Как и в двух последних походах, погода отнюдь не способствует нашему прорыву: безоблачное небо над спокойным морем, идеальная видимость до самого горизонта… Скоро какой-нибудь вражеский самолет-разведчик передаст на свой аэродром донесение вроде тех, которые уже не раз перехватывались флотскими радистами: «Голубой крейсер идет в Севастополь…»
Обнаружить нас в море нетрудно — «Ташкент» идет в обычное время и обычным курсом. Это, конечно, дерзость, но дерзость вынужденная. Только следуя кратчайшим курсом и выходя примерно в этот час, мы можем совместить стоянку в Севастополе с самой темной порой короткой июньской ночи.
Все идет «по расписанию». Провожают, докуда могут, наши истребители. Затем появляется неприятельский разведчик. Еще немного погодя — бомбардировщики…
Бомбят сегодня со значительной высоты. Должно быть, после прошлого нашего рейса фашистские асы уразумели, что «голубой крейсер» умеет их сбивать. Отражаем налет как обычно: шквальный огонь всех зенитных средств и крутые повороты на полном ходу.
Евгений Петров с момента выхода все время на мостике. Держится спокойно. Внимательно приглядывается к происходящему вокруг, и особенно к людям, к их боевой работе. Справа от корабля разорвалась, взметнув к небу столб воды, крупная бомба, а он наблюдает за тем, как выполняет команды стоящий на руле Андрей Ковалев. И потом мы прочли известные теперь многим строки:
«С той минуты, когда началось сражение, рулевой, высокий, голубоглазый красавец, стал выполнять свои обязанности с особым проворством. Он быстро поворачивал рулевое колесо. Корабль, содрогаясь всем корпусом, отворачивал, проходила та самая секунда, которая кажется людям вечностью, и справа, или слева, или спереди по носу, или за кормой в нашей струе поднимался из моря грязновато-белый столб воды и осколков».
Бомбардировщики, атаковавшие нас примерно на меридиане Ялты, ушли, не сумев нанести «Ташкенту» никаких повреждений. Около 19 часов мы подходили к траверзу мыса Ай-Тодор (это на нем прилепилось знаменитое Ласточкино гнездо). Впереди вот-вот должен был показаться догоняемый нами «Безупречный»…
И вдруг там, где полагалось ему быть, взметнулся ввысь зловещий столб дыма или пара. Никакого звука не донеслось, очевидно, его поглотили шумы наших машин. В ту же секунду я понял: с «Безупречным» случилось непоправимое.
Но верить этому не хотелось ни мне, ни другим. До того места, где поднялся и постепенно растаял черноватый дымный султан, было миль пятнадцать. «Ташкент» стремительно сокращал это расстояние, увеличив ход до самого полного. На наши запросы по радио «Безупречный» не отвечал. И все же мы еще надеялись увидеть впереди его мачты.
Вместо этого — дальномерщики первыми, а затем и все на мостике — увидели кружащиеся низко над морем самолеты, которые обстреливали что-то на воде. А море, освещенное косыми лучами вечернего солнца, отливало там характерным жирноватым блеском. Так блестит расплывшийся по поверхности мазут.
Когда подошли ближе, стали заметны плавающие в мазутном озере обломки. Возле них и дальше держится на воде много людей. Это их расстреливают с бреющего полета фашистские мерзавцы…
Артиллеристы «Ташкента» уже открыли по стервятникам огонь. Люди с «Безупречного» видят нас. Вот целая группа издали машет взлетающими над водой руками. И машут они так, будто не зовут на помощь, а хотят сказать: «Проходите мимо!»
— Малый ход!.. Моториста на барказ, барказ к спуску!.. Готовить к спуску шлюпки!..
Эти команды вырываются у меня словно сами собой. Но спуск плавсредств приходится тотчас же отставить. На «Ташкент» ринулись одновременно две группы бомбардировщиков: одни заходят справа, другие — слева. Для уклонения от бомб нужен полный ход. А чтобы бомбы, предназначенные нам, не падали и туда, где плавают люди с «Безупречного», надо отвести, оттянуть самолеты в сторону.
С «Ташкента» сброшены все спасательные круги и оба аварийных плотика. Остаются в готовности к спуску барказ и шлюпки. Но лидер, ведя бой с бомбардировщиками, все удаляется от мазутного озера с плавающими в нем людьми и обломками. Наши зенитчики сбивают фашистский бомбардировщик, затем подбивают еще один… Неужели это все, что мы можем сделать для гибнущих товарищей?
Священен для советского моряка долг помощи собрату, терпящему на море бедствие. Кто из нас не рискнул бы во имя этого своей жизнью, кто не отдал бы ее за жизнь боевых друзей! Но война жестока, суровы ее законы. И устав не дает командиру права заниматься во время боя спасательными работами, если это ставит под удар вверенный ему корабль и угрожает срывом боевой задачи.
На борту «Ташкента» кроме своего экипажа тысяча бойцов, которых мы должны доставить в Севастополь. Застопорив ход и начав спасать людей с «Безупречного», мы успеем подобрать двадцать или тридцать человек, а затем лидер неминуемо будет потоплен вместе со спасенными. Ведь одним зенитным, огнем от такой своры бомбардировщиков нам не отбиться. Нужно все время маневрировать на полном ходу, иначе «Ташкент» обречен…
Улучив минуту, когда одни самолеты сбросили бомбы, а другие еще только разворачивались для нового захода, ко мне шагнул Евгений Петров.
— Товарищ командир, а как же те люди? Когда будем их спасать?
— Когда прекратится бомбежка. Когда стемнеет, — киваю я на клонящееся к закату солнце. Но как оно еще высоко!
На мостик вызван шифровальщик старшина 2-й статьи Алексеев. Диктую ему радиограмму: «Нахожусь на месте гибели «Безупречного». Веду бой с авиацией противника. Прошу разрешения задержаться здесь до наступления темноты для спасения людей…» Радиограмма идет в два адреса — в Севастополь и Новороссийск.
А бомбардировщики не унимаются. Атакуют группами через каждые пять — семь минут. Пока удается увертываться, но осколки попадают на верхнюю палубу, и там уже есть среди армейцев и раненые, и убитые.
В бомбежке наступает пауза чуть подольше прежних. Ко мне на крыло мостика подбегает Орловский.
У него тот же вопрос, который только что задавал Петров:
— Товарищ командир, когда же будем спасать? Барказ и шлюпки готовы к спуску. Сейчас, пожалуй, можно сбавить ход…
В глазах Ивана Ивановича стоят слезы. Но должен же он, бывалый военный моряк, старший помощник командира корабля, понимать, что мы с ним не можем, не имеем права безрассудно жертвовать «Ташкентом»!
— Займитесь своим делом! — резко отвечаю старпому, и он усилием воли берет себя в руки.
Старшина Алексеев прибегает с бланком только что принятой шифровки. Это ответ командования флота:
«Следовать по назначению, помощь экипажу «Безупречного» высылается». Протягиваю шифровку Орловскому и подзываю Еремеева:
— Штурман, курс?
Тот сразу называет направление на Севастополь от той точки, где мы оказались после бесчисленных поворотов.
Я понимаю, чего стоило моим старшим начальникам отдать приказ, который мы сейчас выполняем. Они взяли на себя тяжесть этого решения — невредимому кораблю идти дальше ради того, чтобы Севастополь получил подкрепление. Решение правильное и разумное, оправданное всеми обстоятельствами. Только ничей приказ и никакие доводы рассудка не смогут заглушить голос собственного сердца. А оно знает сейчас одно: люди с «Безупречного» остались в море…
Густеют вечерние сумерки. Отвязались наконец самолеты. Мы уже далеко от места катастрофы и идем самым полным ходом, чтобы войти в жесткий график. А на мостик все поступают необычные на военном корабле вопросы: почему не возвращаемся назад? Особенно настойчивы в этом сибиряки. Их успокаивают и комиссар, и справившийся со своими нервами старпом. Но не до всех и не сразу доходит, что вернуться туда мы уже не можем.
Гибель «Безупречного» явилась одной из самых тяжелых трагедий, происшедших на Черном море с начала войны. Из четырехсот бойцов-сибиряков, находившихся на борту эсминца, не спасся никто. А из экипажа корабля лишь трое: мичман и два краснофлотца, которых подобрали подводные лодки.
Оба краснофлотца — строевой Иван Чередниченко и сигнальщик Гавриил Сушко были вскоре прикомандированы к команде «Ташкента». От них мы узнали подробности случившегося.
В «Безупречный» попали одна за другой две бомбы. Взорвался котел, эсминец обволокло паром, он потерял ход и начал быстро тонуть, приняв много воды через пробоины. Петр Максимович Буряк отдал последнее приказание: «Всему личному составу покинуть корабль». Сам он остался на мостике и на глазах у плававших вокруг людей скрылся вместе с кораблем под водой. Погиб и сын Буряка — Володя.
По словам спасшихся краснофлотцев, на воде держалось сперва не менее ста пятидесяти моряков и солдат. Фашистские изверги долго и методично расстреливали их с воздуха из пулеметов. Помимо бомбардировщиков, снизившихся до бреющего полета, гнусным убийством беззащитных людей занимались специально прилетевшие семь «мессершмиттов».
Наши боевые товарищи до конца сохраняли мужество, ободряли друг друга. Когда к ним стал приближаться «Ташкент», моряки «Безупречного», не думая о себе, тревожились за нас. Они отдавали себе отчет, что лидер тоже погибнет, если застопорит ход и начнет подбирать тонущих.
Сушко и Чередниченко подтвердили: целые группы моряков, державшихся за плавающие обломки, жестами показывали, чтобы мы не задерживались, шли дальше. Это была последняя воля героев, их наказ оставшимся в строю…