И вдруг заговорил цифрами:
- Девяносто семь... шесть сорок пять... молоко скисло... девяносто семь... Буря сломала клюв... зеленый... шесть сорок пять... зеленый.
Нетрудно было догадаться, о чем он передавал. Зеленый свет на гребле, дорога свободна!
- Шесть сорок пять... как поняли? Перехожу на прием... Прием.
Щелкнул переключатель. Степа плотно прижал наушники. Мы ждали, затаив дыхание.
- Ну? - спросил кто-то, не выдержав.
Степа резко оглянулся на него.
- Тише ты... ничего же не слышно...
Снова щелкнул переключатель.
- Алло! Алло!.. Прием... Как поняли?.. Прием...
- Прибавь напряжение, - посоветовал Семен.
- Не в нем дело, - упавшим голосом ответил Степа и, сняв наушники, стал что-то отвинчивать.
Семен зажег сразу три или четыре спички и поднес к аппарату. Мы все склонились над Степой. Вероятно, желая подбодрить радиста, Семен не то спросил, не то сказал утвердительно:
- Все, что надо, ты успел передать...
Однако в голосе его было больше тревоги, чем уверенности. Степа снова взял микрофон.
- Перехожу на прием... Прием... Слышите меня?
Спички обожгли пальцы Семена, он бросил их на поля, и, пока доставал другие, в сгустившейся темноте я увидела, как в прорези аппарата стала тускнеть, затем и вовсе погасла красная нить лампочки. Почему-то меня это очень испугало, словно угасла чья-то жизнь.
- Конечно, я успел передать, - только теперь ответил Степан, как бы оправдываясь, - но слышали они или нет, я не знаю...
В том-то и беда, что слышали...
На далекой лесной дороге кони копытами взбивают слежавшийся снег. Бесшумно скользят полозья саней. Прижавшись друг к другу, сидят в санях застороженно притихшие, суровые люди. Ни песен, ни окриков. Поземка заметает следы. Запорошенная снегом, заиндевевшая колонна, словно возникшая из лунного света, проплывает в сонном лесу.
Что ждет их впереди? Придержав коня, командир пропускает несколько саней. Скачет рядом с розвальнями, огороженными досками.
- Больше не слыхать? - тихо спрашивает, перегнувшись с седла.
Из широкого ящика высовывается голова в солдатской ушанке и надетыми поверх наушниками.
- Немцы густо сыпят. И кодом, и в открытую лопочат, а "Буревестника" больше не слышно... Затихла "Буря".
- Говоришь, сообщили, что на гребле свободно?
- Ну да... Захвачен дот, гарнизон уничтожен.
Пришпорив коня, командир выскакивает вперед колонны.
- По-го-няй! - командует, подняв над головой плетку.
- Но-но-о! - прокатывается по лесу.
"Хорошо, что можно по гребле пройти, - думает командир, - в обход и коней бы подбили и время потратили... Молодец учитель, дал жару..."
Кто-то быстро полз по снегу, потом скатился в траншею прямо на руки наблюдавших за ним Михаила Васильевича и Игната.
- Не ранен? - Михаил Васильевич повернул к себе свалившегося и вскрикнул от удивления: - Вы?
Над траншеей, подбираясь к самому краю, пробежала строчка снежных фонтанчиков, словно шустрая землеройка взбрасывала на каждом своем шагу снег.
- Давай в укрытие! - Игнат толкнул обоих в дверь дота.
Навстречу метнулся Васькович.
- Откуда бьют? В ловушку попали?
- Погоди, дай разобраться, - поморщился Михаил Васильевич и, наклонившись к прибывшему, спросил тихо, почти шепотом:
- Почему вы?.. Что там случилось, товарищ Люба?
Люба:
Я и по сей день не знаю, что случилось с тем радио... Степа ли не умел обращаться или растрясло его, пока я везла? Сначала-то все было вроде в порядке. Так или иначе, а радио не работало, и, стало быть, я, выполнив задание в том смысле, что доставила его по назначению, не только не помогла партизанам, а как бы подвела их. Они же сейчас рассчитывали на это проклятое радио... Тут уж мне делить вину было не с кем, и ждать сложа руки, починят или нет, я не могла. Пока Степа возился у аппарата, а Семен послал одного из партизан на базу за каким-то инструментом, я тихонько вышла из сторожки и бегом побежала в сторону дота. Надо было немедленно сообщить командиру, пусть на радио не надеется, посылает связного...
Меня обстреляли уже на поляне, в нескольких саженях от дота. Я даже не испугалась, подумала: "Никак свои по мне бьют, только вроде не с той стороны..." На всякий случай кричать не стала, а нырнула в снег - и скорей в траншею.
Оказалось, вскоре после того, как нам послали зеленые ракеты, Михаил Васильевич нашел среди трофеев в доте схему всех немецких сооружений на гребле. Разобравшись в ней, он понял, что дот этот был хотя и центральный, но не единственной огневой точкой на дороге через болото. Значит...
- Значит, - спросил меня Михаил Васильевич, - по первому нашему сигналу Степан передал, что дорога на гребле совершенно свободна?
- Он цифрами говорил, потом сказал: "Буря сломала клюв" и... и... зеленый.
- Это и есть... - повторил Михаил Васильевич глухо, с ноткой отчаяния, - буря сломала клюв... Дорога свободна...
Я поняла весь ужас совершенной ошибки и скорей для самой себя, пытаясь смягчить непоправимое, стала объяснять:
- Но, я не знаю... Его могли не услышать... Там что-то с аппаратом. Обратной связи не было...
- А если услышали?
Тут как грохнуло... Будто снаряд разорвался на крыше дота. На нас посыпались осколки бетона, песок.