А где наши дешевые квартиры?
А где наши льготы?
И что делать с тобой президенту Путину?
И что нам делать с грефами, чубайсами, кохами, что?
Сергей Алабжин симпатизирует фигуре Сталина. Не льет грязную воду на СССР, а тоскует по величайшей державе. Слово его и деятельность его, публициста и главного редактора, лидера патриотического движения на Южно Урале, я, русский поэт, поседевший в ежедневных сражениях за русский народ и за Россию, высоко оцениваю, ставя имя Алабжина рядом с именами Валерия Хатюшина и Александра Боброва, Владимира Фомичева и Александра Ципко. А что думает о Вале Матвиенко Зоя Космодемьянская?..
Я радуюсь отважным статьям и очеркам Лидии Сычёвой и Михаила Крупина, Ивана Голубничего и Капитолины Кокшенёвой, Валерия Хатюшина и Максима Замшева. Нам надо беречь друг друга. И наступать, наступать, наступать!
“Приветствую тебя, воинственных славян
Святая колыбель!”
Да здравствует
огненнокрылый
русич
Лермонтов!
Чужие в своём народе
Сижу к читаю псалтырь,
А в двери отучиться Петрович:
“Болтают — ушёл в монастырь
Из “Поли чудес” Якубович, —
Налей-ка себе ты и мне!”..
Но я не заметил ту фразу.
Итог:
В Останкино в каждом окне
По семь Якубовичей сразу!..
Совсем недавно казалось: литераторы, действительно, при торжестве кооператоров, приватизаторов, рыночных организаторов и прочих наших доморощенных колонизаторов уже вообще не нужны. Крупные бизнесмены, поёживаясь в бронированных автомобилях, глазеют на микро-телеэкран, не в силах оторваться от затравленной улыбки “Просто Марии”, а мелкие спекулянты зубрят и зубрят очередной “боевик”, мечтая разбогатеть и пересесть из облупленных “жигулей” в бархатную “тойоту”.
Но куда податься крестьянину, рабочему, писателю? Землю надо пахать и убирать. Станок надо крутить и смазывать. А серьёзную книгу на воровстве и убийстве не родишь. Вот и закручинились неперспективные люди, консервативные типы — крестьянин, рабочий, писатель. Четным трудом продолжают жить, о государстве думать, умное сочинение читать: как над ними, этакими олухами, не похихикать? Шариковы дети, да?
Давно прекратили ездить в гости артисты к артистам, сталевары к сталеварам, учёные к учёным, поэты к поэтам. А, “Фабрика звезд” коптит. Республики замкнулись в себе, одни, а другие — воюют. Потому — удивление: во Дворце культуры рудного комбината Бахсанской долины, в Тишаузе, собралось очень много народу. Пришли — семьями, с детишками, с бабушками да с дедушками, но в основном — юные, молодые специалисты. Пришли слушать стихи известной поэтессы Танзили Зумакуловой, балкарки, и стихи приехавших поэтов.
Звучит балкарское слово, звучит кабардинская песня, звучит русская речь. И хватает нам времени, места, уважения и радости. Мы ведь за горем последних лет как бы начали забывать — хлеб и соль, полотенце и рукопожатие, цветы и приветствия. Голоса литературных праздников тише и тише, а голоса автоматов и динамита резче и резче... Кому ласкает слух жужжание свинца? О, книга приятнее снаряда! И не истребует крови.
Семья Танзили Зумакуловой — осевая, державная семья. Семь братьев и она — единственная сестра... Отец, деятельный государственник, был оклеветан, народ балкарский был развеян по Средней Азии, но возвратился, припал к истокам памяти, не предел материнской колыбели, не очерствел и обидой не забаррикадировался на дороге.
Конечно, напряжение чувствуется на Кавказе. Грузия — граница. Чечня — граница. Кто подобные границы раньше замечал, кто об них “царапал” свои думы? Граница и граница, а за ней, спокойной и доброй, страна, огромная где ты — ты, равный, большой, понятный среди понятных. А сейчас?
Но что же нам, литераторам делать? В Ингушетии, например, строят новую республику, строят национальную судьбу... Каково же там писателю? Старые газеты и журналы провалились, а новых пока нет. Нет издательства, куда бы писатель мог постучаться. Да и в русских краях и областях не лучше: о русских писателях редкие русские руководители пекутся. В застойные эпохи не озабочивались, а в эпоху горбачёвского “перелома” русские писатели за чертой внимания. Слава Богу — не высылают их массово в Израиль или в США, а некоторые бегут, но — добровольно. От счастья...
За мной, кажется мне, хотя со многими собратьями моими подобное по-настоящему случилось, наблюдает ваучер. Клыкастый и хвостатый, похожий на бронтозавра с острова Комодо, он, ваучер, досаждает мне, открывая дверь в комнату — как я сижу? Он, ваучер, изводит меня, выталкивая меня, из должности — как я себя чувствую? А потом, гад, надевает модный костюм, повязывает на белую рубашку галстук-бабочку и оскаливается: — Чем вы планируете заняться в ближайшие месяцы? Куда, в Турцию или на Гавайи, здоровье поправить едете? — Рептилия, а спонсор. Из членов политбюро, поди.
И — пошевеливает чешуистым хвостом. И — зубами поскрипывает. А на задние лапы поднимется — дракон, хотя и банкир, и паспорт, у него ещё советский, не успел поменять, зараза! А вы как себя чувствуете, собратья мои, русские поэты? Я готовлюсь больно укусить истукана.
Так что — же нам, литераторам, делать? Но у балкарки, Танзили Зумакуловой, выходит на балкарском языке “Избранное”, в двух томах, тысячу экземпляров, а в Орле и в Оренбурге выходят изящные сборники русских поэтов и прозаиков, правда, опять — мизерными тиражами. И на том спасибо руководителям администраций, сознающим: искреннее слово одолеет злую пулю, а литературный праздник одолеет междоусобицу, пусть даже на взорванной книжной дороге, но одолеет!
Архитектору перестройки
Какую Родину ты развалил,
Какую ты расторговал державу,
Зубря Высоцкого и Окуджаву,
Жиган кавказский, ленинец-дебил.
Ты в партию свою вонзил кинжал,
Ты, может, не убийца, не ослушник,
А растерялся и не убежал
В Кэмп-Дэвид к Бушу, давний цэрэушник,
Молчит на древнем Ставрополье мать,