Чудилось — Мухамадиев рвется в его кресло,
Чудилось — Ниязи рвется в его кресло,
Чудилось — Задорожный рвется в его кресло,
Чудилось — Кузнецов рвется в его кресло,
Чудилось — Есин рвется в его кресло!..
Как апрельский лягуш бросается на червяка, Ларионтьевич бросается на похвалу. Чем и приторочил его пупок к своему Олег Шестинский: это — не человек, а обворожитель. Назвав Арсика Третьим Солнышком, Шестинский вел его в собственное мировоззрение, в орбиту личного миропонимания, интриг, шашлычного кайфа и прочих балований не поэта, а лжемага-потребителя...
А мы должны были бросаться на амбразуры, защищая поганую доблесть Арса и его друга, распределителя солнц? Что же не назвал барон главной причины распада коллектива? Почему он сразу, проведя съезд, вычеркнул нас из памяти руководящей? Лжет, что мы самоустранились и не краснеет! Двуликий.
Лезет в биографии Прокушева, Сорокина, Фомичева, Гусева, Машбаша, да, стукач есть стукач, не переиначить доносчика.
Ларионтьевич сеет слухи
Арсик не понимает и не верит в нормальную жизнь и судьбу человека: ему все время на до за кого-то прятаться, куда-то влазить, что-то рвать и отсуживать. Потому и несогласие с его поступками и с его образом жизни он объявляет сразу, не сомневаясь и не стыдясь, предательством, идет в друзьях перебежчиков к его существующим или мифологическим врагам.
Перед Михалковым он приседал чистосердечно, как наевшийся мяса медведь перед дрессировщиком на арене. Теперь — Михалков лютый его вражина, а мы, плюнувшие на суды и хамство страдальца, являемся михалковцами, и ждем от дрессировщика мяса, теплого, парного, или водки с шашлыками. Да, этот литдеятель так и не испытал красоты и достоинства самостоятельности и благородной устремленности ради призвания, ради святой цели. Не может он шагать за человеком, уважая правоту человека, авторитет человека, личность человека. Арсику без выгоды не подружить с человеком, не восхититься собственной порядочностью наедине с самим собою.
Барон — сплошное самовздутие, без мучений, без тоски, без размышления над собственной тропой к храму, к могилам отца, матери, к горюнной стезе предков, окликающих нас в минуты нахлынувшего самотерзания. Более холуястого адъютанта, чем Арсик был для Михалкова, я не видел нигде и никогда. Почему же такая распря? Почему Арсик пишет — на акте продажи жилплощади стоит подпись Михалкова? Если так, зачем Арсику было лгать, что продажа площади жилой разрешена ему секретариатом? Какая нужда лгать?
Какая нужда ему своих вчерашних коллег записывать в перебежчики и в ретивцы к Михалкову? Он, видимо, и не представляет себе дела и жизни нормальной без пакостей? Привычка видеть, предполагать, подозревать в людях предательство хроническая черта доносчика. Бондарева-то он предал, сбежал, поджав живот, когда Юрия Васильевича хотели перестройщики арестовать. В тот миг, когда Куняев и Сорокин встали рядом с Бондаревым.
Я не хотел, но теперь вижу необходимость рассказать про бурную и воинскую доблесть барончика:
То прячась, то юля, то убегая,
Живет он, всем героям помогая!..
Пока Михалков и Ларионов по телефону обожали друг друга, поскольку Сергей Владимирович еле двигался по квартире, власть в МСПС прибирала и прибирала к вдовьим рукам Басаиха, не вдова, а коммунистическая невеста, взрощённая идеей Ленина. Она и Ларионов честно стучали Михалкову на тех, кто кому-то из них не нравился. Атмосфера была в Доме Ростовых доносная.
Но обожанием взаимным Михалков и Ларионов глушили искры в коллективе, пока не настиг вожаков разлад. Началось подозрение. Басаиха, секретарша, поднялась над МСПС. Генерал литературный, тьфу! Указывала, звонила Михалкову, лезла, пакостила, лгала и распоряжалась. Ларионов суетился, тайну сделок и провокаций скрывал до поры. Лгал. Выставлял впереди себя Юрия Васильевича Бондарева. Юристка гарантировала коллективу чистоту Арсения, а нам обещала документально подтвердить её правоту законную.
Михалков лежал. То в Германии, то — в больнице. Слухи распускались — умер. На меня всё это производило горькое впечатление. Начинались мои распри с Басаихой и с Ларионовым. А Михалков у меня вызывал чувство тошноты: зачем ему держаться за кресло? Герой и депутат, осыпан всеми наградами вчера, обласкан перестроечными президентами сегодня, — угомонись. Развал организации при Михалкове и при Ларионове никого не беспокоил. Началась перебранка фактов, имён, обязанностей.
У Михалкова — своя команда. У Ларионова — своя. Кончилось — двумя съездами, двумя МСПСами... Ларионов объявил — наш съезд легитимный и сразу же зарегистрирован. Оказалось — блеф. Ларионов объявил — Михалков давно запеленговал приватизацией Дом Ростовых. Между Михалковым и Ларионовым началась потасовка и сражение за круглую печать. Позорная вакханалия.
Кончилось попеременным изгнанием: то Ларионов Михалкова, то Михалков — Ларионова. Им не до нас. Им не до приличной работы. И я буквально набрасывался на них, включая Басаиху. Но появился ещё и бухарский кот — Олег Шестинский. Он холуйствами, хитростью и лизанием прекратил всякое сомнение в Ларионове: “Ты — Третье солнышко!”.. И Ларионов просто очумел и перевоплотился в гения из вепса. А Михалков обратился за помощью к закадычным соратникам в МВД. А если бы Берия был жив? Пропали бы мы.
О чём гутарить? Задевяностолетний старец, почти не передвигающийся по квартире, поставлен Кремлём руководить Международным Писательским Союзом!.. Мне хотелось иногда поближе подойти к Сергею Владимировичу и пожалеть его. Вид его — истерзанное временем, эпохами и старостью существо, полностью потерявшее контроль над возрастом и возрастными недугами.
Богатырского сложения супруга Михалкова и Басаиха решали кадровые и творческие вопросы. Финансовые — мешал им Ларионов: самому ему, видимо, нравилось решать, без русалок обходился, без, извините, лягушек, промозгло квакающих в Доме Ростовых. О чем горевать? Страна, СССР, разгромлена, а здесь — пустяковые тысячи долларов арендаторских, ремонты квартир под евровкусы, гонорары за роскошные издания и прочая благость.
Но когда разгромлена державная программа, система жизни державная, о чём и кто будет печалиться из нижних прихлебал? И от кого нам, наивным, ожидать поддержки? Союз Писателей России брошен властями. Писатели России бомжуют почти, а мы о Международном Писательском Союзе озаботились? Эх, нет у нас опыта предавать и подличать, обманывать и воровать!..
Околостолетний баснописец, воспевший Ленина, Сталина, Берию, Хрущёва, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачёва, Ельцина, Путина, взятый в полон двумя бабами, никакого отношения не имеющими к литературе, к писательскому разуму, то на операции, на больничном, то на костыли не в силах поднять себя — руководитель Союза Писателей СНГ?
Можно было тихо вымести баб. Спокойно передать Правление Бондареву. И медленно, верно продолжить работу творческой великой организации. Но вот кому сия нагрузка нужна? Кремлю? Нет. Кремлю — распад выгоднее: никто не пикнет на безобразия, на нищету, на бесправие, хлынувшие в русские избы деревень и сёл, городов и столиц, областных и республиканских, да и на проспекты Москвы! Чего, какую неурядицу упорядочил Кремль, какую?!
Появление Президента России в застолье Михалковых — неминуемая и традиционная акция: пусть не Сталин, не Хрущёв, не Берия, пусть, но зато он Президент! Зато — у Михалковых за блинами и шашлыком, за чесночным соусом и курочкой... Да, куда мы без Басаихи? Без Ларионова и без Михалкова?!
Их позорная склока нас не опозорила. Потому их ненависть к Гусеву, Есину, Фомичёву, Ниязи, Жукову, Машбашу, их и захлёбывает. А я внимательно изучаю их плевки и доносы на меня. Иногда зачитываю молодым поэтам. Горы восторгов получаю. А Сергей Есин говорит: — Валь, как я тебе завидую! — ... Но я разве мимо ушей пропустил восторги?
За попранное моё горе, за оболганную нашу доверчивость русскою, за цинично оплёванную честную работу нашу и за лукавый раздор, мастерски вброшенный в дружеский русский круг, — продажные бесы перед каждым из нас в ответе. Русское слово и русская святая боль не подлежат укороту и забвению в схватке с наёмными разорителями!.. Баламутить и унижать нас — их удел.
Не о пучеглазом ли Азефе саркастически выразился Владимир Маяковский?
Сколько ноздрей
у человека!
Зря!
У Муссолини
всего
одна ноздря,
да и та
разодрана
пополам ровно
при дележе
ворованного.
Я вышел на голос писателя Ларионова, а встретил лгуна и провокатора. Призвание — не интрига и злоба. Призвание — свет доброты и божьего гнева. Память детства. Колыбельная песня матери. Ее лицо над тобою. Призвание — радость и счастье любви. Голос любимой. Руки любимой. Образ любимой. Эх, разве это — не куст цветущей сирени? Не звон золотистых берез под Рязанью?
Ненасытность хапать и жиреть — дорога в бездну. Солнечные края нашей Земли Русской обкусывают и распродают рыночные ихтиозавры. Народ русский убирают в неть. Но жива Любовь. Верность жива. И Россия непобедима. И мы, русские поэты, слышим колокольный звон грядущего русского праздника.