращаясь домой в моря, они увидели белую собаку, которая
волочила одну лапу, так и не зажившую после удара Гадзэру. Красивая
шерсть местами выпала. У собаки были мутные глаза и не переставая текла
слюна. Вместе с другими старыми псами она рылась в мусорном баке.
Милки, не узнав свою мать, тявкнул и пробежал мимо. Его мать не
обернулась. Милки убежал далеко вперед, остановился на холме, с которого
было видно заходящее солнце, встряхнулся и протяжно завыл.
ГЛАВА 5
Анэмонэ проснулась после полудня и еще часа дна пролежала в
постели. По привычке она взяла сигарету, но прикуривать не стала. Ночью