говорил, он просто стоял рядом и молчал. Всякий раз, когда Хаси рыдал, дрожал всем телом и просил прощения, хотя никто его не ругал, Кику
терпеливо стоял рядом и ждал, пока Хаси успокоится. Даже когда Хаси шел
за ним следом в туалет, Кику не запрещал ему этого. Кику также нуждался
в Хаси. Их тела неким образом были связаны друг с другом.
Каждый год, когда расцветала сакура, Хаси начинал тяжело хрипеть и
задыхаться от кашля. В тот год его астма особенно обострилась.
Температура немного поднялась, и Хаси не мог играть на улице вместе с
Кику. Возможно, именно поэтому он становился все более замкнутым. С
утра до вечера Хаси играл в домашнее хозяйство. Он расставлял на полу
игрушечные
пластиковые
тарелочки,
кастрюльки
и
сковородки,
стиральную машину и холодильник. Расположение этих предметов
подчинялось определенному плану и логике. Когда Хаси завершал
раскладывать игрушечную посуду и утварь, он никому не позволял что-
либо менять. Если кто-нибудь переставлял предметы или случайно ронял
их, Хаси приходил в ярость. Ни монахини, ни воспитанники и не
подозревали, что Хаси может так сердиться. Ночью он засыпал рядом со
своей кухней. Проснувшись утром, первым делом проверял, нет ли каких
изменений, и, убедившись, что нет, с довольным лицом разглядывал ее.
Потом по его лицу пробегала тень недовольства. Что-то бормоча себе под
нос, он вскакивал и рушил свою кухню. Хаси построил уже целый дом, но
ни кухня, ни гостиная по-прежнему его не удовлетворяли. Постепенно, используя лоскутки ткани и катушки, пуговицы и гвозди, велосипедные
детали и бутылочные осколки, камешки и песок, он расширил свою
территорию и построил наконец целый город. Когда одна девочка упала и
развалила башню, построенную из катушек, Хаси немедленно подскочил к
ней и принялся душить. От чрезмерного возбуждения ночью у него
поднялась высокая температура и не прекращался кашель. Хаси был очень
рад, когда на его город приходил посмотреть Кику.
— Вот здесь — булочная, здесь — бензоколонка, там — кладбище, —
рассказывал Хаси.
Кику внимательно слушал его объяснения.
— А где камера хранения? — спросил он как-то. Хаси показал на
задний фонарик велосипеда и сказал:
— Вот она.
С внутренней стороны пластинки была вставлена маленькая
электрическая лампочка. Металлическая поверхность начищена до блеска
— ни пятнышка ржавчины, а синие и красные проводки аккуратно
закручены кольцом. Своим блеском она бросалась в глаза. Когда Хаси
показывал свой город, он оживлялся, а Кику в эти минуты одолевало
непонятное раздражение. Обычно, когда Хаси начинал дрожать и плакать, Кику испытывал примерно то же, что испытывает пациент, рассматривая
рентгеновский снимок своего больного органа. Его собственное
беспокойство и страх обретали в поведении Хаси форму. Кику оставалось
только одно: ждать, когда его больной орган, рыдающий вместо него, успокоится и заживет. Но все изменилось с тех пор, как Хаси стал спать
рядом со своим творением. Хаси переживал и плакал по поводу города
совершенно независимо от Кику. Больной орган отделился от тела и обрел