Командующий фронтом дал высокую оценку готовности авиации, но одновременно указал и на недоработки, особое внимание обратив на точность выхода на заданные цели по времени и месту.
Боевая учеба продолжалась. В октябре 1944 года нам зачитали приказ командующего ВВС о недостатках в использовании радиосвязи. Вводилась соотносительно с этим классная квалификация для летного состава, начиная с третьего класса и кончая наивысшим разрядом - "мастер радиосвязи". Была издана особая программа подготовки с определенными требованиями как по теоретическим вопросам, так и по практике боевой работы. Так, например, для получения высшей квалификации "мастер радиосвязи" летчик должен был пройти подготовку по специальной программе и сдать экзамены на оценку не ниже "хорошо". Требования по опыту боевой работы были еще жестче: мастером радиосвязи мог стать летчик-истребитель, сбивший в воздушных боях, благодаря умелому использованию средств радиосвязи, не менее десяти самолетов врага.
У послевоенного поколения пилотов вызывает удивление тот факт, что когда-то могли летать без двусторонней радиосвязи. Уже много десятков лет без четкого, проверенного радиообеспечения летчику даже на взлетную полосу вырулить не дадут. А ведь когда-то мы, старшее поколение, нередко просто выключали трескучую, шумливую, мешавшую сосредоточиться в полете радиостанцию.
Как же тогда общались между собой летчики, как командир управлял в полете без радиостанции? Работали по определенной сигнальной системе. Например, покачал с крыла на крыло - расходись на посадку, качнул влево - перестройся влево, клюнул вниз - пикируем, многократно покачал с крыла на крыло - подойди ближе, "говорить будем", похлопал рукой по голове и кивнул влево, значит, ты продолжай выполнять задание, а я пошел на посадку, что-то мотор барахлит...
А кто из летчиков того времени не помнит переговорного "уха" обязательного инвентаря при полете на спарках!.. Это приспособление вставлялось с помощью металлической трубки в отверстие в шлемофоне и присоединялось к переговорному шлангу, который -шел в инструкторскую кабину. На конец этого шланга надевался металлический рупор - в него инструктор подавал необходимые команды (порой очень далекие от допустимых нынче команд радиосвязи).
Ну а как же летчику указать цель на земле, как определить место, где он должен сесть, куда лететь? Это было предусмотрено и определено наставлением по службе авиасигнальных постов. В нем четко обозначался порядок взаимного опознавания наземных войск и авиации. Так, авиасигнальные посты наземных войск передавали парольные сигналы комбинациями сигнально-опознава-тельных полотнищ, а также ракетами, дымовыми шашками, фонарями, кострами.
Пошел, например, на посадку после выполнения задания и видишь вместо посадочного "Т" крест. Значит, посадка запрещена, уйди на второй круг и жди других сиг-палов. Появились два параллельных полотнища - и сразу кровь в висок: "Эх, болван! Шасси забыл выпустить..." Сколько же наших однокашников садилось на "брюхо", забыв выпустить шасси! Тогда мы летали с грунта, и это не грозило большими неприятностями - ну, погнется винт, чуточку поцарапается обшивка фюзеляжа. А если на бетонную полосу да на скорости 350 километров в час? Пожар, взрыв... Успел выскочить - счастье! Только сейчас-то сесть без шасси не дадут - такой шум по радио устроят! И РП (руководитель полетов), и его помощник, и с КП продублируют, и красные ракеты тебе на помощь...
А тогда? Вот пришла группа на боевое задание - смотришь, а внизу два длинных полотнища в линию. Значит, здесь наш передний край. Или видишь полотнища, выложенные в виде буквы "П", - "мы окружены", а рядом буква "Т" "нужны боеприпасы". Или видишь обратную "Л" - "нужна помощь авиации, встретили сильное сопротивление противника на расстоянии 500 метров", а если еще полотнище справа - значит, до противника 1000 метров.
Таких знаков-сигналов было до тридцати. В моей записной книжке военных лет они все выписаны, все их я знал на память. И кажется странным, что теперь это уже не может пригодиться...
Появление радиосвязи между самолетами и наземными пунктами управления позволило эффективно направлять самолеты на воздушные и наземные цели. С внедрением радиолокационных станций и аппаратуры опознавания появилась возможность обнаружения и слежения за самолетами противника, а главное оперативного наведения истребителей на подвижные цели. Применение же радиорелейных станций в сочетании с приводной связью обеспечило надежность связи между наземными пунктами управления, ее мобильность. Словом, изучение средств радиосвязи, умелое пользование ими стали тогда для нас необходимыми, и летчики засели за теорию. Наши инженеры и специалисты по радио сделали многое и помогли нам в короткий срок усвоить программу подготовки на классность. Особенно старались начальник связи полка - молодой, знающий и обаятельный Володя Кузьмин, а также инженер по радиосвязи, наш полковой художник, чародей своего дела Василий Ковальчук.
И вот сдан последний экзамен. Высшую квалификацию "мастер радиосвязи" первыми в полку получили Дмитрий Глинка, Михаил Петров, Сергей Сахаров, Петр Гучек и другие. Среди них был и я.
Многие опытные летчики получили первый и второй класс, а молодые и необстрелянные пилоты - третий.
Нет нужды описывать, какую огромную роль в будущем сыграло это мероприятие. Более восьмидесяти процентов всех сбитых до конца войны самолетов были уничтожены при умелом использовании радиосредств.
* * *
Заканчивался, уходил в историю 1944 год. Весь декабрь стояла непогода. В те короткие зимние дни летали мало, но много готовились на земле. Впереди была Висло-Одерская операция. Встречая Новый год, впервые за всю войну мы необычайно явственно ощущали близость победы, и, когда в репродукторах раздался близкий каждому сердцу перезвон Кремлевских курантов, все традиционно чокнулись алюминиевыми солдатскими кружками. Затем организовали танцы, весь вечер не смолкали песни - уснули мы уже перед рассветом...
Наше базирование в Ежове оказалось самым продолжительным за всю войну. Между собой пилоты откровенно поговаривали о непонятном промедлении: вроде бы все подготовились, можно бы идти вперед, на немецкую землю, а почему-то сидим на месте...
И вот она началась, Висло-Одерская операция! Вся громада фронта двинулась на запад. В середине января наш полк перелетел на аэродром Звежбе, правда, это была еще не территория Германии. Сухопутные войска 1-го Украинского неудержимо стремились вперед, и через неделю мы произвели посадку на аэродроме Дешно, где тоже долго не задержались - всего на три дня.
Отступая, фашисты отравляли воду в колодцах, продукты питания, минировали взлетные полосы аэродромов, служебные здания. И по решению нашего командования стали создаваться специальные подразделения для принятия необходимых мер против диверсий врага. Но даже специалисты не всегда могли распознать и обнаружить хитро, умело замаскированные мины, взрывчатку. Такое случилось, например, на аэродроме Енджеюв.
Эта авиабаза с отличной бетонной взлетно-посадочной полосой и рулежными дорожками, удобными зданиями и ангарами для самолетов была захвачена нашими танкистами. Вскоре на аэродром произвел посадку полк бомбардировщиков.
Технический состав смело устраивался в хорошо оборудованных землянках, так как на каждой из них была надпись: "Мин нет". Правда, связисты обратили внимание, что в каждом помещении на одну из стен выходят концы аккуратно заделанных проводов. Все попытки использовать эти провода для организации связи ни к чему не привели: их прозванивали, подключали в различных сочетаниях, но связь не срабатывала. Заметили и на взлетно-посадочной полосе много аккуратно заделанных каких-то воронок, расположенных в шахматном порядке. Но это никого не насторожило: идет война и вполне естественно, что ВПП иссечена воронками.
И вдруг на аэродром пришел польский гражданин. Как мог, с помощью жестов и мимики он объяснил, что вся полоса заминирована, что мины заложены под ВПП в специально заделанных воронках и что провода в землянках служат выводами для подрыва мин. Сведения оказались верными.
Почему тогда не сработала эта адская система - осталось невыясненным, но урок для всех нас был хороший. В дальнейшем, прежде чем давать разрешение авиационным полкам на базирование, каждый аэродром тщательно и многократно обследовали специалисты. Происшествий в результате диверсий гитлеровцев у нас не было до конца войны.
На земле врага
Долго, нестерпимо долго ждали мы того дня, когда вступим на землю врага. Ждали и верили, что рано или поздно придем в логово нацизма, где человеконенавистнические идеи были сделаны государственной политикой, а немцы - орудием ее осуществления. Мы твердо верили, что обязательно одолеем врага, даже тогда, когда он стоял у стен Сталинграда и окруженного Ленинграда, когда подходил к Москве и горам Кавказа. И задолго до нашего вступления на немецкую землю каждый думал про себя, а иногда и вслух: как же мы придем туда? Ведь у каждого из нас уже не было в живых брата или сестры, матери или отца, а у некоторых - всех вместе...
Первыми вошли на территорию Германии наши танкисты, хотя мы, летчики, побывали в немецком небе раньше. Разговоры об этом велись самые разные.
- Как ты думаешь, дадут наши братцы танкисты и пехота немчуре в их собственном доме?
- А как же! Всех бы их, гадов, под одну гребенку!
- При чем тут все? Дети разве виноваты?
- Надо бы первыми Гитлера с Герингом схватить, да сразу к стенке...
Примерно так рассуждали мы, когда стояли уже у вражеских границ. А немцы бежали.
Геббельсовская пропаганда много сделала, чтобы внушить своему народу страх перед возмездием: она рисовала советского солдата в образе варвара, дикаря, страшного, свирепого людоеда, спастись от которого можно только бегством.
Немцы бежали, но бежать-то все чаще становилось некуда...
Сейчас, во многих западных изданиях строчат душераздирающие статьи о "трагедии гражданских беженцев", утонувших в водах Балтики. Но кто же виноват в этом?
Известны факты, когда гитлеровцы вместе с войсками и боевой техникой отправляли на кораблях и баржах стариков, женщин, детей. Делалось это не из сострадания к своим соотечественникам: нацистов мало трогала судьба немецкого гражданского населения. Просто они пытались показать, что идет якобы не боевой корабль, а мирное судно.
Так было на корабле "Вильгельм Густлофф". Одним из последних отправлялся он из так называемого мемельского котла, и на него вместе с войсками, оборудованием, снаряжением погрузили тысячи гражданских лиц. Их заставили стоять на палубе, то есть сознательно бросили на уничтожение, как когда-то гнали наших матерей и невест по минным полям...
Да, когда мы вступили на землю врага, на территорию Германии, куда стекалось награбленное добро со всей Европы, где свиньи жирели на крови "остарбайтер", где и пепел шел на удобрение полей, конечно, были случаи, что и наш солдат порой не сдерживался. Ведь если бы армия даже сплошь была укомплектована одними только ангелами, то четыре года такой войны, какую вели немцы, не могли не зажечь чувства справедливого гнева.
Нетрудно представить, что ждало бы нас, если бы сбылись планы фашистов. Курс на уничтожение славянских народов был официальной политикой гитлеровского рейха: всем славянам было уготовано истребление в лагерях смерти или рабство, все города подлежали уничтожению. Сколь многое должно было перегореть в наших сердцах, чтобы мудрость не ослепила ярость! Как тяжело было приказывать сердцу, когда еще не заросли травой могилы друзей!.. А пепел Майданека, Освенцима, Дахау? Треблинки, Бабьего Яра и Хатыни?..
Ненависть к врагу заставляла всех нас драться не на жизнь, а на смерть, но не ожесточила сердце, не изгнала из него добрые чувства.
Великая черта нашего народа - отходчивость души, незлобивость, незлопамятность со всей полнотой проявились и после всех печалей и горестей войны...
* * *
25 января 1945 года мы произвели посадку на первый немецкий аэродром Альтдорф. В сущности эта площадка не была аэродромом, как и многие, где приходилось базироваться, - укатанное, замерзшее поле достаточных размеров. Немцы, конечно, располагали и хорошими аэродромами, но не всем они доставались - наша авиация к тому времени была уже весьма многочисленной.
В населенном пункте Альтдорф местных жителей мы не встретили, за исключением нескольких десятков стариков да подростков. В пустых квартирах в панике бежавших и где-то скрывавшихся немцев все напоминало о только что исчезнувших хозяевах. Но через неделю-другую в каждом доме уже появился кто-то из прежних владельцев. Страх исчезал. Немцы все чаще и смелее начали обращаться к советским воинам за помощью. И они ее всегда получали продовольствием, медикаментами...
На аэродроме Альтдорф мы базировались более двух месяцев. Уже в первый же день группами от пары до шестерки началось прикрытие наших войск и переправ через Одер в районе Олау, Бриг, Оппельн. В это время противник в воздухе встречался редко. А когда отдельные группы "фоккеров" или "юнкерсов" пытались штурмовать наши войска в районе переправ, наши истребители встречали их задолго до цели и фашисты, как правило, не вступая в бой, уходили на запад.
Но вот в конце января немецкое командование, принимая во внимание большое сосредоточение наших войск и их интенсивную переправу на захваченный плацдарм на западном берегу Одера, усилило активность авиации, действовавшей в районе переправ. Воздушные бои стали массовыми и ожесточенными. К тому же у гитлеровцев появились новые модификации истребителей, имевшие высокие летные характеристики.
...1 февраля. Солнечный морозный день. Группы Петрова, Бабака, Дмитрия Глинки, Гучека, Труфанова сменяют одна другую в воздухе, прикрывая наши части, форсирующие Одер. Во втором вылете на смену группе Бабака четверку повел я. Придя в заданный район и связавшись со станцией наведения, которая передала, что в воздухе спокойно, приступили к выполнению задания: "ходили" по западному берегу Одера с юга на север.
Мой молодой ведомый Володя Симковский уверенно держался на установленном интервале и дистанции. Сзади и выше находились опытные Синюта и Щепочкин.
- Что-то скучновато. Не пройтись ли в тыл к немчуре?.. - хрипловатым голосом, который мы сразу узнавали, предложил Щепочкин.
- Стой на месте и за хвостом посматривай! - серьезно, но незло ответил Синюта своему ведомому, не называя позывного.
- Я на месте! - отозвался Симковский.