Я иду по красному ковру. Я не был здесь двадцать три дня. Отвык от тишины, от ковров, от тепла; вообще человек дичает быстро и возвращается в животный мир легко и свободно, без затруднений.
В коридорах штаба спокойно и уютно. Тут сытые, чистые, гладко выбритые люди. Тут нет простуженного командирского хрипа и нетерпеливого повизгивания собак, которых вот-вот спустят с поводков.
Нашу 43-ю диверсионную группу накрыли в числе последних. Обложили, загнали в овраг. Все, как на войне настоящей. И собаки настоящие были. А они, четвероногие друзья человека, разницы совсем не понимают: настоящая травля, учебная… Им один черт.
Тонкий, гибкий солдат по кличке Плётка вывернулся и из этого переплета. Его первого от группы отбили и погнали к реке, на которой уже тронулся лед. Думали к берегу прижать. Но он сбросил куртку, бросил автомат и поплыл между льдин. Вертолет за одним не послали, а собаки в воду не пошли: не дурные. Через четыре дня он пришел в казармы своего батальона, вконец отощавший, в темно-синей милицейской шинели. Украл.
За это Плётке было пожаловано сержантское звание и пятнадцать суток отпуска. Вообще таких ребят в батальоне немало. По одному они возвращаются в батальон на сломанных лыжах, в изорванных куртках, иногда с кровавыми ранами.
Нашу группу захватили в глубоком овраге, отрезав все пути. Нас привезли в казармы полка МВД. Встретили, как старых друзей. Выпарили в бане, накормили, дали сутки отоспаться. Для захваченных групп была заранее освобождена одна казарма, и санитарная часть полка работала только на нас.
В бане солдаты МВД на нас с уважением и испугом смотрят: скелеты.
— Тяжкая вам, братишки, служба выпала.
Не спорим. Тяжкая. Да только каждый год офицерам и сверхсрочникам СпН за полтора года службы считается. Прослужи десять лет — пятнадцать запишут. В соответствии с этим и по полторы получки платят, и за прыжки платят, да за каждый рейдовый день особо добавляют. А жиру мы скоро нового нагуляем. Не зря нас желудками зовут.
Отоспался я. Отдохнул. И вот вновь по мягкому ковру иду. Штаб меня шутками встречает:
— Расскажи, Витя, как вес сбрасываешь?
— Эй, разведчик, ты откуда такой загорелый?
Лицо мое обожжено морозом, ветром и безжалостным зимним солнцем. Губы черные, потрескались. Нос облупился.
— Давай, Витя, в воскресенье на лыжах покатаемся!
Это жестокая шутка. Такие шутки я переношу с трудом. И вообще после той зимы я больше всего в мире ненавижу людей, которые добровольно надевают лыжи просто из-за того, что им нечего делать.
Мой путь — к начальнику разведки.
— Разрешите войти? Товарищ подполковник… Извините…
На новеньких погонах Кравцова не по две, а по три звезды.
— Товарищ полковник, старший лейтенант Суворов с выполнения учебно-боевого задания прибыл!
— Здравствуй.
— Здравия желаю, товарищ полковник! Поздравляю вас!
— Спасибо. Садись. — Он смотрит на мои обтянутые скулы, — Эко тебя обтесало. Отоспался?
— Да.
— Работы много. За время твоего отсутствия мир изменился. В кратчайший срок постарайся войти в курс дела. Все забыл в рейде?
— Старался все, что знаю, повторять в уме…
— Тебя проверить?
— Да.
— Шпангдалем.
— Шпангдалем — авиабаза ВВС США в Западной Германии. Двадцать пять километров севернее города Трир. Постоянно базируется пятьдесят второе тактическое истребительное крыло. Семьдесят два истребителя «Б-4». Взлетная полоса одна. Длина три тысячи пятьдесят метров. Ширина сорок пять метров. В состав крыла входят…
— Хорошо. Иди.
Мир стремительно меняется. Двадцать три дня я не имел доступа к информации, и вот теперь передо мной толстые папки с разведывательными сводками, приказами, шифровками. За двадцать три дня мир изменился неузнаваемо. Я понимаю, что начальник разведки пощадил мое самолюбие и задал легкий вопрос о неподвижном объекте, об авиабазе. Если бы он спросил о 6-й мотопехотной дивизии Бундесвера, например, то я непременно попал бы в неловкое положение. За обстановкой нужно следить постоянно, иначе превратишься в носителя устаревшей информации. Итак… Совершенно секретно… Агентурной разведкой Белорусского военного округа обнаружено усиление охраны стартовых батарей ракет «Першинг» на территории Западной Германии… Совершенно секретно… 5-й отдел разведывательного управления Балтийского флота зарегистрировал полную смену системы кодирования в правительственных и военных каналах связи Дании… Совершенно секретно… Агентурной разведкой Генерального штаба вскрыты… Совершенно секретно… Агентурной разведкой 11-й гвардейской армии Прибалтийского военного округа на территории Западной Германии зарегистрированы работы по строительству колодцев для ядерных фугасов. Приказываю начальнику Второго главного управления Генерального штаба, начальникам разведки ГСВГ, СГВ, ЦГВ, Прибалтийского, Белорусского и Прикарпатского военных округов обратить особое внимание на сбор информации о системе ядерных фугасов на территории ФРГ. Начальник Генерального штаба генерал армии Куликов.
Двадцать три дня назад никто не слышал ничего о ядерных фугасах… Теперь колоссальные силы агентурной разведки брошены на вскрытие этой таинственной системы самозащиты Запада… Меняется лицо и нашей армии… Секретно… О результатах экспериментальных учений 8-й воздушно-штурмовой бригады Забайкальского военного округа. Не было таких бригад еще двадцать три дня назад… Совершенно секретно… Приказываю принять на вооружение истребительно-противотанковой артиллерии изделие «Малютка-М» с системой наведения по двум точкам… Министр обороны Маршал Советского Союза А. Гречко… Совершенно секретно… Только для офицеров СпН… Расследование обстоятельств гибели иностранных курсантов Одесского особого центра подготовки в ходе учебных боев с «куклами»… Приказываю усилить контроль и охрану… Особое внимание обратить…
Этот приказ я перечитываю три раза. Ясно, как нужно обходиться с «куклой», как ее содержать и охранять. Только не ясно, что такое «кукла».
Нелегко готовить иностранных бойцов и агентуру СпН. Мы, советские бойцы, будем действовать во время войны, а эти ребята действуют уже сейчас и по всему миру. Они бесстрашно умирают за свои светлые идеалы, не подозревая, что и они тоже являются бойцами СпН.
Удивительные люди! Мы их готовим, мы тратим миллионы на их содержание, мы рискуем репутацией нашего государства, а они наивно считают себя независимыми. Тяжело иметь дело с этой публикой. Приходя к нам на подготовку, они приносят с собой дух удивительной беззаботности Запада. Они наивны, как дети, и великодушны, как герои романов. Их сердца пылают, а головы забиты предрассудками. Говорят, что некоторые из них считают, что нельзя убивать людей во время свадьбы, другие убеждены, что нельзя убивать во время похорон. Чудаки. Кладбище на то и придумано, чтобы там мертвые были.
Особый центр подготовки эту романтику и дурь быстро вышибает. Их тоже рвут собаками, их тоже по огню бегать заставляют. Их учат не бояться высоты, крови, скорости, не бояться смерти чужой и собственной, когда молниеносным налетом они захватывают самолет или посольство. Особый центр учит их убивать. Убивать умело, спокойно, с наслаждением. Но что же в этой подготовке может скрываться под термином «кукла»?
Наша система сохранения тайн отработана, отточена, отшлифована. Мы храним свои секреты путем истребления тех, кто способен сказать лишнее, путем тотального сокрытия колоссального количества фактов, часто даже не очень секретных. Мы храним тайны особой системой отбора людей, системой допусков, системой вертикального и горизонтального ограничения доступа к секретам. Мы охраняем свои тайны собаками, караулами, сигнальными системами, сейфами, печатями, стальными дверями, тотальной цензурой. А еще мы охраняем их особым языком, особым жаргоном. Если кто-то и проникнет в наши сейфы, то и там немногое поймет.
Когда мы говорим о врагах, то употребляем нормальные, всем понятные слова: ракета, ядерная боеголовка, химическое оружие, диверсант, шпион. Те же самые советские средства именуются: изделие, специальная энергетическая установка, специальное оружие, СпН, особый источник. Многие термины имеют несколько разных значений. «Чистка» в одном случае — простое исключение из коммунистической партии, в другом — массовое истребление людей.
Одно нормальное слово может иметь в нашем жаргоне множество синонимов. Советских военных диверсантов можно назвать общим термином СпН, а кроме того — «туристами», «любознательными», «рейдовиками». Что же в нашем жаргоне называется «куклами»? Используют ли «кукол» для тренировки советских бойцов, или это привилегия иностранных курсантов? Существовали ли «куклы» раньше, или это нововведение, наподобие воздушно-штурмовых бригад?
Я закрываю папку с твердым намерением узнать значение этого странного термина. Для этого есть только один способ: сделать вид, что я понимаю, о чем идет речь, и тогда в случайном разговоре кто-нибудь действительно сведущий может сказать чуть больше положенного. А одной крупицы иногда бывает достаточно, чтобы догадаться.
296-й отдельный разведывательный батальон СпН спрятан со знанием дела, со вкусом. Есть в 13-й армии полк связи. Полк обеспечивает штаб и командные пункты. Через полк проходят секреты государственной важности, и потому он особо охраняется. А на территории полка отгорожена особая территория, на которой и живет наш батальон. Все диверсанты носят форму войск связи. Все машины в батальоне — закрытые фургоны, точно как у связистов. Так что со стороны виден только полк связи, и ничего больше. Мало того, и внутри полка большинство солдат и офицеров считают, что есть три обычных батальона связи, а один необычный, особо секретный, наверное, правительственная связь.
Но и внутри батальона СпН немало тайн. Многие диверсанты считают, что в их батальоне три парашютные роты, укомплектованные обычными, но очень сильными и выносливыми солдатами. Только сейчас я узнал, что это не все. Кроме трех рот существует еще особый взвод, укомплектованный профессионалами. Этот взвод содержится в другом месте, вдали от батальона. Он предназначен для выполнения особо сложных заданий. Узнал я о его существовании только потому, что мне как офицеру информации предстоит обучать этих людей моему ремеслу: правильному и быстрому обнаружению важных объектов на территории противника. Я еду в особый взвод впервые и немного волнуюсь.
Везет меня туда лично полковник Кравцов. Он представит меня.
— Догадайся, какую маскировку мы придумали для этого взвода.
— Это выше всех моих способностей, товарищ полковник. У меня нет никаких фактов для анализа.
— И все же попытайся. Это тебе экзамен на сообразительность. Представь их, на то у тебя и воображение, и попробуй их спрятать, вообразив себя начальником разведки тринадцатой армии.
— Они должны хорошо знать местность, на которой им предстоит действовать, поэтому им нужно часто выезжать за рубеж. Они должны быть отлично тренированы… Я бы их, товарищ полковник, объединил в спортивную команду. И маскировка, и возможность за рубеж ездить…
— Правильно, — смеется он, — все просто. Они — спортивная команда общества ЦСКА: парашютисты, бегуны, стрелки, боксеры, борцы. Каждая армия и флотилия имеет такую команду. Каждый военный округ, флот, группа войск имеют еще более мощные и еще лучше подготовленные спортивные команды. На спорт мы денег не жалеем. А где бы ты этим своим спортсменам учебный центр спрятал?
— В Дубровице.
Он разведчик. Он владеет собой. Только зубы слегка заскрипели да желваки на щеках заиграли.
— Отчего же в Дубровице?
— В составе нашей любимой тринадцатой армии только один штрафной батальон для непокорных солдатиков, и он в Дубровице. Военная тюрьма. Из нашей дивизии туда часто нерадивых загребали. Заборы там высокие, собаки злые, колючей проволоки много рядов. Отгородил себе сектор, да и размещай любой особо секретный объект. Людей нужных туда в арестантских машинах возить можно, никто не дознается…
— Мало ли в нашей тринадцатой армии хорошо охраняемых объектов. АПРТБ,[4] к примеру…
— В АПРТБ, товарищ полковник, «куклу» негде содержать.
Он только смерил меня долгим тяжелым взглядом, но ничего не сказал.
Только осенней ночью на небе зажигается так много звезд. Только холодной сентябрьской ночью их можно видеть так отчетливо, словно серебряные гвоздики на черном бархате. Сколько их смотрит на нас из холодной черной пустоты! Если смотреть на Большую Медведицу, то рядом с яркой звездой, той, что на переломе ручки ковша, можно разглядеть совсем маленькую звездочку. Она, может быть, совсем и не маленькая, просто она очень далеко. Может быть, это громадное светило с десятками огромных планет вокруг. А может быть, это галактика с миллиардами светил…
Во Вселенной мы, конечно, не одни. В космосе миллиарды планет, очень похожих на нашу. На каком основании мы должны считать себя исключением? Мы не исключение. Мы такие же, как и все. Разве только форма и цвет глаз у нас могут быть разными. У жителей одних планет глаза голубые, как у полковника Кравцова, а у других — зеленые, треугольные, с изумрудным отливом. Но на этом, видимо, и кончаются все различия. Во всем остальном мы одинаковы — все мы звери. Звери, конечно, разные бывают: мыслящие, цивилизованные, и не мыслящие. Первые отличаются от вторых тем, что свою звериную натуру маскировать стараются. Когда у нас много пищи, тепла и самок, мы можем позволить себе доброту и сострадание. Но как только природа и судьба ставят вопрос ребром: одному выжить, другому сдохнуть, мы немедленно вонзаем свои желтые клыки в горло соседа, брата, матери.
Все мы звери. Я — точно, и не стараюсь этого скрывать. И обитатель какой-нибудь двенадцатой планеты оранжевого светила, затерянного в недрах галактики, не имеющей названия, — он тоже наверняка зверюга, только старается добрым казаться. И начальник разведки 13-й армии полковник Кравцов — зверь. Он зверюга, каких редко встретишь. Роста небольшого, подтянут, лицо красивое, молодое, чуть надменное. Улыбка широкая, подкупающая, но уголки рта всегда чуть вниз — признак сдержанности и точного расчета. Взгляд сокрушающий, цепкий. Взгляд его заставляет собеседника моргать и отводить глаза. Руки точеные, не пролетарские. Полковничьи погоны ему очень к лицу. Люди такого типа иногда имеют совершенно странные наклонности. Некоторые из них, я слышал, медные истертые пятаки собирают. Интересно, чем наш полковник увлекается? Для меня и для всех нас он — загадка. Мы знаем о нем удивительно мало, а он знает о каждом из нас все. Он — зверь. Маленький, кровожадный, смертельно опасный. Он знает свою цель и идет к ней, не сворачивая. Я знаю его путеводную звезду. Зовется она власть. Он сидит у костра, и красные тени мечутся по его скуластому волевому лицу. Черный профиль. Красные тени. Ничего более. Никаких переходов. Никаких компромиссов. Если я совершу одну ошибку, то он сомнет меня, сокрушит. Если я обману его, он поймет это по моим глазам.
— Суворов, ты что-то хочешь спросить?
Мы одни у костра, в небольшом овражке, в бескрайней степи. Наша машина спрятана вооон там, в кустах, и водителю спать разрешено. У нас впереди длинная осенняя ночь.
— Да, товарищ полковник, я давно хочу спросить вас… В вашем подчинении сотни молодых, толковых, перспективных офицеров с великолепной подготовкой, утонченными манерами… А я крестьянин, я не читал многих книг, о которых вы говорите, мне трудно в вашем кругу… Мне не интересны писатели и художники, которыми вы восхищаетесь… Почему вы выбрали меня?
Он долго возится с чайником, видимо, соображая, произнести ли какую-нибудь дежурную фразу о моем трудолюбии и сообразительности или сказать правду. В чайнике он варит варварский напиток: смесь кофе с коньяком. Выпьешь — сутки спать не будешь.
— Я тебе, Виктор, правду скажу, потому что ты ее сам понимаешь, потому что тебя трудно обмануть, потому что ты ее знать должен. Наш мир жесток. Выжить в нем можно, только карабкаясь вверх. Если остановишься, то покатишься вниз и тебя затопчут те, кто по твоим костям вверх идет. Наш мир — это кровавая бескомпромиссная борьба систем; одновременно с этим — это борьба личностей. В этой борьбе каждый нуждается в помощи и поддержке. Мне нужны помощники, готовые на любое дело, готовые на смертельный риск ради победы. Но мои помощники не должны предать меня в самый тяжелый момент. Для этого существует только один путь: набирать помощников с самого низа. Ты всем обязан мне, и если выгонят меня, то выгонят и тебя. Если я потеряю все, ты тоже потеряешь все. Я тебя выделил в толпе, избрал и поднял не за твои таланты, а потому, что ты — человек толпы, один из многих. Ты никому не нужен. Если что-то случится со мной, и ты снова очутишься в толпе, потеряв власть и привилегии. Этот способ выбора помощников и телохранителей стар как мир. Так делали все правители. Предашь меня — потеряешь все. Меня точно так же в грязи подобрали. Мой покровитель идет вверх и тянет меня за собой, рассчитывая на мою поддержку в любой ситуации. Если он погибнет, кому я буду нужен?
— Ваш покровитель — генерал-лейтенант Обатуров?
— Да. Он выбрал меня и взял в свою группу, когда был майором, а я — лейтенантом… не очень успешным.
— Но и он кому-то служит. Его тоже кто-то вверх тянет?
— Конечно. Только не твоего это ума дело. Будь уверен, что ты в правильной группе, что и у генерал-лейтенанта Обатурова могущественные покровители в Генеральном штабе. Но тебя, Суворов, я знаю уже хорошо. У меня такое чувство, что это не этот вопрос тебя мучает. Что у тебя?
— Расскажите мне про Аквариум.
— Ты и об этом знаешь? Услышать это слово ты не мог. Значит, ты его где-то увидел. Дай подумать, и я скажу, где ты его мог увидеть.
— На обратной стороне портрета.
— Ах, вот где! Слушай, Суворов, об этом никогда никого не спрашивай. Аквариум слишком серьезно относится к своим тайнам. Ты просто вопрос задашь, а тебя на крючок подвесят. Нет, я не шучу. За челюсть или за ребро — и вверх. Рассказать тебе об Аквариуме я просто не имею права. Дело в том, что ты можешь рассказать кому-нибудь еще, а он — еще кому-нибудь. Но настанет момент, когда события начнут развиваться в другом направлении. Одного арестуют, узнают у него, где он слышал это слово, он на тебя укажет, а ты на меня.
— Вы думаете, если меня пытать начнут, я назову ваше имя?
— В этом я не сомневаюсь, и ты не сомневайся. Дураки говорят, что есть сильные люди, которые могут пытки выдержать, и слабые, которые не выдерживают. Это чепуха. Есть хорошие следователи и есть плохие. В Аквариуме следователи хорошие… Если попадешь на конвейер, то сознаешься во всем, включая и то, чего никогда не было. Но… я верю, Виктор, что мы с тобой на конвейер не попадем, и потому тебе об Аквариуме немного расскажу…
— Что за рыбы там водятся?
— Там только одна порода — пираньи.
— Вы работали в Аквариуме?
— Нет, этой чести меня не удостоили. Может, в будущем… Там, наверное, считают, что зубы у меня еще недостаточно остры. Итак, слушай. Аквариум — это центральное здание Второго главного управления Генерального штаба, то есть Главного разведывательного управления — ГРУ ГШ. Руководящий орган военной разведки под различными названиями существует с пятого ноября восемнадцатого года. В это время Красная Армия уже была огромным и мощным организмом. Управлял армией Главный штаб, который сейчас именуется Генеральным штабом. Штаб — это мозг армии. Но реакция Главного штаба Красной Армии была замедленной и неточной, оттого что организм был слепым и глухим. Информация о противнике поступала из ЧК, которое потом превратилось в ГПУ, ОГПУ, НКВД, НКГБ, МГБ, наконец — в КГБ. Для Красной Армии опираться на сведения, полученные из тайной полиции, — примерно то же самое, что для человеческого мозга получать информацию не от собственных глаз и ушей, а со слов другого человека. Да и чекисты всегда рассматривали заявки Красной Армии как нечто второстепенное. По-другому и быть не могло: у тайной полиции свои приоритеты, у Генерального штаба — свои. И сколько Генеральному штабу ни давай информации со стороны, ее никогда не будет достаточно. Представь себе: случилась неудача, с кого спрашивать? Генеральный штаб всегда может сказать, что информации о противнике было недостаточно, оттого и неудача. И он всегда будет прав, потому что сколько информацию ни собирай, начальник Генерального штаба может поставить еще миллион вопросов, на которые не будет ответов. Вот поэтому и было решено отдать военную разведку в руки Генерального штаба — пусть начальник Генерального штаба ею управляет: если сведений о противнике недостаточно, то это вина самого Генерального штаба.
— И КГБ никогда не стремился установить власть над ГРУ?
— Всегда стремился. И сейчас стремится. Это однажды удалось Ежову: он был одновременно шефом НКВД и военной разведки. За это его пришлось уничтожить. В его руках оказалась слишком большая власть. Он стал монопольным контролером всей тайной деятельности. Для верховного руководства страны это страшная монополия. Пока существуют минимум две тайные организации, ведущие борьбу между собой, можно не бояться заговора внутри одной из них. Пока есть две организации — есть качество работы, так как существует конкуренция. Тот день, когда одна организация поглотит другую, станет последним днем для Политбюро. Но Политбюро этого не допустит. Деятельность КГБ сдерживается деятельностью конкурирующих организаций. Внутри страны похожую работу делает МВД. МВД и КГБ готовы сожрать друг друга. Кроме того, внутри страны действует еще одна тайная полиция — Народный контроль. Сталин стал диктатором, придя с поста руководителя именно этой тайной организации — из Народного контроля. А за рубежом тайную деятельность КГБ уравновешивает деятельность Аквариума. ГРУ и ГБ постоянно дерутся за источники информации, и оттого обе организации работают так успешно.
Я молчу, переваривая смысл сказанного. Долгая ночь впереди. Метрах в тридцати от нас в ивняке спрятана большая надувная резиновая ракета «Першинг» — точная копия американского оригинала. Прошлой ночью весь диверсионный батальон СпН был выброшен небольшими группами вдали от этого места. Соревнования. Маршрут — 307 километров. На маршруте пять контрольных точек: ракеты, радар, штаб. Группа, которая первой пройдет весь маршрут, обнаружив все объекты и сообщив их точные координаты, получит отпуск и золотые часы каждому солдату. Все солдаты победившей группы станут младшими сержантами, а сержанты — старшими сержантами. Высший командный состав разведывательного отдела контролирует прохождение групп. Сам Кравцов обычно на вертолете вдоль трассы соревнований летает. Но сегодня он почему-то решил остаться на контрольной точке, и в помощники он выбрал меня.
— Кажется, идут.
— Поговорим потом.
Камешки чуть шуршат под ногами и катятся вниз. В овраг тихо, по-змеиному скользя, спускается гигантская тень. Огонь костра в ночи чуть ослепил огромного диверсанта. Он всматривается в наши лица и, узнав Кравцова, докладывает:
— Товарищ полковник, двадцать девятая рейдовая группа второй роты СпН. Командир группы сержант Полищук.
— Добро пожаловать, сержант.
Сержант оборачивается к группе и тихо свистит, как свистят суслики. По откосу вниз зашуршали диверсантские башмаки. Двое занимают позицию на гребне: наблюдение и оборона. Радист быстро разбрасывает антенну. Двое растягивают брезент: под брезентом будет колдовать шифровальщик. Как он готовит сообщение, знать обычным смертным не положено, и оттого во время работы его всегда накрывают брезентом. В боевой обстановке командир группы головой отвечает за шифры и шифровальщика. Если группе угрожает опасность, командир обязан шифровальщика убить, шифры и шифровальную машину уничтожить. Если он этого не сделает, отвечать жизнью будет не только он сам, но и вся группа.
Вот готово сообщение. Теперь мы все его видим: обыкновенная кинопленка с несколькими рядами аккуратных дырочек на ней. Сообщение вкладывается в радиостанцию. Станция еще не включена и не подстроена. Радист на хронометр смотрит. И вот жмет на кнопку. Радиостанция включается, автоматически подстраивается, протаскивает сквозь недра кусок пленки, тут же выплевывая его. Несколько цветных лампочек на радиостанции сразу гаснут. Весь сеанс связи длится не более секунды. Заряд информации радиостанция практически выстреливает. Шифровальщик подносит спичку к пленке, и та мгновенно исчезает в пламени, злобно шипя. Кинопленка только кажется обычной. Горит она так же быстро, как радиостанция передает шифрованное сообщение.
— Готовы? Попрыгали. Время. Пошли.
Жесток сержант Полищук и на руку дерзок. Группу замордует, а гнать будет без остановки. Да только цыплят на финише считают. Пока все хорошо. А если группа на первых двух сотнях километров сдохнет? Командирам групп большие права даны. На то и соревнования. Хочешь — останови группу. Хочешь — спать ее положи. Хочешь — отдыхай через каждые 10 минут хода. Но если окажешься в последней десятке групп, сорвут лычки сержантские, в рядовые спишут, а на твое сержантское место много желающих найдется.
— Товарищ полковник, одиннадцатая группа первой роты. Командир сержант Столяр.
— Добро пожаловать, сержант. Действуй, на наше присутствие внимания не обращай.
— Есть! Носорог и Гадкий Утенок — на стремя!
— Есть!
— Блевантин!
— Я!
— Связь давай.
— Есть связь.
— Готовы? Попрыгали. Время. Пошли.
Теперь группы потоком пойдут. Так всегда на соревнованиях бывает. Несколько групп вырываются далеко вперед, потом идет основная масса с короткими перерывами или без перерывов вообще, а потом отставшие, заблудившиеся. Некоторые отдыхают у нашего костра по часу. Некоторые по два. Некоторые останавливаются, только чтобы развернуть связь, передать сообщение и — вперед.
Рядом с нами сразу несколько групп готовят свой нехитрый ужин. В ходе учений огонь разводить запрещено, и тогда диверсант готовит себе пищу на спиртовой таблетке. Но на соревнованиях можно пользоваться и огнем. Главное на соревнованиях — точное ориентирование, скорость, определение координат и связь. Остальное не так важно.
От костра пряным запахом потянуло. Диверсанты курицу жарят. Жарят ее особым методом: выпотрошили, срезали голову и ноги, но перья не ощипывали. Курицу толстым слоем мокрой глины вымазали, и в костер. Вот уже и запах пошел. Скоро она и готова. Нет у диверсанта кастрюли, и оттого в глине готовить приходится. Когда совсем она изжарится, глину собьют, а вместе с глиной слетят с нее и перья, и курочка во всем своем жиру — прямо к столу.
— Товарищ полковник, милости просим.
— Спасибо. А где ж вы курицу взяли?
— Дикая, товарищ полковник. Беспризорная.
Во время соревнований часто «спецы» и дикую свинку найти могут, и курочку, и петушка. Иногда дикая картошка попадается, дикие помидоры и дикие огурцы, дикая кукуруза. Кукурузу другая группа в чайнике огромном варит.
— А чайник откуда?
— Да как сказать. Лежал на дороге. Чего ж, думаем, добру пропадать. Отведайте кукурузки! Хороша.
У Кравцова правило: приглашение солдата он принимает с благодарностью, как принимает приглашение начальника штаба округа или самого командующего. Разницы он не делает. Весело у костра:
— Обмани ближнего, или дальний приблизится и обманет тебя.
Шутник полковник. За него любой диверсант глотку перегрызет. Непросто такого уважения среди них добиться. Подчиняются они всякому поставленному над ними начальнику, а уважают не всякого, и тысячи способов зверехитрый диверсант знает, чтобы командиру своему продемонстрировать уважение или неуважение.
А за что они Кравцова уважают? За то, что тот натуру звериную свою не прячет и прятать не пытается. Диверсанты уверены в том, что натура людская порочна и неисправима. Им виднее. Они каждый день жизнью рискуют и каждый день имеют возможность наблюдать человека на грани смерти. И поэтому всех людей они делят на хороших и плохих на свой манер. Хороший, по их понятиям, тот человек, который не прячет зверя, сидящего внутри него. А тот, кто старается хорошим казаться, опасен. Самые опасные люди — те, которые не только демонстрируют свои положительные качества, но и внутренне верят в то, что являются хорошими. Отвратительный, мерзкий преступник может убить человека, или десять человек, или сто. Но преступник никогда не убивает людей миллионами. Миллионами убивает только тот, кто считает себя добрым. Робеспьеры получаются не из преступников, а из самых добрых, из самых гуманных. И гильотину придумали не преступники, а гуманисты. Самые чудовищные преступления в истории человечества совершили люди, которые не пили водки, не курили, не изменяли жене и кормили белочек с ладони.
Ребята, с которыми мы сейчас жуем кукурузу, уверены в том, что человек может быть хорошим только до определенного предела. Если жизнь припрет, хорошие люди станут плохими, и это может случиться в самый неподходящий момент. Чтобы не быть застигнутыми врасплох такой переменой, лучше с хорошими не водиться. Лучше иметь дело с теми, кто уже сейчас плохой. По крайней мере, знаешь, чего от него ждать, когда фортуна ему свою задницу продемонстрирует. Полковник Кравцов в этом смысле для них свой человек. Идет, к примеру, девочка грудастая по улице. Ягодицы, как два арбуза в авоське, перекатываются. Что диверсант в этом случае делать будет? По крайней мере, взглядом изнасилует, если по-другому нельзя. Но и полковник Кравцов так же поступит, не постесняется. За это его уважают. Опасен тот, кто женщине вслед не смотрит. Опасен тот, кто старается показать, что это его не интересует совсем. Вот именно среди этой публики можно найти тайных садистов и убийц. Кравцов к этой категории не относится. Любит он женский пол (а кто не любит?) и секрета из этого не делает. Любит власть — зачем же свою любовь скрывать? А любит он ее крепко. Любую власть.
Почувствовал я это, когда впервые увидел, как он «куклу» бил. Это был апофеоз мощи и беспощадной власти. «Кукла» — это человек такой. Человек для тренировки.
Когда ведешь учебный бой против своего товарища, то наперед знаешь, что он тебя не убьет. И он знает, что ты его не убьешь. Поэтому интерес к учебному бою теряется. А вот «кукла» тебя убить может, но и тебя ругать не будут, если ты «кукле» ребра переломаешь или шею.
Работа у нас ответственная. И рука наша не должна дрогнуть в ответственный момент. И не дрогнет. А чтоб командиры наши полную уверенность в том имели, подбрасывают нам для тренировки кукол. «Куклы» не нами выдуманы. Их и до нас использовали, и гораздо шире, но назывались они по-другому. В ЧК их называли «гладиаторами», в НКВД — «волонтерами», в СМЕРШе — «робинзонами», а у нас они — «куклы».
«Кукла» — это преступник, приговоренный к смерти. Тех, кто стар, болен, слаб, тех, кто знает очень много, уничтожают сразу после вынесения приговора. Но тот, кто силен да крепок, того перед смертью используют для усиления мощи нашего государства. Говорят, что приговоренных к смерти на уран посылают. Чепуха. На уране обычные зэки работают. Приговоренных к смерти более продуктивно используют. Один из видов такого использования — сделать его «куклой» для СпН. И нам хорошо, и ему. Мы можем отрабатывать приемы борьбы, не боясь покалечить противника, а у него отсрочка от смерти получается.
Раньше «гладиаторов» да «кукол» на всех достаточно было. Теперь нехватка. Во всем у нас нехватка. То мяса нет, то хлеба, а теперь вот и «кукол» не хватает на всех. А желающих использовать «кукол» не убавляется. А где ты их наберешь? Поэтому приказывают «куклу» длительно использовать, осторожно. Но это на качество занятий не очень влияет. Ты его не можешь сильно калечить, а у него ограничений нет. Он в любой момент умереть может. Терять ему нечего. Шею запросто свернет. Оттого бой с «куклой» в сто раз полезнее, чем тренировка с инструктором или товарищем. Бой с «куклой» — настоящий бой, настоящий риск.
Во всем батальоне СпН только один особый профессиональный взвод допущен к тренировкам с «куклами». Три обычные диверсионные роты о существовании «кукол» просто не знают. Особый взвод отделен от батальона: и место хорошо охраняется, и «кукол» содержать есть где.
Не любит Кравцов зря рисковать. Но любит власть. И потому, попав в Дубровицу, он каждый раз переодевается и идет тренироваться на «куклах». Он тренируется долго и упорно. Он очень настойчив.
Немного воды, полбанки кофе, коньяка солидную порцию — и на огонь. Это варварское месиво должно долго вариться. Попьешь — будешь прыгать как молодой ишак. Приятный аромат щекочет ноздри.
Серый рассвет. Холодный туман. Едкий дым костра. Мы снова одни.
— Много КГБ нашей крови выпил?
— Ты, Витя, про всю армию или только про разведку?
— И про армию, и про разведку.
— Много.
— Почему так получилось?
— Мы были очень наивны. Мы служили Родине, а чекисты служили сами себе и коммунистической партии.
— Это может повториться?
— Да. Если мы будем так же наивны, как и раньше.
Он мешает ложкой коньячное варево. А мне кажется, что он судьбу мою вершит. Не зря он один со мной в глухой степи оказался. Не зря он разговоры такие ведет. Рассказав об Аквариуме, он доверил мне свою судьбу. Я же ее поломать могу. Зачем он так рискует? Не иначе он от меня мою собственную судьбу требует. Я согласен рисковать вместе с Кравцовым и ради него. Но как мне выразить это?
— Мы не должны им позволить, чтобы это повторилось. Ради благополучия нашей Родины мы должны быть сильными. Армия должна быть не менее сильной, чем КГБ… — внезапно я чувствую, что именно этого он от меня ждет, — мы не должны им позволить этого. Монополия чекистской власти может удушить советскую власть.
— Но и монополия власти военной может уничтожить советскую власть. Ты этого не боишься, Виктор? — Кравцов смотрит на меня в упор.
— Не боюсь.
— Что бы ты на моем месте делал? На месте советских генералов и маршалов?
— Я бы поддерживал тесный контакт с коллегами. Если один в опасности, все генералы и маршалы должны его защищать. Нам нужна солидарность.
— Представь, что есть такая солидарность. Тайная, конечно. Представь, что партия и ГБ решили свергнуть одного из нас. Как же всем остальным реагировать? Бастовать? Всем в отставку подать?
— Я думаю, мы должны отвечать ударом на удар. Но не по всем нашим врагам, а только по самым опасным. Если вы лично имеете проблемы с местным партийным руководством или с ГБ, не вам с ними биться, но все ваши друзья со всего Союза должны наносить тайные удары по вашим врагам. И наоборот, когда кто-то из ваших далеких друзей в беде, вы обязаны использовать всю свою мощь для нанесения тайных ударов по его врагам…
— Хорошо, Суворов, но помни, что этого разговора никогда не было. Ты просто перепил коньяка и все это сам придумал. Запомни, что лучше стоять в стороне от всех этих драк, но тогда ты так и останешься лежать в грязи. Драка за власть — жестокая драка. Тот, кто проиграл, — преступник. Для победителя все равно, совершал ты преступления или нет. Все равно преступник. Так что лучше преступления творить, чем быть наивным дураком. С волками жить… А то ведь съедят. Если ты встал на этот путь, то лучше не попадаться, а если попадаться, так не сознаваться, а если и сознаваться, то в простом деле, а не в организованном. Каждый, кто дерется за власть, имеет свою группу, свою организацию, и каждый не прощает участие в такой организации своим соперникам. Участие в организации — это самое страшное, в чем ты можешь признаться. Это жуткий конец для тебя лично. Под самыми страшными пытками лучше признаться, что ты действовал один. В противном случае пытки станут еще страшнее. А теперь слушай внимательно.
Его голос резко изменился, как и выражение лица.
— Через неделю пойдешь контролером с группой СпН. Вас выбросят на Стороженецком полигоне. На второй день группа разделится на две. В этот момент ты исчезнешь. Твой путь — в Кишинев. Ехать только товарными поездами. Только ночью. В Кишиневе есть педагогический институт. Уровень национализма в институте — выше среднего. Вот тебе текст. Этот лозунг напишешь ночью на стене, — Кравцов протянул мне листок тонкой папиросной бумаги, — ты по-молдавски не говоришь, поэтому запомни весь текст наизусть. Сейчас. Попробуй написать. Еще раз. Помни: ты сам на это решился. Если тебя где-то остановят — ты отстал от группы, потерял направление, стараешься сам вернуться в штаб армии без посторонней помощи, поэтому по ночам едешь в товарных вагонах. Смотри не усни. Отсыпайся днем в лесу.
— Какой величины должны быть буквы?
— Пятнадцать-двадцать сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя молдавского КГБ.
— Одним лозунгом?
— Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и безуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву, что теперь все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, подозрение пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство легко докажет свою полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за угла, из соседнего округа. Повторяю, ты действуешь по собственной инициативе. Ты увидел этот лозунг на клочке бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и написал на стенке, не понимая его смысла. Лучше быть дураком, чем конспиратором. Не забыл лозунг?
— Нет.
Армейская подвижная ракетно-техническая база, войсковая часть в составе общевойсковых и танковых армий, занимающаяся транспортировкой, хранением и техническим обслуживанием головных частей и носителей для ракетной бригады армии и ракетных подразделений дивизий, входящих в состав этой армии. — Прим. автора.