Не мешайте нам быть русскими
Среди перелесков, холмов и полей, среди осенней золотистой печали — под Смоленском бабушка вылезла из блиндажа, сарайчика, вкопанного в твердь ещё при Брежневе, вылезла и спрашивает у ребятишек, скашивающих серпами траву на корм козочкам и овечкам:
— Детки, а чё же Андропов-то вам не помогает? Война-то шестьдесят лет назад закончилась!.. И это — на раздолье, где Михаил Илларионович Кутузов громил французские армии Бонапарта. И это — на раздолье, где в 1941 году бросались под гитлеровские танки русские неукротимые гвардейцы!..
Голова бабушки лунная. Глаза бабушки звёздные. А голос бабушки — храмово-колокольный:
— Русские, посмотрите, какая я старая, какая я мудрая и какая я седая, седая: седее тумана русского, пронзительнее белой вьюги русской, но и неустрашимее гнева русского! Я к вам приду, приду!..
Случилось такое миновавшим летом. Бабушка полвека работала на колхоз и на совхоз, да теперь погребена русская деревня под дворцами и виллами воров, бандитов и грабителей, требующих распродать Россию. И куда же деться бабушке с голодной пенсией и сгнившей хижиной, куда?
Японцы предъявляют нам ультиматум: немедленно передавайте им четыре острова на Дальнем Востоке, значит, самураи учуяли — защитить бабушку, знаменитую мать русскую, Россию защитить, некому!.. Что у русского народа нет хозяина, уверенно знают Масхадов и Басаев. Нет хозяина у России.
А русская Юлия Аренкова меня, патриота русского, оярлычиват в шовинисты, националисты, расисты, фашисты? Да какой я шовинист? Та вон бабушка седая, да, да, она и есть шовинистка — никуда с легендарной смоле некой сторонки не желает сдвинуться, расистка!..
Юлия Аренкова кинула ярлык расиста на могильный холмик Меньшикова, современника Чехова и Горького, Бунина и Толстого, Блока и Есенина, публициста, философа, несгибаемого воина за свободу и авторитет народа русского, с которым переписываться и встречаться, журналистом и политиком, считали за честь сотни и тысячи выдающихся личностей империи. А расстреляли его в 1918 году, тут же, лишь переехали троцкисты в Москву лишь обустроились в Кремле, с ленинцами рядом, Яша Свердлов срочно заслал на Подворье Меньшикова казнителей.
Вывели к озерцу писателя, патриота. Поставили спиной к Храму. А глазами — к глазам дома. А из окон дома — глаза детей: — Мама, папу нашего расстреливают! Мама!..
Глаза отца — в глаза детей. Глаза жены — в глаза мужа. И — выстрел. И — не допускали несколько дней убрать и захоронить тело: пусть, мол, русские националисты, по убеждению Аренковой, — расисты мотают на ус. Революция заставит их подчиниться марксизму и ленинизму. Заставила. Я давно понял: за Революцией, с первых её успехов, ползла Контрреволюция.
Владимир Карпенко, талантливый писатель, казак, рассказывал мне, что Председатель Революционного Совета Кубанской Республики Иван Сорокин указом Ленина был назначен Главковерхом Красной Армии, вызван в Москву, но в степи, на Кубани, его, с четырнадцатью бойцами, охраною, встретила, в триста всадников, банда Бронштейна, Льва Троцкого...
Много легенд. Много сказок. Много лжи. Много правды. Но результат один, и катастрофический:
Где русский Донбасс?
Где Крым?
Где Приднестровье?
Где казачье Зауралье?
Где Даманск?
Ныне доотравливатъ измученный русский народ наклейками сионистских ярлыков “шовиниста”, “националиста”, “расиста”, “фашиста” на честных и не предающих Россию людей, — и есть гитлеровщина, цинизм бывших, настоящих и грядущих изуверов, мечтающих доконать нас и нашу Россию.
Мать Седая стоит
На холме —
у твердынь Сталинграда!
Одной рукою возводили заводы и фабрики, строили панельные дома и деревянные бараки, искренне стремясь заселить бесквартирных, другою рукою душили крестьян прямо на борозде, прямо у сосков коровы, прямо около мычащего телёночка. В серединной России, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке — старинные домики уютные, попадаются ещё и сейчас, сохранились, но какая заплатанная, какая заштопанная была советская деревня? А теперь — особняками воров и убийц её задушили.
И разве ленинское Политбюро не осязало на свои укормленные животы, катающиеся в роскошных автомобилях, голь и нужду сегодня, а завтра - полное разорение хуторов и сёл? Осязало. Ежегодно переконструировал систему жизни и условий труда крестьян, но переконструирование смахивало на откровенное вредительство: после каждого заботливого постановления деревня более и непоправимее задыхалась и задыхалась.
А деревня — армии солдат и офицеров. Деревня — учёные и космонавты. Деревня — рыбаки и сталевары. Деревня — поэты и шахтёры. Деревня — невесты и женихи. Деревня — молодуха. Деревня — седая мать наша. На кого же мы обопрёмся в час невзгод, если наши братья старшие, наши отцы и деды лежат под обелисками в братских могилах, а могильные бугорки их деревенских предков заросли полынь-лебедою?
К Родине склоняясь головою,
Знаю,
Бог мне указал перстом
Стать землёй, молитвою, травою,
Эхом стать в моём краю пустом!..
Пусть катится русское эхо по русским просторам, окликая и созывая нас на спасение просторов отчих! Пусть воскреснет статью и красотою каждая изба русская, каждый двор, каждый дом русский, и подмигнёт, и прозвенит ресницами окон хозяину и гостю. Так думают русские патриоты.
Сегодня не анализировать, не вкапываться в прошлые годы измены и расхищения, демагогии и плутовства, подмены советских перспектив обманами и невежествами, трусливыми и вредительскими соглашательствами и договорами — пожинать дальнейшее уничтожение народов России и передачи широт России под коттеджи и дворцы олигархов, под ядерные скопища, фабрики и заводы рабские международных магнатов, под могучую и беспощадную длань Мирового Правительства. Банду интернациональную.
Что же творится? Неужели Михаил Лермонтов о нас напророчил?
Моя мать — злая кручина,
Отцом же была мне — судьбина;
Мои братья, хоть люди,
Не хотят к моей груди
Прижаться;
Им стыдно со мною,
С бедным сиротою,
Обняться!
В Москве или в Челябинске, в Пензе или в Чугуеве, или Вологде, в Туве или в Якутске — девчушки и девушки, невесты и жёны в строгих брюках затянуты, не все, разумеется, но большинство, юных, завтрашних мам, да, навроде массы мороженого, скисшего и неприятного, есть не хочется, а вывалить на тротуар неудобно. Мы — не Иран. Мы — не Турция.