Аквариум - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 18

Глава 15

1

На третий день после прибытия в Вену меня вызвал руководитель венской дипломатической резидентуры ГРУ генерал-майор Голицын.

— Чемоданы уже распаковал?

— Нет еще, товарищ генерал.

— И не спеши.

— Почему?

Его кулачище обрушился на дубовый стол, и нежная кофейная чашечка жалобно звякнула.

— Потому что в пятницу в Москву идет наш самолет. Я тебя, лентяя, назад отправлю. Где твои вербовки?

Из генеральского кабинета я, красный от стыда, вылетел в «забой» — большой зал резидентуры, где на мое появление решительно никто не обратил внимания. Все были слишком заняты. Двое склонились над огромной картой города. Один что-то быстро печатал на машинке. Двое безуспешно пытались уложить огромный серый электронный блок с французскими надписями в контейнер дипломатической почты. И только один старый волк разведки, видимо, поняв мое состояние, посочувствовал:

— Навигатор, конечно, тебе обещал, что выгонит следующим самолетом?

Навигаторами в ГРУ называли руководителей резидентур.

— Да, — подтвердил я в поисках поддержки.

— А ведь и выгонит. Он у нас такой.

— Что же мне делать?

— Работать.

Это был хороший совет, и лучшего ждать не приходилось. Если кто-то знает, где и как конкретно можно добыть секретную бумагу, то он сам ее и добывает. Зачем ему делиться со мной своей славой?

И я начал работать. За оставшиеся четыре дня я, конечно, не провел вербовку. Но я сделал первые шаги в правильном направлении. Поэтому мое возвращение в Москву было отложено еще на одну неделю, а потом и еще на одну. Так я проработал у генерала Голицына четыре года. Впрочем, все остальные, включая и его первого заместителя, Младшего лидера, тоже находились под постоянным прессингом Навигатора — в наказание за неэффективную работу генерал мог в любой момент отправить каждого из них назад, в Союз. Но и сам Навигатор находился под таким же прессингом Аквариума.

2

Я — шпион. Я окончил Военно-дипломатическую академию Советской Армии. Академия моя не числится ни в каких списках. Ее как бы нет.

В дипломе название сокращено: Академия Советской Армии. Специальность: командно-штабная. Квалификация: офицер с высшим военным образованием. И три подписи: Председатель Государственной комиссии генерал-лейтенант А. Павлов, начальник академии генерал-полковник Л. Толоконников, секретарь ГЭК полковник А. Орлов.

После выпуска положено не менее года работать в центральном аппарате Аквариума — вникать. Некоторые вникают и два года, и три, а то и до конца службы.

В центральном аппарате два основных направления работы — обработка и добывание.

Нет, добывание — это не только за рубежом. Советский Союз посещают миллионы иностранцев, часть из них знает такие вещи, которые интересны нам. Этих иностранцев надо выявлять среди всех остальных, вербовать, вырывать из них секреты силой, хитростью или деньгами.

Работа в добывании — это свирепая борьба тысяч офицеров КГБ и ГРУ за интересных иностранцев. Работа собачья. Не зря нас зовут борзыми. Работа в добывании на территории Москвы — это бездушный генерал-майор ГРУ Борис Александров, для которого любые невыполнимые нормы кажутся недостаточными, который, не задумываясь, ломает судьбы молодым разведчикам за невыполнение плана и за малейшие упущения.

Работа в управлении генерала Александрова была самым тяжелым периодом моей жизни. Но это было время первой вербовки, время первого, добытого самостоятельно, секретного документа. Только тот, кто сумеет сделать это в Москве, где неизвестных нам секретов не так уж много, может попасть за рубеж. Кто умеет работать в Москве, тот сумеет делать это где угодно. Поэтому я сейчас сижу в маленькой венской пивной, сжимая в руке холодную, чуть запотевшую кружку ароматного, почти черного пива.

Я — добывающий офицер. В Вене у меня бурный старт. Не потому, что я успешно выискиваю носителей секретов. Совсем нет. Просто многие мои старшие товарищи успешно работают. И каждую из проводимых операций необходимо обеспечивать. Нужно отвлекать полицию, нужно контролировать работающего на маршруте проверки и охранять его во время секретной встречи, нужно принимать от него добытые материалы и, рискуя карьерой, доставлять их в резидентуру. Нужно выходить на тайники и явки, нужно контролировать сигналы, нужно делать тысячи вещей в чьих-то интересах, часто не понимая смысла своей работы. Все это труд, все это риск.

3

Я докладываю о своих первых шагах. Навигатор слушает молча, не перебивая. Он смотрит в стол. Это мне кажется странным. Первое, чему учат шпиона, — смотреть собеседнику в глаза: учат выдерживать долгие взгляды, учат владеть своим взглядом, как боевым оружием. Отчего этот волк матерый не выполняет элементарных требований? Тут что-то не так. Я напрягаюсь, не спуская с него взгляда и мысленно готовясь к худшему.

— Хорошо, — наконец говорит он, не отрывая глаз от своих бумаг, — впредь так и будешь работать под личным контролем моего первого заместителя, но два раза в месяц я буду слушать тебя лично. За первые недели ты сделал немало, поэтому я ставлю тебе более серьезную задачу. Пойдешь на встречу с живым человеком. Человек завербован моим первым заместителем, Младшим лидером. Но послать Младшего лидера на операцию я не рискую. Поэтому пойдешь ты. Завербованный человек имеет для нас исключительную важность. Сам товарищ Косыгин следит за нашей работой в данной области. Потерять такого человека мы не имеем права. Он работает в Западной Германии и передает нам детали американских противотанковых ракет «Тоу». Мы тайно перебросим тебя в Западную Германию. Проведешь встречу. Получишь детали ракет. Оплатишь услуги. Исколесишь много километров, путая следы. Тебя встретит помощник советского военного атташе в Бонне. Передашь груз ему, но в упаковке. Он не должен знать, что получает. Дальше груз пойдет дипломатической почтой в Аквариум. Вопросы?

— Почему не поручить проведение встречи нашим офицерам в Западной Германии?

— Потому что, во-первых, если завтра Западная Германия выгонит всех наших дипломатов, поток информации о Западной Германии ни в коем случае не уменьшится. Мы будем получать секреты через Австрию, Новую Зеландию, Японию. Выгони всех наших разведчиков из Великобритании — для КГБ это катастрофа, а для нас — нет. Мы продолжим получать британские секреты через Австрию, Швейцарию, Нигерию, Кипр, Гондурас и все другие страны, где только есть офицеры Аквариума. Потому, во-вторых, что, получив добытые нами детали ракет, начальник ГРУ вызовет всех дипломатических и нелегальных резидентов ГРУ в Западной Германии и всем этим восьми генералам задаст вопрос: почему Голицын из Австрии может добывать такие вещи в Западной Германии, а вы, вашу мать, находясь в Западной Германии, нет? Вы можете только на подхвате работать? Только в обеспечении? Ну и соответствующие выводы последуют. Только так, Суворов, конкуренция рождается. Только благодаря жестокой конкуренции все наши успехи. Все понял?

— Все, товарищ генерал.

— Что-то еще хочешь спросить?

— Нет.

— Хочешь! Знаю я, что у тебя сейчас на уме! Тебя сейчас одно мучает: Младший лидер за детали ракет орден получит, а рисковать за него молодой капитан будет и ни хрена за этот риск не поимеет. Ты об этом думаешь!

Он внезапно поднимает глаза. Вот его прием! Он берег свой взгляд до самого последнего момента. У него жестокие глаза, без единой искорки. У него взгляд, как удар хлыста по ребрам. Он использует свой взгляд внезапно и стремительно. Я к этому не готов. Я выдерживаю его взгляд, но понимаю, что соврать мне не удастся.

— Да, товарищ генерал. Именно об этом я и подумал.

— Работай активно. Ищи и вербуй агентуру. Тогда и тебя будут обеспечивать. Тогда ты будешь работать только головой, а кто-то за тебя будет рисковать шкурой.

Скулы его играют, а взгляд свинцов.

— Детали согласуешь с Младшим лидером. Иди.

Я щелкнул каблуками и, четко развернувшись, вышел из командирского кабинета. В коридоре никого не было. В большом рабочем зале — тоже никого. Кондиционер, мягко шелестя, бросает прохладную струю воздуха в полумрак рабочего зала. Я немного увеличил яркость голубого света и по густому, гасящему звук шагов ковру прошел в дальний конец зала к сейфам. Несколько секунд я тупо смотрю на бронзовый диск, тяжело вздыхаю и набираю комбинацию цифр. Тяжелая бронированная дверь плавно и бесшумно поддалась, за ней двенадцать небольших массивных дверок. Ключом открываю свою, на которой аккуратно выведена цифра 41. Внутри мой портфель. Закрываю сейф, кладу портфель на свой рабочий стол, осторожно тяну на себя два шелковистых шнура, нарушая четкий рисунок двух печатей — сначала гербовой, потом своей персональной. Из портфеля достаю гладкий лист плотной белой бумаги с аккуратной колонкой надписей и, вновь глубоко вздохнув, пишу: «Вскрыл портфель № 11 13 июля в 12 часов 43 минуты, время местное». Чуть отступив, расписываюсь.

Осторожно опустив лист в портфель, извлекаю из него тонкую блестящую зеленую папку с номером 173-В-41. Первый лист папки плотно исписан, остальные — совершенно чистые. Один из них беру двумя пальцами и кладу перед собой. В верхнем левом углу делаю оттиск своей личной печати, после чего вставляю лист в пишущую машинку. В правом углу привычно и быстро я выбиваю два слова: «Совершенно секретно», затем, отступив несколько строк, прямо посередине: «ПЛАН».

Сделав это, опускаю голову на руки, тоскливо глядя в стенку. Ярость бушует во мне. Ненавижу весь мир, ненавижу себя, ненавижу рабочий стол, голубой свет, коричневые ковры и зеленые папки.

Постепенно из всей массы людей и предметов, на которые легла моя жгучая ненависть, выплыло одно лицо, которое я ненавижу сейчас даже больше, чем пишущую машинку. И это лицо командира. Твою мать! Легко приказывать! Но это же не дивизией командовать. Пойди туда, сделай то. Я же никогда не был в Западной Германии. Послать меня на такое дело через три недели практической работы! А если завалю операцию? Черт с ним, меня в тюрьму посадят, но вы же агента своего потеряете!

Попадись мне кто-нибудь в этот момент под горячую руку — хрястнул бы по роже, не задумываясь. Но никого рядом не было. Взглядом я окидываю полированную поверхность стола в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сорвать злость. Под руку попадает изящный стаканчик с ручками и карандашами. Я сжимаю его в ладони, пристально рассматривая, а потом резко, со всего маху швыряю об стену. Стаканчик, жалобно взвизгнув, рассыпается на мелкие осколки.

— Ты чего психуешь?

Я оборачиваюсь. Позади меня, у сейфов, — Младший лидер. Я слишком увлекся и не заметил его появления.

— Прошу прощения.

На него я глаз не поднимаю. В пол смотрю.

— В чем дело?

— Навигатор приказал выйти на встречу с вашим человеком.

— Ну и сходи. Что за проблема?

— Откровенно говоря, я не знаю, с чего начать, что делать…

— План писать! — вдруг взорвался он. — Напиши план, я тебе его подпишу, и вперед!

— А если события будут развиваться не по моему плану?

— Чего-о-о? — он смотрит на меня непонимающими глазами, смотрит на часы, на меня, вздыхает и с укоризной говорит: — Забирай свои бумаги. Пошли.

Кабинет для инструктажей мне всегда напоминает каюту на большом роскошном пароходе. Когда системы защиты включены, пол, потолок и стены мелко-мелко дрожат почти незаметной дрожью, точно палуба крейсера, когда он режет волны на полном ходу. Кроме того, где-то в толще стен за десятками слоев изоляции установлены мощные глушители. Изоляция в тысячи раз уменьшает их рев, и тут, внутри, вы можете слышать только приглушенный рокот, словно шум прибоя вдалеке.

Кабинет для инструктажей внутри весь белый и блестящий. Некоторые его за это называют «операционной». Я это название не люблю. Это помещение я всегда именую «каютой». В каюте один стол и два кресла. Но и стол, и кресла совершенно прозрачные, и это создает впечатление роскоши и исключительности.

Младший лидер указывает мне на кресло и садится напротив.

— На «кладбище Слонов» ничему тебя хорошему не научили. Если хочешь иметь успех, прежде всего забудь все, чему тебя учили Слоны в академии. Слонами становятся те, кто не может сам работать на практике. А теперь слушай мою науку. Прежде всего надо написать план. В плане распиши всякие варианты и свои действия в этих ситуациях. Чем больше напишешь, тем лучше. План — это страховка на случай твоего провала. Под следствием в Аквариуме у тебя будет чем себя оправдать: мол, к подготовке относился серьезно. Запомни: чем больше бумаги, тем чище задница. А написав план, приступай к его подготовке. Главное — подготовить себя психологически. Расслабься насколько возможно, попарься в баньке. Отмети все отрицательные эмоции. Все переживания. Все сомнения. На дело ты должен идти в полной уверенности в победе. Если такой уверенности в тебе нет, то лучше откажись сейчас. Главное — настроить себя на тон агрессивного победителя. Когда расслабишься достаточно, послушай что-нибудь Высоцкого — «Охоту на волков», например. Эта музыка должна звучать в тебе во время всей операции, особенно когда будешь возвращаться. Самые большие ошибки мы совершаем после успешной встречи, возвращаясь с нее. Мы ликуем и забываем о настроении агрессивного победителя. Не теряй этого настроения, пока не попадешь за наши стальные двери. Повторяю, главное — не план, а психологический настрой. Ты будешь победителем только до тех пор, пока сам себя чувствуешь победителем. Когда напишешь план, я с тобой проиграю все возможные варианты. Это очень важно, но помни, что есть более важные вещи. Помни это. Будь победителем! Чувствуй себя победителем. Всегда. Успехов тебе.

4

Лес сосновый. Просека. Холмы. Тихо. Толстый ленивый шмель своей тушей сел на лесной колокольчик. Эй ты, жирный, цветок поломаешь! Шмель мне что-то обидное прогудел, но спорить не стал, а колокольчик благодарно головкой кивнул.

Один я в лесу. Машина у меня старая, побитая вся, напрокат кем-то для меня взятая. Время медленно тянется. Двадцать семь минут до встречи.

По паспорту я — югославский гражданин, не то турист, не то безработный. Турист из безработного социализма. Жду. «Друг» — так мы называем наших агентов — ровно в 13:00 должен явиться сюда с деталями ракет. Меня он по двум признакам опознает: японский транзистор в левой руке и маленький значок с изображением футбольного мяча. А я его узнаю по времени появления: 13:00 ровно. Он время спросит, при этом должен встать чуть правее меня. Хитрый «друг» оказался. Вознаграждение принимает не в долларах, не в марках и даже не в швейцарских франках. Он золотыми монетами берет. Если припрут — прабабушкино наследство.

Коробку с монетами я вон там, в елках, спрятал. Это на случай всяких неожиданностей. Если во время встречи обложат, как полиции объяснить, откуда у меня, бедного туриста, золотые дукаты?

Откуда наш «друг» может брать детали противотанковых ракет? Кто он? Генерал? Или конструктор ракет? По-другому ты кусок ракеты не утащишь. Будь ты инженер на заводе, заведующий складом или боевой офицер. Каждая деталь получает номер сразу в момент ее производства. Как ты ее украдешь? Только сам конструктор… Только генерал… Нет, черт побери, и конструктору, и генералу совсем не легко красть ракетные детали. Кто-то, кто выше конструктора и генерала? Но если и просто генерал или просто генеральный конструктор, как же Младший лидер ухитрился его встретить и вербануть?

Противно роль нищего туриста играть: свитер рваный, ботинки стоптаны. Как же в таком виде я встречу американского генерала? Что он подумает о ГРУ, увидев мой помятый «фиат»?

Время. Нет его. Эй, генерал, где ж твоя дисциплина? Из-за поворота огромный грязный трактор с прицепом тащится. Старый немец-фермер, весь навозом пропах. Старый черт, тебя только тут не хватало. Я два часа в лесу просидел, ни одной души не было. И еще пять дней пройдет, ни одной живой души не появится. А тебя, старого, черти несут в самый момент встречи. Ну рули, рули скорее. А он, как назло, трактор передо мной останавливает. Чего тебе, старый дурак? Время? На тебе время! Я сую ему свои часы прямо в нос. Проезжай, старый пес. Но не собирается он уходить. Он возле меня стоит, чуть правее. Чего тебе надо? Чего, старый, злишься? Я тебе жить мешаю? Вали отсюда! Он мне на прицеп показывает. Ах, нехорошо получилось. Наверное, у него прицеп поломался. Помогать придется, а то ведь генерал сейчас подъедет.

Тут меня озарило… С чего я взял, что «особым источником» должен быть генерал? Я вскакиваю на прицеп, срываю старый промасленный брезент. О чудо! Под брезентом исковерканные обломки ракет «Тоу». Помните эту хишную серебристую мордочку? Я таскаю обломки стабилизаторов, грязные печатные схемы, спутанные, порванные провода, разбитый, перепачканный грязью блок наведения в свою машину. Я руку ему трясу: Danke schön! И бегом за руль. А он палкой грозно по моей машине стучит. Ну, что тебе, дьявол, нужно? Он жестом показывает, что ему деньги нужны. Я и забыл. Бегом в ельник. Вырыл коробку: бери. Вот теперь он улыбкой расцвел. Ты, старый хрыч, на зуб попробуй! Куда тебе, старому, столько золота? В гроб все равно с собой не возьмешь. А он улыбается. Вспомнил я инструкцию: «особые источники» уважать надо — по крайней мере, демонстрировать уважение. И я ему улыбаюсь.

Он — в одну сторону, я — в другую. Быстро гоню машину от места встречи. Мне теперь понятна простая механика сей операции.

1-я американская бронетанковая дивизия уже получила противотанковые ракеты «Тоу» и уже стреляет ими на полигоне. Конечно, без боеголовок. Поэтому маленькая ракета на конечном участке траектории просто разбивается о мягкий грунт.

У нас, когда стреляют «Фалангами» и «Шмелями», огромные пространства застилают брезентом, а потом батальон солдат бросают на поиск мельчайших осколков. Американская армия этого не делает. И потому не надо вербовать генерала да главного конструктора. Достаточно вербануть пастуха, лесника, сторожа, фермера. Он вам обломков наберет хоть сто килограммов, хоть двести. Сколько в багажник поместится! Старый фермер, пропахший навозом, может стать источником особой важности и за тридцать сребреников продаст вам все, что желаете. Боеголовок нет? Тем лучше. Без боеголовок весь блок наведения почти целым остается. А головки у нас не хуже американских. Нам блок наведения нужен. Схемы печатные нужны. Кому надо, тот их отмоет да очистит. Если чего не хватает, в следующий раз привезем. И состав металла нужен. И образцы композитных материалов нужны. И механизм раскрытия стабилизаторов, и остатки топлива чрезвычайно интересны, и даже нагар на поворотных турбинках. И все это — в моем багажнике. И всем этим лично товарищ Косыгин интересуется.

Я гоню свою машину по прямым, как стрелы, автобанам Германии. Гитлер строил. Хорошо строил. Я жму на педаль сильнее и чуть улыбаюсь сам себе. Когда вернусь, буду просить прощения у Навигатора и у Младшего лидера. Я не знаю почему. Но я подойду и тихо скажу: «Товарищ генерал, простите меня», «Товарищ полковник, простите, если можете».

Они — разведчики высшего класса. И только так надо действовать. Быстро, не привлекая внимания. Я готов рисковать и своей карьерой, и своей жизнью ради успеха ваших простых, но ослепительных в своей простоте операций.

Если можете, простите меня.

5

Я вытянул уставшие ноги под столом. Мне хорошо. Тут так тихо и уютно. Как бы не уснуть. Я устал. Тихая мелодия. Седой пианист. Он, несомненно, великий музыкант. Он устал, как и я. Он закрыл глаза, а его длинные гибкие пальцы виртуоза привычно танцуют по клавишам огромного рояля. Несомненно, ему место в лучшем оркестре Вены. Но он почему-то играет в венском кафе «Шварценберг».

Вы бывали в «Шварценберге»? Настоятельно советую. Если у вас тяжелая, изматывающая работа, если у вас красные глаза и уставшие ноги, если нервы взвинчены, приходите в «Шварценберг», закажите чашку кофе и садитесь в уголок. Можно, конечно, сидеть и на свежем воздухе, за маленьким беленьким столиком. Но это не для меня. Я всегда захожу внутрь, поворачиваю направо и сажусь в углу у огромного окна, закрытого полупрозрачными белыми шторами. Когда в Вене жарко, все сидят, конечно, на свежем воздухе. Там хорошо, но тогда кто-то может наблюдать за мной издалека. Я не люблю, чтобы меня кто-то мог видеть издалека. Поэтому я всегда внутри. Из своего уголка я вижу любого, кто входит в зал. Из-за прозрачной занавески я иногда посматриваю и наружу, на Шварценберг-плац. Кажется, что за мной сейчас никто не смотрит. И мне хорошо быть одному в этом уюте. Зеркала. Шедевры абстракционизма в золоченых рамах. Роскошные ковры. Темно-коричневые стены — полированный дуб. Тихая мелодия. Пьянящий аромат кофе, одновременно возбуждающий и успокаивающий. Если бы у меня был свой за́мок, я непременно заказал бы себе такие стены, на них бы развесил эти декадентские зеркала и картины, в углу поставил бы огромный рояль, пригласил бы этого старика-пианиста, а перед собой поставил бы чашку кофе и сидел, вытянув ноги и подперев щеку кулаком. Мне кажется, что эту мелодию я уже когда-то давно слышал. Мне кажется, что я видел где-то эти картины на дубовых стенах и эти маленькие столики. Конечно, все это я видел раньше. Конечно, я помню и этот нежный аромат, и эту чарующую мелодию. Да. Все это я уже видел раньше.

Это было давно. Несколько лет назад. Был огромный прекрасный город. Была тихая площадь с трамвайными рельсами. Огромные окна кафе. Был этот незабываемый запах и эта спокойная мелодия. Только тогда на площади у кафе, у белых столиков стояли три грязных уставших танка с широкими белыми полосами. Они стояли тихо и не мешали чудесной мелодии. Было жаркое лето. Огромные окна кафе были открыты, и прекрасная музыка тихо и спокойно, как лесной ручей, струилась через окно. Я почему-то совершенно отчетливо представил себе три грязных танка с белыми полосами на Шварценберг-плац.

У танка совершенно необычный запах. Его нельзя спутать ни с чем. Вы любите запах танка? Я тоже люблю. Запах танка — это запах металла, это запах сверхмощных двигателей, это запах полевых дорог. Танк приходит в город из лесов и полей, и он хранит запах листьев и свежей травы. Запах танка — это запах простора и мощи. Этот запах пьянит, как запах вина и крови. Я чувствую этот запах в тихом венском кафе. Я совершенно отчетливо могу себе представить сотни грязных танков на улицах Вены. Город бурлит. Город охвачен страхом и негодованием, а по его улицам гремят бесконечные колонны танков. Из-за поворота появляются все новые и новые бронированные монстры. Водители переключают передачи, и в момент переключения двигатели извергают черный густой дым вперемешку с брызгами несгоревшего топлива и хлопьями сажи. Скрежет и гром. Искры из-под гусениц. Черные от копоти и пыли лица солдат. Танки на мостах. Танки у роскошных дворцов. Танки на широких бульварах и в узких улочках. Танки везде. Старик с лохматой белой бородой что-то кричит и машет кулаком. Но кто его услышит! Разве можно заглушить рев танковых дизелей! Поздно, старик. Слишком поздно ты начал кричать. Нужно было раньше кричать. Когда по тротуарам загремели кованые сапоги, когда вокруг стоит рев и скрежет бесчисленных танков, кричать поздно. Нужно или стрелять, или молчать. Город бурлит. Город в дыму. Где-то стреляют. Где-то кричат. Запах горелой резины. Запах кофе. Запах крови. Запах танков.

Наверное, я схожу с ума. Есть другая возможность: все давно сошли с ума, а я один — исключение. Есть и третья возможность: все давно сошли с ума. Все без исключения. Те, кто появляется на грязных танках в прекрасных мирных городах, — вне всякого сомнения шизофреники. Те, кто живет в прекрасных городах, знают, что однажды, рано или поздно, наши танки появятся на Шварценберг-плац, и ничего не делают, чтобы это предотвратить — тоже шизофреники. Черт побери, а мое место где? Я уже был в числе освободителей. Это не так приятно, как может показаться со стороны. Я больше не хочу оказаться в этой роли. Что же мне делать? Убежать? Прекрасная идея. Я буду жить в этом удивительном мире наивных и беззаботных людей. Я буду сидеть в кафе, вытянув ноги, подперев щеку кулаком. Я буду слушать эту чарующую мелодию. Когда придут грязные танки с белыми полосами, я буду стоять в толпе, кричать и махать кулаками.

Плохо быть гражданином страны, по дорогам которой со скрежетом и лязгом идут броневые колонны освободителей. А разве лучше быть в числе освободителей?

6

Считается, что молодой шпион, который выдает себя за дипломата, журналиста, коммерсанта, не может быть активным в первые месяцы своей работы. Ему нужно вжиться в роль: изучить город и страну, в которой он работает, законы, обычаи, порядки. Молодые разведчики многих разведок именно так себя и ведут в первые месяцы — они готовятся к ответственным операциям. В это время на них мало внимания обращает местная полиция: у местной полиции проблем хватает и с опытными шпионами. Но ГРУ — разведка особая. Она не похожа на другие разведки. Раз в первые месяцы за тобой не следят, так и пользуйся этим!

В первый месяц моей работы я закладывал какой-то пакет в тайник, в течение недели контролировал место, где должен был появиться условный сигнал, ночью в лесу принимал какие-то ящики и доставлял их в посольство, снимал с операций наших офицеров, когда группа радиоконтроля обнаруживала высокую активность полицейских радиостанций в районах наших операций. Все, что я делаю, — это обеспечение чьих-то операций, помощь кому-то, участие в операциях, назначения и цели которых я не знаю. Из сорока добывающих офицеров ГРУ нашей резидентуры больше половины делают ту же работу. Это называется «прикрывать хвост». Тех, кто делает это, презрительно именуют «борзыми». Борзой — охотничий пес, которого не нужно много кормить, но можно гонять по полям и лесам за лисами да зайчишками. Можно и против крупных зверей пускать, но не одного, а в своре. Борзой — это длинные ноги и маленькая голова.

В мире все относительно. Я — офицер Генерального штаба. По отношению к миллиону других офицеров Советской Армии я — элита. Внутри Генерального штаба я — офицер ГРУ, то есть высший класс по отношению к тысячам других офицеров Генерального штаба. Внутри ГРУ я — выездной офицер. Офицер, которого можно выпускать на работу за рубеж. Выездные офицеры — это гораздо более высокий класс, чем просто офицеры ГРУ, которых за рубеж не пускают. Среди выездных офицеров ГРУ я тоже отношусь к высшей касте: я — добывающий офицер, это гораздо выше, чем наша охрана, механики, техники, служба радиосвязи и радиоперехвата. Но вот внутри этой самой высшей элиты я — плебей.

Добывающие офицеры ГРУ делятся на два класса — борзые и варяги. Борзые — угнетенное, бесправное большинство в высшей касте добывающих офицеров. Каждый из нас работает под полным контролем одного из заместителей резидента, почти никогда не встречая самого резидента. Мы охотимся за секретами — вернее, за людьми, которые этими секретами владеют. Это основная работа. Но, кроме того, нас беспощадно используют для обеспечения секретных операций, об истинном значении которых мы можем только догадываться.

Выше борзых стоят варяги. Варяг на языке древних славян — непрошеный заморский гость, коварный, свирепый, задиристый, веселый и дерзкий. Варяги работают под личным контролем резидента, уважая его заместителей, но работая в большинстве случаев самостоятельно. Самые успешные из варягов становятся заместителями резидента. Они работают уже не в одиночку, а получают в полное распоряжение группу борзых.

Первый заместитель резидента, Младший лидер, контролирует всех. Он сам активный и успешный добывающий офицер, но, кроме своей работы по добыванию и руководству собственной группой борзых, он контролирует группу радиоперехвата, отвечает за охрану резидентуры и ее безопасность, за работу всех офицеров, в том числе технических и оперативно-технических. Ему не подчинены только шифровальщики. Ими командует резидент лично.

Резидент, он же Командир, он же Папа, он же Навигатор, отвечает за всех. У него практически неограниченные полномочия. Он, например, своей властью может убить любого из подчиненных ему офицеров, включая и первого заместителя, в случаях, когда под угрозу будет поставлена безопасность резидентуры, а эвакуация офицера, который эту угрозу создает, невозможна. Право убивать офицеров ГРУ кроме резидента имеет только Верховный суд, да и то если будет на это воля Центрального Комитета. Так что в некоторых случаях наш Навигатор сильнее Верховного суда, он не нуждается ни в чьих советах и консультациях, ему не нужно голосование или поддержка прессы. Он принимает решения сам и имеет достаточно власти и сил, чтобы свои решения претворять в жизнь, вернее, в смерть.

Наш Навигатор подчинен начальнику 5-го направления Первого управления ГРУ. Но по ряду вопросов он подчинен только начальнику ГРУ. Кроме того, в случаях несогласия с руководством ГРУ в экстраординарных обстоятельствах он имеет право связаться с Центральным Комитетом. Необъятная мощь резидента уравновешивается только существованием такой же могущественной, независимой и враждебной резидентуры КГБ. Оба резидента не подчинены послу. Посол придуман для того, чтобы только маскировать существование двух ударных групп в составе советской колонии. Конечно, на людях оба резидента демонстрируют послу некоторое уважение, ибо оба резидента — дипломаты высокого ранга, и своим непочтением к послу они выделялись бы на фоне других. На этом почтении и кончается вся зависимость от посла. Каждая резидентура имеет в посольстве свою территорию, обороняемую от чужих, как неприступную крепость.

Дверь резидентуры — как дверка хорошего сейфа. Какой-то шутник когда-то давно привез из Союза железную табличку с мачты линии высокого напряжения «Не влезай! Убьет!» Ну и, соответственно, над надписью череп с косточками. Эту табличку приварили к нашей зеленой двери, и она вот уже много лет хранит нашу крепость от посторонних.

7

— Обрати внимание на то, что во время войны в нашей авиации существовали две категории летчиков: одни, меньшинство, — с десятками сбитых самолетов на счету, другие, большинство, — почти ни с чем. У первых вся грудь в орденах, у вторых — одна-две медальки. Первые в большинстве пережили войну, вторые гибли тысячами и десятками тысяч. Статистика войны суровая. Десять часов в воздухе для большинства — предел, за которым следовала гибель. В среднем летчик-истребитель погибал в пятом боевом вылете. А у летчиков первой категории все наоборот — сотни боевых вылетов и тысячи часов в воздухе у каждого…

Мой собеседник, Герой Советского Союза генерал-майор авиации Кучумов, был асом штурмовой авиации во время войны и одним из самых свирепых волков советской военной разведки после нее. Сейчас по приказу начальника ГРУ он проводит проверку наших дипломатических резидентур. В одни страны он приезжает как член различных делегаций по разоружению, сокращению и прочая, в другие — как член совета ветеранов войны. Но он к разряду ветеранов себя никак не относит, он активный боец тайного фронта. Он инспектирует нас и, голову даю на отсечение, проводит молниеносные и головокружительные тайные операции. Сейчас мы вдвоем с ним в «каюте». Он вызывает нас по одному. Разговаривая с нами, он, конечно, контролирует нашего командира, а заодно и помогает ему.

— Между двумя этими категориями летчиков на войне была пропасть. Никакой промежуточной прослойки, никакого среднего класса. Ас, герой, генерал или убитый в одном из первых вылетов младший лейтенант. Среднего не было. Происходило это вот почему. Все летчики получали одинаковую подготовку и приходили в боевые подразделения, имея почти одинаковый уровень. В первом же бою командир разделял их на тех, кто рвется в бой, и тех, кто не очень рвется. Тот, кто нарывался на схватку, кто не уходил в облака от противника, кто не боялся идти в лобовую атаку, тех немедленно ставили ведущими, а остальным приказывали их прикрывать. Часто свирепые бойцы выделялись из общей массы новичков уже в первом воздушном бою. Все командиры звеньев, эскадрилий, полков, дивизий, корпусов и воздушных армий бросали свои силы, чтобы помогать этим забиякам, чтобы их охранять, чтобы их беречь в самых жарких схватках. И чем больше такой боец имел успехов, тем сильнее его охраняли в бою, тем больше ему помогали. Я видел в бою Покрышкина, когда у него на счету было уже более пятидесяти германских самолетов. По личному приказу Сталина в небе его прикрывали две эскадрильи. Он идет на охоту, у него в хвосте ведомый и две эскадрильи следом: одна чуть выше, другая чуть ниже. Сейчас у него на груди три золотые звезды и бриллиантовая на шее, он маршал авиации, но не думай, что все это к нему само пришло. Совсем нет. Просто он в первом бою проявил инициативу, и его стали прикрывать. Он проявлял больше дерзости и умения, и ему все больше помогали и больше им дорожили. А не случись этого, и в самом начале его поставили бы на неблагодарную работу защищать кому-то в бою хвост. Так бы он в хвосте у кого-то и летал младшим лейтенантом. И, по статистике, на пятом вылете его бы сбили, а то и раньше. Статистика, она кому улыбается, а кому рожи корчит.

— Все это, — продолжает Кучумов, — я говорю к тому, что наша разведывательная работа от воздушных боев почти ничем не отличается. Советская военная разведка готовит тысячи офицеров и бросает их в бой. Жизнь быстро делит их на мастеров и подмастерьев. Одни достигают сияющих высот, другие сгорают в первой же зарубежной командировке. Я ознакомился с твоим делом, и ты мне нравишься. Но ты прикрываешь хвосты другим. Работа в обеспечении — это тяжелая, опасная и неблагодарная работа. Кто-то получает ордена, а ты рискуешь своей карьерой, выполняя самую грязную и тяжелую работу. Запомни: от этого тебя никто не освободит. Любой командир нашей организации за рубежом, получая свежее пополнение молодых офицеров, использует их всех в обеспечивающих операциях, и они быстро сгорают. Их арестовывают, выгоняют из страны, и они потом всю жизнь прозябают в службе информации ГРУ или в наших «братских» странах. Но если же ты сам проявишь бойцовские качества, сам начнешь искать людей и вербовать их, то командир немедленно сократит твою активность в обеспечении; наоборот, кто-то другой будет прикрывать тебе хвост, рисковать собой, защищая твои успехи. Такова наша философия. Несколько лет назад наш командир в Париже приказал помощнику военного атташе пожертвовать собой ради успеха нескольких других офицеров. Будь уверен, что командир жертвовал не самым успешным своим офицером. Агрессивному, успешному он никогда такой неблагодарной задачи не поставит, и мы это полностью поддерживаем. Руководство ГРУ стремится вырастить как можно больше дерзких, успешных асов. Не беспокойся — чтобы прикрыть таких людей, у нас всегда найдется множество инертных. И не думай, что все это я тебе говорю потому, что тебе отдаю предпочтение. Совсем нет. Я всем вам, молодым, это говорю. Работа у меня такая — боевую активность и боевую производительность повышать. Да вот беда: не до всех это доходит. Много у нас ребят хороших, которые так никогда и не выбираются в ведущие, чужие хвосты прикрывают и бесславно сгорают на одном из заданий. Желаю тебе успеха и попутного ветра. Все в твоих руках: старайся, и тебя будут две эскадрильи в бою прикрывать.