Встреча «Битлз» с Элвисом в его доме на Перуджиа–Уэй очень забавно описана Альбертом Гудменом в его книге «Элвис». Полицейские отряды ВВС, приведенные в боеготовность по случаю этого «космического» события, окружили дом Элвиса. «Битлз» прибыли вместе с Брианом, Нилом и английским журналистом Фредериком Джеймсом. Элвис сам открыл дверь, на нем была красная рубашка и узкие серые брюки. Он был в окружении мемфисской мафии из друзей–музыкантов и телохранителей. Прошло уже несколько лет с тех пор, как одно лишь присутствие Элвиса провоцировало беспорядки, и почти столько же лет ни одна из его песен не занимала первого места в десятке, но битлы все еще благоговели перед ним. Пять минут они сидели молча и. смотрели на Элвиса во все глаза. Наконец Элвис взорвался: «Слушайте, парни, черт вас подери, если вы собираетесь тут сидеть и глазеть на меня всю ночь, я лучше пойду спать!»
Полковник Паркер, к восторгу Бриана, поднял крышку и достал рулетку, спрятанную внутри кофейного столика. В Бриане полковник нашел очень азартного игрока, «творцы Королей» играли с леди Удачей на большие ставки. Позднее «Битлз» и Элвис импровизировали. Элвис сыграл басовую партию Пола в песне «Мне прекрасно», и Пол бодро заметил: «Ты подаешь надежды в игре на бас–гитаре, Элвис». Когда лед был сломан, битлы и Элвис поделились друг с другом своими бедами и переживаниями, сравнивая невзгоды, выпадающие на долю знаменитостей. Перед уходом битлы пригласили Элвиса к себе, а полковник подарил им в качестве сувениров маленькие крытые вагончики.
С большой неохотой ребята покидали Бенедикт–Каньон, чтобы отбыть в Сан–Франциско; где они должны были дать последний концерт, завершая турне по Америке.
По мере того, как приближался последний день гастролей. настроение Бриана падало, как барометр в пустыне. Август был долгим и трудным, и Нат, проведя почти весь месяц с Брианом. начал за него беспокоиться. Бриан зарезервировал номер в «Уал–дорф Тауэрз», где жил постоянно, и Нат с наслаждением наблюдал за его работой. Бриан был сгустком энергии все двадцать четыре часа в сутки. Телефон не замолкал, звонили из самых экзотических мест земного шара. Это мог быть кто–то из клуба фанатов, или организатор концерта, или фоторепортер, или радиостанция, предлагающая «Битлз» «кадиллак» в обмен на какие–нибудь услуги. Бриан обычно смеялся над такими предложениями и говорил: «Только за золото». Иногда телефон звонил так часто, что Бриан уезжал в маленькую двухкомнатную квартиру Ната, чтобы хоть чуть–чуть передохнуть и успокоиться.
Нат не переставал удивляться тому, как Бриан мог всю ночь разговаривать и слушать записи «Битлз», а утром выглядеть бодрым и свежим. Однажды за ленчем Нат был таким усталым и так страдал с похмелья, что не мог есть. Бриан полез в пиджак за ручкой, и Нат заметил, что в его костюме прошит целый ряд маленьких карманчиков. Бриан весело объяснил, что это «карманчики для таблеток» — в каждом из них он хранил биамфета–мины разной силы действия или транквилизаторы.
Только тогда Нат окончательно убедился, что Бриан поддерживает себя искусственно. Таблетки усыпляли его, будили и заставляли двигаться. Это объясняло, по крайней мере отчасти, странное по временам поведение Бриана и его срывы. Нат считал, что самой большой проблемой Бриана все еще оставалась личная жизнь. Все его романтические увлечения, похоже, становились все более убогими. Когда он приехал в Нью–Йорк на два дня раньше «Битлз», перед ним встала страшная дилемма: Дизз Джиллеспай тоже находился в Нью–Йорке. Бриан рассказал Нату всю историю с Диззом, начиная с первой встречи и до расставания, когда в ход пошел нож. Теперь Дизз нашел Бриана и хотел с ним встретиться. Бриан нервничал. Он опасался, что Дизз сделает что–нибудь такое, что скомпрометирует битлов, и просил Ната помочь ему держать Дизза на расстоянии.
Нат согласился. Ему не потребовалось много времени, чтобы разыскать Дизза и пригласить его в офис для разговора. Нат оценил молодого человека с первого взгляда. «Я встречал тысячи таких типов. Это садовая разновидность дельца. Если вам нужно охладить пиво, приложите кружку к его сердцу».
«Я люблю Бриана, — сказал Дизз Нату. — Мне от него ничего не нужно. Я просто хочу его видеть». «Ладно. — ответил Нат, — Поскольку вам от него ничего не нужно, то и видеть его вам ни к чему. Я хочу, чтобы вы держались от него подальше».
«Ну, тогда так, — объяснил Дизз. — У Бриана полно денег. Если он не хочет, чтобы я появлялся… ну, если у меня будет машина, я смогу уехать».
Нат Вейс передал этот разговор Бриану, и Бриан стал настаивать на том, чтобы выплатить Диззу 3000 долларов на машину. Нат возражал: если дать ему деньги, он вернется и потребует еще. Но Бриан настаивал, и Нат заключил с юношей сделку. В обмен на 3000 долларов Дизз согласился оставаться в номере отеля под присмотром охранника, которого нанял Нат, до тех пор, пока «Битлз» и Бриан не уедут из города. После этого Дизз, кажется, исчез. Но никто не знал, надолго ли.
История «пленников славы» стара, как мир, но никто еше не играл этот спектакль с таким трагизмом, как «Битлз». Были моменты, когда, несмотря на славу, богатство и успех, я жалел их. Если у обычных людей жизненные вехи отмечаются рождениями, получениями ученых степеней и новыми назначениями по службе, дни жизни битлов таяли в нескончаемой череде гастролей и концертов, прерываемых лишь на короткое время для записи очередного альбома. И лишь зимой 1965–1966 года битлам удалось впервые провести несколько месяцев дома и извлечь кое–какую выгоду из своего успеха.
А извлечь было что. «Северные Песни» — фирма, издававшая песни «Битлз», стала муниципальной компанией и разместила заем на Лондонской товарной бирже. Стало очевидно, что поскольку нет обычных средств сократить налоги, Джон и Пол могли бы по крайней мере сохранить большую часть денег, обратив облагаемый большим налогом доход в капитал, дающий прибыль. «Северные Песни» были подходящим средством для этого, но никто пока не продавал в виде акции то, что являлось партнерством в создании песен. Хотя песенники давно сделали издателей миллионерами, права на пятьдесят девять мелодий, изданных к тому времени компанией «Северные Песни», принадлежали прежде всего эфемерным лондонским финансистам. Человеком, заслужившим огромное доверие и убедившим город в том, что «Северные Песни» — выгоднейший товар, был Дик Джеймс, музыкальный издатель «Битлз». Дик Джеймс хорошо знал цену «Северным Песням», потому что музыка «Битлз» сделала его самого мультимиллионером. Бриан познакомился с Джеймсом на заре успеха «Битлз», когда песня «Люби меня» впервые заняла первое место по популярности. «Люби меня» напечатал один местный издатель, но Бриану не повезло с продажей. Джордж Мартин порекомендовал Дика Джеймса, владевшего небольшой, но очень пробивной компанией, которая впоследствии сыграла большую роль в судьбе «Битлз».
Дик Джеймс стал символом музыкального бизнеса. В глазах ребят это был лысеющий еврейский дядюшка, с большой сигарой и хитрой улыбкой, преподавший Джону и Полу один из самых главных уроков в их жизни.
Дик Джеймс, урожденный Ричард Леон Вапник, был сыном мясника. В четырнадцать лет он бросил школу и стал певцом Ли Шериданом, который превратился в Дика Джеймса, пока переходил из одного оркестра в другой. В конце пятидесятых он исполнил песню, идущую основной темой в английском телесериале «Робин Гуд». Песня стала международным хитом, но Джеймсу платили всего 17 фунтов за серию. К тому времени, как ему исполнилось тридцать два года, он уже прекрасно знал, как можно разбогатеть в музыкальном бизнесе. В 1962 году, когда Бриан с ним познакомился, у него был маленький обшарпанный офис из двух комнат на Чеаринг–Кросс–Роуд.
Джеймс безошибочно распознал в Ленноне и Маккартни потенциальных сочинителей песен и предложил Бриану толковую сделку. Джон с Полом образуют партнерскую компанию под названием «Северные Песни». Каждый из них станет владельцем 20% акций компании, а Бриан вместо 25% жалованья менеджера получит 10% акций. Дик Джеймс за работу в качестве музыкального издателя получит 50% собственности.
Бриан буквально отписал Дику Джеймсу 50% дохода от изданий Леннона–Маккартни, что сделало его через восемнадцать месяцев невообразимо богатым.
Три года спустя 5 миллионов акций «Северных Песен» выбросили на рынок. Джон и Пол получили по 15% акций каждый, что составило в то время 640 000 долларов. НЕМЗ получили 7,5%, а Джорджу Харрисону и Ринго Старру в порыве великодушия кинули 1,6% на двоих. Дик Джеймс и его компаньон Чарльз Сильвер получили 37,5%, что составило 1 687 000 долларов.
Хотя такой оборот принес Джону и Полу некоторый капитал, большую его часть они истратили на оплату предыдущих налогов. Джордж и Ринго из–за собственных проблем с налогами испытывали финансовые затруднения, о чем невозможно было догадаться, судя по их расходам.
У Ринго родился сын Зак. В ожидании ребенка Ринго съехал из своей маленькой квартиры и купил дом в Уэйбридже за 37 000 фунтов. «Солнечные высоты» обошлись в 40 000 фунтов. Ринго попросил Кена Партриджа оформить дом, но Бриан сказал, что Партридж и так слишком занят, так что Старры нашли другого дизайнера, чтобы он реализовал их творческие фантазии. Ринго тратил деньги, как бедняк, выигравший на скачках, отчасти так оно и было. В квартире установили 6 телевизоров, стереосистемы, больше двадцати телефонных аппаратов, по два в каждой комнате, включая прямой телефон, соединяющий дом с офисом Бриана, а также множество всевозможных электронных новинок, появляющихся на рынке.
Джордж оказался более практичным. Наконец–то он сделал предложение Патти Бойд, и 21 января 1966 года они поженились. Для Джорджа это было самое счастливое время за многие годы. Он был влюблен, и его еще не очень сильно притесняли Джон и Пол. Молодая пара вызывала всеобщее восхищение. Патти оказалась одной из самых прелестных молодых женщин Лондона. За шикарной великосветской внешностью скрывалась ласковая, заботливая девушка с добрым сердцем и хорошим вкусом. Ее карьера манекенщицы стремительно пошла в гору благодаря браку с Джорджем, но она отказывалась почти от всех контрактов, чтобы быть с мужем, уделяя все свое время оформлению загородного дома, который он купил для нее. Несмотря на то, что Джон и Ринго потратили кучу денег на свои дома, дом Джорджа и Патти был, наверное, самым восхитительным из всех.
«Что я буду делать, если они перестанут гастролировать? Что мне останется?»
«Битлз» практически владели студиями «Эбби Роуд». Только за последние два года на «Эбби Роуд» они записали девятнадцать золотых альбомов, из них восемнадцать заняли первые места по популярности. Если «Битлз» говорили, что хотят записать пластинку, это действовало как звонок гигантского кассового аппарата, и все студии освобождались для них. Все их прихоти исполнялись, как капризы королей, каковыми они и стали, и когда Ринго пожаловался, что в туалете И–Эм–Ай грубая туалетная бумага, об этом написало сразу несколько газет на первой полосе. Авторы были на аукционе студий «Эбби Роуд» в 1981 году, где развернулась яростная борьба за рулон туалетной бумаги с держателем, на которую жаловался Ринго. Какой–то счастливчик купил его за 65 фунтов.) «Битлз» провели большую часть зимы и весну, записывая свои два самых главных альбома «Резиновая Душа» и «Револьвер». Эти альбомы стали первыми из шедевров, созданных группой. Битловед Николас Шаффнер сравнивает этот момент в их музыкальном росте с тем переходом в фильме «Волшебник Изумрудного Города», когда из черно–белого все становится цветным. Простенькие любовные песни стали сменяться ошеломляющим спектром предметов и диковинных образов — от банальных до эфемерных. Даже сама музыка изменилась, она стала богаче, мелодичнее, неуловимее. И теперь вместо того, чтобы записывать на альбом не связанные между собой хиты, композиции альбома сливались в единое целое, настроение и звук объединяли песни.
И все же в то время «Резиновая Душа» вызвала некоторое разочарование критиков. Хотя альбом и входил в десятку лучших в течение семи месяцев, он явился неожиданностью и сбил с толку подростков, ожидавших молодежных песен в стиле «ей–ей–ей». Это был самый мощный из всех вызовов, брошенных «Битлз» своим фанатам. Мало кто из фанатов мог знать, что новое музыкальное направление явилось прямым следствием ставшего привычным курения марихуаны. Особенно в песнях Джона, как бы пропущенных сквозь дурманящий дым марихуаны, эта перемена была особенно ощутима. Элегическая песня «Норвежский лес» первой заставила нас задуматься о том, что мы слышим в музыке. Именно в этом альбоме пышным цветом расцвел самоанализ. «В моей жизни» стала первым гениальным шедевром, это автобиографический экскурс — короткая, обманчиво простая песня, великолепная как по своей лаконичности, так и по живым образам. Джон исполнял ее нежнейшим гипнотизирующим голосом.
Самый большой коммерческий успех альбом «Резиновая Душа» принес Полу Маккартни благодаря песне «Мишель» — еще одной сладчайшей любовной песне, в которой он сознательно сбивается на французский припев.
К концу работы над «Резиновой Душой» опыты битлов с ЛСД приобрели довольно регулярный характер. И вновь музыка заметно изменилась, на сей раз появился тяжелый электрический звук. «Автор брошюр» с пульсирующим хором, написанный Полом, возвестил начало того, что появится впоследствии. В аудиоделическом «Дожде» Джона, усиленном инструментальной аранжировкой Джорджа в индийском стиле, впервые были использованы «обратные» записи. Этот простой фокус проигрывания магнитофонной записи задом наперед с последующей перезаписью никогда прежде не рассматривался как серьезная музыкальная техника. Джон впервые обнаружил, что ему нравятся эти несколько неземные звуки, когда он как–то находился под действием наркотиков. Работая поздно вечером в маленькой студии на чердаке дома в Кенвуде, он поставил магнитофонную запись чернового варианта «Дождя» наоборот. В последующих альбомах «Битлз» есть фрагменты, звучащие задом наперед.
Причудливо–дурманная «Желтая Подводная Лодка», где Ринго солирует речитативом, также явилась результатом наркотических грез, как и «Элеонора Ригби» — мрачный собирательный портрет одиноких покинутых людей. Альбом «Револьвер» содержал сочиненную под воздействием наркотиков песню «Доктор Роберт» — о реальном нью–йоркском враче, дававшем «витамины» богатым и знаменитым, а также миленькую песню «Ни для кого», очередная выжимающая слезу композиция Маккартни. Джорджу позволили представить две песни: непримечательные «Я тоже люблю» и «Я хочу тебе сказать», но ему еще разрешили записать песню «Налогоплательщик», которая имела в Америке огромный успех.
«Битлз» сумели перевести опыт ЛСД и все, что он за собой повлек — одежду, прически, сексуальную революцию — на язык коммерции. Альбомы «Резиновая Душа» и «Револьвер» — ранние примеры могущества группы, их умения повести за собой. Потенциально смертоносная демонстрация этого могущества вскоре должна была проявиться.
Когда мир взорвался и его кусочки сложились вокруг них в мандариновые деревья и мармеладные небеса, когда Лондон стал для них лучшим местом на земле, а сами они стали лучшими людьми, какие только могут быть, им пришлось сделать то, что им меньше всего хотелось, — им пришлось уехать. Было лето, а «евангелие от Бриана» гласило, что летом они гастролируют. Бриан не видел причин менять ежегодный ритуал, который ему так нравился, хотя было очевидно, что гастроли, по рекламным или финансовым соображениям, ребятам больше не нужны. Возможно, это был первый серьезный знак того, что Бриан перестал видеть перспективу и уже не понимал, чем стали «Битлз». Музыка настолько усложнилась, что ее невозможно было воспроизводить на сцене.
Но машина была приведена в движение: 23 нюня битлы вылетели в Мюнхен, Эссен и Гамбург. На сей раз Бриан настоял на том, чтобы я поехал с ними и занимался администрированием и личными проблемами «Битлз». Мне очень не хотелось надолго покидать свой лондонский офис, и я с неохотой думал об изматывающих гастролях в летнюю жару. Но поведение Бриана и периоды его
работоспособности в последние месяцы стали еще более непредсказуемыми, так что я знал, что могу понадобиться.
Гамбург был выбран исключительно по ностальгическим соображениям. Мы добирались на самолете и на частном поезде, и битлы всю дорогу с воодушевлением вспоминали старые времена в Рипербане. Но, как и многое другое, Гамбург для них потерял свое очарование. Они больше не могли неузнанными прогуляться по городу, заглянуть в секс–шопы и полюбоваться на проституток в витринах. Больше не могло быть ночных вакханалий и встречи рассвета, занимающегося над крышами Гербер–штрассе. Бары и клубы, где они выступали всего четыре года назад, были закрыты. То, что когда–то казалось соблазнительным и экзотическим в ночном мраке, теперь, при дневном свете, выглядело убого. Астрид Кирхнер, красивая молодая подруга Сту Сутклиффа, так театрально изменившая внешность битлов, работала барменшей в баре для трансвеститов. Она так и не получила ни цента за ее всемирно известные фотографии ребят в кожаных костюмах и ковбойских шляпах, и ей ничего не заплатили за созданную ею знаменитую прическу. В ее маленькой квартирке одна комната была затянута черным бархатом, и там всегда горели свечи под фотографией покойного Сту Сутклиффа.
Из Гамбурга через Северный полюс мы летели в Токио, но нас среди ночи посадили в Анкоридже из–за тайфуна, свирепствовавшего в Китайском море. Было морозно, падали хлопья снега, и Бриан с «Битлз» так расстроились, когда их разместили в маленькой гостинице, словно тайфун оскорбил их лично.
Мы добрались до Токио только к вечеру следующего дня. В аэропорту нам сообщили о крайне неприятном сюрпризе. Невысокий, официальный, но вежливый комиссар полиции в штатском усадил нас в кресло для важных гостей и объяснил, что один камикадзе из правого крыла воинствующих студентов поклялся, что «Битлз» не покинут Японию живыми. Студенты особенно возмущались потому, что «Битлз» должны были дать три вечерних концерта в Будокане, а это национальная святыня, памятник павшим на войне героям. Комиссар объяснил, что не следует легкомысленно относиться к угрозам студентов–фанатиков. Битлы много раз бывали в опасных ситуациях, но никогда еще они не были так напуганы. Полиция проводила нас в зону выдачи багажа, где уже ждали доброжелательные японские организаторы концертов. Должно быть, тысяч десять фанатов выстроились по всему пути до города, но мы не могли не заметить среди них воинственных студентов с плакатами «Битлз», убирайтесь домой!».
Отель «Хилтон» в Токио был превращен в вооруженный лагерь. Весь верхний этаж заняли вооруженные отряды, лифт отладили так, что он останавливался только на нижнем этаже, где военные с пистолетами круглосуточно проверяли каждого, пропуская наверх по единственной лестнице. «Битлз» удобно устроились в президентском номере, где было шесть или семь комнат, а мы с Брианом поселились в меньшем по размеру, но не менее великолепном императорском номере в другом конце холла. Как только мы разместились в отеле, администрация информировала нас, что в целях безопасности «Битлз» не должны выходить из номера, за исключением поездок в Будокан на концерты. Недовольные тем, что они считали излишними предосторожностями, битлы уселись в своем номере в церемониальных шелковых кимоно и, подобно четырем римским императорам, принимали посетителей, предоставивших им все богатства страны.
Директора крупнейших компаний Японии лично прибыли в отель, чтобы предложить им свои товары, и за несколько часов ребята истратили сотни тысяч фунтов на фотоаппараты, одежду, часы, ювелирные изделия и прочее.
Ребята были паиньками и не выходили из номера вплоть до концерта. В Будокан нас доставили с «ветерком», на дороге перекрыли все движение, ничего подобного город еще не переживал. В вежливости японской публики было что–то сверхъестественное. Аккуратные мальчики и девочки скромно сидели на своих местах и аплодировали после каждого номера.
Без тени сожаления мы покинули Японию и двинулись к Филиппинским островам. Манила, с ее теплым солнцем и экзотической природой, обещала благоприятную перемену в настроении после напряженных дней в огромном Токио. «Битлз» пользовались особой популярностью у филиппинцев, и билеты на 2 концерта в «Арапета Колизеум» были сразу распроданы. В аэропорту собралась огромная толпа — больше 50 000 человек. Армейский эскорт провел нас к лимузинам, любезно предоставленным местными организаторами.
А затем произошло нечто, о чем здесь упоминается впервые: вместо того, чтобы отправить в отель, нас отвезли к пристани и посадили в лодку. Мы отплыли в море на милю или две, а потом вернулись обратно. Таким образом, нас на полчаса просто оторвали от нашего багажа. Мы страшно волновались, поскольку знали, что битлы возят в футлярах для инструментов несколько фунтов марихуаны. Обычно их чемоданы просматривали на таможне очень формально, если вообще просматривали, с ними обращались, как с дипломатами. Мы получили наш багаж без вопросов и объяснений. Никто не хотел быть втянутым в международный инцидент, но именно это и произошло.
На следующий день с полдюжины военных в формах из президентского дворца предстали перед дверью номера Вика Левиса. Левис был агентом по ангажементам, улаживал дела, связанные с международными гастролями, и присоединился к нам в Японии. Полиция желала знать, когда «Битлз» прибудут на «торжество».
«Какое еще торжество? — спросил обалдевший Левис. — Не знаю ни про какое торжество». Он отправил офицеров к Бриану. Мы с ним завтракали в буфете отеля. У полицейских в формах цвета хаки был очень неприятный тон. От них нам удалось узнать, что Имельда Маркос, жена президента Фердинанда Мар–коса, устраивает ленч в честь «Битлз», и их немедленно ждут в президентской крепости Малачанг. Во многом Имельду Мар–кос боялись больше, чем ее мужа–диктатора. Бриан заявил, что впервые слышит о приглашении. Позднее он выяснил, что Тони Бэрроу, ответственный за протокольные мероприятия, получил приглашение, но оно почему–то так и осталось без ответа. Кто бы ни был виноват — Бриан, Бэрроу или Вик Левис, битлы не собирались никуда ехать.
Они крепко спали в своих номерах, а Бриан и не собирался их будить.
Через несколько минут Бриану позвонил посол Великобритании и заявил, что не считает хорошей идеей игнорирование торжества, устраиваемого миссис Маркос в честь «Битлз». Бриан ответил, что сожалеет, но помочь ничем не может. Даже если бы битлы получили приглашение вовремя, они бы все равно отказались, как отказывались от любых официальных приглашений, будь то дипломаты, королевская семья или диктатор.
Ребята тем временем мирно спали и проспали все торжество. В полдень их разбудили Нил и Мэл, принесшие завтрак, а после этого они поехали на футбольный стадион Аранета. 100 000 человек толпились на стадионе и вокруг него, чтобы послушать часовой концерт в двух отделениях. Как обычно, все визжали от счастья и бились в истерике. Тем временем мы с Брианом смотрели в номере телевизор. Передавали вечерние новости. На экране убитая горем Имельда Маркос бродила по своему дворцу, страдая от оскорбления, нанесенного «Битлз». Комментатор сообщил, что музыканты так и не пришли на торжество, устроенное в их честь, и просто «плюнули в глаза нации».
Как только передача закончилась, Бриан связался с менеджером телепрограммы, передающей правительственные сообщения, намереваясь дать разъяснения филиппинскому народу. Мы с ним помчались на телестудию, где, к нашему удивлению, его сразу приняли и усадили перед камерой. Трансляцию передачи прервали, и Бриан вышел в эфир, обращаясь ко всей стране. Не успел он принести извинения, как пришло указание из крепости Малачанг немедленно выключить звук. Ни объяснений Бриана, ни его извинений так никто и не услышал.
А «Битлз» даже не подозревали о случившемся. После концерта их доставили обратно в отель. Вечер прошел нормально. Они играли в карты, пили шотландское виски и кока–колу и курили травку. Ребята решили лечь спать пораньше, поскольку утром они должны были быть в аэропорту, чтобы вылететь в Нью–Дели, где мы собирались отдохнуть несколько дней.
Среди ночи Вика Левиса вытащили из его номера трое полицейских и доставили в полицейский участок. Там его почти всю ночь допрашивали два похожих на гестаповцев офицера, задававшие один и тот же вопрос: «Почему вы не явились на торжество?»
Рано утром Нил заказал завтрак на шестерых и ждал, когда его принесут. Ребята принимали душ и одевались. Поскольку завтрак все не подавали, Мэл несколько раз звонил по телефону, но, похоже, дежурного не было на месте. Тогда Мэл спустился в вестибюль узнать, что случилось. В вестибюле было подозрительно тихо. Полицейская охрана, обычно дежурящая в вестибюле, куда–то исчезла. Не было охраны и у лимузинов, не было никакого сопровождения, кроме двух одиноких шоферов. Когда Мэл наконец отыскал какого–то служащего у стола дежурного, тот грубо ответил, что «Битлз» больше не обслуживаются. Мэла это крайне поразило, но тут его взгляд упал на газету, лежащую в вестибюле. Он прочел заголовок: «БИТЛЗ» ОСКОРБИЛИ ПРЕЗИДЕНТА».
К тому времени, как Мэл с газетой вернулся в номер «Битлз», они, включив телевизор, уже и сами узнали, чем так взволнована вся страна. Мы решили, что самое лучшее — поскорее убраться отсюда. Тони Бэрроу, Мэл и Вик Левис начали выносить багаж к арендованному фургону, понимая, что без посторонней помощи они к самолету не успеют. Бриан позвонил в агентство КЛМ и попросил связать его с пилотом по рации. Он обратился с личной просьбой не оставлять их во враждебной стране и объяснил, что мы уже мчимся в сторону аэропорта. Пилот согласился ждать сколько возможно, до тех пор, пока не заправят самолет, а затем он вылетит из Манилы с «Битлз» или без них.
Начались гонки. Без полицейского эскорта мы добирались, наверное, несколько часов по перегруженным в утренний час пик дорогам. Шоферы дважды сбивались с пути. Когда же впереди показался аэропорт, мы пришли в ужас — некогда гражданский аэропорт превратился в вооруженный лагерь. Помимо нескольких тысяч вооруженных солдат, здесь собралась толпа из сотен рассерженных горожан, поджидавших нас. Машины остановились у здания аэропорта, и толпа расступилась, образовав коридор, по которому нам предстояло пройти, чтобы добраться до входа.