Мой опыт уже позволял видеть складывающуюся обстановку. Я понимал, что нам необходимо еще немного продержаться, связывая истребителей прикрытия, и тем самым дать возможность Шаренко и Микитянскому решить главную задачу. Но, разгадав наш замысел, противник изменил тактику, ведь мы парой сковывали всю группу прикрытия. Гитлеровцы решили разделаться с нами побыстрее и, взяв в клещи сверху и сбоку, еще одной парой зашли снизу в хвост. Хорошо, что эту нижнюю пару я вовремя заметил и успел передать Сапьяну:
- Уходи под атакующих справа сверху, я отсекаю нижних!
Полупереворотом сваливаюсь на пару гитлеровцев, тут же круто закручиваю машину - и вот я в хвосте ведомого. Из всех семи точек даю очередь... Мимо... Эх и досада! Ошеломленный фашист переворотом выходит из боя, а ведущий пытается зайти мне в хвост, но - врешь! - на этом маневре меня не купишь. Секунды борьбы - и я в хвосте "худого", который пытается спастись переворотом. Иду за ним. Близко земля, растет скорость. Даю очередь - "мессершмитт" вроде бы споткнулся, клюнул носом, и тут же взрыв. Меня сильно тряхнуло. Рванул ручку на себя - машина вздыбилась вверх. Никого не слышу. Что же там с нашими? Попытался запросить по радио, но по-прежнему тихо. Куда же я ушел, где нахожусь?
Ориентировка над Донбассом сложная. Нас предупредили, что в случае отрыва от ведущего, потери ориентировки проще всего взять курс 90 градусов и производить посадку на наш первый попавшийся аэродром. Так и делаю. Беру курс 90, лечу, а стрелка бензиномера все ближе и ближе к нулевому делению. Где же эти аэродромы? В воздухе тихо. Постоянно осматриваюсь. Кажется, лечу уже вечность, да к тому же не знаю, над чьей территорией...
И наверное, я обрадовался больше, чем Робинзон Крузо, заметивший подплывающий корабль, когда наконец увидел впереди аэродром. Лечу напрямую, жду: вот-вот мотор встанет - стрелка бензиномера на нуле. Захожу на посадку с ходу, и тут мелькнула недобрая мысль: "А вдруг аэродром не наш?.." Сектор газа вперед до отказа, лучше плюхнусь где-нибудь в поле, чем... Но тут мотор несколько раз надрывно заскрежетал и замолк. Стало тихо. Скорости хватило, чтобы перетянуть через дорогу и приземлиться на аэродроме далеко от посадочных знаков. На мое счастье, эта часть летного поля была сравнительно ровной. Еще на пробеге увидел самолеты со звездами на фюзеляже и облегченно вздохнул...
Со всех концов аэродрома, как это всегда бывало, когда садился кто-то чужой, бежали техники, механики и все, кто был свободен. С любопытством разглядывали самолет и с каким-то особым уважением посматривали в мою сторону. Я не спеша вылез из кабины. Посыпались вопросы.
- Что за самолет?
- Не видишь, деревня, "Кобра" американская! - ответил за меня кто-то.
- Откуда прилетел? Почему мотор тут выключил? - полюбопытствовал один из механиков.
- В гости к тебе. Видишь, звезд сколько привез, - съязвил другой.
Подъехала машина, и все расступились, давая пройти вышедшему из полуторки капитану, которому прямо на ходу старший из присутствующих что-то докладывал.
Капитан понимающе посмотрел на чужой самолет, подойдя ко мне, представился: это был инженер полка.
- Что, командир, вынужденно к нам? - спросил.
- Вынужденно... 22 звезды! Один целый полк фашистский угробил. Вот как воевать надо! - указывая на звездочки на фюзеляже моего самолета, проговорил стоявший рядом с инженером техник.
И только тогда я понял особый интерес ко мне всех собравшихся. Я ведь совсем забыл, что в этот раз на боевое задание ушел на самолете старшего лейтенанта Лавицкого. И звездочки на фюзеляже его машины - количество сбитых Лавицким самолетов.
- Товарищ инженер, пожалуйста, заправьте мой самолет горючим. Только что из боя, но вот до своего аэродрома не дотянул, - тут же обратился я к капитану, сообразив, что здесь я не младший лейтенант Дольников, а знаменитость и таким положением можно воспользоваться.
- Это мы быстро, - ответил он и отдал распоряжение. - Вот только насчет бензина сомневаюсь: какой вам надо? Техника-то американская, а мы, как видите, на Ил-2 воюем.
К моему стыду, я точно не знал, каким бензином заправлялись наши "Кобры".
Спрашиваю у инженера:
- А у вас какой бензин?
- Б-70.
- Лейте, долечу, - лихо приказал я.
Хотелось поскорее улететь к себе - знал, что там волнуются, ищут... Но я еще не выяснил, на каком же, собственно, аэродроме нахожусь и как лететь домой.
Спрашивать в открытую было как-то неудобно, ведь в глазах присутствующих я не младший лейтенант, только что сбивший первый самолет, а по меньшей мере капитан, уничтоживший более двух десятков фашистских стервятников...
Тем временем слух о посадке знаменитого аса дошел до пилотов, и вот они в комбинезонах, как и я, с планшетами через плечо, по двое, по трое потянулись к месту, где я руководил заправкой самолета. Штурмовики наперебой расспрашивали, когда сбил первого, когда последнего фашиста, когда было труднее воевать: год назад или сейчас. Было множество и других вопросов, и как отвечал, как выкрутился из создавшегося положения - не помню.
Потом, взяв полетную карту у одного из пилотов, как бы невзначай я поинтересовался о заходе на посадку на их аэродроме. Затем попросил об одолжении - прикинуть на карте курс и время на мой аэродром: мол, некогда. Сел, как оказалось, на полевом аэродроме в Купянске, и лететь до своих предстояло довольно далеко.
Наконец я, к радости однополчан, особенно моего ведущего Василия Сапьяна, благополучно вернулся на аэродром. К вечеру появился и Коля Новиков, выпрыгнувший на парашюте. Следовательно, мы потеряли только один самолет, а сбили шесть. Подтвердилось и место падения сбитого мной Ме-109.
Вот запись из боевого донесения полка, хранящегося в архиве: "Гвардии младший лейтенант Дольников, будучи в паре ведомым у гвардии младшего лейтенанта Сапьяна, во время воздушного боя погнался за Ме-109, который уходил от него левым переворотом. Догнав его на бреющем в 12 километрах западнее Красного Лимана, загнал в землю. Сам после этого произвел посадку в Купянске, где заправился и прилетел на свой аэродром".
Вечером при подведении итогов за день командир полка поставил в пример всем работу группы Шаренко. Вместе с тем он указал на неправильность моих действий. Как ведомый, я не должен был гнаться за сбитым мной самолетом, необходимо было только отбить атаку и снова пристроиться к ведущему. За сбитый же самолет комполка поблагодарил и приказал представить меня к награде.
В тот вечер на разных уровнях долго обсуждался боевой вылет нашей группы. И конечно, мои действия вызвали много споров среди молодых пилотов, хотя большинство ребят сошлись на том, что отрыв от ведущего при подобном исходе боя был все же правильным. А я чувствовал неудовлетворенность и даже вину перед Сапьяном - все-таки бросил его... А пара не должна распадаться...
В тот вечер за ужином боевые друзья шутили:
- Да здравствует рыцарь крестового туза, "Горачий" белорус Рыгор, сын Устина, ура!
- Есть предложение послать "горбатым" в Купяпск телеграмму о новой победе их сегодняшнего знаменитого гостя!
- Придется Гришке догнать Лавицкого!
- Подумаешь, осталось-то всего ничего - 21 гада прибить!..
Так пилотская братва, всякий раз в часы затишья, чаще вечерами за ужином (особенно когда подкреплялись по "фронтовой"), любила пошутить. За простоватостью и ребячливостью суждений, за высокопарностью языка порой скрывались удивительная зрелость и внутренняя красота нравственных чувств, глубокое и цельное понимание гражданского долга, осознанная любовь к родной земле, решимость защищать ее до последнего дыхания...
* * *
Август 1943 года был, пожалуй, самым напряженным для нас временем за всю войну. За один месяц - с 3 августа по 1 сентября - нашим полком было выполнено 897 боевых вылетов, сбито 63 самолета противника. Рекордным этот месяц был и для меня: в 35 боевых вылетах я провел 16 воздушных боев, сбил 3 вражеских самолета. За этими сухими цифрами огромнейшее напряжение, непомерная усталость, но одновременно и окрыленность, радость побед. Меня охотно брали на самые трудные задания. Доверие придавало сил, а молодость и трудовая закалка помогли выдержать небывалые перегрузки, как физические, так и психологические.
Но наши многочисленные победы оплачивались немалыми потерями. За этот месяц полк потерял 15 самолетов и четырех летчиков. Особенно тяжело переживали в полку гибель командира эскадрильи капитана Микитянского.
...В тот трагический день боевые действия начались с рассветом. Мы прикрывали свои войска в районе Калиновка, Криничка, Артемовна, Алексеевка. Группы прикрытия регулярно менялись в воздухе. Фашистские летчики эшелонированно, большими группами бомбардировщиков в сопровождении истребителей непрерывно рвались в расположение советских частей и соединений, Командование требовало усилить отпор врагу, не допустить вражеской бомбардировки наших войск. В полки то и дело приезжали представители фронта, армии, и наш неутомимый комдив Дзусов постоянно был среди летчиков. Его советы, личное участие в боевых вылетах вдохновляли пилотов. Несмотря на огромное напряжение и усталость, мы рвались в бой.
И вот в 10 часов утра 22 августа 1943 года очередную шестерку на прикрытие войск повел командир эскадрильи капитан Микитянский. Мы все любили этого скромного, грамотного летчика, требовательного и необычайно заботливого командира.
Ведомым у Микитянского был младший лейтенант Борис Лихонос, прибывший в полк незадолго до конца боевых действий па Кубани. Вторыми летели Василии Сапьян и я, а прикрывающей парой - Дмитрий Глинка с Иваном Кондратьевым. По прибытии в заданный район с ходу вступили в бой с подходившей группой "юнкерсов" из 15 машин, прикрываемых шестеркой Ме-109.
Это была короткая, но решительная схватка. Уже в первой атаке боевой порядок бомбардировщиков был расстроен. Еще одна смелая атака - и мой ведущий с короткой дистанции зажег Ю-87, который упал факелом, рассыпаясь в воздухе. Дмитрий Глинка с Иваном Кондратьевым закрутились на вертикалях с шестеркой "мессершмиттов". Вскоре один из них, сраженный Дмитрием Глинкой, рухнул на землю.
Прорвавшаяся к нам незаметно сверху со стороны солнца при очередной атаке по "юнкерсам" пара "худых" зашла Василию в хвост. Я заметил их поздновато и крикнул Сапьяну:
- Крути вправо!
Но очередь фашиста все-таки прошила хвост "Кобры". (Всю следующую ночь наши неутомимые технари клеили и штопали многочисленные пробоины, к утру самолет был в строю.)
А где же Микитянский?.. Несколько дерзких, решительных атак комэска окончились еще одним сбитым стервятником, но и самолет Микитянского загорелся. Тогда командир направил свою горящую машину на ведущего группы бомбардировщиков.
Так героически погиб наш любимый комэск. Могила его осталась безымянной, но память о нем живет в сердцах ветеранов...
Не менее тяжело переживали мы другую утрату - гибель штурмана полка майора Федора Михайловича Телегина. Человек легендарной биографии, Федор Михайлович воевал в гражданскую, был награжден орденом Красного Знамени, который носил с особой гордостью. Своей житейской мудростью, огромным опытом летной работы он щедро делился с молодежью, был приветлив, доступен каждому, но вместе с тем и строг. Несмотря на нелетный возраст, штурман полка активно участвовал в боевых действиях. Пилоты наблюдали за ним в воздухе, оберегали по возможности, но в тот роковой вылет Федора Михайловича не уберегли...